Джулия всегда была пай-девочкой, если не принимать во внимание ее воскресные послеполуденные «забавы». Поэтому ее сердце чуть не выскакивает из груди, когда она, схватив медсестринскую униформу с проезжающей мимо тележки, натягивает ее поверх джинсов и, со всей невозмутимостью, какую может изобразить, входит в отделение реанимации.

Там пахнет чистотой – чистотой свежего постельного белья и антисептиков, чистотой упорядоченной смерти под контролем врачей. Там стоят ряды коек, на которых под белыми простынями погребены полутрупы. Джулия никогда не чуралась крови или болезней, но из этого помещения ей хочется бежать, бежать без оглядки. Она не хочет видеть здесь Лиз.

Но видит. Как всегда, Лиз Эмерсон трудно не заметить. На этот раз потому, что из всех пациентов она на вид самая нереанимируемая. Самая безнадежная.

На трясущихся ногах Джулия идет к койке Лиз. Останавливается в добрых шести футах от нее, боится подойти ближе, боится, что заденет один из множества аппаратов, к которым подключена Лиз, какой-нибудь проводок отцепится, и Лиз умрет – по ее вине.

У изголовья койки Лиз стоит стул, и Джулия долго смотрит на него, прежде чем решается сесть. Она снимает с плеча рюкзак, достает учебник по математике и открывает параграф, который они проходят в классе.

Начинает читать. Я смотрю, как шевелятся ее губы. Они тоже дрожат.

– «Сумма расстояний от любой точки на эллипсе до двух заданных точек, называемых фокусами эллипса, есть величина постоянная». Я помню этот параграф. Не волнуйся. Контрольная легче, чем домашнее задание, да и она оценивать будет лояльно. В любом случае ты не много потеряешь. «Однако для гиперболы модуль разности расстояний…»

Джулия бросает взгляд на лицо Лиз и начинает плакать. Она старалась удержаться, не смотреть, но ужасно трудно не смотреть на полутруп, если этот полутруп – твоя лучшая подруга.

Лицо у Лиз серое, как грязный воздух. Волосы спутаны, частично срезаны, обриты, чтобы врачи смогли наложить швы на голове. С одной стороны синяк во всю щеку, под глазами темные круги и, что самое страшное, они закрыты.

Лиз всегда ненавидела спать. Однажды мы вместе читали сказку про Спящую красавицу – мало что поняли, ведь это сказка для взрослых, с не очень счастливым концом. К тому времени, когда принцесса очнулась, все, кого она знала, умерли. Может быть, поэтому Лиз стала бояться что-нибудь пропустить.

Макияжа на лице нет, и Джулии оно кажется оголенным – таким обнаженным она его не помнила. Из его глубины проступают следы печали, изнурения, несовершенств, и Джулия вдруг приходит в ярость. Если б Лиз больше спала, может, она осторожнее водила бы машину. Может, она не была бы столь безрассудной, безжалостной, потерянной.

Слеза скатывается с носа Джулии на руку Лиз. Она пристально всматривается в лицо подруги, ища признаки жизни. Хоть какие-то признаки.

Но Лиз неподвижна – девушка из воска и теней.

– Черт бы тебя побрал, – шепчет Джулия слабым голосом. – Мы ведь собирались побегать сегодня вечером. На следующей неделе начинаются тренировки по футболу.

Они тоже приняли бы в них участие – Лиз нравилось бегать по снегу. Она и сейчас бы побежала, не будь ее нога сломана в трех местах.

Впрочем, может, и нет.

Лиз почти ждала эти соревнования. Шансы выиграть турнир штата у женской футбольной команды школы Меридиана значительно сократились. Без своего капитана и блестящего форварда они лишь чудом могли бы выйти из группы, и Лиз не хотела оказаться виноватой еще и за это поражение.

Но ей нужны были обледенелые дороги. Ей нужно было, чтобы авария выглядела как несчастный случай.

И она сомневалась, что ей удастся прождать еще три месяца.

Однако Джулия ничего об этом не знает. Она смотрит на то, что осталось от ее лучшей подруги, и вспоминает все те случаи, когда Лиз затихала и уходила в себя. Все те случаи, когда она не была той Лиз, какую все знали, – язвительной, бесшабашной. Все те случаи, когда она смотрела на нечто невидимое перед собой и подолгу не улыбалась по-настоящему.

– Черт, Лиз, – говорит Джулия, закрывая глаза, чтобы сдержать слезы. Но они все равно текут, скапливаясь где-то в глубине ее существа. – Я не могу одна бегать под дождем.

Это было прямо перед началом сезона соревнований по кроссу, в одиннадцатом классе. На улице лило как из ведра, и Джулия, съежившись в комочек, сидела на подоконнике с книгой и чашкой бульона в руке. В дверь настойчиво позвонили. Она открыла. На пороге стояла Лиз – в мокрых шортах и спортивном бюстгальтере вызывающего зеленого цвета.

– Собирайся, – сказала Лиз. – Выходи на пробежку.

Джулия уставилась на нее.

– Рехнулась? Дождь ведь!

– Не слепая – заметила, – нетерпеливо ответила Лиз. – Давай переодевайся. – Она критически глянула на грудь Джулии. – А то землетрясение начнется, если будешь трясти своими сиськами.

– Лиз, там же льет.

– Точно, Шерлок. Собирайся.

Джулия захлопнула дверь перед носом Лиз, надеясь, что та уйдет.

Лиз, разумеется, не ушла, и Джулии пришлось идти наверх, чтобы надеть спортивный бюстгальтер и «найки».

И они отправились на пробежку.

Дождь был теплый, пахло свежестью, новыми начинаниями. Лиз и Джулия бежали дергано, вразнобой: правая правая нога, левая левая нога. Через несколько минут Джулия чуть отстала, потому что шаги у нее были длиннее, – ей было неудобно бежать рядом с подругой, поскольку приходилось делать сначала нормальный шаг, а потом – короче, чтобы Лиз могла бежать с ней вровень, – и она уже отдувалась. Содержимое пакетиков с застежками не способствовало увеличению жизненной емкости легких.

Но Лиз ничего не говорила, будто и не замечала, что ее подруга пыхтит, и Джулия была ей благодарна.

Закрыв глаза, она запрокинула голову. Дождь стучал по лицу, заливал плечи. Ноги были забрызганы грязью, кроссовки настолько отяжелели от воды, что с каждым шагом из-под них выкатывалась маленькая волна. Джулия просто бежала, и было нечто выразительное в звуках дождя и бегущих ног.

– Осторожней, черепаха, – одернула Лиз Джулию, когда та врезалась в нее. Джулия мгновенно распахнула глаза и увидела, что Лиз, с усмешкой глядя на нее, бежит спиной вперед. Джулия рассмеялась: ей нравилось ощущение боли в ногах, напряжение мышц, глухое биение сердца, дождь.

Она не заметила, что влага на лице Лиз – это не капли дождя. Не сообразила, что Лиз тонет или что Лиз плачет, понимая, что нельзя убежать от своих поступков.

– Куда мы бежим? – спросила Джулия, но Лиз не ответила. Джулия не возмутилась. Лиз редко бегала одним и тем же маршрутом дважды, и Джулия охотно следовала за ней.

В общем, они продолжали бежать, через какое-то время свернули за угол, и Джулия увидела пруд Барри, который недавно приобрела в собственность неприлично богатая чета из Флориды. Эта сделка вызвала недовольные пересуды в городе: Меридиан, как правило, не жалует приезжих. Травяной покров сменил песок, и Джулия замедлила бег, зато Лиз прибавила скорости. Джулия открыла рот, чтобы сказать: «Какого черта?!» – но не успела. Лиз взбежала на пирс и, не останавливаясь, прыгнула в воду, исчезнув в ворохе брызг.

– Вот фигня, – буркнула себе под нос Джулия и затем, громче, позвала: – Лиз?

Но Лиз не появлялась, и через минуту Джулию охватила паника. Дождь полил сильнее, она почти ничего не видела за пеленой струй. Джулия устремилась на пирс, встала на краю, ожидая, что Лиз вот-вот всплывет, но та не показывалась.

– Лиз! – крикнула Джулия, наклоняясь над водой. – Лиз!..

И взвизгнула, звонко и пронзительно, потому что Лиз, внезапно вынырнув, схватила ее и увлекла за собой под воду.

Джулия вынырнула, хватая ртом воздух. Лиз тоже отдувалась, потому что она смеялась, когда сдергивала Джулию с пирса. На языке у Джулии вертелись с полсотни нелестных выражений в адрес подруги, пока она откашливалась и отплевывалась, но, повернувшись, она увидела, что Лиз хохочет, задыхаясь от смеха. И при этом она вся такая сияющая, красивая – ее Лиз.

И Джулия стала забрызгивать ее водой.

Лиз в долгу не осталась, и они под дождем принялись гоняться друг за другом в пруду. Запрокидывая головы, пили небесную влагу. У обеих кожа на пальцах сморщилась от воды, мокрые волосы липли к голове.

В конце концов они выбрались на пирс и распластались на нем. Ливень утих до моросящего дождя. Щекочущая морось рассеивалась в воздухе мглою, от этого мир вокруг терял очертания и, казалось, существовал только для них, для них одних.

Джулия лежала, закрыв глаза; ей в спину тут и там впивались неровности расщепленных досок пирса.

– Спасибо, что пошла со мной.

Джулия улыбнулась и выдохнула в ответ что-то нечленораздельное. Раскинув широко руки, она ощущала, как с каждым ее вздохом натягивается эластичная ткань бюстгальтера. У нее было такое чувство, что она растворяется в окружающей среде, не может определить, где кончается она сама и начинается внешний мир.

– Люблю я вас, девчонки, – произнесла вдруг Лиз с горячностью в голосе. – Тебя и Кенни. Даже не знаю, что бы я без вас делала.

Джулия открыла глаза. Лиз лежала рядом; ее голый живот едва заметно вздымался и опускался. Волосы выбились из хвостика и обрамляли ее лицо, как гнездо, и Джулии внезапно стало страшно, ведь Лиз, ее Лиз, всегда держала свое сердце на замке.

– Ты пьяна? – спросила она неуверенным тоном.

– Нет, – ответила Лиз с улыбкой.

Джулия видела Лиз в бальных платьях и пижамах, в блейзере от Ральфа Лорена и шлепках из «Таргета», но никогда еще она не видела Лиз такой прекрасной – глаза закрыты, губы едва заметно изогнуты, – ибо до того мгновения слово «безмятежная» никогда не ассоциировалось у нее с Лиз Эмерсон.

Лиз вздохнула. Беззвучно, лишь чуть приоткрыв губы.

– Порой, – промолвила она, да так тихо, что Джулия засомневалась, что Лиз обращалась к ней, – порой я забываю, что я живая.

И вот в больнице, глядя на совершенно другую Лиз, которая выглядела никак уж не безмятежной, Джулия наклонилась к подруге и в каком-то внезапном порыве яростно прошептала всего два слова:

– Ты живая.