ГЛАВА ПЕРВАЯ

Он мог остаться на Оркнейских островах, мог пойти в Ирландию и продолжить дело отца, его завоевания. Но он предпочёл вернуться в Норвегию и стать конунгом. Он добился своего, и правил частью страны. Но прошло уже три года, а подходящего дела всё не было! Скучно! Никаких развлечений, походов и битв! Разве что, такие вот, частые поединки.

Поединок начался со словесной перепалки.

– Зря ты горячишься, сопляк. Твоя сеструха, та ещё…Мне было хорошо с ней, и видит Бог, и ей было хорошо со мною. Я её ничем не обижал…А теперь, тебе придётся умереть, – толстый, могучий Гетти Рыжебородый, разминая плечи, размахивал мечом и щитом, с презрительным сожалением глядя на молодого и хлипкого Айниса.

– Я, убью тебя! – едва слышно процедил, сквозь плотно сжатые зубы, Айнис.

Когда он был ещё совсем маленьким, едва ли четырёх-пяти лет от роду, на их дом, где он жил с отцом, матерью, дедом и старшим братом, напали морские разбойники. Айнис, подталкиваемый мамой, крепко прижимая к груди Айнису, бежал в своё укрытие – скалистую пещеру, под корнями развесистого дуба.

Оттуда, зажимая Айнисе рот, чтобы она плачем не выдала их, он видел, как разрубленный надвое, пал его отец, как срубили голову деду, и убили его брата. А после, глумясь, разбойники долго насиловали его мать.

Айнис выжил, но стал полностью седым, малоразговорчивым, и за это, а также за стальной взгляд его серых глаз, полыхавших ледяным огнём, его и прозвали Холодным.

Сигурд не хотел этого поединка, так как Айнис входил в его дружину, и был его другом.

Не хотел он и смерти Гетти Рыжебородого, старого, опытного, умудрённого жизнью богатого купца из Нидароса, который к тому же, пользовался покровительством его брата Эйстена. Если Айнис убьёт или покалечит Гетти, между ними может возникнуть ссора. Не то чтобы Сигурд боялся ссоры с Эйстеном, но зачем ему, лишние проблемы?

Толпа шумела, требуя начала поединка, и первым ударил Айнис. Гетти Рыжебородый, легко отбил его удар, и нанёс свой, всёсокрушающий удар, от которого щит Айниса раскололся, а сам он, упал.

Гетти, со звериной, страшной ухмылкой на губах, уже занёс свой меч для завершающего удара, как расталкивая толпу, в круг вышел давешний монах.

– Именем Христа! Именем Господа Бога нашего, остановитесь!

– Уйди, ворона! Дай мне покончить с ним!

И Гетти Рыжебородый хотел своим могучим плечом сдвинуть монаха в сторону. Но тот остался стоять неподвижно.

– Что, тоже хочешь умереть, вместе с этим щенком? – проревел Гетти, и пугая, занёс свой меч над его головой.

Но монах, отличным ударом своего посоха, отбил меч.

Толпа, поначалу заревевшая от возмущения, так как её лишили зрелища и пролитой крови, теперь одобрительными, поддерживающими возгласами, встретила удар монаха.

– Ах ты, так?! – Гетти Рыжебородый рассвирепел, и уже не в шутку, а всерьёз, попытался ударить монаха мечом.

Тот отскочил, и двумя ударами – одним отбив меч, а другим треснув Гетти по лбу, стоял, победно улыбаясь.

Снова он заслужил одобрение и поддержку толпы, которая забавлялась, глядя как практически безоружный монах, играется с могучим, в кольчуге, с щитом и мечом в руках, гигантом Гетти Рыжебородым.

Воспользовавшись передышкой встал Айнис, и попытался достать Гетти ударом меча, но монах отбил и его выпад, а после подсёк ему ногу, и Айнис снова упал.

– Именем Христа, я требую прекращения пролития христианской крови! Когда наши братья, во Святой Земле, изнемогают в борьбе с язычниками, с врагами Христа и нашей веры, вы здесь, на потеху…

Гетти рычал, готовя новую атаку, но его остановил суровый окрик конунга:

– Стоять! Всё, поединок окончен! Прислушаемся к словам этого божьего человека, ведь его устами, вещает сам Господь!

Толпа возмущённо зашумела, но попробуй поспорить с конунгом, когда у него за спиной стоит два десятка воинов, во главе с грозным Видкунном.

– Гость торговый Гетти, прозванный Рыжебородым, – продолжал между тем Сигурд, – с тебя за бесчестие рода Айниса Холодного, полагается вира, сто марок серебра. А пока, твой товар, твой корабль, твои люди, забираются мною в счёт погашения долга.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Таким завершением поединка были недовольны все. Но Сигурд твёрдо решил стоять на своём.

В воротах Викии он сказал Орму Кюрлингу:

– Позови ко мне этого монаха. Он так славно бьётся! А его слова о Святой Земле?… Мне хочется о многом, расспросить его!

Не испытывая ни малейшей тени робости или смущения, монах твёрдо ступал своими босыми грязными ногами по звериным шкурам, которыми были устелены полы в покоях Сигурда. Он встал перед ним гордо, лишь слегка опираясь на свой посох.

– Кто ты, как тебя звать-величать?

– Бернард, – простой ответил монах, но его негромкий голос, раскатисто прогрохотал под сводами высокого потолка.

– А откуда ты родом?

– Из Италии.

Разговора не получалось, и Сигурд прикусил губу.

– А где ты научился сражаться?

– Прежде чем стать монахом, я был воином.

Сигурд беспокойно поёрзал в своём кресле.

– А ты говорил, о Святой Земле. Ты был там?

– Да! – и тут с Бернардом произошли разительные перемены, глаза его загорелись пламенем, он подал тело своё вперёд, и с жаром принялся рассказывать о призыве папы римского Урбана II на Клермонском соборе, о походе рыцарства, о величественном Константинополе, об осаде Никеи и коварстве Византии, о тяжелейшем походе к Антиохии, о долгой осаде и взятии этого города, и о штурме Иерусалима.

Прошла ночь, уже давно рассвело, когда Бернард окончил своё повествование. И внимательно, с жаром слушал его Сигурд, позабыв о сне и отдыхе, и ему передавалось пламя, которое бушевало в груди монаха.

Поражённо молчала и вся его свита.

– До нас доходили слухи, о славных деяниях христового воинства, но ты первый, кто поведал о них. Садись! Эй, принесите эля, брату Бернарду!

– Нет. Если можно, то просто воды. Я дал обет, не пить ничего кроме воды, и не есть ничего кроме хлеба.

– Суровый обет! А зачем ты его дал?

– Нас, словно святых апостолов, собрал король Иерусалима Балдуин (Балдуин Булонский, Балдуин I Иерусалимский, брат Готфрида Булонского, король Иерусалима в 1100–1118 гг.) и отправил в мир с призывом – найти и привести в Иерусалим воинов, ибо сей Святой Град, со всех сторон окружён врагами и нуждается в помощи!

Тут монах Бернард мудро решил не говорить, что князь Антиохии Боэмунд, в 1100 году влетел в засаду, попал в плен и провёл там 3 года. Опустил он и весть о разгроме так называемого Арьергардного Крестового похода в 1101 году (предпринят с целью освобождения Боэмунда из плена и закончился полным провалом). И умолчал о сокрушительном поражении, которое потерпели крестоносцы в битве при Харране в 1104 году. Не стал он делиться и своими мыслями о том, что сейчас Святая Земля, остро, как никогда, нуждается в притоке свежей крови, что ей, крайне необходимы те, кто готов сражаться и умереть за неё во Славу Христа.

– А почему ты забрался, так далеко на Север? Что, южные земли, оскудели воинами? – спросил мудрый, осторожный и опытный Видкунн сын Йоана.

Бернард устал, его уже шатало, клонило в сон, но он нашёл в себе силы ответить:

– Нет, не оскудели земли Юга воинами. Сотнями идут они в Святую Землю, неся Крест свой, в полной решимости пострадать за веру Христову! Прошёл я и земли Венгрии, был в Германии и в стране датчан, и повсюду рыцарство и люд простой, откликались на призыв и становились под знамёна Божьего воинства. Я хорошо знаю воинов севера, видел их в бою…

И снова тяжело вздохнув, брат Бернард рассказал о славной гибели 1500 датских рыцарей принца Свена, в гористой пустыне на пути в Антиохию.

По душе пришёлся норвежцам этот рассказ, о славной гибели в бою храбрых датчан.

– Ходил в Рим, к папскому престолу, и король Дании Эрик (Эрик I – король Дании в 1095–1103 гг. Совершил паломничество в Рим, в 1098 г.)…

– Дабы искупить грех братоубийства, – недовольно буркнул старый Видкунн.

Словно не услышав его, монах продолжал:

– А три лета назад, он отправился в Святую Землю, на подмогу Иерусалиму!

– Не иначе, как ты напел ему в уши, вот он и пошёл! – уже зло выкрикнул Видкунн, понимая, куда клонит монах.

– Шёл, шёл, да не дошёл. Он был в Гардарике (Гардарика – так скандинавы называли Русь, т. е. страна городов), в Миклагарде (Миклагард – так скандинавы называли Константинополь), был с почётом принят императором ромеев, но помер где-то по пути! (Король Дании Эрик I умер 10 июля 1103 года, в г. Пифос на о. Кипр) – поддержал Видкунна Сигурд сын Храни.

– Да, и я слышал, что в Йорсалахейм (Йорсалахейм или Йорсалаборг – так скандинавы называли Иерусалим), он отправился, дабы искупить новый грех – он убил четырёх своих гостей, в пьяной драке на пиру! – выкрикнул, как всегда хмельной, уже успевший приложиться к элю, Даг сын Эйлива.

Монах обиженно поджал губы, и гневно засопел. Так бы и прогнали его взашей из покоев конунга, если бы в зал не влетел встревоженный Орм Кюрлинг.

– Сигурд, корабли твоего брата Эйстена, подходят к Викии!

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

С первого взгляда было видно, что он тоже сын Магнуса Голоногого. Такой же высокий, широкий в плечах, с близко поставленными глазами, под дугами широкого лба. Но к своим 17 годам, он уже отрастил изрядное брюшко, при ходьбе смешно тряслись его наеденные щёки, и он не ступал твёрдо, а как-то семенил своими толстенькими ножками. Беспрестанно отирая пот, отдуваясь и пыхтя, Эйстен вошёл, и поприветствовал всех присутствующих.

По знаку Сигурда ему поднесли кубок прохладного эля, который Эйстен с благодарностью принял и выпил.

Позади него, возвышалась могучая фигура Гетти Рыжебородого.

«Ну, сейчас начнётся» – подумал Сигурд, и приготовился к тяжёлому разговору.

Эйстен сел на покрытую шкурой белого медведя лавку у стены, под развешенными щитами, мечами, доспехами, где почётное место занимал отцовский Ногорез. Помолчал, обводя всех взглядом, и к удивлению Сигурда, начал речь не о неправедных делах по отношении к его человеку, не о том, насколь выгодна для них торговля, и что купцов нельзя прищемлять и обижать, а сказал:

– Сигурд, вернулся Финн сын Скофти.

Скофти сын Эгмунда, был некогда давним соратником их отца, но в чём-то рассорившись с ним, снарядил 5 кораблей, и вместе со своими сыновьями – Эгмундом, Финном, Тордом, отправился далеко за море.

– Удивительные вещи он рассказывает! – продолжил Эйстен. – Они побывали в стране Флемингов (Мне не удалось выяснить, что эта за страна, но судя по всему, это Фландрия), потом отправились на закат, в Валланд (Валланд, Валландия – так скандинавы называли Галлию-Францию), вышли в Океан, и через пролив Нёрвасунд (Нёрвасунд – пролив Гибралтар), прошли в тёплое море. Побывали они в Румаборге (Румаборг – Рим), где умер Скофти сын Эгмунда, потом пришли на остров Сикилей (Сикилей – Сицилия), где погиб Торд, ходили они в Йорсалахейм и побывали в Миклагарде. И вот они вернулись, привезя такие богатства!.. Они такое рассказали!.. О невиданных странах, о роскоши и драгоценностях, о том, что император ромеев, доверху насыпает полный шлем чистого золота тому, кто согласиться пойти к нему на службу! А какие ткани они привезли! лёгкие, как дуновение весеннего ветерка! А кожа! нежная, как кожа ребёнка! А золотом, серебром, разными другими диковинными вещами, полны их корабли!

Эйстен говорил страстно, с воодушевлением, сам в восхищении, он зажигал огонь восхищения и в других. Даже старый Видкунн, не желавший отправляться за море, куда монах Бернард тянул его конунга, сейчас открыл от удивления рот, а перед его глазами сверкали несметные богатства дальних, диковинных стран. Что уж тут говорить про остальных, более молодых? Пылали огнём восхищения щёки и глаза конунга Сигурда. Воинственный Сигурд сын Храни в азарте вытащил наполовину меч из ножен. Даг сын Эйлива в нетерпении стучал по столу своими могучими кулаками. Трепетно закрыл глаза, пытался представить себе всё это, самый молодой из них – Орм Кюрлинг.

– Они вернулись богатыми и знаменитыми, эти люди Скофти, и мои люди, хотят тоже отправиться за море, и требуют, чтобы я возглавил их. Но какой из меня воин, а, Сигурд? Вот я и подумал, что может быть ты…

– Это знак Божий! Господь, посылает нам своё знамение! Слава Иисусу Христу! – вскричал, вскочив на ноги, монах Бернард, до этого тихонько сидевший в стороне.

И тяжело вздохнул старый Видкунн сын Йоана, с которого спала сладкая пелена восхищения и восторга, который так хотел дожить свой век дома, спокойно, в уюте и достатке.

Сигурд порывисто спрыгнул со своего трона, восторгом горели его глаза, он широко развёл руки, словно намереваясь охватить ими весь мир, и крикнул:

– Решено! Я поведу наших людей за море!

– На Йорсалахейм! – кричал Сигурд сын Храни.

– В Миклагард! – кричал Даг сын Эйлива.

– В Святую Землю, на помощь рыцарям Христа, – плача, шептал монах Бернард.

– Отдавайте приказы, пусть снаряжаются корабли, пусть готовятся припасы и собираются люди! Весной, мы пойдём! – продолжал кричать, Сигурд, перекрикивая крики восторга.

– Я помогу тебе в этом! – прокричал Эйстен, и Сигурд, впервые в жизни, крепко и тепло обнял старшего брата.

А пока строились новые и снаряжались старые корабли, пока со всей Норвегии свозили припасы и собирались люди, Сигурд, оставивший свою жену Бидмунью на Оркнейских островах, взял в свои покои Айнису, сделав Айниса Холодного, чтобы он не ворчал, десятником дружины.

Айниса была не против. Ей и самой хотелось, изведать ласк молодого и красивого конунга, ну и конечно же, щедрые дары от него, тоже стоили немало. А там, если Бог подарит ей сына от Сигурда, он может стать, конунгом Норвегии!

 

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Прослышав о предстоящем походе, люди приходили из самых дальних мест.

Финн сын Скофти сказал, что будет проводником.

Выказал желание идти с ними опытный воин Храфн сын Тройстена, дед малолетнего конунга Олафа.

Видкунн сын Йоана, снаряжал свои корабли, а вместе с ним в поход шли и три его сына – Гаральд, Орм, Гюслинг.

Пришёл из далёкого Гётланда, знаменитый герой саг и сказаний, искусный поединщик Йонар.

Пришёл и Эсмунд Датчанин, приведя свои корабли и своих людей.

Из суровых, заснеженных гор и лесов на севере, пришёл Тойво Охотник, и не было равных ему, в стрельбе из лука.

Пришёл ведун и целитель Тогви.

Всех позабавил огромнейший здоровяк, каких и не видывали в Норвегии, с простодушным, скуластым лицом лапландца, назвавшийся Лури.

– Ого! – от удивления присвистнул Орм Кюрлинг.

– Это ещё что, за великанище? Откуда такое чудо-юдо? Какая ж мать, родила такого здоровяка? Хотел бы я взглянуть, и на его папашу! – подбоченясь, с усмешкой встал перед ним Даг сын Эйлива.

Не обиженный силой Даг, пытался вызвать Лури на борцовский поединок, но тот, продолжая смущённо улыбаться, охватил так его руку, что побелело лицо Дага, а на лбу выступил пот, и, подхватив за пояс словно пушинку, легко переставил, убрав с дороги. Потом он подошёл к тяжёлому кузнечному горну, который дюжина мастеров пыталась втащить на корабль, и, не напрягаясь, взвалив себе на плечи, понёс по сходням.

Все присвистнули от удивления, даже пристыженный Даг сын Эйлива.

Поставив горн, Лури пошёл за новым грузом, и его смущённая, простодушная улыбка не сходила с лица, но неловкий как многие здоровяки, он наступил на связку вёсел, которые, словно тростинки, треснули под его могучим весом.

– И чем ты заплатишь конунгу за ущерб? – решил вступиться за друга, Дага сына Эйлива, Сигурд сын Храни.

Потупив взор стоял Лури, переминаясь с ноги на ногу, но за него внёс выкуп Тойво Охотник. Он метнул нож, который воткнулся в мачту. Нож был дорогой, диковинной работы, с булатным узором на лезвие и с рукоятью из слоновой кости, на конце которой сияла крупная жемчужина. Неведомыми, кружными путями, может быть, очень давно, попал он сюда на Север.

– Надеюсь, этого хватит, – сказал Тойво Охотник, и Сигурд конунг, соглашаясь, кивнул головой.

Из Нидароса, присланный Эйстеном, пришёл Гуньяр сын Энунда. Хромой от рождения, с косым плечом и горбатый, он славился как самый лучший корабельный мастер. На кораблях, вышедших из-под его топора, никто не страшился выходить в Океан, забираться в ледяные торосы Севера. Любой шторм, ураган, шквал, самую крутую волну, они преодолевали с лёгкостью, и за это люди ценили калеченного Гуньяра, и пользовался он у них, заслуженным почётом и уважением.

Сигурда сжигало нетерпение, но как это часто бывает, к весне ещё не всё было готово. Поход отложили на лето, потом на осень.

Старые и опытные мореходы, отговаривали конунга от похода в осенние штормы, но он был непреклонен, упрям и суров, и осенью 1107 года от Рождества Христового, 5 тысяч воинов на 60 кораблях отправились в свой путь.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ах, как доволен был, своими деяниями монах Бернард! Не десяток, не несколько сотен, а целые тысячи воинов, ведёт он за собой в Святую Землю! И пусть паства его дика и необузданна, ведь когда он говорил им об искуплении грехов и спасении души, они не слушали его, более интересуясь богатствами Востока, а когда он решил начать проповедь со словами:

– Церковь Иерусалимская, матерь всех других церквей и правительница народов! – они отмахнулись от него.

Пусть! Главное, что они идут за ним!

Всё же Сигурд не рискнул идти через пролив между Англией и Францией, с дурной славой переменчивой погоды, где неожиданно налетают шквальные ветры и опускаются туманы, где коварные течения несут корабли на мели и скалы.

– Туда или сюда? – спросил Видкунн, когда они проплывали мимо белых скал Дувра.

– Туда! Ближе, и ветер нам благоприятствует! – ответил Сигурд, показывая на берег Англии и поправляя золотое обручье.

Ох, и страху же они нагнали!

Они шли, опустив свои полосатые паруса, от вида которых дрожали поджилки даже у самых храбрых, и сняли хищные, устрашающие фигуры с носа кораблей, показывая, что идут с миром. Но памятны были многим старожилам ужасные легенды! Крепким, безумным страхом впиталось в кровь поколений появление драккаров у берегов!

Полетели гонцы, предупреждая короля о грозящей опасности, а оттуда, помчались они по всей Англии и Нормандии, с приказом спешно стягиваться нормандским рыцарям и быстро собираться англосаксонскому хирду (Хирд – старинное, англосаксонское ополчение Англии).

На старой, полудохлой, слепой коняге со вздувшимися боками к ним осмелился приблизиться владетель этих мест. За ним робко жалось его малочисленное воинство – два рыцаря, имеющих такой же жалкий вид, как и их сюзерен, и с десяток поселян, вооружённых копьями.

– Мы с миром! – сказал Сигурд, выходя вперёд. Подняв вверх обе руки, он показывал свои дружелюбные намерения.

Старый Видкунн, побывавший во многих странах и знающий много языков, перевёл его слова.

– Передай своему королю, – продолжал король Норвегии, – что нас в море застал шторм, и мы пришли к вашим берегам, дабы починить корабли и перезимовать. За все припасы мы заплатим чистым серебром!

Пыхтя от натуги, Айнис Холодный и Орм Кюрлинг подтащили ларец и открыли крышку. В тусклом сиянии солнечных лучей ослепительной вспышкой сверкнули серебряные слитки.

А между тем, деловитые норвежцы, уже вытаскивали на сушу свои корабли, ставили палатки из промасленной кожи, разводили костры, и всё это, происходило так спокойно и естественно, с криками, смехом, шутками, словно они были дома, у берегов родной Норвегии.

– И ещё скажи своему королю, что мы воины Христа, несём Крест свой, и направляемся в Святую Землю!

Король Англии и герцог Нормандии Генрих I Боклерк (Генрих I (1068–1135), младший сын Вильгельма Завоевателя, король Англии с 1100 г., герцог Нормандии с 1106 г.), мудро решил не прогонять дерзких, а лучше, смирив гордыню, проявить дружелюбие. Он умный (Говорят, что Генрих был самым образованным монархом своего времени), приказал щедро снабжать норвежцев припасами.

Но всё же, в порты Портсмута и Дувра, вошли англо-нормандские корабли, а лагерь норвежцев, быстро окружили деревянными крепостями с крепкими нормандскими гарнизонами. И стояли у Гастингса, в полной боевой готовности, англосаксонские ополченцы.

Сам Сигурд и его опытные военачальники, тоже были не простаками какими-нибудь, и быстро оградили свой лагерь частоколом, выставили посты, несли стражу, и сменяя друг друга, часть войска всегда была во всеоружии, ожидая возможного нападения.

Земля слухами полнится, и, прослышав о прибытии большого войска норвежских крестоносцев, в их лагерь потянулись караваны расторопных купцов из Лондона, Саутгемптона, и других городов, которые привозили ткани и кожу, доспехи и оружие, смолу и лес, проституток и вино.

И к неудовольствию Сигурда, его воинство, которое собралось нести язычникам Слово Божие, прославлять Веру Христову, и если придётся, то и погибнуть во славу её, предались веселью, кутежу и разгулу.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Недоволен был Бернард, возмущаясь длительной зимовкой в Англии.

– Ведь можно спуститься к берегам Фландрии или Нормандии и по хорошо известному, проторенному пути, пройти через земли Франции к альпийским перевалам, за ними Италия, Рим, владения нормандцев, а оттуда, морем, в Святую Землю! Ведь она, ждёт своих избавителей!

Но на все его убеждения и призывы, Сигурд отвечал категорическим отказом, избрав свой собственный путь, и тогда Бернард решил подобрать к нему ключик.

Коротая долгие зимние вечера в выстроенном для конунга доме, он стал обучать его игре в шахматы, желая поближе сойтись с ним, стать его другом, узнать его мысли и мечты.

Большой поклонник шахмат, он, вызывая Сигурда на откровенность, говорил:

– Есть невежды, особенно среди высших прелатов нашей церкви, которые называют шахматы азартной игрой (В те времена, в Европе, играли в шахматы с кубиками, где ход фигур, зависел от выпавшего числа, и церковь запрещала шахматы, как разновидность игры в кости). И она уже, неоднократно запрещалась, даже самим папой римским.

– Мой драккар атакует твоего воина, и тебе шах, – весело выкрикнул Сигурд, довольно потянувшись.

Его ученик делал большие успехи, что радовало Бернарда, и он, улыбаясь, передвинул пешку, закрываясь от угрозы.

Веселье прошло, и Сигурд нахмурился, обдумывая новый ход.

Борясь с искушением, Бернард старался не смотреть на стоявшую рядом чашу с водой и куском хлеба, свою вечернюю трапезу, отодвигая её на более позднее время.

– Расскажи, как ты из воина, стал монахом? – буркнул Сигурд, не прекращая игры, сосредоточив всё своё внимание на доске с фигурами.

Бернард вздрогнул, прикрыл глаза, пытаясь отогнать от себя тяжкие воспоминания, но воле конунга перечить не мог, не имел права.

– В одной из битв, я попал в плен к язычникам… Я был ранен, вот этот шрам, я получил в той битве, – Бернард провёл пальцем по багровому шраму, пересекавшему всё его лицо, – и меня обессиленного, они утащили высоко в горы… Не знаю, хватит ли мне слов, чтобы рассказать, как они пытали меня… Каждую ночь, кошмарные воспоминания… Вот, видишь, – Бернард спустил с плеча рясу, показывал свои новые шрамы, – меня жгли огнём, выпытывая, сколько за меня можно получить выкупа и кто его заплатит… А когда они поняли, что я беден, и выкупа им не видать, они стали, ужасными мучениями принуждать меня…отречься от Христа, изменить…принять их веру… Не таясь скажу, мне было страшно! Ещё бы день, миг…и я сломаюсь…упаду перед ними на колени… Меня бросили в клетку на скале, где я сидел, под палящим солнцем днём, и ледяным холодом ночью… Подо мною пропасть, и разжиревшие птицы-падальщики, кружились вокруг, намереваясь выклевать у меня глаза или вырвать кусок плоти… Крики, стоны пытаемых…Мольбы о пощаде…плач… Рядом со мной, висела клетка, где был один рыцарь из Лангедока… Не человек уже, скелет…без глаз, выклеванных птицами, с переломанными руками и ногами, он не мог отбиваться, и птицы рвали его тело… Весело так, довольно гомонили, пируя кружась над ним… Но дух его был не сломлен! И он не молил о пощаде, а из последних своих сил, возносил молитвы Иисусу Христу и Деве Марии! И он не просил за себя, он вымаливал у Бога лишь процветания Христианства, победы веры Христовой, над всеми язычниками! И вот тогда, на меня нашло озарение, и я дал обет, посвятить всю свою оставшуюся жизнь, служению Христу! И умереть, ради веры Христовой!

Сигурд внимательно слушал Бернарда, примеряя на себя – а смог бы он, выдержать все те пытки и лишения, и не отречься от веры Христовой? «Смог бы!» – решил Сигурд.

– А как ты выбрался?

– Ха, очень просто. Меня, и ещё с десяток полуживых пленников, обменяли на какого-то знатного мусульманина, захваченного в плен графом Эдессы Бодуэном де Буром (Бодуэн II де Бур, граф Эдессы в 1100–1118 гг.).

Громко хлопнув дверью, влетел Орм Кюрлинг. Задыхаясь от быстрого бега, он едва смог вымолвить:

– Там…Даг Эйливссон…и Гаральд Видкунссон…бьются насмерть…

Сигурд вскочил, опрокинув стол.

Бернард, с печалью посмотрел на пролитую воду и растоптанный хлеб. «Теперь, придётся ждать утренней трапезы. На всё воля твоя, Господи», и побежал вслед за Сигурдом в дальний конец лагеря, где под промозглым, моросящим дождём, оскальзываясь в грязи, дрались Даг и Гаральд.

Страшен был пьяный Даг, размахивающий своими огромными ручищами, и грозно рычащий. Кровь из пореза на лбу и из разбитого носа, смешиваясь с дождём, стекала у него по лицу. Он хотел поймать Гаральда, сжать и раздавить его в своих объятьях.

Но тот, голый по пояс, сжимая в левой руке нож, правая висела вдоль тела, видимо уже сломанная Дагом, ускользал, пытаясь нанести противнику смертельный удар.

– Стоять! Стоять! – проорал Сигурд, но эти двое, не послушались его. А на подмогу Дагу, уже бежал со своими воинами Сигурд сын Храни, и выскочили из-за палатки Орм и Гюслинг Видкунссоны, спеша на помощь Гаральду, своему старшему брату.

– Стоять! Все назад! – продолжал орать Сигурд, видя, как и старый Видкунн, тянет из ножен меч, ведь Гаральд был его старшим сыном. – Тойво! Убей первого, кто шевельнётся!

Тойво Охотник в мгновенье ока натянул тетиву, и хоть она подмокла под дождём, бил без промаха. Две стрелы воткнулись под ноги воинам Сигурда сына Храни, а одна воткнулась ему в щит. Ещё две, остановили бег Орма и Гюслинга.

Десяток вооружённых воинов, под командованием Айниса Холодного, вклинились между Дагом и Гаральдом, и разъединили их.

Даг рычал, порывался вырваться, но пятеро воинов, крепко зажали его своими щитами.

Гаральд, попытался оправдаться:

– Он влез ко мне в палатку, и хотел забрать женщин, которых я купил.

Молодой, семнадцатилетний Сигурд, грозно глядел на них.

– В яму! Обоих! – отдал он свой приказ, и круто развернувшись, даже не глядя, как он будет исполнен, прямой и гордый, пошёл обратно в дом. Лишь хмуро покосился на сгрудившихся купцов, привозивших в его лагерь непотребства – проституток и хмельное, разлагающих его воинов.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Слово конунга закон, а закон, есть закон. Так было издревле, испокон веков, на этом они стояли, держались, существовали. А ослушников приказа, всегда ждала страшная кара.

Если ты ослушался приказа вождя, напился допьяна в боевом походе, убил товарища, утаил часть добычи, то тебя могли казнить. А могли, привязав верёвкой, сбросить с корабля, и болтался бы ты там, рыбьим кормом. Или, привязать к мачте, и каждый, кто проходил мимо, обязан был ударить тебя, плюнуть в лицо, оскорбить.

Свирепого Дага повалили на землю и связали, а старый Видкунн, нисколько не колеблясь, не сомневаясь в правоте конунга, подошёл к своему старшему сыну.

– Идём, – только и сказал он.

Когда ямы были готовы, он сам толкнул туда Гаральда, и без трепета смотрел, как наваливают сверху брёвна и камни.

В таких ямах, невозможно было встать в полный рост, расправить плечи, вытянуть ноги, и сидеть там так приговорённым, в холоде, на скудной пище, до самой смерти, или же, ожидая милосердия конунга.

Бернард, отряхивая рясу от промозглого дождя, словно по-новому увидел Сигурда – сурового, скорого на расправу и непреклонного. И диву давался он, как этому юноше удаётся держать в кулаке столь свирепое воинство, и как это самое воинство, почти беспрекословно, выполняет его приказы.

И прошло более месяца, когда Сигурд велел вытащить заключённых из ямы.

Даг сын Эйлива, весь в дерьме и коросте, дрожащий от слабости и холода, подслеповато щурясь от света, растолкал помощников и упал на колени, благодаря конунга за науку и оказанное милосердие.

Гаральда вытащили братья, Орм и Гюслинг, и совсем слабого, отнесли в палатку отца, где, несмотря на тщательнейший уход, через десять дней он умер.

Желая развлечь воинов, отвлечь их от распутства и пьянства, Сигурд, по совету Бернарда, стал устраивать состязания, а затем и заплывы, к вытащенной далеко в море бочке. И южанин Бернард, зябко поёживался, глядя, как голые норвежцы, весело, с хохотом, кидаются в стылую воду и плывут. Призы конунг всегда выставлял хорошие – золотые украшения, серебряные слитки, оружие и доспехи, отрезы знаменитого фламандского сукна, и от желающих поучаствовать в состязаниях не было отбоя.

Хоть и с опозданием, но пришла весна.

– Слава Тебе Господи! – взмолился Бернард, так как норвежцы не остыли в своём порыве, и принялись готовиться к продолжению похода.

Отовсюду в их лагерь сгонялись гурты скота, на бойне туши разделывали, мясо вялили и коптили в дыму можжевельника, а ушлые торговцы из Англии, здесь же покупали шерсть и шкуры.

Опытные воины Эсмунда Датчанина, наладили изготовление колбас, которые долго не портились, что было как раз кстати в дальнем пути.

Под руководством знахаря Тогви, делали бочки для воды, подбирая особое дерево, которое он сам выбирал. Их сушили, начищали песком, затем долго держали в морской воде, и лишь после этого, набирали в них пресную воду, добавляя сосновые иголки.

– Больше хвои! Добавляйте больше хвои! Вода от этого не так быстро протухнет, и убережёт вас, от многих болезней!

Купцы привозили мешки с зерном, бочонки эля и мёда, гвозди и подковы, ткани для парусов и канаты для оснастки кораблей, и многое другое.

Прихрамал горбатый Гуньяр сын Энунда.

– Три корабля, ни к чёрту не годятся. Обшивка совсем сгнила. Придётся бросить.

– Сжечь, дабы нормандцам не достались! – велел Сигурд.

Снова всех позабавил огромный Лури. Со своей вечной, добродушной улыбкой, он брал самые тяжёлые грузы, и под одобрительные возгласы, споры, смешки и свист, нёс их на корабль. Крепкие дубовые сходни, трещали и гнулись под тяжестью, но держали великана и его груз, а он неутомимый, целый день носил и носил их.

– Такой силач, дорого стоит! – с восхищением сказал Видкунн. – Моим людям, понадобилось бы несколько дней, чтобы загрузить «Змееголового», а он сегодня сам, управился ещё до заката!

Когда установилась благоприятная погода, перед самым отплытием, Бернард с трудом собрал в кучу свою паству, и отслужив молебен, произнёс проповедь, напомнив викингам главные заповеди христианства.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Слева, скрытый густым туманным маревом, едва проглядывал берег полуострова Бретань, а прямо по курсу, во всей своей первозданной красе, мощи и величии, перед ними раскинулся Океан!

Сигурд жадно вглядывался в манящие просторы, гадая, что там за неведанные земли, лежат дальше, за ним.

Орм Кюрлинг, облокотившись о борт, что-то бормотал.

– Что ты, молишься?

Орм смутился и покраснел как девица.

– Нет, песнь слагаю…

– А ну-ка, ну-ка, – сам Сигурд, желая во всём подражать своему прадеду Гаральду Суровому, был лишён дара стихосложения, а ведь оды его прадеда, висы к его любимой Эллисив, и сейчас были знамениты и распевались повсюду, и он остро завидовал тем, кто умел слагать их.

Орм опустил голову, уставившись на доски палубы.

– Ну же, давай смелее! Ты же, воин! – подбодрил его конунг.

Орм Кюрлинг прокашлялся:

– И это ты сам сочинил?! Ох, Орм, аж за душу взяло! Будешь, моим скальдом!

– А я бы заменил слово смерть, на слово жизнь. И славная жизнь впереди! Так лучше, – произнёс подошедший Айнис, который, несмотря на свою холодность, видимо хотел пожить подольше.

Стоявший рядом Йонар из Гётланда, в восторге от песни, радостно выкрикнул старинный боевой клич викингов:

– Ют-чей-ха-ха! Ют-чей-хо-хо!

Дальше в море качались на волнах корабли опытного морехода Эсмунда Датчанина, и Сигурд залюбовался, как на них ловко управляются с парусами, ловя попутный ветер.

Но когда они повернули на юг, всё переменилось – противный встречный ветер, и сильное течение сносило их назад, на север. Пришлось прижаться ближе к берегу и сесть за вёсла. Сам конунг не гнушался такой работы, и Бернард, решивший записывать всё о походе норвежцев, разгладил на коленях кусок тонкой телячьей кожи, и принялся царапать на нём, с восхищением поглядывая на Сигурда.

Гребцы сменяли друг друга, и день за днём, к радости Бернарда, они приближались к вожделенной цели. Но настал день, когда и к нему подошёл Эйнар сын Скупи, и рукой показал, что и ему надо сесть и поворочать веслом. Бернард вопросительно глянул на Сигурда, тот кивнул головой, а знаменитый скальд Халльдор Болтун, уже, наверное, сочинил по этому поводу обидную вису, так как на другой стороне корабля раздался дружный смех гребцов.

– У нас сражаются все, и нет на корабле и в походе никого, кто не был бы занят делом, – сказал ему сидевший позади Орм Кюрлинг, и Бернард, сын пастуха из окрестностей Равенны, ставший по воле судьбы воином, а теперь вот монахом, сложил в сумку свои письменные принадлежности и взял в руки весло.

Вечером, когда его сменили, он без сил повалился у мачты. Дикой трескотнёй ломило спину, ныли плечи, болели мышцы живота, кружилась голова, и из-за натруженных, кровавых мозолей на ладонях, он неловко взял протянутую ему чашу с водой, пролив её.

– Тебе надо есть нормально. На одном хлебе и воде ты долго не протянешь. А с покойниками у нас разговор короткий – за борт и всё. Хочешь супа?

Нос дразнил аромат свежесваренного супа с копчёными свиными рёбрами, темнело в глазах от запаха чесночной колбасы, слюной давился он, глядя, как Сигурд поглощает кусок вяленой оленины, но Бернард гордо отказался, и, укутавшись в баранью шкуру, закрыл глаза, постаравшись уснуть. И впервые, с тех пор как стал монахом, он обессиленный, лёг спать не помолившись.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Люди устали! Надо пристать к берегу и отдохнуть!

Взор манили скрытые виноградниками и густыми лесами берега графства Анжу. Травяные луга и пасшийся скот, селения и небольшие города. Словно ждала их, распахнув свои объятия, широкая и полноводная река Луара. Но Сигурд, поймав взгляд Бернарда, решительно ответил:

– Нет! Мы не будем останавливаться и идём дальше!

– Но нам надо пополнить запасы воды и еды!

– Нет!

Недовольно заворчала половина воинов на его корабле, собравшись на носу вокруг своего вожака Финна сына Скофти.

Гневные возгласы донеслись и с других кораблей, и хорошо слышалось, как на них, старый Видкунн, своим грозным рыком орёт на недовольных.

От такого решения конунга скривился Сигурд сын Храни, и отошёл подальше на своих кораблях.

Попытались прорваться к берегу корабли Эсмунда Датчанина, но Сигурд, а за ним Даг сын Эйлива, перегородили им путь. Сурово нахмурились свирепые датчане, готовые уже прорываться с боем, и стояли у борта, готовые к битве, оставшиеся верными конунгу норвежцы, не уступавшие датчанам в ярости.

Обстановка так накалилась, что Бернард чувствовал её грозовые искры в воздухе. Ещё миг, и пойдут прахом все его мечты и деяния, и сойдутся в кровавой битве, друг против друга христиане, и дело благое о защите Святой Земли, перерастёт в ещё один грабительский поход викингов.

– Смотрите! Смотрите! – неожиданно закричал он, показывая на затянутые багровыми облаками утренней зари небеса. – Я вижу лик Господа Бога нашего Иисуса Христа, опечаленного грехами нашими, нашей враждой и сварой! И ждёт кара небесная ослушников, оступившихся от него, и будут они лишены благодати Святого Духа и Воскрешения, и вечной райской жизни, а низвергнуться в пучину ада!

От такой неожиданной, страстной речи монаха, замерли, заколебались воины, и в сгустившейся тишине раздался тревожный крик старого Видкунна:

– Сигурд, шторм надвигается!

А на кораблях Эсмунда Датчанина уже укрепляли оснастку, опускали мачты, прятали грузы под промасленные шкуры, привязывали всё, что могло вылететь за борт, готовясь к встрече со стихией.

– Поспешим и мы, братья! – крикнул Сигурд, и забылась вражда, и все дружно кинулись по своим местам, и недавние враги вместе занялись делом.

Долго трепал их в буре вечно штормящий Бискайский залив (Бискайский залив – часть Атлантического океана, омывает берега Франции и Испании). Кренились, стонали корабли, взлетая на огромные гребни волн, а затем с ужасом обрушивались вниз. Дрожала под ногами палуба, свирепый ветер бил их и кружил, сёк лицо. Скрылось за тучами солнце, и нельзя было определить, день сейчас или ночь. Бернард молился, а суровые норвежцы, которым казалось всё нипочём, теперь уже посмеиваясь над ним, сновали по кораблю, не обращая внимания на грозящую опасность. И также как и всегда, на корме, под навесом из шкур, в ящике с песком горел костёр, на нём готовилась пища, и Бернард, который из-за тошноты не мог проглотить и куска хлеба, с завистью глядел на жующих викингов. И настал день, третий или четвёртый по его подсчётам, когда он ничком сунувшись на палубу, потерял от голода сознание.

Он очнулся, когда вовсю светило яркое солнце, а кто-то, держа его за голову, вливал в рот горячий бульон. Бернард закашлялся и сел.

– А мы думали, ты уже того, отдал Богу душу. Решали, кидать тебя или не кидать за борт на корм рыбам, – весело сказал ему Сигурд, и вновь раздалось злобное ворчание Финна сына Скофти:

– Скоро мы все пойдём на корм рыбам! Нас отнесло далеко в океан, и это ты, завёл нас сюда! Где теперь берег, куда нам плыть? А?

Конунг встал, решительный и грозный, сурово оглядел недовольных, грозящих ему мятежом, и ткнул рукой на юго-восток (В древненорвежском языке есть названия для восьми направлений: так например северо-восток и юго-восток называются буквально «к земле на север» и «к земле на юг», а северо-запад и юго-запад – «наружу на север» и «наружу на юг», где «наружу» означает в море):

– Туда!

Они пошли, куда указал конунг, и не успел ещё сгуститься вечер, как все корабли облетел крик самого зоркого вперёдсмотрящего:

– Земля! Земля! Я вижу берег!

Бернард снова подивился тому, чему был свидетелем. Раньше таких людей как Сигурд, наделяли божественным происхождением, а ныне…

– А ныне говорят, что им покровительствуют Святые Ангелы Небесные, – прошептал монах, ещё слишком слабый, чтобы встать на ноги и принять участие во всеобщем веселии и ликовании.