В тот день Лиз хотелось побыть одной. Она мучилась чудовищным похмельем, во рту до сих пор ощущался вкус блевотины. Она еще не закончила реферат по физике – сейчас пыталась дописать, но, одолеваемая мыслями о Лиаме, поведение которого приводило ее в замешательство, никак не могла сосредоточиться на задании. Присутствие Джейка ее раздражало. Они оба знали, что он пришел к ней только по одной причине: у нее телевизор больше, чем у него дома, да еще с объемным звуком, так что автоматные очереди в игре «Служебный долг» звучали «офигенно потрясно». Лиз сидела на диване, разбросав на подушках листы из тетради по физике, и снова и снова выводила: СИЛА ТЯЖЕСТИ ЕСТЬ СИЛА ТЯЖЕСТИ ВСЕГДА СИЛА ТЯЖЕСТИ. Джейк то и дело разражался проклятиями, глядя на экран, а в промежутках твердил ей, чтобы она оперировала производными. И она вдруг почувствовала, что ужасно устала от него. Поэтому она положила карандаш и наконец-то обвинила его в измене.
Она знала об этом почти с самого начала. Черт, да он ведь встречался с Ханной Карстенс, когда в первый раз поцеловал ее.
А однажды спустя три недели после того, как они начали встречаться, она вместе с Джулией и Кенни шла по парковке к машине брата Кенни. Они завернули за угол здания школы и потеряли дар речи, потому что прямо перед ними Джейк Деррик целовался с девчонкой, причем это явно была не Лиз Эмерсон.
Джулия с Кенни стремительно повернулись, глядя на Лиз, а та настолько оторопела, что даже не оскорбилась. С минуту она смотрела на целующихся, а потом развернулась и пошла прочь. Джулия с Кенни последовали за ней.
В тот вечер она отправила сообщение Джейку:
Привет. Ничего у нас с тобой не получается. Между нами все кончено, ладно? Пока.
За выходные он прислал ей шестьдесят семь сообщений, то требуя объяснений, то умоляя: «Что я сделал не так?», «Лиз, прости, дай мне второй шанс. Этого больше не повторится. Мне очень жаль, детка», «Какого черта ты мне не отвечаешь?».
Она не отвечала.
Они не общались ровно неделю. В следующую пятницу Лиз шла с Кенни по коридору, когда Джейк схватил ее за запястье, развернул к себе лицом и поцеловал.
– Лиз, – зашептал он ей в губы, одной рукой зарываясь ей в волосы, другой обнимая за талию, лбом прижимаясь к ее лбу. Он будто окутывал ее собой. – Лиз, прости, ладно? Я виноват. Послушай… боже, Лиз. Только не говори, что все кончено.
И на виду у всего коридора, на глазах у охнувшей за ее спиной Кенни Лиз не смогла ему это сказать.
Она знала, что Джейк говорит неискренне. Даже не понимает, за что извиняется. Он все еще надеется, что Лиз понятия не имеет, с какой девчонкой он ей изменил в тот раз – с Сарой Ханниган?
И все же она убедила себя, что больше он ее не обманет.
Разумеется, она ошибалась.
Джейк изменял ей снова, снова и снова. Делал это часто, уверяя себя, что она ничего не замечает: слишком глупа и слишком в него влюблена. К тому же все другие девчонки – мимолетные увлечения, забавы ради. Дорога ему одна только Лиз. Во всяком случае, он хотел, чтобы это выглядело так.
Но в тот день, за три дня до того, как врезаться в дерево, в ходе перепалки, быстро набирающей обороты и перерастающей в безобразную ругань, Лиз просто не захотела больше мириться с ним.
– Что за ч?.. Нет, блин! – Джейк чуть не свалился со стула, пытаясь застрелить террориста на экране. Он бросил взгляд в сторону белого дивана, на котором она лежала в окружении бумаг. – Черт, что с тобой? Что ты вечно крысишься на все, что бы я ни сказал?
Убирайся из моего дома. Вот что вертелось на языке у Лиз. Убирайся и больше не приходи. Вместо этого она сказала:
– Не знаю, Джейк. Спроси у Натали Зиммер.
Она заметила, как напряглись на пульте руки Джейка, но он не отвел взгляда от экрана.
– Что за туфту ты гонишь?
Лиз взорвалась. Ей все известно. Известно про Сэмми Грэм, с которой он переписывался эсэмэсками весь десятый класс. Известно про Эбби Кэри, которая летом сделала аборт, а, между прочим, залетела она не от своего парня. Известно про Бейли Генри, которая поставила ему засос в туалете на прошлогоднем балу.
Лиз наблюдала за Джейком и видела, как тот побледнел, потом покраснел. Не дожидаясь, когда она остановится, он отшвырнул пульт и зарычал ей в лицо:
– Можно подумать, ты у нас невинная овечка, Лиз. Думаешь, я не знаю, как ты крутила шашни с Кайлом на новогодней вечеринке? Да-да, – ухмыльнулся он, довольный тем, что огорошил ее, – ты правильно угадала. Он сам мне сказал. А ты? Ты сказала Кенни, что трахалась с ее парнем?
Вообще-то Лиз не спала с парнем Кенни. Просто обнималась. Она была пьяна, чувствовала себя одинокой, разваливалась на тысячи мелких частиц, и ей нужно было, чтобы кто-то не дал ей рассыпаться.
– Ну ты и дрянь, Лиз, – продолжал Джейк. – Ходишь, задрав нос, будто тебе нет равных. А знаешь что? Ты ничем не лучше других.
Надо было слышать, как он это произнес. Лиз никогда не считала себя лучше других. Напротив, она считала себя гораздо хуже других, настолько плохой, что намеревалась через три дня разбиться на машине, ибо, по ее мнению, она не заслуживала того, чтобы ходить по одной земле с семью миллиардами человек, которые были бесконечно лучше, чем она.
Надо было слышать его смех.
После ухода Джейка Лиз снова села на белый диван и задумалась о том, есть ли на свете любовь. Она мало что помнила об отношениях своих родителей – помнила только, что они были счастливы. Все ее детство освещалось аурой счастья. Тогда она думала, что мир прекрасен; оказывается, она глубоко заблуждалась.
Она думала о родителях Кенни, о родителях Джулии. Ни те, ни другие не были счастливы.
Лиз считала, что любовь должна быть бескорыстной, и чем дольше она сидела на диване, глядя на экран, на котором аватар Джейка дырявили пули, тем меньше она верила в существование любви.
И все же она хотела получить тому доказательства. И поскольку ее теория была применима не только к любви романтической, она позвонила матери.
Телефон прозвонил двенадцать раз. Лиз уже хотела повесить трубку, как мама все же наконец-то ответила.
– Лиз? – Голос у нее был усталый, далекий. – В чем дело?
– Мама? – Лиз пришлось прочистить горло – настолько слабый у нее был голос. – Мама, я…
Она не знала, что сказать. Ты меня любишь? Даже мысленно этот вопрос произносить было неловко, до того он был дурацкий.
Моника дала ей на раздумья пять секунд.
– Лиз, давай потом поговорим. Я думала, что-то срочное. Это ведь международный звонок, как ты понимаешь. Я сейчас в Рио, если помнишь.
– Да, помню, мама. Просто я…
– Лапочка, мне пришлось выйти с совещания, чтобы ответить на твой звонок. Я и так с трудом понимаю выступающего: у него жуткий акцент. Что тебе нужно?
Что ей нужно? Лиз Эмерсон знала, что ей нужно. Она нуждалась в помощи, но не знала, как о ней попросить: не могла найти подходящих слов.
– Мама, – наконец прошептала Лиз. – Кажется, я заболела.
– Выпей «Тайленол». Он в буфете, ты знаешь. Мне надо бежать, ладно, Лиз? Вернусь в среду… – Ее мама умолкла, прокашлялась.
Конечно, в среду она приедет. Моника пропускала Новый год, Пасху, Хеллоуин, первый снегопад, но она никогда не пропускала годовщину смерти своего мужа.
– В среду. Укутайся потеплее. Попей бульону. Ладно, мне правда пора. – Помедлив, Моника добавила, сдержанно: – Я люблю тебя, солнышко. Пока.
ЗВОНОК ЗАВЕРШЕН.
Лиз смотрит на дисплей. Слова матери эхом отдаются в голове: Я люблю тебя. Люди разбрасываются этими словами, будто они ничего не значат, совсем ничего.
Она встала, вытащила из игровой приставки диск с игрой Джейка, разломила его пополам и пошла убирать свою комнату. Незачем наводить на подозрения. Если кто-то увидит бардак в ее комнате, возникнут большие сомнения в том, что авария была несчастным случаем.