Предисловие

Двадцать лет спустя

1

Ван Гундао стучался к Ли Сюэлянь. Прошла уже четверть часа, однако к воротам никто не подходил. Ван Гундао, продолжая стучать, прокричал:

– Сестрица, это Ван Гундао.

Никто не отзывался.

– Сестрица, открывай, я же вижу, что у тебя горит свет.

Снова молчание.

– Уже стемнело совсем, а я еще не ел. Я тебе окорок привез, надо бы его приготовить поскорей.

По-прежнему тишина.

На следующий день спозаранку, когда Ли Сюэлянь открыла наконец ворота, Ван Гундао стоял на прежнем месте. Рядом с ним было несколько человек из уездного суда. Ли Сюэлянь испуганно спросила:

– Вы что, тут всю ночь простояли?

Ван Гундао жалостливо показал на голову:

– А то. Видишь, даже инеем покрылся.

Ли Сюэлянь глянула не него, но никакого инея не обнаружила. Ван Гундао громко выдохнув, засмеялся:

– Нашла дурака. Вчера, когда я приходил, ты притворилась, что не слышишь, я и ушел ни с чем. а сегодня встал пораньше, чтобы уж наверняка тебя выловить.

Ли Сюэлянь ничего не оставалось, как впустить к себе визитеров. Двадцать лет назад Ван Гундао был еще совсем мальчишкой, а сейчас стал располневшим мужчиной средних лет. Между тем за прошедшие двадцать лет Ван Гундао так и не обзавелся никакой растительностью на бровях. Да и бороды или усов у него тоже не было, вместо них все лицо покрывали прыщи. Спустя двадцать лет кожа белолицего паренька Ван Гундао обветрилась и загрубела. Но изменился не только Ван Гундао. Ли Сюэлянь, которой двадцать лет назад было двадцать девять лет, сейчас уже стукнуло сорок девять. Ее прежде абсолютно черные волосы наполовину поседели. Когда-то Ли Сюэлянь считалась красавицей, все было при ней: и грудь, и талия, а через двадцать лет фигура ее расплылась, не говоря уже о появившихся морщинах. Когда Ван Гундао и Ли Сюэлянь уселись во дворике, Ван Гундао завел разговор:

– Сестрица, в этот раз я пришел к тебе безо всякого дела, просто узнать, все ли у тебя в порядке.

Сопровождающие Ван Гундао положили на стоящий под финиковой пальмой каменный столик окорок.

– Ну, раз только за этим, – отозвалась Ли Сюэлянь, – то можете уходить, у меня все хорошо. и окорок свой забирайте, я теперь буддистка, так что мяса не ем.

С этими словами она поднялась с места и взялась за метлу, собираясь подметать. Ван Гундао подскочил со своей скамеечки и, уворачиваясь от метлы, попытался выхватить ее из рук Ли Сюэлянь. Отобрав метлу, Ван Гундао стал подметать сам, продолжая разговор:

– Сестрица, пусть у тебя все в порядке, но ведь мы же родственники, что ж я не могу к тебе в гости прийти?

– Что ты все заладил: «сестрица» да «сестрица». Ты – председатель суда, и я знаю, к чему ты клонишь.

Ван Гундао оперся на метлу:

– Нам все-таки нужно поговорить. Что было, то прошло. Ведь Ма Далянь из деревни Мацзячжуан приходится мне двоюродным дядькой, так?

– Это не ко мне вопрос, а к твоей матери.

– Младшая сестра жены Ма Даляня перебралась в Хуцзявань, выйдя замуж за одного из Ху. а одна из двоюродных сестер твоей тетки вышла замуж за двоюродного племянника из семьи мужа младшей сестры жены Ма Даляня. Так что выходит, мы с тобою не такие уж и дальние родственники.

– Председатель Ван, – откликнулась Ли Сюэлянь, – если нет никакого дела, то нам незачем тратить время на пустую болтовню. Мне еще к дочери сходить нужно, у них там вчера корова отелилась.

Ван Гундао отставил метлу и присел.

– Поскольку мы все-таки родственники, я, так и быть, не буду кружить вокруг да около. Сестрица, через десять с лишним дней начнется съезд ВСНП. Ты когда собираешься ехать со своей жалобой?

– Так значит, все дело в жалобе. Тогда я вот что тебе скажу: в этом году я жаловаться не поеду.

Ван Гундао удивился и тут же засмеялся:

– Сестрица, я перед тобой все карты раскрыл, а ты снова увиливаешь. Вот уже двадцать лет подряд ты из года в год ездишь жаловаться, а тут вдруг решила не ехать. Кто же тебе поверит?

– В этом году все по-другому.

– А в чем разница? Расскажи-ка мне.

– Раньше я не могла смириться с обидой, а теперь успокоилась.

– Как-то неубедительно это звучит, сестрица. Двадцать лет назад твоя обида и яйца выеденного не стоила, а сейчас это дело уже и других касается. То, что сначала выглядело не больше семечка, выросло в арбуз. Муравей уже давно превратился в слона. Чтобы из-за какого-то развода сняли с должности мэра города, начальника уезда, председателя суда и члена судебной коллегии – да такого в Китае со времен Цинской династии не случалось. а ведь, если по совести разобраться, разве мэр или начальник уезда могут уладить ваши с Цинь Юйхэ непонятные дела с повторным браком и последующим разводом? Неужели мэр или начальник уезда виноваты в том, что вы снова не поженились, а затем не развелись? Если уж говорить о несправедливо обиженных, то кроме тебя следует назвать и всех остальных. Ответчиком по твоему делу должен быть не мэр, не начальник уезда, не председатель суда и его судьи, а никто иной, как Цинь Юйхэ. Да случись такое в эпоху Цин, я бы этого выродка Цинь Юйхэ уже давно бы расстрелял, да вот сейчас все у нас в рамках закона. и глянь, какой гадкий тип: понимая всю запутанность ситуации, он еще и усугубил дело, сравнив тебя с распутной Пань Цзиньлянь. Этим он тебя загнал в тупик. Все чиновники с пониманием относятся к тому, что ты двадцать лет подряд ездишь подавать жалобу. и власти, и руководство суда делают все возможное, чтобы уговорить Цинь Юйхэ. Но этот упрямый осел вот уже двадцать лет подряд стоит не на жизнь, а на смерть. Ведь все наши проблемы из-за упрямства Цинь Юйхэ, точно? а раз так, то мы с тобой заодно. Сестрица, может, мы все-таки договоримся, что в этом году ты не поедешь жаловаться? а мы примем меры и продолжим обрабатывать Цинь Юйхэ. Мне кажется, что время не щадит людей, но вместе с тем время – лучшее лекарство. Вашему с Цинь Юйхэ сыну уже почти тридцать лет, у него уже и свой сын родился, ваш внук вот-вот в школу пойдет. Двадцать лет прошло, Цинь Юйхэ ведь не железный. Камень и тот, если засунуть за пазуху, нагревается. Я уже придумал стратегию: в этом году мы продолжим уговаривать Цинь Юйхэ, но наши действия будут не такими очевидными и прямолинейными. Мы могли бы подключить к этому делу вашего с Цинь Юйхэ сына либо его жену, попросили бы их уговорить Цинь Юйхэ. Ведь, как ни крути, это родная кровь. Есть еще и ваш внук, который уже почти школьник и кое-что смыслит, пусть и он постарается. Если внук станет уговаривать деда, то неважно, что он скажет, Цинь Юйхэ это все равно должно пронять. а у вас с Цинь Юйхэ еще и дочь есть, наверняка тоже уже взрослая. Без разницы, для чьего блага, для твоего или ее собственного, но пусть и она постарается уговорить папочку. Когда между родителями вот уже двадцать лет нет мира, то каково приходится дочери? Если столько людей будут действовать сообща, то до Цинь Юйхэ, наконец, дойдет, что ему нужно развестись с нынешней женой и снова жениться на тебе. Тогда и дело о Пань Цзиньлянь само собой разрешится.

Тут Ли Сюэлянь прервала многословную речь Ван Гундао:

– Что касается Цинь Юйхэ, можете больше его не уговаривать. а если уговорите, то я сама с ним брак восстанавливать не стану.

– Так если ты не выйдешь за него снова, как доказать, что развод был фикцией? Как доказать, что ты не распутница Пань Цзиньлянь?

– Раньше мне хотелось что-то доказывать, а в этом году перехотелось.

– Ты доказывала это двадцать лет и тут заявляешь, что передумала – кто же тебе поверит?

– Разве я не сказала тебе, что в этом году я смирилась?

– Сестрица, чего ты такая упрямая? Раз ты так говоришь, значит, точно поедешь жаловаться. Может, я тебе по-другому объясню: если тебе до других дела нет, то ты хоть обо мне подумай. Ты же знаешь, каково мне приходилось эти двадцать лет. Я по твоей милости совершил ошибку, но, споткнувшись, смог подняться, и пост председателя суда достался мне нелегко. Если ты не поедешь жаловаться, я сохраню свое место, а если создашь неприятности, меня уволят так же, как двадцать лет назад уволили председателя Сюня. Так что моя карьера в твоих руках.

– Ну раз дело касается твоей карьеры, то можешь успокоиться. Я ведь только что сказала, что в этом году жаловаться не поеду.

Между тем Ван Гундао уже чуть не плакал:

– Сестрица, ну почему ты без конца обманываешь меня? Ведь мы с тобою родственники, неужели нельзя хоть раз поговорить начистоту?

– Да кто тебя обманывает? Я тебе правду говорю, а ты не веришь, – вспылила Ли Сюэлянь и схватила лежавшую на крыльце под финиковой пальмой сумку. – Раз ты все равно мне не веришь, то и время с тобой мне больше незачем терять. и вообще, мне еще нужно к дочери. Если вы намерены еще здесь задержаться, то, уходя, не забудьте, пожалуйста, закрыть ворота.

Ли Сюэлянь вышла со двора. Ван Гундао поспешно выскочил следом.

– Чего ты сердишься, я же просто как родственник тебя навестил. Да подожди же ты меня, я подвезу тебя на служебной машине.

2

Прошло всего три месяца с тех пор, как Чжэн Чжун приехал в эту провинцию, чтобы занять пост начальника уезда. Чжэн Чжун, пожалуй, был единственным среди чиновников, кто еще не испытал на себе каверзы Ли Сюэлянь. Но произошло это вовсе не потому, что ему была неведома ее репутация современной Сяо Байцай. Ведь из-за ее жалоб уже был уволен целый ряд чиновников, начиная с мэра города и заканчивая начальником уезда, председателем суда и так далее. Зная обо всем этом, ему казалось, что все эти руководители, однажды испытав укус змеи, теперь десять лет будут бояться колодезной веревки. Как говорится, у страха глаза велики. Виданное ли это дело, чтобы всех чиновников от городской до уездной управы держала под каблуком какая-то деревенская баба? Чтобы вся их жизнь зависела от нее? Когда слабое место оказывается во власти другого, и при этом нет никаких лазеек, то ни о какой спокойной жизни говорить не приходится. Стабильность важна, гармония тоже. Но ни стабильности, ни гармонии таким способом не достичь. Это все равно, что общаться с террористом, когда у тебя нет пути к отступлению: при любой попытке убежать он будет выдвигать новые условия и так без конца. Никакие переговоры здесь не подействуют. Новому начальнику уезда казалось, что руководство всех упомянутых инстанций проявляло чрезмерную уступчивость. Но иногда требуется применить жесткость, пусть что-то разлетится в прах: если террорист готов открыть огонь, надо позволить ему сделать это. Разумеется, произошедшее двадцать лет назад, когда с постов слетели мэр, начальник уезда, председатель суда и другие руководители, считалось взрывом. Но поскольку этот взрыв уже прогремел, сейчас бояться нечего. Там, где уже произвели чистку, снова увольнять никого не будут, бомба не падает дважды в одну и ту же воронку.

Про Чжэн Чжуна, кроме вышесказанного, можно добавить, что, работая первым замом начальника в другом уезде, ему не раз приходилось сталкиваться с прошениями и жалобами, так что опыт у него по этой части имелся, при том, что дела там были посерьезнее, чем жалоба Ли Сюэлянь. Когда в уезде планировали построить индустриальный парк, то у одной из деревень отняли под него больше двухсот му земли. Органам власти никак не удавалось достичь соглашения с крестьянами по вопросу компенсации. в результате из деревни стянулись тысяча с лишним мужчин и женщин, которые устроили молчаливую забастовку перед входом в уездную управу. Десять раз начальник уезда Лао Сюн вступал переговоры с их представителями, но все безрезультатно. Между тем народу собиралось все больше. Тогда Лао Сюн обратился к мэру города Ма Вэньбиню, спрашивая разрешение на применение полицейских сил. Ма Вэньбинь был краток:

– Принять надлежащие меры.

Сложная обстановка довела Лао Сюна до больничной койки. в связи с этим все дела свалились на голову Чжэн Чжуна. Чжэн Чжун понимал, что болезнь Лао Сюна – всего лишь притворство, он просто хотел спрятаться от всех этих передряг. Но у Чжэн Чжуна имелись свои соображения. Приняв пост, он уже ни у кого разрешения не спрашивал, а просто вызвал в зал заседаний уездной управы нескольких предводителей возмущенных крестьян на одиннадцатый раунд переговоров. Войдя в зал, те натолкнулись на большой наряд полицейских. Без лишних разговоров полицейские повалили вошедших на пол, надели на них наручники, закрыли им рты и через черный вход вывели под конвоем. Узнав о том, что их предводители задержаны полицейскими, толпа перед входом стала совсем неуправляемой. Народ вломился в здание, стал бить окна в кабинетах, три машины, стоявшие рядом с управой, были опрокинуты и подожжены. а Чжэн Чжун того и ждал. Крушившие все и вся крестьяне вскоре обнаружили, что со всех сторон к ним стали стягиваться полицейские. Их становилось все больше, и вскоре можно было насчитать триста-четыреста человек. Некоторые из полицейских имели при себе огнестрельное оружие, другие же были вооружены дубинками. Чжэн Чжун подтянул сюда все имеющиеся в их уезде силы. Произошло столкновение крестьян с полицейскими, в результате Чжэн Чжун отдал приказ стрелять в воздух. Едва раздался выстрел, все тотчас бросились врассыпную. Две шальные пули ранили двух убегающих крестьян. Беспорядки прекратились. Арестованных представителей, которые приходили на переговоры, выпустили на свободу. Семь-восемь особо разбушевавшихся главарей получили наказание от трех до пяти лет лишения свободы за «нарушение общественного порядка», «создание помех государственным делам» и «умышленное причинение вреда государственной и частной собственности». Власть выплатила народу компенсацию по изначально назначенной цене, крестьяне получили деньги, и возмущаться больше никто не осмеливался. в результате, тотчас началась реализация проекта по строительству индустриального парка. Чжэн Чжун получил внутрипартийный выговор за ранненых во время столкновения крестьян. Мэр города Ма Вэньбинь, который раньше не был близко знаком с Чжэн Чжуном, благодаря данному инциденту проникся к нему большой симпатией. Ему понравилось не то, что в результате действий Чжэн Чжуна были ранены люди, а то, что, столкнувшись с проблемой, он не стал спрашивать разрешения, а осмелился все взять на себя. Другими словами, он не побоялся ответственности. Поэтому спустя год, когда начальника уезда провинции, из которой была Ли Сюэлянь, перевели на другую должность, Ма Вэньбинь распорядился о том, чтобы на освободившийся пост послали Чжэн Чжуна, несмотря на наказание. Когда к Чжэн Чжуну пришел председатель суда Ван Гундао, чтобы с кислым выражением лица доложить ситуацию относительно Ли Сюэлянь и выразить свои опасения по поводу ее действий, это совершенно не смутило Чжэн Чжуна.

– Прошло уже двадцать лет, но эта женщина с каждым годом становится все несговорчивей. Чем чаще она говорит, что больше жаловаться не будет, тем больше я волнуюсь. Я не могу быть уверенным в ее помыслах, – пожаловался Ван Гундао.

– Не можешь и ладно. Пусть жалуется!

Ван Гундао суетливо замахал руками:

– Начальник Чжэн, вы к нам только что прибыли, не всё знаете, нельзя допустить, чтобы она жаловалась.

– Где это в Конституции прописано, чтобы народ не мог жаловаться?

– Если она будет подавать жалобу, то не в наш уездный суд, а то бы и я не боялся. Но ведь она сразу поедет в Пекин. и ладно, если бы она собралась туда в обычное время, так ведь в Пекине вот-вот начнется съезд ВСНП, не так ли? Она снова прорвется в Дом народных собраний, и тогда все мы, от мэра города до вас, начальника уезда, и меня, уйдем в отставку.

Чжэн Чжун на это только улыбнулся и стал объяснять, что увольнение целого ряда руководителей, которое произошло двадцать лет назад, не может повториться снова. Но Ван Гундао с ним не соглашался:

– Начальник Чжэн, может быть, я скажу неприятную вещь, но вы не принимайте это на свой счет. Я понимаю, что времена меняются, но именно поэтому мы не в силах сказать наверняка, совпадут или нет планы руководства с планами Ли Сюэлянь. Вы что же, думаете, что руководству будет жалко кого-то из нас уволить? Китай испытывает нехватку чего и кого угодно, но только не чиновников. Одних уволят, тут же других наберут из своих людей.

Чжэн Чжуну и в голову не приходило то, о чем говорил Ван Гундао. Откинувшись на спинку стула, он сказал:

– Ну, уволят так уволят, лично я как раз не против.

Ван Гундао заволновался:

– Но ведь это не только вас касается, если вы не прочь оставить свой пост, то мэр города, может, захочет его сохранить?

Опустив голову, он добавил:

– Да и я не прочь остаться на своем месте.

Заметив, насколько искренен был Ван Гундао, Чжэн Чжун невольно прыснул:

– Бывает же такое, чтобы какая-то деревенская баба держала под каблуком чиновников сразу нескольких уровней?

– Бывает. Двадцать лет уже прошло, и каждый год одно и то же.

Немного погодя он добавил:

– Тут вот еще в чем сложность: будь она одна, мы бы ее одолели, но у нее, на самом деле, уже три личины.

– Как это понять? – озадаченно спросил Чжэн Чжун.

– Для нас она – Сяо Байцай, для ее бывшего супруга – Пань Цзиньлянь, ну а сама она, в силу своих обид, считает себя Доу Э. Разве это не три личины? Вот и думай, какая из этих трех женщин самая безропотная? Как говорится: и одну-то трудно вытащить из ямы, а если в одной связке окажется сразу трое строптивиц, то как справиться с таким монстром? Она словно тренировалась у Бай Сучжэнь, за двадцать лет тренировок любой достигнет совершенства!

Помолчав, он добавил:

– Чтобы хоть как-то ее задобрить, все эти двадцать лет мы приносим ей подношения. Только свиной окорок доставляли раз семнадцать-восемнадцать. в порядке вещей, когда что-то дарят чиновникам, но где это видано, чтобы чиновники одаривали какую-то деревенскую бабу?

Прервавшись, он продолжил свои роптания:

– Эти Всекитайские съезды народных представителей проводятся постоянно: что ни год, то съезд, но раз в пятилетку проходит большой съезд. в нынешнем году как раз его черед. Это время перевыборов, как можно позволить ей туда просочиться? Да это просто недопустимо.

Вздохнув, он добавил:

– И тут винить-то некого, просто все перевернулось с ног на голову. Кто бы мог подумать, что проблемы простой женщины вдруг перемешаются с делами государственной важности?

– Так вы ее сами избаловали своими действиями, – сказал Чжэн Чжун.

– Начальник Чжэн, такова нынешняя реальность. у меня должность невысокая, мне ее не уговорить. а вы занимаете высокий пост, может быть, вам поговорить с ней?

Чжэн Чжун усмехнулся. Он понял, что Ван Гундао хочет продвинуть это дело в более высокие инстанции, чтобы самому увернуться от проблем. Выглядел он искренне, чего нельзя было сказать о его помыслах. Но Чжэн Чжун не стал препираться, а задал вопрос на другую тему:

– Нельзя ли навести справки и посмотреть, не висят ли на этой женщине какие-то другие дела типа воровства, драк, азартных игр и прочих противозаконных действий?

Ван Гундао понял намек Чжэн Чжуна:

– Если бы! Да будь она замечена в каком-то преступлении, разве бы ее уже не арестовали? Для меня бы это стало таким облегчением, если бы ею занялась полиция.

Ероша волосы, он добавил:

– Я внимательно наблюдаю за ней все эти двадцать лет, но на преступление она не отваживается, а для азартных игр у нее просто нет денег.

Чжэн Чжун продолжал стоять на своем:

– Тебя послушать, так тех, кто на это отваживается, можно за порядочных считать.

Немного погодя он добавил:

– Попробуем повернуть разговор по-другому. а нельзя ли обработать ее бывшего мужа, чтобы снова их поженить? Ведь в таком случае инцидент с жалобой будет исчерпан?

– И по этому пути мы двадцать лет хаживали, и с бывшим мужем ее сотни раз разговаривали. Но ее бывший осел еще тот. Если бы эти двадцать лет прошли без скандалов, то еще можно было бы говорить о повторном браке. Но так как они постоянно ссорились, то останься на земле из женщин только Ли Сюэлянь, он все равно бы на ней не женился.

Ван Гундао остановился и продолжил:

– И потом, этот мужчина нашел себе другую, их ребенку тоже скоро двадцать лет стукнет. Если ему придется восстанавливать старый брак, то сначала нужно развестись. к тому же Ли Сюэлянь повторный брак нужен не для совместного проживания, а для повторного развода. Словом, она задумала это исключительно ради того, чтобы измучить Цинь Юйхэ и доказать, что она не Пань Цзинлянь.

Вздохнув, он добавил:

– При этом выходит, что мучает она не своего бывшего, а нас. и это продолжается уже двадцать лет. Иной раз на меня как накатит печаль, даже уволиться хочется с этой должности председателя суда и пойти просто торговать.

Чжэн Чжун прыснул со смеху:

– Глядя, до какого состояния она тебя довела, я бы с ней встретился.

Ван Гундао тут же соскочил со своего места:

– Вот это правильно, начальник Чжэн, в любом случае, пока у нас такой ответственный период, нужно ее как-то уломать. а пройдет этот месяц, закончится съезд ВСНП, пускай идет со своими жалобами куда хочет. Нам главное переждать этот ключевой момент, а потом уже бояться нечего.

Чжэн Чжун мотнул головой:

– Вот скажи, откуда могла взяться в этом уезде такая Пань Цзиньлянь?

– Случайно, совершенно случайно.

Следующим утром Чжэн Чжун в сопровождении председателя суда Ван Гундао отправился в село, где проживала Ли Сюэлянь. Чжэн Чжун решил увидеться с Ли Сюэлянь не только из-за принципиального и убедительного разговора с Ван Гундао. После встречи с Ван Гундао ему еще позвонил мэр города Ма Вэньбинь и сказал, что через десять дней он в качестве делегата поедет в Пекин на съезд ВСНП. Он заранее решил предупредить Чжэн Чжуна о жительнице его уезда Ли Сюэлянь, которая двадцать лет назад устроила скандал в Доме народных собраний, после чего ежегодно ездила туда жаловаться.

– Я направляюсь на съезд в Пекин, Ли Сюэлянь чтоб там не было.

Что касается увещеваний Ван Гундао, Чжэн Чжун мог их и не принимать во внимание. а вот звонок от Ма Вэньбиня игнорировать было нельзя, Чжэн Чжун на такое бы и не осмелился. в то же время ему и самому хотелось увидеть Ли Сюэлянь, чтобы убедиться, действительно ли она является таким монстром, который уже двадцать лет вьет веревки изо всех его выше– и нижестоящих коллег. Когда же он наконец встретился с Ли Сюэлянь, то увидел вполне обычную деревенскую женщину: волосы с проседью, фигура бочонком, да и голос с хрипотцой. Увидев Ван Гундао, Ли Сюэлянь вроде как удивилась:

– Ты ведь вчера уже приходил, зачем сегодня пожаловал?

– Старшая сестрица, вчера это вчера, а сегодня – совершенно другое дело.

Указывая на Чжэн Чжуна, он представил его:

– Это начальник нашего уезда господин Чжэн. Я, как человек маленький, вчера не смог тебя убедить, поэтому сегодня пригласил к тебе нашего руководителя.

Все уселись в саду под финиковой пальмой, и Чжэн Чжун первый спросил:

– Тетушка, я люблю говорить без обиняков, поэтому спрошу напрямик. в Китае скоро будет проходить съезд ВСНП, вы собираетесь туда ехать со своей жалобой?

Ли Сюэлянь кивнула в сторону Ван Гундао:

– Я разве вчера не сказала ему, что в этом году я не поеду?

Тогда Чжэн Чжун задал ей такой же вопрос, какой вчера ей задал Ван Гундао:

– А почему не поедете?

Ли Сюэлянь пришлось повторяться:

– Раньше я не все понимала, а теперь прозрела.

Ван Гундао ударил рука об руку:

– Чем больше ты об этом говоришь, тем неспокойнее у меня на душе.

Немного помолчав, он добавил:

– Ты так говоришь, потому что собираешься жаловаться.

Чжэн Чжун сделал Ван Гундао знак рукой, чтобы тот успокоился, а сам обратился к Ли Сюэлянь:

– Председатель суда Ван тебе не верит, а вот я верю. Раз ты смирилась, напиши расписку.

Ли Сюэлянь удивилась:

– Какую еще расписку?

– Расписку в том, что больше жаловаться не будешь, снизу поставишь свою подпись.

– Поставлю подпись и что с того?

– Если все-таки поедешь жаловаться, то понесешь ответственность.

– Тогда я ничего подписывать не буду.

Чжэн Чжун оторопел:

– Раз жалоб больше не будет, почему боишься написать расписку?

– Я не боюсь, дело тут совсем не в этом, и доводы у меня свои имеются. Я, несмотря на свои обиды, могу и не жаловаться, но писать расписку я не стану. в таком случае я вроде как останусь виноватой. и ладно бы речь шла о каком-то минутном промахе, а так окажется, что все двадцать лет я была неправа.

Чжэн Чжун снова оторопел. Он понял, что эта женщина непростая. Чжэн Чжун никак не ожидал от нее такого, в общем-то, разумного ответа. Он поспешил ее успокоить:

– Тетушка, да это же пустяковое дело, просто формальность.

Ли Сюэлянь замотала головой:

– Это сейчас – формальность, а случись что в будущем, вы на основании этой бумажки меня и под арест возьмете.

Чжэн Чжун наконец понял, что ему попалась несговорчивая натура. в этом состояла вся суть Ли Сюэлян: в любых его словах она усматривала подвох. Чжэн Чжун поспешил ей объяснить:

– Нет у нас такого намерения, это просто для всеобщего спокойствия. Как мы можем прийти к согласию, если ничем, кроме слов, его не подтвердим?

Ван Гундао вытащил из портфеля официальный бланк, на котором уже было напечатано несколько строк.

– Старшая сестрица, мы уже вместо тебя набросали черновик, подпиши его сегодня, пока здесь начальник Чжэн.

Он вытащил из нагрудного кармана ручку:

– Если подпишешь, то впредь я тебя больше беспокоить не буду.

Вопреки ожиданиям, Ли Сюэлянь отшвырнула ручку и заявила:

– Я ведь не собиралась в этом году подавать жалобу, но вы меня так достали, что теперь я изменила свое решение и все-таки поеду жаловаться.

Чжэн Чжун так и обомлел. Ван Гундао поднял с земли ручку и, хлопнув по расписке, сказал:

– Смотрите-ка, наконец, сказала правду.

3

Начальник уезда Чжэн Чжун при личной встрече с мэром Ма Вэньбинем был раскритикован за то, что усугубил противостояние между органами власти и Ли Сюэлянь. Когда Чжэн Чжун, находясь на должности первого зама начальника соседнего уезда, расправился с осадой уездной управы, он и тогда усугубил противостояние. Но то, по словам Ма Вэньбиня, был оправданный шаг, а сейчас это была ошибка.

– Какая-то деревенская баба, которая двадцать лет подряд подавала жалобы, в этом году вдруг объявила, что больше жаловаться не будет. Независимо от того, правда это или нет, сам факт, что за двадцать лет она единственный раз произнесла эти слова, уже можно считать позитивным сдвигом. Допустим, она соврала, но все равно оставалась надежда как-то скорректировать ее жалобы и сгладить ее резкие действия. Если у человека зародилось подобное намерение, то нужно действовать в позитивном направлении. а тут и председатель суда, и начальник уезда, словно их окатили холодной водой, неустанно твердят, что человек им врет. Чтобы получить зарок в правдивости сказанных слов, не обошлось без того, чтобы потребовать у человека расписку и сделать его ответственным перед законом. и что в результате? Хорошие зачатки вы погубили на корню. Что у вас лежало в основе всего? Недоверие. Если вы не доверяете людям, то как можно требовать обратного? Если зайца спугнуть, он перемахнет через стену. Такие действия приводят к противоположным результатам и идут вразрез с нашими ожиданиями. Этой женщине, которая изначально заявила, что не поедет в этом году жаловаться, пришлось насильно изменить решение, в результате жаловаться она все-таки поедет. и это всех успокоило. Но теперь дело только усложнилось. Пока у человека были добрые намерения, нужно было действовать так же по-хорошему. Теперь же, когда намерения изменились, следует действовать от противного. на пути от противостояния к единству нужен переход, и этот переход потребует больших усилий. и на кого лягут эти дополнительные усилия? Отнюдь не на эту деревенскую бабу, а на нас. Наши методы работы оставляют желать лучшего. Но неверные методы – всего лишь вершина айсберга. По сути, проблемы появляются из-за нашего отношения к простым людям. Если ты не веришь народу, то с какой стати ему верить тебе? Получается, что мы рассматриваем себя не в качестве слуг народа, а становимся на противоположную сторону, считая себя господами. Но что еще хуже, при улаживании такого рода дел нам не хватает целостного подхода. Пройдет полмесяца, и в стране будет проходить съезд ВСНП. Незаметно слившись с делами государственной важности, эта женщина уже не может рассматриваться как обычная деревенская баба. а мы продолжаем общаться с ней так же, как с обычными людьми. Двадцать лет назад эта женщина ворвалась в Дом народных собраний, из-за нее сразу целый ряд наших предшественников лишился своих должностей. Двадцать лет назад они относились к ней в подобном ключе. Разве не должны мы почерпнуть что-то из того кровавого урока двадцатилетней давности? Но еще важнее учитывать политический подход. Съезд ВСНП в этом году отличается от других съездов. в этом году у нас перевыборы, будет избираться новое правительство, к этому событию будет приковано внимание как в Китае, так и во всем мире. Вторжение жалобщицы в Дом народных собраний двадцать лет назад пришлось на время проведения обычного съезда. а этот год – особенный. Если ей снова удастся прорваться в Дом народных собраний, то размах политического скандала и последующего резонанса будет уже не тот, что двадцать лет назад. Да и СМИ за прошедшие годы стали гораздо более продвинутыми. Появился интернет, появились микроблоги. Теперь достаточно ночи, и новость разлетится по всему миру. Увольнение, которое постигло ряд наших коллег двадцать лет назад, это сущая ерунда. а вот если наша страна опозорится перед всем миром, тогда дело будет дрянь…

Пока Ма Вэньбинь критиковал Чжэн Чжуна, он использовал достаточно жесткие формулировки, хотя на лице его все время сохранялась легкая улыбка. Такая у него имелась особенность. Ростом Ма Вэньбинь был невысок, примерно метр шестьдесят. Во время выступлений, когда появлялась необходимость встать за трибуну перед микрофоном, при смене докладчиков всегда возникала проблема с тем, чтобы подогнать высоту микрофона под его рост. Как только очередь выступления доходила до мэра, кто-то из техперсонала быстро устремлялся к микрофону отрегулировать нужную высоту. Низенький, худощавый, в очках с позолоченной оправой, он напоминал изнеженного кабинетного ученого. Говорил он негромко, предваряя и заканчивая фразу улыбкой. Однако громкий голос – еще не самое главное. Если другие в разговоре ограничивались каким-то одним доводом, то он строил из своих доводов целую пирамиду. Хорошо, если речь шла о чем-то приятном, но если о плохом, то на критикуемом не оставалось живого места. Добавим также, что при упоминании чиновников и их постов тихий голос Ма Вэньбиня вдруг начинал резко повышаться. у него всегда имелась четкая позиция: кого продвинуть, а кого уволить. и если он собирался кого-то продвинуть, то никто не осмеливался ему перечить. на одно возражение он выстраивал несколько своих доводов, так что переспорить его было невозможно, последнее слово оставалось за ним. Подобным образом обстояли дела, если он собирался кого-то уволить. Поэтому чиновники всех уровней, начиная от городских и заканчивая уездными, его побаивались. Критикуя Чжэн Чжуна, Ма Вэньбинь действовал в своей обычной манере: поругает – улыбнется, так что Чэн Чжуна несколько раз прошибал холодный пот. Нельзя сказать, что Чжэн Чжун так реагировал из-за страха перед Ма Вэньбинем, просто в проникновенных словах последнего ощущалась железная логика. в плане общей эрудиции он намного превосходил Чжэн Чжуна. Ведь в чем между ними была разница? Как раз в этом. Почему этот человек стал мэром, а сам он – только начальником уезда? Тут не имелось никакой другой причины, кроме разного уровня эрудиции. Когда Ма Вэньбинь закончил разнос Чжэн Чжуна, тот с готовностью затараторил:

– Мэр Ма, Вы правы. Признаю́, что смотрел на эту проблему упрощенно, не увидел истинный размер инцидента, признаю́, что у меня отсутствует целостный подход и политическое видение, признаю́, что не принял во внимание текущий период. По возвращении я напишу Вам объяснительную.

Ма Вэньбинь с улыбкой махнул рукой:

– В этом нет необходимости. Признал, и хорошо.

Прервавшись, он добавил:

– Иногда я размышляю над некоторыми древними выражениями, которые прошли проверку временем и содержат очень глубокий смысл. Например: «Даже плотина в тысячу ли может разрушиться от маленького муравейника», или: «Искру туши до пожара», или вот еще: «Из-за малого можно потерять большое». Одним словом, тут везде идет речь о малом. Очень многие терпят фиаско, оступаясь не на чем-то большом, а на малом, то есть пренебрегая тем скрытым смыслом, который находится в малом.

Чжэн Чжун послушно кивнул:

– Я как раз из-за малого упустил большое, не увидел в малом скрытого смысла.

– Есть еще такое выражение: «Старик потерял лошадь, как знать, что это сулит?». в этот раз оступился, но, может быть, правильно сделанные выводы в последующем станут толчком вперед.

– Как только я вернусь в уезд, незамедлительно все сделаю по новой и еще раз поговорю с той женщиной.

Ма Вэньбинь, улыбнувшись, пожурил Чжэн Чжуна:

– Ты горазд на крайние меры, но так ты только разозлишь тигра, тут для успеха не скорость важна.

Хлопнув по подлокотнику кресла, он добавил:

– Учитывая, что до открытия съезда осталось девять дней, я должен лично встретиться с противником. Когда вернешься в уезд, скажи этой женщине, что я приглашаю ее отобедать.

Понимая, что мэр собирается пригласить на обед эту деревенскую особу из-за его промахов в работе, Чжэн Чжун несколько смутился:

– Господин Ма, это из-за меня на вашу голову свалились все эти несчастья.

– Встречи с народом входят и в мою работу, – отмахнулся Ма Вэньбинь. – К тому же за три года на посту мэра мне еще не доводилось общаться с Сяо Байцай, или Пань Цзиньлянь, или, как ты ее только что назвал, Доу Э – В общем, с эдаким монстром-нэчжа. в этом смысле и я неправ, ведь с моей стороны это называется бюрократией.

Заметив, что Ма Вэньбинь сменил гнев на милость, Чжэн Чжун тоже поспешил пошутить:

– Вот только в пьесах и Сяо Байцай, и Пань Цзиньлянь, и Доу Э – все сплошь замужние молодые прелестницы, а мы тут имеем дело с поседевшей старухой.

Когда дошло до приглашения Ли Сюэлянь на обед с мэром Ма Вэньбинем, последний из-за выбора ресторана снова раскритиковал начальника секретариата городского правительства и начальника уезда Чжэн Чжуна. Обычно Ма Вэньбинь приглашал своих гостей в три места: если приезжало начальство из провинций или коллеги из других городов, их встречали в ведомственной гостинице; если приезжали зарубежные инвесторы, то их вели в отель «Роскошь»; а если предполагалась встреча с бывшими приятелями-одноклассниками, то банкет с блюдами из ведомственной гостиницы перемещали на дом. Начальник секретариата рассудил, что поскольку мэр приглашал жительницу села, то обед с ней должен быть отнесен к категории протокольных. Поэтому банкет был заказан в ведомственной гостинице, куда и собирались доставить Ли Сюэлянь. Когда об этом доложили Ма Вэньбиню, тот нахмурился:

– Я разве не объяснял, что значит правильное отношение к народу? По организации обеда об этом можно явно судить. Кто кого удостаивает чести своим визитом, вы – народ или народ – вас?

Подчиненный тотчас понял свой промах:

– Да, да, да. Это нам нужно поехать в уезд.

Выйдя из кабинета Ма Вэньбиня, он тотчас позвонил начальнику уезда Чжэн Чжуну. Тот договорился с банкетом в уездном ресторанно-развлекательном комплексе «Рай на краю света». Именно там находился самый высококлассный ресторан их уезда. Хотя сам уезд находился в глубине Китая, среди блюд «Рая» присутствовали морские деликатесы со всех уголков земного шара. Когда мэр Ма Вэньбинь приезжал с инспекцией в этот уезд, то банкет всегда устраивали в «Раю на краю света». Поэтому сейчас выбор снова упал на это место. Чжэн Чжун доложил об этом начальнику секретариата, тот – Ма Вэньбиню. Но Ма Вэньбинь нахмурился снова:

– Разве я не говорил, что по одной детали судят обо всем предмете? Неужели так сложно следовать этому правилу? Если вы приглашаете на обед кого-то из народа и ведете его в «Рай на краю света», то человек еще до начала банкета из-за шикарной обстановки и деликатесов впадет в транс. Ведь эта женщина подумает, что вы каждый день так питаетесь, это разозлит ее еще больше, и что мы потом будем с ней делать? Если я попросил организовать обед, то нельзя ли найти такое место, чтобы человек чувствовал там себя свободно и непринужденно? Может, поехать прямо к ней в село, найти там какой-нибудь домашний ресторанчик, заказать на каждого по три-пять лепешек да по тарелке горячей бараньей похлебки? Все наедятся от души и проникнутся друг к другу симпатией.

Начальник секретариата снова понял, что промахнулся, и быстро закивал:

– Да, да, да. Мы поедем к ней в село и устроим обед по-домашнему.

Потом он спохватился:

– Только вот с гигиеной там может быть плохо.

Ма Вэньбинь отмахнулся:

– Я вырос в деревне. Если люди едят, то и я съем, а вы, если не решаетесь, можете не присоединяться.

Подчиненный поспешил согласиться:

– Мы тоже пойдем, тоже пойдем.

Вернувшись в кабинет, он снова связался по телефону с начальником уезда Чжэн Чжуном. Тот тоже сразу понял свою ошибку и, приняв во внимание замысел мэра Ма Вэньбиня, перенес место банкета в сельский ресторанчик. Ма Вэньбиня он теперь зауважал еще больше. Насколько прозорливее был этот человек в решении таких малых дел. а сам он так и не проникся глубинным смыслом, который находился в малом. Ведь в чем между ними была разница? Как раз в этом.

Вечером следующего дня мэр Ма Вэньбинь пригласил Ли Сюэлянь в сельскую харчевню «Баранья похлебка». Эта харчевня находилась на западном конце села Гуайваньчжэнь. Обычно замызганная и обшарпанная, сегодня она вдруг преобразилась. то есть еще утром харчевня была грязной, а вечером стала чистой. Здесь вымели полы, промыли с кипятком столы, заклеили газетами несколько дыр на потолке, а на кухне прошлись по всем уголкам и отскребли скопившийся от времени жир. После такой генеральной уборки в этом заведении под названием «Баранья похлебка» стало намного светлее. Слева от харчевни обычно стоял уличный лоток, где продавали баранью требуху. Утром он еще работал, а после обеда сельского старосту Лай Сяомао попросили его убрать. Лао Юя, который вырывал зубы, а заодно держал лоток всякой всячины справа от харчевни, также при участии Лай Сяомао к вечеру прогнали. Освободившаяся перед входом территория сразу стала намного обширнее. Среди приглашенных на обед мэра с Ли Сюэлянь значились начальник секретариата, начальник уезда Чжэн Чжун и председатель суда Ван Гундао. Был заказан стол на пятерых человек. Всех остальных сопровождающих лиц из городской и уездной управ, а также из суда Лай Сяомао разместил в столовой сельской управы. Это было сделано для того, чтобы не напугать Ли Сюэлянь масштабом мероприятия. Когда встал вопрос, кого послать к Ли Сюэлянь, чтобы пригласить ее на обед, начальник уезда Чжэн Чжун не на шутку задумался. Ведь вместе с Ван Гундао он только что общался с Ли Сюэлянь и теперь не осмеливался приставать к ней снова. Тогда Чжэн Чжун перевалил эту ношу на сельского старосту Лай Сяомао. Лай Сяомао в этом году исполнялось сорок с лишним лет. Это был толстяк-коротышка, речь которого изобиловала непристойностями. в поддатом состоянии он запросто мог ввязаться в драку. Будучи пьяным, он садился в свою «Сантану 3000» позади водителя и указывал тому, куда ехать. при большой скорости он начинал волноваться, замахивался и давал водителю затрещину:

– Мать твою, у тебя что, отец помер, куда так несешься, словно на похороны?

Если же ехали медленно, он тоже проявлял недовольство, и снова давал водителю затрещину:

– Мать твою, ты что, отца своего везешь? Нормальную машину ведешь точно ослиную упряжку.

Он сменил уже пятерых водителей. в сельской управе работало больше сорока человек, и среди них не было ни одного, кого бы он не обругал. в село входило более двадцати деревень, и среди их двадцати с лишним глав не было ни одного, которого бы он не пнул. Однако Лай Сяомао уже пять лет находился на посту сельского старосты, но от Ли Сюэлянь из деревни в предместьях села Гуайваньчжэнь, которая ежегодно подавала свои жалобы, он держался на почтительном расстоянии. Из-за жалоб Ли Сюэлянь на ежегодном уездном собрании в конце года село Гуайваньчжэнь всегда критиковали, предъявляя, что «государственная программа по поддержанию стабильности» там не выполняется, поэтому его нельзя причислить к разряду передовых. Возвращаясь после таких собраний, Лай Сяомао объяснял всем местным чиновникам, что они могут пожертвовать званием передового села, но не могут запретить Ли Сюэлянь подавать жалобы. Поскольку Ли Сюэлянь обращалась сразу в высшие инстанции, то, потакая ей, сами они оставались в стороне от неприятностей. Если же они начнут ей препятствовать, перекрывая доступ наверх, то сами окажутся под ее ударом. в таких случаях Лай Сяомао говорил:

– Поскольку мы работаем в селе под названием Гуайваньчжэнь, что значит Извилистое, то соответственно должны уметь изворачиваться.

Кто бы мог подумать, что обычно резкий Лай Сяомао может быть сама деликатность. и сейчас, когда Чжэн Чжун отправил его приглашать Ли Сюэлянь в ресторан, Лай Сяомао, как бы ему этого не хотелось, все-таки не мог отказаться. Лай Сяомао, который всегда поносил людей при первой встрече и не стеснялся поднять на человека руку, увидев Ли Сюэлянь, вдруг расплылся в улыбке и назвал «тетушкой». Ли Сюэлянь даже несколько смутилась. с чего это одна ее жалоба привлекла столько родственничков?

– Староста Лай, меня то председатель суда Ван старшей сестрицей кличет, то ты в близкие родственники набиваешься, называя тетушкой. Прямо мурашки по коже.

Лай Сяомао выпучил глаза:

– Судья Ван кличет тебя «сестрицей» за просто так. а вот у меня имеются все основания называть тебя «тетушкой», и все из-за моей бабушки. Я тебе растолкую. Моя мать родом из деревеньки Яньцзячжуан, а ее старший брат, то бишь мой дядя, женился на племяннице Лао Чая из деревеньки Чайцзячжуан…

Он начал загибать свои толстые пальцы, перечисляя родственников, но Ли Сюэлянь его прервала:

– Староста Лай, давай не будем ходить вокруг да около. Что там у тебя? Если пришел говорить о жалобе, тогда разговор окончен.

– Об этом мы говорить не будем. Тетушка, я уже пять лет работаю в этом селе, хоть раз я говорил о твоих жалобах?

Подумав, Ли Сюэлянь согласилась:

– И впрямь не говорил.

Лай Сяомао, прихлопнув в ладоши, продолжил:

– Вот именно. Если есть враги, то им надо мстить, если тебя напрасно оклеветали, то нужно добиваться оправдания, это непреложная истина еще со времен Троецарствия. Я никому не запрещаю жаловаться. а сегодня пришел просто, чтобы пригласить тебя в ресторан. Это даже не я тебя приглашаю, а наш мэр Ма, так что для тебя, тетушка, это большая честь.

Ли Сюэлянь снова рассердилась:

– Если мэр или начальник уезда зазывают в ресторан, то ничего хорошего не жди. Кто знает, что там у них на уме?

Помолчав, она добавила:

– С чего это вдруг? Никогда не приглашали, а сейчас нате вам? не в том ли дело, что съезд на носу?

С этими словами она развернулась и пошла вон со двора. Лай Сяомао подскочил к ней спереди и преградил руками дорогу:

– Тетушка, я согласен, что большой начальник не будет приглашать просто так, тем более в такое особое время. Пусть это Хунмэньский пир, но ты сегодня должна на него сходить.

Ли Сюэлянь прямо остолбенела:

– Что это еще значит, вязать меня будешь?

– Да как я на такое осмелюсь! Я пришел умолять тебя, ради всех остальных, ради меня.

Сделав паузу, он добавил:

– Я ведь к этому вообще никак не был причастен. Но всякое случается, сегодня вот приглашать тебя в ресторан выпало на мою голову.

Он снова сделал паузу.

– Я знаю, что мэр хочет отговорить тебя от жалобы. Ты от этого не в восторге, я тоже. Но это твое личное дело, а вот решение, пойти в ресторан или нет, напрямую касается меня. Главное, чтобы ты пошла, а уж какой скандал ты там устроишь, это меня уже не касается.

На секунду он снова остановился, затем продолжил:

– Тетушка, у тебя дело о-го-го какое важное, я же человек маленький, а ты привыкла общаться с высокими чинами. не втягивай и меня в это из-за какого-то обеда. Ведь если ты сейчас не проявишь милосердия, я распрощаюсь нахер со своим местом и не видать мне никакой карьеры, улетучусь как дым.

Через секунду он снова добавил:

– На мне к тому же сейчас и старые, и малые в семье. Моему батьке, который приходится тебе старшим двоюродным братом, уже за восемьдесят. Лежит дома весь перекошенный с тромбозом головного мозга, не знаю, сколько ему еще осталось. Так что, тетушка, если тебе меня не жаль, то пожалей хоть моего отца.

Перегородив выход к воротам, он оттопырил зад и, обхватив одной рукой кулак другой, начал отдавать Ли Сюэлянь малые поклоны. Та даже прыснула со смеху и дала ему затрещину:

– Ты же все-таки начальник, а нахал еще тот. Как бы обед не обернулся Горой мечей, но так уж и быть, схожу.

В этом селе уже привыкли, что всем всегда доставалось от Лай Сяомао, и никто бы не осмелился поднять на него руку, разве только какой-нибудь храбрец. а тут, получив оплеуху, Лай Сяомао прикрыл голову, да еще и засмеялся:

– Ах, тетушка, вот и замечательно. Как говорится, «Отложив нож, сразу станешь Буддой».

И, без ума от радости, он повез Ли Сюэлянь на своей «Сантане 3000» в село.

Увидев мэра Ма Вэньбиня, Ли Сюэлянь стала намного учтивей. Причина такой учтивости было не в том, что Ма Вэньбинь занимал пост мэра, а в том, что он носил очки в золотой оправе и выглядел как настоящий интеллигент. Да и в разговоре он был вежлив, любую фразу предварял улыбкой: скажет что-нибудь, улыбнется – его манера общения очень располагала. в такой утонченной обстановке было не резон сразу устраивать скандал. Но что еще важнее, говорил он весьма здравые вещи. Если другие в разговоре ограничивались одним доводом, да и то неубедительным, то он строил из своих доводов целую пирамиду, и в каждой его фразе звучала железная логика. Пока что Ма Вэньбинь не поднимал вопрос о жалобе, а вместо этого завел разговор на отвлеченные темы. и этот простой разговор не выглядел как допрос. Сначала он справился о домашних делах, узнал, сколько в семье домочадцев, кто чем занимается, тем самым выведав информацию частного характера. Подобная тактика беседы в таких ситуациях может стать главным козырем. Указывая на скромную обстановку ресторанчика, он обмолвился, что и сам родился в деревне, он помнит, как бедно они жили, как больше всего на свете ему хотелось вдоволь наестся как раз вот такой бараньей похлебки из этой харчевни. Но для него это была непозволительная роскошь. Каждый день после школы он бежал к харчевне и, приоткрыв дверь, заглядывал внутрь. Однажды он увидел там мужика, который заказал целых три тарелки с бараньей похлебкой. не осилив до конца третью тарелку, он поманил к себе Ма Вэньбиня. и когда он подошел к нему, мужик сказал: «Прогавкай три раза, и я тебе отдам, что осталось». Ма Вэньбинь прогавкал, и мужик пододвинул ему тарелку с остатками похлебки, которую Ма Вэньбинь и прикончил. Этот рассказ всех насмешил, Ли Сюэлянь тоже посмеялась. Потом все навалились на лепешки с похлебкой. Ели с аппетитом и от души, так что атмосфера за столом стала еще теплее. Ма Вэньбинь также рассказал о том, что в детстве он был очень честным мальчиком и никогда никого не обманывал. Его младший брат, который был посмекалистей его, стал им из-за этой честности помыкать. Пропадет что-нибудь в доме, а младший брат каждый раз все спихивает на него, пропадет баран – снова во всем обвиняют Ма Вэньбиня. а он никак не мог оправдаться и переспорить брата, поэтому каждый раз ему доставалось от отца. в такие моменты Ма Вэньбиня больше всего удручало, что его правдивым словам не верили, в то время как лживые россказни брата принимали за истину. и тут Ли Сюэлянь, которая прониклась его рассказом, не удержалась и брякнула:

– Вот и я жалуюсь по тому же поводу. Как можно абсолютную ложь принимать за правду? и почему никто не верит моим правдивым словам?

Дождавшись момента, когда Ли Сюэлянь сама поднимет эту тему, Ма Вэньбинь ухватился за хорошую возможность и заговорил о ее жалобе. Он не сразу перешел в наступление на Ли Сюэлянь, а для начала осудил сидящих за столом начальника уезда Чжэн Чжуна и председателя суда Ван Гундао. Кстати, он пригласил их именно для этой цели. Ма Вэньбинь критиковал их за упрощенный подход к делам, за то, что они стояли в оппозиции к народу, забыв, что являются его слугами, за то, что у них как у чиновников сложились хозяйские замашки и, что еще хуже, при рассмотрении вопросов они не верили простому народу. «Недоверие массам оборачивается недоверием к конкретному человеку, между тем нужно уметь ставить себя на место других. а то вышло так, что человек в течение двадцати лет упорно жаловался, потратив на это свои лучшие годы, пока не поседел. Разве она бы так упорствовала, если бы ее зря не обидели? Коснись это вас, как бы вы поступили?» Его слова растрогали Ли Сюэлянь, похоже, впервые в жизни она встретила такого понимающего человека. Кто это сказал, что во власти нет достойных чиновников? По крайней мере, один такой попался. Начальник уезда Чжэн Чжун и судья Ван Гундао, попав под раздачу, сидели все красные, то и дело кивая и повторяя:

– По возвращении напишем объяснительную, напишем объяснительную.

Кончилось тем, что Ли Сюэлянь разжалобилась и обратилась к Ма Вэньбиню:

– Не одни они виноваты.

Помолчав, она добавила:

– Они как чиновники делают свое дело, у них свои проблемы.

Ма Вэньбинь ударил по столу:

– Вы поглядите-ка, деревенская жительница, а понимает больше вашего.

Чжэн Чжун и Ван Гундао снова торопливо закивали:

– Да, да, понимает больше нашего.

И тут Ма Вэньбинь решил снова ухватиться за выпавший шанс и, улыбнувшись, спросил:

– Тетушка, тогда я задам вам один вопрос. а отвечать на него или нет – решать вам. Прошлый раз вы обмолвились, что не будете больше жаловаться, а они вам не поверили. в результате, вы переменили решение. а могли бы вы сейчас заново озвучить свои слова, или, скажем так, могли бы мы заново это обсудить?

Следом он поспешил добавить:

– Если нет, то я не настаиваю.

Растроганная Ли Сюэлянь сказала:

– Раз уж у нас с вами такой разговор, я могу взять свои слова обратно и озвучить свое решение по новой.

Показывая на Чжэн Чжуна с Ван Гундао, она добавила:

– Я ведь дважды им говорила, что в этом году жаловаться не буду, а они не поверили.

Ма Вэньбинь, кивнув в их сторону, заметил:

– Вспоминаю себя мальчишкой: я говорил правду, а взрослые мне не верили.

Все засмеялись, а Ма Вэньбинь продолжил:

– Тетушка, тогда просто ради интереса спрошу вот еще о чем. Вы жаловались двадцать лет подряд, что вдруг заставило вас изменить решение?

Его вопрос звучал точь-в‑точь как вопрос Чжэн Чжуна и Ван Гундао. Ответ Ли Сюэлянь также не изменился:

– Раньше я кое-чего не понимала, а сейчас прозрела.

Ма Вэньбинь с улыбкой спросил:

– Тетушка, а вы можете объяснить, что именно заставило вас прозреть в этом году? Может быть, произошло что-то конкретное в вашей жизни? Разумеется, отвечать на этот вопрос или нет – ваше право.

А ведь Чжэн Чжун и Ван Гундао в свое время совсем забыли спросить ее об этом. Их интересовал только конкретный ответ, и они не стали разбираться, почему именно она так сказала. Сложно поверить чему-то, не выяснив причину. Вопрос, который забыли задать Чжэн Чжун и Ван Гундао, сейчас задал мэр. Ведь и лекарство выписывают только после того, как узнают причину заболевания. в этом смысле мэр, не в пример им, действовал детально и глубоко. Такой подход демонстрировал внимание к малому, и в этом ему не было равных, поэтому Чжэн Чжун и Ван Гундао снова почтительно закивали.

А Ли Сюэлянь ответила:

– Да ничего такого не произошло. Просто так мне сказала корова.

Чего-чего, а такого ответа от Ли Сюэлянь никто не ожидал. Это ее заявление всех застало врасплох. Сидящие за столом, включая Ма Вэньбиня, оторопели. Последний, заикаясь, спросил:

– Корова? Что еще за корова?

Чжэн Чжун, обретя дар речи, спохватился:

– Мы тут о людях говорим, при чем тут корова?

– За двадцать лет вокруг не нашлось никого, кто бы мне поверил, кроме моей коровы. Поэтому за советом, жаловаться или нет, я тоже обращалась к ней. Раньше, когда я задавала ей вопрос: «Надо или не надо жаловаться?», она всегда отвечала: «Надо». Я ее слушалась. в этом году, когда я обратилась к ней с таким же вопросом, она не разрешила жаловаться, поэтому я и передумала.

От такого объяснения присутствующие растерялись еще больше. Начальник секретариата тоже стал заикаться:

– Эта твоя корова на самом деле существует или ты просто так шутишь?

– Не шучу, я ее лично вырастила.

Придя в себя, Ма Вэньбинь спросил:

– А я могу увидеться с этой коровой, чтобы она и со мной поговорила?

– Нет.

– Почему? – удивился Ма Вэньбинь.

– Несколько дней тому назад она сдохла.

Народ от такого заявления просто выпал. Чжэн Чжун даже несколько вспылил:

– Тетушка, мэр Ма проделал ради вас такой путь и все по доброте душевной, желая вам помочь. к чему эти издевки и насмешки?

Такой тон Чжэн Чжуна спровоцировал ответную реакцию Ли Сюэлянь. Хлопнув рукой об руку, она заявила:

– Вот посмотрите, такая же история и с моей жалобой. Я говорю, как есть, а доказать, что это правда, не могу!

Ма Вэньбинь остановил Чжэн Чжуна и, улыбаясь, обратился к Ли Сюэлянь:

– Тетушка, я верю, что такая корова у вас действительно жила.

Помолчав, он добавил:

– Давайте договоримся, что если мы все поверим этой корове, то, начиная с этого года, вы больше не будете жаловаться, хорошо?

– Это уже будет не то.

– В смысле?

– Корову я могу послушать, а вас нет.

– Почему? – не понял Ма Вэньбинь.

– Отговаривая меня жаловаться, корова имела в виду, что это бесполезно, а вы просите меня проглотить обиду и дальше терпеть несправедливость. Это две разные вещи.

Ма Вэньбинь оторопел:

– Тетушка, но ведь разве не для того мы сюда приехали, чтобы помочь вам уладить эту проблему?

Тут Ли Сюэлянь заплакала:

– Не стоит меня обманывать, если бы вы считали меня напрасно обиженной, то не стали бы ко мне приезжать, а уже давно бы все исправили.

Тыча пальцем в сторону Чжэн Чжуна и Ван Гундао, она сказала:

– Как и они, вы приехали, чтобы просто одурачить меня. Боитесь, чтобы я не поехала в Пекин со своей жалобой, из-за которой все вы можете слететь со своих постов.

Помолчав, она добавила:

– Если вы хотели мне помочь, то почему не приезжали раньше? а сейчас, когда в стране съезд на носу, вы чего-то все разом засуетились? Дурача меня, наверняка ведь хотите просто переждать этот период, а потом с вас снова как с гуся вода?

Ма Вэньбинь нахмурился. Тут и он понял, что непростая эта женщина Ли Сюэлянь. Он приехал к ней, чтобы уладить проблему, и уж никак не ожидал, что его поднимут на смех, заставив поверить в говорящих коров. Состязаясь, кто кого, Ма Вэньбинь все-таки угодил в капкан этой женщины. Знай раньше, он не стал бы углубляться в расспросы и не трогал бы эту корову. Но, с другой стороны, как без этого принимать конкретные меры? Разумеется, попадание в этот капкан с коровой Ма Вэньбиня не испугало. Ведь он и приехал с той целью, чтобы прощупать почву. и сейчас, когда к данной проблеме прибавился инцидент с коровой, он понял, что ситуацию уже никак не спасти. Решение Ли Сюэлянь об отказе жаловаться теперь следовало воспринимать с точностью наоборот, иными словами, она просто морочила голову. Все-таки верно отзывались о ней Ван Гундао и Чжэн Чжун. Но тупиковые ситуации тоже не пугали Ма Вэньбиня. Подобным образом он обходился с подчиненными. Если кто-то совершал промах, ему либо давали шанс исправиться, либо расставались с ним навсегда. и если с первым еще разговаривали, то со вторым прощались безо всяких разговоров. Заметив, что Ма Вэньбинь нахмурился, начальник секретариата быстро поднялся с места и объявил:

– Сегодня на этом закончим, у мэра Ма еще совещание в городе.

Ма Вэньбинь поднялся, лицо его снова расплылось в улыбке:

– Тетушка, у меня еще дела, так что я пойду, а вы действуйте, как задумали, и не чувствуйте себя обязанной.

Сказав это, он вышел. за ним поспешили удалиться начальник секретариата и начальник уезда Чжэн Чжун. Разруливать ситуацию остался председатель суда Ван Гундао.

Он всплеснул руками:

– Сестрица, ты понимаешь, что ты вообще говорила? Если вели речь конкретно о твоем деле, то к чему было сюда корову приплетать? Разве ты этим самым не оскорбила человека?

Ли Сюэлянь вытерла слезы:

– Никого я не оскорбляла.

– Значит, приравнивать скотину к людям, по-твоему, не оскорбление?

Потрясая руками и тыча вниз, он продолжил:

– Ты предпочитаешь слушаться какую-то корову, а не руководство. Другими словами, выходит, что любой из чиновников не идет ни в какое сравнение со скотиной?

Ли Сюэлянь рассердилась:

– Что бы я ни говорила, вы мне не верите. Любые мои слова понимаете извращенно. Так?

Помолчав, она добавила:

– В таком случае я все-таки поеду жаловаться.

Ван Гундао в сердцах хлопнул рукой:

– Гляньте-ка, неужто снова стала говорить правду?

4

Двор Ли Сюэлянь занимал где-то квадратов двести. на севере располагался крытый черепичной крышей трехкомнатный дом. в восточной части находилась кухня, а в западной – сарай на два стойла. Этот дом был построен двадцать два года назад, тогда они с Цинь Юйхэ уже шесть лет как были женаты, а их сыну исполнилось пять. Чтобы построить взамен тростниковой лачуги этот дом с черепичной крышей, Ли Сюэлянь тогда, кроме коровы, завела трех свиноматок. Половину стройматериалов для нового дома они купили за счет продажи теленка и приплода поросят. на другую половину заработал Цинь Юйхэ, который, работая водителем на химзаводе, подрабатывал тем, что развозил удобрения. Цинь Юйхэ работал и днем и ночью, крутясь, словно белка в колесе, его красные глаза напоминали два зажженных фонаря. Работая в ночную смену, он часто засыпал за рулем, и однажды даже врезался в дерево. Ремонт машины ему обошелся больше, чем в две тысячи юаней, так что потом зарабатывать на дом снова пришлось с нуля. в те времена между супругами тоже случались ссоры, но, как бы там ни было, их объединяла общая цель, так что ссоры не мешали им двигаться в одном направлении. Кто бы мог подумать, что через год с лишним после строительства нового дома у Цинь Юйхэ вдруг появятся свои планы. Ли Сюэлянь несколько раскаивалась, что из-за беременности решилась на фиктивный развод с Цинь Юйхэ, чего нельзя было делать. Их разлука привела к тому, что фиктивный развод превратился в настоящий. Теперь супруги уже не ссорились, а судились. Судебная тяжба длилась двадцать лет, у всех уже поседели волосы, а результата – ноль. Более всего Ли Сюэлянь удручало, что шальная мысль о фиктивном разводе в свое время была предложена ею самой. Хуже того – все это задумывалось ради рождения дочери, которая, повзрослев, не разделяла взглядов своей матери.

Спустя двадцать два года с их ветрами и дождями дом несколько обветшал. Из-за сезонных ливней сильно пострадала его северная стена. Да и на других стенах кирпичная кладка стала крошиться, то и дело «проливаясь песочными слезами». Штукатурка внутри тоже большей частью облупилась. Лет десять назад начала протекать кровля. Двадцать лет судебной тяжбы изменили Ли Сюэлянь, и теперь ей уже не было никакого дела до ремонта. Первые десять лет она тоже не вспоминала про ремонт, и не только про ремонт, но и про элементарную уборку. Все ее жилище, включая двор, превратилось в свинарник. Полностью запустив дом, она также запустила и себя, поэтому ходила грязная и нечесаная. Когда она в одиночестве брела по дороге, то больше напоминала попрошайку, но зато это соответствовало ее статусу жалобщицы. Спустя еще десять лет судебная тяжба стала частью повседневной жизни Ли Сюэлянь, и она к этому привыкла. Она не то чтобы свыклась с тем, что жила в постоянных разъездах, скорее, уже не могла привыкнуть сидеть дома, если ей случалось вдруг заболеть. Без судебной тяжбы она не знала, куда себя применить. Когда же привычка чуть не растворила всю ее жизнь в судебном разбирательстве, она вдруг снова взялась за себя и свое жилище. Она коротко подстриглась, стала следить за одеждой, и теперь, прежде чем отправиться в соответствующие инстанции, всегда тщательно приводила себя в порядок. Ей стоило больших усилий начать ремонт, однако с худой крышей жить не будешь, и тогда Ли Сюэлянь наняла работника, который заменил ей всю черепицу, да еще и замазал известкой все швы, так что течь сразу прекратилась. Потом она взяла метлу и вымела из дома всю облупившуюся штукатурку. и хотя обшарпанные стены стали напоминать пеструю тыкву, так они, по крайней мере, выглядели намного аккуратнее. Когда Ли Сюэлянь была дома, кругом царила чистота, вдоль ограды в два ряда тянулись посаженные ею яркие цветочки. Доведись любому зайти к ней в гости, никто бы не сказал, что там проживает жалобщица.

Дом по-прежнему был разделен перегородками на три комнаты. в комнате слева хранились съестные припасы и разная всячина, далее шла проходная гостиная и, наконец, в комнате справа находилась спальня. Двадцать один год назад это была их общая спальня с Цинь Юйхэ, но сейчас здесь спала одна Ли Сюэлянь. Вверху на стене у окна висела школьная тетрадка в клеточку. в этой тетрадке содержались записи о судебной тяжбе Ли Сюэлянь за двадцать лет. Прошло время, эта тетрадка изрядно пообтрепалась и стала похожа на замусоленную тряпку. Однако именно эта замусоленная тряпка помнила все инстанции, куда обращалась Ли Сюэлянь, и всех людей, с которыми она пересекалась по своему делу. Именно эта тетрадь была свидетельницей того, как день за днем седели черные волосы Ли Сюэлянь, как расплывалась ее стройная когда-то фигура. Ли Сюэлянь мечтала, что когда-нибудь с помощью этой тетрадки сможет доказать, что было ложью, а что правдой. Но прошло двадцать лет, а ложь и правда по-прежнему оставались не на своих местах. Кроме того, за эти двадцать лет она так и не избавилась от ярлыка Пань Цзиньлянь. Десять лет назад Ли Сюэлянь из-за этого чуть не свихнулась, но со временем, так же, как и в случае с судебной тяжбой, она просто к этому привыкла. и в провинции, и в городе, и в уезде знали о том, что Ли Сюэлянь каждый год обращается в суд, но никто уже не помнил конкретные обстоятельства каждого из ее дел, ее просто знали как жалобщицу. со временем из памяти Ли Сюэлянь стерлись многие детали. и только эта тетрадка надежно хранила записи обо всех ее жалобах. в ней были четко описаны не только все мельчайшие подробности дела. Подобно бизнесмену, Ли Сюэлянь вела свою бухгалтерию, которая присутствовала в конце тетрадки в виде сметы. Согласно подсчетам Ли Сюэлянь, за прошедшие двадцать лет она девятнадцать раз ездила в Пекин на ежегодные заседания ВСНП, из них одиннадцать раз ее арестовывали местные полицейские, трижды на полпути к Пекину ее вылавливали полицейские провинции Хэбэй и оставшиеся пять раз ее уже в Пекине нагоняли полицейские из уезда: три раза в гостинице, после чего следовали уговоры вернуться, один раз – на центральной улице Чанъаньцзе, а другой – на площади Тяньаньмэнь. Выходило так, что за все двадцать лет ей ни разу не везло так, как повезло в самый первый приезд в Пекин, когда она попала прямо в Дом народных собраний. Именно поэтому Ли Сюэлянь не собиралась сдаваться. Загадкой для нее оставалось то, почему, несмотря на ее неудачные попытки в течение двадцати лет, чиновники всех рангов от провинции до уезда так сильно ее боялись. и теперь уже сам председатель суда называл ее «сестрицей», а сельский староста – «тетушкой». Возможно, Ли Сюэлянь и не догадывалась, но именно тот факт, что ей пока ни разу не удалось подать жалобу, более всего и беспокоил чиновников всех рангов от провинции до уезда, и с каждым годом это напрягало их все сильнее.

Но в этом году Ли Сюэлянь больше не собиралась жаловаться. Это произошло вовсе не из-за отчаяния, не из-за испуга перед чиновниками и не из-за того, что все двадцать лет ей никто не верил и она пала духом. в мире был человек, который ей верил, но теперь его не стало, однако человеком его назвать все-таки нельзя, поскольку речь тут идет о корове. Двадцать один год назад эта корова была телочкой, которую родила прежняя корова Ли Сюэлянь. и когда двадцать один год тому назад Ли Сюэлянь обсуждала с Цинь Юйхэ дело о фиктивном разводе, их разговор состоялся в коровнике. в это время в стойле находились корова и телочка, которая как раз мостилась под выменем своей матери. Кроме этих двух коров, не было в мире других существ, которые бы стали свидетелями их разговора о разводе. Именно это оставило лазейку для Цинь Юйхэ: спустя полгода сошелся с другой женщиной и, выдав фиктивный развод с Ли Сюэлянь за настоящий, женился. Разговор без свидетелей стал причиной того, что все двадцать лет Ли Сюэлянь ничего не могла доказать. Десять лет назад Ли Сюэлянь, видя безрезультатность своих ежегодных попыток, едва не сошла с ума. при встрече она начинала нести такую околесицу, что все вокруг стали поговаривать о ее проблемах с рассудком. Ее дочери на тот момент исполнилось десять лет, она тоже думала, что Ли Сюэлянь сошла с ума, а потому опасалась спать с ней под одной крышей и на ночь уходила к соседям. Да и сама Ли Сюэлянь чувствовала, что с ней творится неладное: днем она при общении с другими изображала беззаботность, а по вечерам приходила в коровник и начинала обучать свою корову разговаривать. Она надеялась, что однажды корова заговорит и тогда поможет ей оправдаться. Но как корова могла заговорить? Наступил день, когда старая корова умерла, оставив после себя телочку, которой на тот момент исполнилось одиннадцать лет, то есть на год больше, чем дочери Ли Сюэлянь. Десять лет для коровы – это уже зрелый возраст, и, поняв, что ее мать умерла, молодая корова пустила слезу. Ли Сюэлянь подошла к ней и ткнула ногой:

– Как твоя мать умерла, так ты плачешь, а то, что я со своим горем уже десять лет мыкаюсь, так никому до этого и дела нет. Ну, каково?

Корова в ответ на это подняла свою морду и посмотрела прямо на Ли Сюэлянь, а та продолжала:

– Пусть ты говорить не можешь, но ведь можешь хотя бы кивать или мотать головой? Одиннадцать лет назад, когда мы обсуждали развод, ты тоже была здесь. а ну скажи, взаправду мы тогда решили развестись или нет?

И тут, вопреки ожиданиям, корова мотнула головой. Ли Сюэлянь ринулась к ней, притянула к себе и заголосила:

– Деточка ты моя, ну наконец-то нашелся хоть кто-то в этом мире, кто может мне поверить.

На плач Ли Сюэлянь прибежали соседи, которые подумали, что у Ли Сюэлянь очередной припадок на нервной почве. Разобравшись в ситуации, они решили, что она просто убивается по умершей корове. Дождавшись, когда народ разойдется, Ли Сюэлянь снова обратилась к молодой корове:

– А ну-ка, дай мне знать, стоит мне подавать эти жалобы или нет?

Корова утвердительно кивнула. Это подвигло Ли Сюэлянь на новые подвиги в ее судебном разбирательстве. Она едва уже не сошла с ума, а тут вдруг словно прозрела. Прошло еще десять лет, и этой корове тоже исполнился двадцать один год, был недалек тот час, когда и она должна была умереть. Перед самой своей смертью она пристально посмотрела на Ли Сюэлянь. Та обеспокоенно похлопала ее по спине:

– Деточка моя, только не помирай. Ведь если ты умрешь, в этом мире не останется никого, кто сможет мне поверить.

Корова пустила слезу, а Ли Сюэлянь поспешила ее спросить:

– Прежде, чем ты умрешь, скажи мне, стоит мне и дальше жаловаться?

Корова замотала головой, потом несколько раз вздохнула и закрыла глаза. Ли Сюэлянь припала к ней и горько зарыдала:

– Вот скотиняка, даже ты не веришь, что я смогу выиграть это дело! Вот и не осталось никого, кто бы мне поверил. к чему теперь вообще жаловаться!

Народ в деревне своих умерших коров продавал на сельскую скотобойню. Ли Сюэлянь за десять лет потеряла двух коров, но ни одну из них не продала, а похоронила на речной отмели, да так, что могилы коровы-матери и коровы-дочери оказались еще и рядом. Когда корова, помотав головой, умерла, Ли Сюэлянь решила, что пора ей послушаться совета и с этого года больше не жаловаться. Сказать по правде, она не то чтобы целиком доверилась корове: двадцать лет ежегодных жалоб вконец измотали Ли Сюэлянь, и не столько физически, сколько душевно. Похоронив корову, она словно закопала вместе с ней свое измученное сердце. Но когда она рассказала про корову мэру Ма Вэньбиню и его свите, то ей не поверили, решив, что она не просто их обманывает, но еще и издевается, насмехается над ними, пытаясь разозлить. а что до председателя суда Ван Гундао, так его она уже практически довела до белого каления. Между тем Ли Сюэлянь нисколечко не издевалась, она считала, что если в ее говорящую корову не поверят мэр, сельский староста и председатель суда, то кто тогда вообще ей поверит? Ли Сюэлянь сердилась, что в целом мире среди множества людей не было никого, кто мог бы ей поверить. Получалось, что все они в этом смысле уступали корове?

Однако решение Ли Сюэлянь о прекращении жалоб нельзя полностью отнести на счет коровы. Гораздо весомее для нее оказался разговор с ее одноклассником Чжао Большеголовым. Двадцать лет назад Чжао Большеголовый работал поваром в представительстве их провинции в Пекине. в свой первый приезд в Пекин Ли Сюэлянь нашла пристанище у Чжао. в тот раз ей удалось прорваться в Дом народных собраний, что придало делу политическую окраску. По идее, к ответственности тогда нужно было привлечь и Чжао Большеголового, но поскольку на стороне Ли Сюэлянь оказались первые лица страны, то после этого инцидента все внимание сосредоточилось лишь на местных чиновниках, которые вели судебную тяжбу Ли Сюэлянь, саму же ее трогать никто не осмеливался. Соответственно, и Чжао Большеголовый еще восемнадцать лет спокойно проработал поваром в Пекине. в пятьдесят он вышел на пенсию и вернулся в родные места, иногда он еще подрабатывал в уездном центре в ресторане «Удача». Жена Чжао Большеголового в позапрошлом году умерла от рака груди, сын женился и жил отдельно, так что Чжао остался совсем один. Частенько он садился на свой велосипед и ехал проведать Ли Сюэлянь. на второй день после того, как у Ли Сюэлянь умерла корова, Чжао тоже приехал к ней в гости. Усевшись во дворе под финиковой пальмой, они завели разговор, и Ли Сюэлянь, рассказав про корову, спросила Чжао:

– Ты веришь, что моя корова умела разговаривать?

Чжао Большеголовый, который не мог в это поверить, стал ее убеждать:

– Я знаю, сколько обид у тебя накопилось, но не нужно напрасно себя обманывать.

Ли Сюэлянь бросила на него укоряющий взгляд:

– Так и знала, что ты не поверишь. Тогда спрошу по-другому: веришь, что в этом году я не буду больше жаловаться?

Такое неожиданное решение за двадцать лет постоянных жалоб, естественно, удивило Чжао Большеголового. Просидев какое-то время молча, он задал ей точно такой же вопрос, какой она уже слышала от председателя суда и сельского старосты:

– Ты жаловалась двадцать лет подряд, с чего вдруг изменила решение?

– Решила послушаться корову, она перед смертью сказала, чтобы я больше не жаловалась.

Чжао Большеголовый хлопнул в ладоши:

– Не знаю, что уж там говорила тебе корова, но я уже давно собирался тебя уговорить на кое-что, да боялся твоей реакции.

– На что же ты собирался меня уговорить?

– Как и корова, я скажу тебе, что жаловаться больше не стоит. Уже двадцать лет пролетело, а результата все нет.

– Именно поэтому я и жаловалась.

– Да я не о том. Все эти годы ты собиралась измучить другого, а между тем измучилась сама. Вот и спрашивается – кто корень всех твоих бед?

– Выродок Цинь Юйхэ.

Чжао Большеголовый снова хлопнул в ладони:

– Ошибочка вышла. Пока ты двадцать лет подавала свои жалобы, это не мешало ему жить в свое удовольствие. Ты моталась туда-сюда, а он с женой и ребенком нежились в тепле и уюте. Так не ты ли сама осталась в страдалицах? Глянь, седая уже стала.

– Все верно говоришь, но не могу я успокоиться.

– Тогда задам тебе такой вопрос: почему Цинь Юйхэ в отличие от тебя говорит, что ваш развод двадцать один год назад был настоящим?

– Потому что нашел себе шалаву.

Чжао Большеголовый хлопнул в ладоши:

– Вот именно. Он стал с этой шалавой жить-поживать, а ты – мытариться. Разумеется, он не будет признавать ваш прошлый развод фиктивным. и пока он не сдастся, тебе дело не выиграть.

– Да знай я, что попадусь в ловушку этого выродка, то лучше бы сразу его убила.

– А вот по мне, так его не убить нужно было, а проучить.

– Как это? – удивилась Ли Сюэлянь.

– Тоже найти человека и выйти замуж. Раз он нашел, то и тебе не слабо́. Такой дерзкий поступок стал бы намного эффективнее, чем бесконечная тяжба о давнем разводе. Поступи ты так сразу, тоже жила бы себе припеваючи вместо всех этих бесконечных судов.

Ли Сюэлянь призадумалась. Несмотря на то, что в школе Чжао Большеголовый казался полным растяпой, а потом еще и всю жизнь проработал поваром, в судьбоносный момент он, в отличие от других, мог дать дельный совет. Возможно, то, что он не мог сказать в школе, он сказал сейчас, став поваром. Возможно, он высказал ей то, чего не мог сказать двадцать лет назад. а ведь двадцать лет назад и Ли Сюэлянь думала так же, когда поехала на химзавод по-хорошему поговорить с Цинь Юйхэ. и если бы тогда Цинь Юйхэ признал, что развод был фиктивным, она бы не ворошила прошлое. Другими словами, она бы оставила прошлые обиды и стала строить новую жизнь. Но именно в тот день Цинь Юйхэ оклеветал ее, назвав распутницей Пань Цзиньлянь и тем самым вывел ее на путь судебной тяжбы. Двадцать лет спустя Ли Сюэлянь уже несколько раскаивалась в этом, ведь не прими она так близко к сердцу слова Цинь Юйхэ, у нее бы открылось второе дыхание, она нашла бы себе другого и, скорее всего, жизнь у нее сложилась бы не хуже. а теперь выходило, что все двадцать лет она просто переливала воду из пустого в порожнее. Но Чжао Большеголовому она сказала:

– Стоит ли теперь говорить об этом?

– Стоит. и сейчас не поздно найти человека.

Ли Сюэлянь сплюнула на землю:

– Мне сорок девять лет как-никак, уже вся седая, если даже начну искать, кому я нужна?

Чжао Большеголовый тут же сказал:

– Мне.

Ли Сюэлянь остолбенела. Сначала она подумала, что Чжао просто шутит, но он выглядел вполне серьезно. Ли Сюэлянь не могла так сразу взять и переключиться. Чжао Большеголовый не то, чтобы чем-то ее не устраивал, просто двадцать один год она думала исключительно о своей жалобе: как сначала воссоединится с Цинь Юйхэ, а потом уже с ним разведется. Эта борьба не на жизнь, а на смерть отвлекла ее от мыслей о нормальном браке с другим человеком. Вместе с тем столь откровенный разговор смутил Ли Сюэлянь, и она пихнула ногой Чжао Большеголового:

– Я и так натерпелась, а тут еще ты мне соль на рану сыплешь.

– Да ничего я не сыплю. Мы с тобой – одно целое, давай попробуем, ведь мы так подходим друг другу.

– Все ведь думают, что я – распутница Пань Цзиньлянь.

– А мне нравится Пань Цзиньлянь, я люблю распущенных женщин.

Ли Сюэлянь снова пихнула Чжао ногой:

– Ты продолжаешь?

Чжао засмеялся и попытался увернуться:

– Неужели ты изменила фамилию на Пань?

Потом он добавил уже серьезным тоном:

– Прошу тебя, подумай, это намного лучше, чем судиться.

Попрощавшись с Чжао Большеголовым, Ли Сюэлянь думала над его предложением целую ночь. Наутро ей показалось, что слова Чжао прозвучали намного реальнее, чем слова умершей коровы, да и пользы от них куда больше. Ведь корова просто просила Ли Сюэлянь больше не судиться, а как ей жить потом, она не сказала. в отличие от коровы, Чжао предложил ей выйти за него замуж, тем самым указав выход из положения. Раз можно было обустроить новый брак, то необходимость в жалобах отпадала. Если Пань Цзиньлянь выйдет замуж за другого, то сразу потеряет свою порочную суть. Но, как ни крути, предложение Чжао Большеголового стало для Ли Сюэлянь несколько неожиданным. Хотя неожиданным его можно было назвать весьма условно, ведь не вчера же она познакомилась с Чжао. Тридцать с лишним лет назад они вместе учились, уже тогда Чжао стал проявлять к ней интерес, то и дело украдкой подсовывал ей под партой ириски «Белый кролик». а вечером накануне выпускного он завел ее в сарайчик и попытался поцеловать в губы. Ли Сюэлянь притворилась рассерженной, оттолкнула и прогнала его. Двадцать лет назад, когда Ли Сюэлянь приехала с жалобой в Пекин и поселилась в комнате Чжао Большеголового, тот ночью вошел к ней и в кромешной тьме стал на нее смотреть. Ли Сюэлянь возьми да скажи: «Большеголовый, ну хватит уже, делай, что хотел», после чего включила свет, чем снова его спугнула. и тридцать, и двадцать лет назад он оставался все таким же трусливым, а сейчас он осмелел, да так, что решился сделать ей предложение. Чжао Большеголового не испугала ее репутация Пань Цзиньлянь, он был уже совсем не таким, как прежде. Это весьма тронуло Ли Сюэлянь. Но не так-то просто в одночасье изменить все свои планы. Для столь крутого поворота Ли Сюэлянь требовалось время. Поэтому, объясняя мэру Ма Вэньбиню причину отказа от дальнейших жалоб, Ли Сюэлянь раскрыла лишь часть правды, то есть рассказала про совет коровы, но не упомянула о намерении выйти замуж. и уж тем более она умолчала про то, что у нее имеется вполне конкретный кандидат, который в уездном центре подрабатывает поваром в ресторане «Удача» и зовут его Чжао Большеголовый. Именно эта недосказанность спровоцировала вспышку гнева со стороны Ма Вэньбиня и его свиты. Выслушав ее рассказ про корову, они подумали, что Ли Сюэлянь издевается. в свою очередь их гнев спровоцировал гнев Ли Сюэлянь. Вот если бы в этом году председатель суда, сельский староста и мэр города поочередно не наносили ей визиты, Ли Сюэлянь сначала бы послушалась свою корову, потом Чжао Большеголового и никуда бы жаловаться не поехала. Однако постоянные уговоры со стороны вышеперечисленных лиц заставили Ли Сюэлянь почуять неладное: все эти люди просто хотели спокойно пережить время большого съезда ВСНП. Совершенно очевидно, что они беспокоились не о Ли Сюэлянь, а о том, как спасти собственные шкуры. Ведь сунься она с жалобой в Пекин, они сразу послетают со своих должностей. Раскусив их помыслы, Ли Сюэлянь заново приняла решение ехать жаловаться в Пекин. а их свадьбу с Чжао Большеголовым пока можно и отложить. Двадцать лет откладывали и еще потерпят, никуда это от них не уйдет. и вообще, раз она собиралась выходить замуж, сначала ей нужно было покончить с прошлыми обидами. и пусть эта жалоба станет последней, но она все-таки сначала покончит с ней, а уже потом будет решать личные дела. на этот раз Ли Сюэлянь решила жаловаться назло. Ее претензии не имели никакого отношения к прежней жалобе, теперь в качестве мишени она выбрала не Цинь Юйхэ, а председателя суда, начальника уезда и мэра города.

5

После безрезультатных переговоров с Ли Сюэлянь в харчевне, где готовили баранью похлебку, Ма Вэньбинь покинул село Гуайваньчжэнь. Всю дорогу обратно он проехал молча. в машине рядом с ним на заднем сиденье разместился начальник уезда Чжэн Чжун, место рядом с водителем занимал начальник секретариата. Поскольку Ма Вэньбинь молчал, остальные также молчали. Сельская дорога была ухабистая, извилистая, и в темноте можно было увидеть лишь прыгающие фары машин впереди. на протяжении всего этого ухабистого пути вплоть до скоростного шоссе в машине царила гробовая тишина. Далее Ма Вэньбинь должен был возвращаться в город, а Чжэн Чжун – В уезд. Чжэн Чжун вышел из машины Ма Вэньбиня, к обочине тут же подъехала поджидавшая его машина. Чжэн Чжун вместе с приехавшими за ним коллегами встал у дороги, чтобы проводить взглядом машину Ма Вэньбиня. Машина Ма Вэньбиня проехала к пункту оплаты, после чего неожиданно остановилась и снова сдала назад. Чжэн Чжун поспешил подбежать. Ма Вэньбинь опустил боковое стекло, его взгляд устремился куда-то далеко в ночную тьму, сам он при этом молчал. Чжэн Чжуну ничего не оставалось, как просто стоять и ждать. Ма Вэньбинь перевел взгляд в сторону шоссе, где мелькали огни проезжавших мимо машин. Выдержав длительную паузу, он наконец изрек:

– Эта женщина из деревни меня окончательно разочаровала.

Услышав такое от Ма Вэньбиня, Чжэн Чжун весь содрогнулся. Если бы мэр отозвался подобным образом о каком-нибудь чиновнике, это бы означало, что политической карьере последнего пришел конец. Но Ли Сюэлянь к чиновникам не относилась, она была простой деревенской бабой. Поэтому ни один чиновник не смел наказать ее таким образом. Ма Вэньбинь перестал смотреть вдаль и вздохнул:

– Похоже, мы все ее недооценивали.

Чжэн Чжун не знал, что лучше сказать в этой ситуации. Если он начнет поддакивать, то тем самым унизит и себя, и Ма Вэньбиня. Ведь в ресторане все прекрасно поняли, что эта деревенщина посмеялась над Ма Вэньбинем, можно сказать, даже оскорбила его, чего никто не ожидал. Если же Чжэн Чжун не будет поддакивать, то ему будет сложно тут же опровергнуть сказанное. Так что ему ничего не оставалось, как просто открыть, а потом закрыть свой рот. Ма Вэньбинь покосился на Чжэн Чжуна, поправил свои очки в золотой оправе и сказал:

– Ну, раз так, будем действовать по твоему сценарию.

Чжэн Чжун сразу не нашелся с ответом. По его сценарию? Что еще за сценарий? и какой именно из сценариев? Но и эти вопросы Чжэн Чжун задавать не осмеливался. Тут он вспомнил, что когда на посту первого зама начальника соседнего уезда ему пришлось усмирять пикетчиков, он избрал самый радикальный путь. Поняв намек Ма Вэньбиня, он тут же сказал:

– По возвращении я ее сразу же возьму под арест.

И тут же добавил:

– Повод всегда найдется.

Кто же знал, что Чжэн Чжун неверно истолковал слова Ма Вэньбиня? Тот нахмурился:

– Я не прошу тебя никого арестовывать. Как можно просто так набрасываться на людей? Если повод окажется неподходящим, последствия будут самыми ужасными. Ведь двадцать лет назад именно по той же самой причине уволили целую партию чиновников. Ты же не сможешь на всю жизнь спрятать ее за решетку? к тому же ее нельзя причислить к обычным жительницам деревни, ее имя непременно ассоциируют с бывшими руководителями страны. и хотя те давно уже сошли со своих постов, недооценивать этот факт нельзя. Она Сяо Байцай нашего времени. Она уже стала известной личностью. за пределами нашего уезда и города никто не знает, кто такие Ма Вэньбинь и Чжэн Чжун, зато все знают, что в наших краях проживает Сяо Байцай. Так что ее слава куда больше нашей. и вообще, правильнее будет сказать, что она никакая не Сяо Байцай, не Пань Цзиньлянь и даже не Доу Э, это просто какой-то Нэчжа или Сунь Укун. Как можно в случае с ней быть такими неосмотрительными? Такую если схватим, то, боюсь, снова дров наломаем!

Он начал заводиться все сильнее, отчего Чжэн Чжуна сразу прошиб холодный пот. Он уже жалел, что поторопился со своим предложением, не так понял слова мэра, теперь на его голову обрушился весь накопившийся за этот вечер гнев Ма Вэньбиня. к счастью, Ма Вэньбинь обладал выдержкой, поэтому, не успев распалиться, снова взял себя в руки:

– Так что данная ситуация отличается от твоего опыта на посту в соседнем уезде. Тогда ты имел дело с пикетчиками, которые осадили здание управы, а здешняя Сяо Байцай никакой осады не устраивает. Нельзя все слепо копировать, это понятно?

В голове Чжэн Чжуна, который обычно всегда все схватывал на лету, сейчас царила абсолютная пустота. Он не знал, как именно надлежит ответить: понятно ему или нет. Он боялся, что, если опять ошибется, Ма Вэньбинь снова рассердится. в это время из окна машины показалась голова начальника секретариата, который решил разрулить ситуацию:

– Мэр Ма прав. к каждому делу требуется индивидуальный подход.

И уже шутя, добавил:

– Раз она сама не идет на осаду, то тогда ничего не остается, как нам самим осадить ее.

Чжэн Чжун, наконец, понял, чего от него хотел Ма Вэньбинь: нужно было послать из уезда людей, которые бы глаз не спускали с Ли Сюэлянь и которые бы не допустили ее выезда в Пекин со своей жалобой. Такого рода метод изобрел не сам Чжэн Чжун, да и новым его не назовешь. Когда требовалось пресечь пикетчиков, власти пользовались им достаточно часто. до Чжэн Чжуна тотчас дошло, почему вышел из себя Ма Вэньбинь: он злился не на него, а на самого себя. Ведь, промучившись с этой деревенщиной, он так и не нашел более приемлемого варианта усмирения, не говоря уже о том, что зря потратил на Ли Сюэлянь целый вечер. Теперь ему приходилось выбирать для ее усмирения далеко не лучшую стратегию, а ведь Ма Вэньбинь считал себя новатором, ему хотелось сделать то, чего не смогли сделать другие, но в результате он сам оплошал. Именно это его и злило. Чтобы вывести Ма Вэньбиня из затруднительного положения, Чжэн Чжун поспешил предложить:

– Поскольку это проблема нашего уезда, нам ее и решать. Будьте спокойны, мы примем все надлежащие меры, чтобы она осталась дома и не поехала жаловаться в Пекин. Мы не допустим ее влияния на работу съезда ВСНП.

6

Буквально на следующий день вокруг дома Ли Сюэлянь было выставлено четверо полицейских, которые следили за ней и днем и ночью. Все они были переодеты в штатское, курили и находились в постоянном движении. Уже не первый раз за Ли Сюэлянь следили полицейские. Все эти двадцать лет, едва наступала пора съезда ВСНП, вокруг дома Ли Сюэлянь выставляли нескольких человек, иногда трех, иногда четырех. Если случались перевыборы в уездную или городскую управу, также присылали двух-трех полицейских. Учитывая, что такое повторялось из года в год, все уже к этому привыкли: как полицейские, так и сама Ли Сюэлянь. Дошло даже до того, что при встрече они приветствовали друг друга. Поскольку Ли Сюэлянь не являлась преступницей и, соответственно, никакой неприязни не вызывала, полицейские обходились с ней учтиво и приветствовали не иначе как «тетушка». Часто бывало и такое, что среди новоприбывших были один-два человека, которых уже присылали раньше. в таких случаях Ли Сюэлянь спрашивала:

– Снова приехали?

А те смеялись:

– Да, тетушка, снова прибыли к тебе в качестве личной охраны.

Когда Ли Сюэлянь управлялась по хозяйству во дворе, никого это не заботило. Но едва она выходила за порог, как за нею начинали ходить по пятам.

– Как же много я должна была накопить добродетелей, чтобы обзавестись столькими сопровождающими! – восклицала Ли Сюэлянь.

В таких случаях ей отвечали:

– А то! с президентом США обходятся так же.

Если Ли Сюэлянь сидела дома, а полицейских вдруг начинала мучить жажда, они всегда просили у нее попить. Ли Сюэлянь выносила термос и наливала им воды. в этом году из четырех прибывших двоих она уже знала. Один из новичков оказался сыном когда-то торговавшего в их селе мясника Лао Ху, этот парень подрабатывал в местном отделении полиции. Когда двадцать лет назад Ли Сюэлянь задумала убить Цинь Юйхэ, она сначала обратилась за помощью к брату, но тот якобы уехал в провинцию Шаньдун. Тогда она с этой же просьбой пошла к мяснику Лао Ху и, чтобы тот согласился, обманула его, сказав, что просит не убить, а лишь избить Цинь Юйхэ. Лао Ху в ответ выдвинул условие, что сначала они с ней сделают свои дела, а потом устроят расправу. Однако Ли Сюэлянь настаивала на том, чтобы сначала они устроили расправу, а потом уже сделали свои дела. После Ли Сюэлянь устроила сидячую забастовку у городской управы, за что была арестована. Выйдя из камеры заключения, Ли Сюэлянь снова запланировала убийство и снова пошла за помощью к Лао Ху, пообещав на этот раз, что сначала они сделают свои дела, а потом уже совершат убийство. Однако, услышав, что его просят об убийстве, да еще и сразу нескольких человек, Лао Ху тут же наложил в штаны. в настоящее время Лао Ху, разбитый параличом, лежал дома и на рынке уже не появлялся. о том, что к ней прикрепили сына Лао Ху, Ли Сюэлянь узнала лишь на второй день после появления полицейских. Если сам Лао Ху был низкорослым, толстым и обрюзгшим, то его сын, Сяо Ху, оказался на удивление красивым и хорошо сложенным. Ли Сюэлянь решила поговорить с ним по душам, однако слово за слово, и стало понятно, что он человек ненадежный. Сперва она спросила его:

– Оказывается, ты сын Лао Ху. Как там сейчас твой отец?

– Да никак, все лежит, думаю, ему уже недолго осталось.

– Почему в этом году ко мне приставили именно тебя?

– Третируют. в прошлом месяце я поспорил с нашим начальником, а он в отместку повесил на меня это ярмо.

– А что, слежка у полицейских не ценится? Это не так круто, как ловить преступников?

– Легко сказать, вы-то ночью спите под теплым одеялом, а мы вынуждены стоять тут на холоде. и хотя дело близится к весне, по ночам еще прохладно.

– А кто вас заставляет за мной следить?

– Что тут скажешь, тетушка. Тут все не при чем, во всем виноват съезд ВСНП.

Этим он весьма насмешил Ли Сюэлянь.

Но разговор разговором, смех смехом, а Ли Сюэлянь все-таки собиралась подавать жалобу. а чтобы это провернуть, она должна была избавиться от слежки, иначе говоря – сбежать. в противном случае ей никак не добраться до Пекина со своей жалобой. до начала съезда еще оставалась целая неделя, так что ехать туда заранее особой необходимости не было. Ей и раньше приходилось сбегать, обычно она делала это ночью, иногда все проходило удачно, а иногда срывалось. Сегодня из уездного центра на своем велосипеде в гости к Ли Сюэлянь снова приехал Чжао Большеголовый. Он заметил, что вокруг ее дома стоят четверо полицейских, с одним из них он был знаком, поэтому поприветствовал его. Войдя в дом, он сказал Ли Сюэлянь:

– В Китае только в двух местах выставляют часовых.

– Где именно? – спросила Ли Сюэлянь.

– В резиденции Чжуннаньхай и у твоего дома.

Усевшись под финиковой пальмой, они продолжили разговор.

– Ты подумала над моим предложением?

Ли Сюэлянь растерялась.

– Над каким предложением?

– Над предложением пожениться.

– Знаешь, независимо от моего ответа, давай пока отложим это дело.

Теперь уже растерялся Чжао Большеголовый:

– Почему?

– Прежде чем думать над этим, мне сначала нужно решить вопрос с жалобой.

Чжао Большеголовый удивился:

– Ты ведь в прошлый раз сказала, что послушаешься совета коровы и жаловаться не поедешь? Ну а если это не так, то послушай хотя бы моего совета.

В ответ Ли Сюэлянь подробно изложила свою историю о том, как она встречалась с мэром города в харчевне, как они повздорили и как разошлись недовольные друг другом.

– Они уже совсем заврались, – заметила Ли Сюэлянь.

За разговором она снова начала распаляться:

– Ведь я сначала не хотела подавать жалобу, но они не поверили, решили, что вру. Когда же я сказала, что послушалась совета коровы, так они и вовсе приняли это за оскорбление. Ты ведь смог меня понять, когда я рассказывала тебе про корову, почему же они не могут? Почему они извращают все мои слова? Будь я, по их мнению, порядочной, разве приставляли бы они полицейских? Своим постоянным давлением они снова загоняют меня в угол, вынуждая сопротивляться. Сначала я решила отказаться от жалобы в пользу себя любимой, но теперь я буду выглядеть как полная размазня. Если я не поеду жаловаться, они, того и гляди, решат, что прижучили меня. Сначала я судилась против Цинь Юйхэ, а сейчас – против всех этих продажных чиновников. Раз они считают меня негодяйкой, я им спуску не дам. и почему они соображают хуже коровы?

Выслушав Ли Сюэлянь, Чжао Большеголовый согласился, что мэр и его подчиненные ничего не смыслят в таких делах. Ведь она и правда не планировала жаловаться, а они взяли и все испортили. Причем им самим от этого ни жарко ни холодно, а вот Чжао Большеголовому они помешали устроить праздник. Почесывая затылок, он спросил:

– А может, не стоит опускаться до их уровня? Может, сделаем, как договаривались: ты забудешь про жалобу, и мы заживем спокойно?

– Нет. Тут все так далеко зашло, что я не могу взять и проглотить эту обиду. с таким камнем на сердце я и после женитьбы не буду счастливой.

Понимая, что переубедить ее невозможно, Чжао невольно опечалился:

– Не думал, что все это приведет к таким неприятностям.

Тут Ли Сюэлянь сказала:

– Большеголовый, я хочу кое о чем попросить тебя.

– О чем? – удивился тот.

Ли Сюэлянь, указывая за ворота, продолжила:

– За мной тут со всех сторон наблюдают. Чтобы подать жалобу, мне нужно сначала сбежать. Одной мне с ними не справиться, сможешь помочь?

Это было сюрпризом для Чжао, он переспросил:

– Ты просишь меня с ними подраться?

– Драться или не драться, это уж как выйдет, главное – устроить побег.

Чжао снова забеспокоился:

– Один-то я с четырьмя не справлюсь. к тому же за противодействие властям последует серьезное наказание.

Ли Сюэлянь, не сдержавшись, выпалила:

– Я уже двадцать лет им противодействую, а ты одного раза испугался, а еще собрался на мне жениться. Если сходятся те, у кого нет единства в мыслях, то ничего хорошего из этого не выйдет!

Чжао совсем растерялся:

– Что ты сразу горячку порешь? Я ведь должен все обдумать? Или мне это не позволено?

Ли Сюэлянь его поведение насмешило:

– Ну, Большеголовый, вот и пришло твое испытание на практике. Мясник Лао Ху двадцать лет назад мое испытание не прошел. Так что с него брать пример не стоит.

– Я ведь не Лао Ху. Просто не могу так с ходу придумать подходящий способ.

– Вернешься домой, хорошенько подумай. до съезда осталась всего неделя, так что через три дня приезжай ко мне помогать с побегом.

Однако прошло три дня, а Чжао Большеголовый не приехал. Ли Сюэлянь понимала, что данное испытание должно было выявить истинные намерения Чжао. и на поверку он оказался таким же, как и мясник Лао Ху двадцать лет назад. Его интересовала исключительно женитьба, лезть в какие-то проблемы он не собирался, так что, едва он почуял неладное, тут же убрался с глаз долой. Но отсутствие Чжао Большеголового не могло остановить Ли Сюэлянь от побега. Бежать она собиралась ночью. Однако сегодня был пятнадцатый день луны, что предвещало полнолуние и, соответственно, светлую ночь. с раннего вечера и до глубокой ночи Лю Сюэлянь трижды высовывала голову через верхнюю ограду уличного туалета, чтобы посмотреть, чем заняты полицейские, но все четверо постоянно курили и прогуливались. Очевидно, шанса у нее сегодня не было. Попытайся она перелезть через стену, то в случае чего ей в ее возрасте под пятьдесят не убежать от этих двадцати-тридцатилетних молодчиков, к тому же она одна, а их сразу четверо. Она понимала, что, если ее уличат, это тут же спровоцирует повышение бдительности, и тогда на следующий день вокруг ее дома появится семь-восемь полицейских, что значительно усложнит ее следующую попытку. за прошедшие двадцать лет Ли Сюэлянь уже несколько раз попадала в такой переплет. Всякий раз, когда полицейским удавалось схватить ее во время побега, они присылали подкрепление, что значительно уменьшало шансы Ли Сюэлянь попытаться сбежать снова. Вплоть до самого рассвета Ли Сюэлянь так и не решилась бежать, а потом взошло солнце, и при свете дня сделать это стало и вовсе немыслимо.

Не будем говорить про день, наступил вечер. Ли Сюэлянь все надеялась, что соберутся тучи, но небо по-прежнему оставалось светлым и безоблачным. Едва начали сгущаться сумерки, как над головой снова выплыла полная луна. Ли Сюэлянь выругалась: даже природа ей не помогала. в это время в калитку постучали. Ли Сюэлянь подумала, что это кто-то из полицейских пришел попросить воды, но, открыв дверь, она увидела на пороге Чжао Большеголового. Чжао подталкивал вперед велосипед, на заднем багажнике которого крепилась огромная коробка. Ли Сюэлянь встретила его недружелюбно:

– Ты ведь вроде как струсил? Зачем снова явился?

Чжао потащил Ли Сюэлянь во двор, где стал разгружать велосипед. Открыв коробку, он вытащил из нее три жареные курицы, четыре тушенные в соевом соусе свиные ножки, пять замаринованных кроличьих голов. Вслед за этим под звенящую трель он вынул шесть бутылок гаоляновой водки «Лаобайгань». Ли Сюэлянь так и обомлела, до нее вдруг дошло, что именно задумал Чжао Большеголовый. Она притянула его к себе за голову и поцеловала.

– Вот тебе и недотепа. Я-то думала, что ты ни на что не годен, а ты, оказывается, стратег. Я считала, что ты безмозглый, а у тебя не мозги, а кладезь знаний.

Чжао стал распоряжаться, размахивая руками:

– Разводи быстрее огонь, приготовим несколько горячих закусок.

Пока шла подготовка к пиру, Чжао Большеголовый вышел к полицейским. Хотя дело близилось к весне, по ночам все еще стоял холод, поэтому четверо полицейских насобирали веток и развели у западной стены дома небольшой костерок. и сейчас все четверо расселись вокруг него на корточки, протянув к огню восемь рук. Чжао Большеголовый, знавший одного из них, крикнул:

– Лао Син, хватит уже мерзнуть на ветру, заходи в дом, выпьем водочки.

Лао Син поднялся и усмехнулся:

– Я ведь при исполнении, какая может быть водочка?

– Ведь твоя задача – следить за человеком? а поскольку человек находится в доме, то там и следить будет удобнее. Наверняка это понадежнее, чем следить за воротами?

Все четверо полицейских переглянулись, а Чжао продолжил:

– Да и, по правде говоря, нет уже никакой необходимости следить за кем-то.

– В смысле? – спросил Лао Син.

– Вы ведь за ней наблюдаете, чтобы она не уехала жаловаться, так? Но в этом году случай особый, никуда она жаловаться не поедет.

Лао Син вдруг замер, а потом холодно усмехнулся:

– Кто ж этому поверит?

– Ли Сюэлянь выходит за меня замуж. и сегодня по этому случаю мы устраиваем помолвку. а раз она собирается выходить за меня, то какое ей теперь дело до прошлого развода?

Полицейские снова переглянулись, а Лао Син спросил:

– Это что, правда?

– Как можно шутить такими вещами? Ладно бы еще я решил пошутить, но какая порядочная женщина такое поддержит? Так что в этом году зря вы за ней следите.

Лао Син почесал затылок:

– Звучит убедительно. Только боюсь, если мы к вам зайдем и потом об этом узнает начальство, то попадет нам по полной программе.

Кто бы мог подумать, что сын Лао Ху, Сяо Ху, покажет всем пример, и первым направится от костра к дому?

– Люди женятся, а мы тут на улице мерзнем, ну не дураки ли?

Трое его сослуживцев переглянулись и нерешительно пошли за ним.

Гулянка длилась с восьми вечера и до трех часов ночи. Поначалу все осторожничали. Лао Син старался сохранять бдительность. Но глядя, с какой радостью управляется на кухне Ли Сюэлянь, как она, подавая угощенья, льнет к Чжао Большеголовому и позволяет тому покормить ее с рук, полицейские наконец поверили, что Чжао Большеголовый говорил правду. Начав выпивать, мужчины уже не могли остановиться. Сначала они пили вместе, потом стали разыгрывать штрафные рюмки на пальцах. Они даже не заметили, как прикончили подчистую трех жареных куриц, четыре тушенные в соевом соусе свиные ножки и пять замаринованных кроличьих голов. Из шести приготовленных Ли Сюэлянь горячих блюд остался лишь суп на донышке. Шесть бутылок пятидесятисемиградусной водки «Лаобайгань» также плескались в пяти желудках, так что на каждого в среднем пришлось почти по пол-литра. Чжао Большеголовый, который как-никак всю жизнь проработал поваром, после такого количества спиртного остался как огурчик. а вот Лао Син и Сяо Хэ уже свалились под стол и забылись мертвым сном. Еще один полицейский пошел в туалет, где рухнул прямо рядом с выгребной ямой. Единственный товарищ, который еще оставался в сознании, тоже собирался пойти в туалет, но его обмякшие ноги не позволяли ему даже подняться. Чжао и Ли Сюэлянь спокойно собрались в дорогу, потом отобрали у всех полицейских мобильники, сложили их в мешок и забросили на крышу. Выкатив со двора велосипед, они заперли ворота и отправились в путь. Оставшийся в комнате полутрезвый полицейский наконец сообразил, что произошло, и собрался было в погоню, однако ватные ноги его не слушались. Когда он все-таки выполз во двор, а потом еще и прополз до ворот, то стал по ним стучать и орать:

– А ну, вернитесь, вернитесь сюда!

Но Чжао Большеголовый вместе с обхватившей его за пояс Ли Сюэлянь, которая устроилась на заднем багажнике, уже были за километр от дома.

7

Побег Ли Сюэлянь устроил большой переполох как в уезде, так и в городе. Но до города эта новость дошла не сразу. Когда на следующее утро о побеге Ли Сюэлянь узнал начальник уезда Чжэн Чжун, он очень испугался. Он не осмелился сразу доложить об этом в город, думая, что решит эту проблему самостоятельно и вернет Ли Сюэлянь с помощью сил уездной полиции. Ли Сюэлянь наверняка направилась жаловаться в Пекин. Поэтому Чжэн Чжун оперативно распределил полицейские посты, которые стали проверять все автовокзалы уезда. Часть сил была брошена на проверку пассажиров небольшой железнодорожной станции, где останавливались некоторые проходящие поезда. Кроме того, на всех ведущих к Пекину дорогах появились блокпосты. при этом блокировались не только дороги на Пекин: столица находилась на севере, поэтому полицейские взяли под контроль все трассы, ведущие на север, включая скоростную магистраль, главные автодороги провинции, города, уезда, села и даже небольшие дороги встречающихся на пути деревень. в общем итоге на это дело было мобилизовано более четырехсот полицейских. Но прошел день, а эти четыреста с лишним человек так и не поймали одного-единственного. к этому времени через органы общественной безопасности до мэра города Ма Вэньбиня уже успела дойти весть о побеге Ли Сюэлянь. Ма Вэньбинь тут же позвонил Чжэн Чжуну. Его первая фраза была такова:

– Начальник Чжэн, слышал, что сегодня у вас дел невпроворот.

Чжэн Чжун, прекрасно понимая, что в бумажном пакете огня не утаить и что тайное стало явным, ответил:

– Я как раз собирался доложить об этом в город.

– А зачем об этом докладывать? Вы столько полицейских задействовали, я просто собирался спросить, смогли ли они разыскать эту женщину?

Чжэн Чжуну пришлось ответить, как есть:

– Еще нет.

Ма Вэньбинь рассердился:

– Сколько раз я говорил: «Даже плотина в тысячу ли может разрушиться от маленького муравейника», или что: «Искру нужно тушить до пожара», или что: «Из-за малого можно потерять большое». Ну почему раз за разом все проблемы возникают из-за каких-то мелочей? Как можно в уезде, в котором столько полицейских, не уследить за одной-единственной женщиной? Пусть данный инцидент прошел по вине полицейских, но где корень всех зол? Мне кажется, что он находится в наших руководящих чиновниках. Вы что, не осознали еще всю серьезность этого дела, или у вас отсутствует всякое чувство ответственности? Это меня несколько разочаровывает.

Обычно если Ма Вэньбинь называл имя разочаровавшего его чиновника, то у того в служебной карьере наступала черная полоса. и хотя сейчас данная фраза прозвучала безотносительно к конкретным лицам, это его «несколько» заставило Чжэн Чжуна покрыться холодным потом. Положение усугубило замечание про «отсутствие чувства ответственности».

– Да-да. Это мы не проявили должной ответственности, мы не проявили, – протараторил Чжэн Чжун и тут же добавил: – Спешим вас заверить, что мы усвоили урок и гарантируем, что в течение двух дней найдем эту женщину.

Он сказал о двух днях, потому что именно столько оставалось до съезда ВСНП, то есть через два дня должно было состояться его открытие. Услышав такое, Ма Вэньбинь улыбнулся, но его обычная улыбочка сейчас была похожа на холодный оскал:

– Ты говоришь о гарантии, которую не в силах дать. Здесь речь идет не о каком-то камне, который лежит себе в горах и ждет, когда вы за ним придете. Это живой человек с подвижными конечностями. не зная, куда эту женщину занесло, как вы ее за два дня поймаете?

Этот вопрос Ма Вэньбиня поставил Чжэн Чжуна в тупик. Ведь он старался занять правильную позицию и никак не предполагал, что мэр начнет цепляться к словам. а если вышестоящий начинает цепляться к словам подчиненного, это все равно что у змеи отбивают половину туловища, и тогда подчиненный не в силах даже шевельнуться. Вот и Чжэн Чжун уподобился сейчас такой же побитой змее. Говоря по телефону, он только открывал рот, но никакого ответа из себя выдавить не мог. Ма Вэньбинь, похоже, также не хотел утруждать себя дальнейшим разговором, а потому распорядился:

– Послезавтра я должен появиться на съезде в Пекине, мне бы очень не хотелось увидеть там эту Сяо Байцай.

Немного погодя он добавил:

– Опозорится ли наш город, а также ваш покорный слуга, целиком и полностью зависит только от начальника уезда Чжэна, так что, покорнейше прошу вас, начальник Чжэн.

Сказав это, он повесил трубку. а Чжэн Чжун все так и стоял с трубкой в руке, не зная, что ему теперь делать. Неожиданно он почувствовал, что все его нижнее белье буквально прилипло к телу. Последняя фраза Ма Вэньбиня звучала как издевка, поэтому ее вес нельзя было недооценивать. Чжэн Чжун схватил со стола стакан и со всей силы грохнул его об пол. Потом он кинулся к телефону и вызвонил начальника уездного управления общественной безопасности. Тот также весь день трудился в поте лица, забыв и про обед, и про ужин. Когда начальник предстал перед Чжэн Чжуном, тот спросил его прямо в лоб:

– Вы работали целый день, ну и как, нашли ту деревенскую беглянку?

Его вопрос прозвучал практически так же, как вопрос Ма Вэньбиня. Начальник в свою очередь промямлил:

– Еще нет.

И его ответ прозвучал так же, как ответ Чжэн Чжуна Ма Вэньбиню. в конце концов гнев Чжэн Чжуна выплеснулся наружу, его глаза метали молнии:

– Учишь вас, учишь, а вы хуже собак, за одним человеком не в силах уследить. Чтобы завтра же нашел ее и привел ко мне. в противном случае без заявления об отставке ко мне не приходи!

Начальник полиции не осмелился перечить, он выбежал из кабинета, спеша выполнять полученное указание. с одной стороны, он продолжил наращивать полицейские отряды для поимки Ли Сюэлянь, а с другой – потребовал привести в тюрьму тех четырех полицейских, которых приставили следить за сбежавшей. Кроме Лао Сина и его сотоварищей, этой участи не удалось избежать и начальнику сельского отделения полиции. Их привели в тюрьму не для того, чтобы посадить как преступников, для вынесения такого приговора не хватало оснований. в тюрьме им надлежало следить за преступниками в качестве тюремных надзирателей, что считалось хуже всякого наказания. Начальник полиции стал ругаться на них точно так же, как и Чжэн Чжун на него:

– Учишь вас, учишь, а вы хуже собак, за одним человеком не в силах уследить.

Сделав паузу, он добавил:

– Не знаете, как охранять простых людей? Тогда начнем с азов, а именно, с охраны преступников. Поработаете тут годков этак десять и на всю жизнь запомните, как это делается!

Начальник сельского отделения полиции, с одной стороны, пытался разжалобить начальника городской полиции, а с другой, на чем свет крыл Лао Сина, Сяо Ху и еще двух полицейских. Последние в свою очередь, с одной стороны, признавали, что попали в передрягу, а с другой, немного радовались. Ведь им удалось сохранить в тайне попойку в доме у Ли Сюэлянь, а ее побег они объяснили небрежностью при исполнении служебных обязанностей. Но если бы вскрылся факт того, что они выпивали прямо на дежурстве, такая халатность усугубила бы их вину.

А вот председатель суда Ван Гундао сохранял невозмутимость в общей сумятице. Хотя дело Ли Сюэлянь напрямую относилось к суду, однако ее нынешний побег не имел к нему никакого отношения. за Ли Сюэлянь следили полицейские, которые находились в подчинении управления общественной безопасности, а это была уже совершенно другая структура.

8

Совершив побег из дома, Ли Сюэлянь и Чжао Большеголовый сели на велосипед и поехали, но поехали они отнюдь не на север. Сам побег планировался ради поездки с жалобой в Пекин, который находился севернее этих мест, так что, по идее, ехать следовало туда. Однако двадцатилетние попытки обхитрить полицейских не прошли для Ли Сюэлянь даром. Деревня, где она жила, располагалась в восточной части уезда и была открыта всем направлениям. Во все стороны, кроме восточной, от ее дома до границ уезда насчитывалось от пятидесяти до ста с лишним километров. и лишь на востоке их уезд кончался в радиусе тридцати с лишним километров. Единственная возможность улизнуть из лап местных полицейских – покинуть границы данного уезда. Поэтому Ли Сюэлянь распорядилась ехать не на север, а на восток. Тем самым они могли еще и запутать полицейских. Поначалу беглецы ликовали, но, проехав километров пять, заволновались: они боялись, что пьяные полицейские уже начали приходить в себя, к тому же один из них уже практически протрезвел, правда, на ногах не держался. Но едва все они очнутся или обретут должную подвижность, как тотчас доложат о случившемся наверх. а если об их побеге станет известно в уезде, за ними тут же отправят погоню и возьмут в окружение. Чжао Большеголовый что есть мочи крутил педали. Проехав с десяток километров, он пропотел до нитки. Ли Сюэлянь вызвалась его подменить, но тот стал упираться. Только когда Ли Сюэлянь демонстративно спрыгнула с велосипеда, ему пришлось уступить. Семь с лишним километров Ли Сюэлянь проехала, везя на багажнике Чжао, после чего тот, отдохнув, снова сел за руль. Наконец, ближе к рассвету, они миновали границу уезда. Проехав еще пять-шесть километров, они слезли с велосипеда и уселись передохнуть у придорожного моста.

– Хвала Будде, считай, что первая застава пройдена, – произнесла Ли Сюэлянь.

– Это все твоя заслуга, хорошо, что мы поехали на восток, а не на север. Теперь из этих мест мы уже спокойно доедем до Пекина.

– Большеголовый, я тебе так благодарна. Если бы не ты, у меня бы ничего не вышло.

Помолчав, она добавила:

– Мы уже выехали из уезда, так что можешь возвращаться. Дальше я поеду сама.

Но тот, вопреки ожиданиям, вскинул голову и сказал:

– Нет, я обратно не поеду.

– И что теперь?

– Мне теперь назад дороги нет. Подумай сама: я помог тебе напоить сразу нескольких полицейских, потом помог бежать, тем самым встав в оппозицию к властям. Да если меня схватят, то откуда ждать пощады?

Об этом Ли Сюэлянь как-то не подумала. Чжао Большеголовый продолжал:

– Я знал, на что шел, так что для меня все мосты сожжены.

Улыбнувшись, он добавил:

– К тому же ты едешь в Пекин, а я там провел больше тридцати лет, я его знаю получше твоего.

Ли Сюэлянь никак не ожидала услышать таких слов. Это ее очень растрогало, и в порыве чувств она крепко обняла Чжао.

– Большеголовый, как только я подам свою жалобу, сразу выйду за тебя замуж.

Оказавшись в объятиях Ли Сюэлянь, Большеголовый почувствовал прилив возбуждения:

– Так или иначе, я все поставил на кон. а после свадьбы, если даже ты снова соберешься жаловаться, я всегда буду ездить с тобой.

Сделав передышку, они снова отправились в путь и к полудню прибыли в центр соседнего уезда. за целую ночь и полдня в дороге они несколько подустали. Они также опасались, что неудачная попытка задержать их в собственном уезде приведет к тому, что теперь границы розыска расширятся до соседних уездов, и тогда средь бела дня они станут легкой добычей. Поэтому, обнаружив на подъезде к городу ресторанчик, они для начала поели, после чего в неприметном переулке нашли небольшую гостиницу, в которой решили до вечера отдохнуть, а потом уже ехать дальше. в какой-то степени ради экономии, а в какой-то просто из-за близких приятельских отношений, Лю Сюэлянь и Чжао Большеголовый сняли один номер на двоих. Это не свидетельствовало о том, что они хотят там чем-то заняться. Но едва они вошли в номер, как Чжао Большеголовый тут же заключил Ли Сюэлянь в объятия. и все бы ничего, ведь по дороге сюда и сама Ли Сюэлянь обнимала Чжао. Однако, обнимая Ли Сюэлянь, Чжао повалил ее на кровать и стал раздевать. Та изо всех сил старалась отпихнуть Чжао и встать.

– А ну, отстань, не то рассержусь.

Тридцать лет назад, когда оба они еще учились в школе, Чжао заманил Ли Сюэлянь в сарайчик, где попытался поцеловать в губы. Ли Сюэлянь оттолкнула его так, что тот повалился на землю, после чего просто убежал. Двадцать лет назад, когда Ли Сюэлянь впервые приехала с жалобой в Пекин и поселилась у Чжао Большеголового, тот ночью пробрался к ней в комнату. Ли Сюэлянь, раскусив его намерения, решила его спровоцировать: «Большеголовый, ну хватит уже, делай, что хотел», чем снова его спугнула. Кто же знал, что сейчас Чжао уже не будет вести себя так, как тридцать или двадцать лет назад? Так что, когда Ли Сюэлянь ясно сказала ему, что рассердится, Чжао ничуть не испугался, напротив, он продолжал валить ее на кровать и раздевать.

– Дорогая моя, я ждал несколько десятков лет.

В дороге Ли Сюэлянь так устала, что у нее не осталось никаких сил сопротивляться. при этом ее удивляло, что Чжао Большеголовый, который утомился не меньше, вдруг так сильно возбудился. Учитывая, что он собирался сопровождать ее в Пекин, к тому же оба уже договорились о свадьбе, Ли Сюэлянь через какое-то время сопротивляться перестала. Наконец она позволила Чжао полностью раздеть ее, тот и с себя стащил всю одежду. Он вошел в нее без всяких прелюдий. Ли Сюэлянь уже двадцать один год жила без мужчины, поэтому поначалу держалась скованно. Но Чжао Большеголовый, вопреки ожиданиям, оказался мастером по части женщин. и если сначала он проявлял напористость, то теперь, проникнув в Ли Сюэлянь, стал действовать не спеша. Замерев внутри нее, он стал ласкать языком ее мочки, брови, губы, потом грудь. Дождавшись, когда она расслабится, он начал двигаться. и здесь Чжао оказался оригинален: его движения, то слабые, то сильные, то влево, то вправо, постепенно разогрели желание у Ли Сюэлянь. Такого она не испытывала уже двадцать один год. Почувствовав готовность Ли Сюэлянь, Чжао приступил к еще более активным и изощренным действиям. и тут вдруг Ли Сюэлянь испытала оргазм. Она начала громко вскрикивать. Волна ее возбуждения спала, но Чжао не останавливался, и тогда его мощные атаки вызвали у нее повторный оргазм. Она снова закричала. Когда Ли Сюэлянь жила вместе с Цинь Юйхэ, ничего подобного с ней не случалось. Этот Большеголовый, – В тихом омуте черти водятся, – В постели оказался весьма изобретателен. Ему было уже за пятьдесят, но кто мог подумать, что после пережитых ночных передряг в нем еще останется так много сил? Наконец, отдышавшись, они, совершенно нагие, просто растянулись на постели. и тут Ли Сюэлянь заплакала:

– Знаешь, все-таки это изнасилование.

Чжао смахнул ее слезы и хлопнул по ляжке:

– Мы тридцать с лишним лет потратили впустую.

Чуть погодя он тихонько спросил:

– Ну и как, тебе было хорошо?

Несколько стесняясь, Ли Сюэлянь стала юлить:

– И не стыдно тебе средь бела дня заниматься таким?

Но потом она прильнула к Чжао и так же тихонько ответила:

– В жизни не испытывала ничего подобного.

Успех в постели определил их дальнейший маршрут и место назначения. Чжао Большеголовый укрыл себя и Ли Сюэлянь одеялом и, крепко взяв ее за руку, спросил:

– Дорогая, хочу задать тебе один вопрос. с кем нам лучше: с приятным или неприятным человеком?

– К чему обсуждать такие глупости?

– С кем нам лучше: с близким человеком или врагом?

– Это такой же глупый вопрос.

– Хорошо. Но раз ты признаешь эти вопросы глупыми, должен сказать, что ты тоже поступаешь глупо.

Ли Сюэлянь остолбенела:

– Как это?

– Раз ты понимаешь эти прописные истины, я прошу тебя не подавать эту жалобу. Жалуясь, ты отдаляешься от близких людей и соединяешься с врагами. и пусть бы ты смогла выиграть свое дело, но прошло уже двадцать лет, а результата все нет как нет. Также нет гарантии, что результат появится в этом году. Ведь ни ты, ни твои враги ничуть не изменились.

– В этом году я тоже дошла до этой истины, поэтому сначала и не планировала жаловаться. и дело тут не в корове, это все из-за продажных чиновников, именно они вынудили меня пойти на это. Они всегда извращали мои слова, и относились ко мне, как к негодяйке. Поэтому теперь я буду жаловаться не на Цинь Юйхэ, а на этих чиновников.

– Я и сам понимаю, что эти казнокрады и рядом не стояли с Цинь Юйхэ, именно поэтому биться с ними себе дороже. Это не только пустая трата времени, но и совершенно бессмысленное дело.

Ли Сюэлянь со вздохом уселась на кровати:

– Мне по-любому не переварить этой обиды.

Чжао Большеголовый хлопнул в ладоши:

– Вот об этом-то и речь. Чтобы переварить обиду, ты уже промаялась двадцать лет, и еще лет двадцать промаешься, пока нам обоим лет по восемьдесят не стукнет. Они плевать хотели на твои разборки, мы только попусту растрачиваем лучшие годы.

Сказав это, Чжао снова стал поглаживать низ живота Ли Сюэлянь. Та медленно легла.

– Верно говорится: когда делаешь шаг назад, обзор становится шире. Сражаясь с этими людьми, ты выходишь одна против целого полчища самых разных чинов. Ты идешь с голыми руками на тех, кто облечен властью. Чуть что, у них всегда на подхвате полицейские, к примеру, сейчас мы разве не спасаемся бегством? Куда нам с ними тягаться? и даже если это просто дело принципа, остается открытым вопрос, зачем из года в год загонять себя в угол. и сколько ты еще собираешься барахтаться в этом болоте? Почему бы нам самим не вызволить себя из него, после чего спокойно наслаждаться жизнью?

Помолчав, он снова тихонько спросил:

– Ну, скажи, хорошо нам было вместе?

Не сложись у них сегодня все прекрасно в постели, не было бы и этого разговора. Доведись им раньше затронуть такую тему, Ли Сюэлянь не восприняла бы ее должным образом. Но после сегодняшней близости с Чжао она почувствовала, что тот говорит разумные вещи. Отказываясь от нормальной жизни в пользу очередной тяжбы с этими казнокрадами, она только загоняла себя в угол. и если двадцать лет назад ей было только двадцать девять и у нее впереди оставалось достаточно времени на разборки, то сейчас, в сорок девять, планируя еще несколько лет на эту тяжбу, она уже рисковала потратить на нее всю свою жизнь. Чжао Большеголовый правильно сказал, что в этом мире спасти себя можешь только ты сам. Но сегодня Ли Сюэлянь спас разговор с Чжао Большеголовым Она ничего не ответила, только глаза ее блестели от слез. Какими же ненавистными ей стали прошедшие двадцать лет! Чжао Большеголовый снова стал вытирать слезы Ли Сюэлянь:

– Если ты передумаешь, мы просто возвратимся и поженимся. а если мы поженимся, тебе уже не придется иметь дело с неприятными людьми или врагами. Если мы сейчас же одумаемся, нас точно не привлекут к ответственности за вчерашнюю попойку. Ведь они осознают степень ущерба.

Ли Сюэлянь снова села на кровати:

– Сделаем по-твоему, жаловаться не поедем, но и возвращаться сразу не станем.

– Почему?

– Нужно им напоследок устроить пытку. Ведь если мы возвратимся прямо сейчас, они сразу поймут, что мы передумали жаловаться. а если мы повременим, они подумают, что мы направились в Пекин. Именно этого они и боятся. Они всегда ездили за мной по пятам. а на этот раз мы затаимся, а они пусть ищут нас по всему Пекину.

Чжао Большеголовый согласился:

– Да-да-да. Помучаем их напоследок. Если мы не поедем в Пекин, как они нас там найдут? Чем больше они будут нас искать, тем больше будут беситься. Но и здесь нам оставаться нельзя, слишком близко к нашему уезду. Если задержимся, нас наверняка найдут.

– Куда же нам деваться?

– Я повезу тебя прогуляться на гору Тайшань. Ты там бывала?

У Ли Сюэлянь сжалось сердце:

– Все эти двадцать лет я потратила на жалобы и ездила только в Пекин, больше никуда.

– Какие там места! Я покажу тебе восход солнца. Увидев эту картину, ты тотчас освободишься от душевного груза.

Этот разговор сближал их все больше. Наконец Чжао Большеголовый повернулся к Ли Сюэлянь и, крепко сжав в объятиях, снова оказался сверху. Та попыталась оттолкнуть его:

– Ты что, снова хочешь? Вспомни, сколько нам лет.

Но Чжао ухватил ее руку и направил прямо к своему причинному месту:

– Что, большой? – спросил он, после чего снова вошел в нее. Начав двигаться, он произнес:

– Я тоже не думал, что с тобой смогу вернуть свою молодость.

Едва наступило утро следующего дня, они оставили в гостинице свой велосипед, а сами сели на междугородний автобус и отправились на гору Тайшань. на границе с уездом Ляншань шел ремонт скоростной трассы, на некоторых участках дорога сужалась, образуя длинные пробки. Их автобус то и дело останавливался, и когда они добрались до города Тайань, в окрестностях которого находилась гора Тайшань, уже было полшестого вечера. Совершить восхождение на гору они уже не успевали, поэтому устроились на ночлег в небольшой гостинице, спрятанной в неприметном городском переулке. Этой ночью Чжао оставался все таким же горячим. на следующее утро, позавтракав, они отправились покорять гору. Решив не тратить деньги, они отказались от подъемника и стали забираться на пик по опоясывающим гору бесчисленным ступеням. с ними шли целые толпы паломников из разных уголков мира. на каких только языках они не разговаривали! Для Ли Сюэлянь это было первое путешествие в жизни, ее просто распирало от радости. Встречая по пути какую-нибудь женщину, она сама вступала с ней в разговор. Ну а Чжао Большеголовый, который провел две активные ночи подряд, свою форму явно потерял, поэтому через каждые несколько ступенек он останавливался, чтобы отдышаться. на разговоры с паломниками и Ли Сюэлянь его тоже не хватало. Глядя на его одышку, Ли Сюэлянь хихикнула и надавила ему пальцем между бровей:

– Это все из-за твоей ночной прыти. Посмотрим, как ты теперь справишься.

Чжао, встрепенулся и замотал головой:

– Ночные дела тут не при чем. Это все из-за артрита.

Другим хватало первой половины дня, чтобы добраться до вершины горы Тайшань, но изрядно уставший Чжао Большеголовый и Ли Сюэлянь, которую он втянул в это дело, к полудню добрались лишь до ворот Чжунтяньмэнь. Сделав поворот в сторону, они оказались у небольшого храма. Рухнув на землю, Чжао вытер со лба пот и сказал:

– Может, дальше пойдешь одна? Я бы тебя здесь подождал.

Ли Сюэлянь чуть омрачилась:

– Мы же вместе отправились в путешествие, какой мне интерес одной взбираться?

Но Чжао выглядел так жалко, что принуждать его было просто невыносимо.

– Давай тогда дальше не пойдем, а передохнем и спустимся.

Чжао стал сокрушаться:

– Я ведь говорил, что сегодня мы заночуем на вершине. Теперь мы не сможем встретить рассвет.

Ли Сюэлянь стала его успокаивать:

– Да я дома всегда засветло выхожу работать на грядки, так что рассветом меня не удивишь.

– На горе Тайшань рассвет особенный.

– Да что в нем особенного, солнце везде одно.

На полпути к вершине, они съели прихваченные утром булочки и сваренные в чае яйца. Отхлебнув по очереди воды из бутылки, они стали спускаться. Дорога вниз оказалась намного легче, Чжао Большеголовый снова ожил:

– В следующем году нужно обязательно вернуться сюда, нельзя бросать начатое.

– Посмотрели и ладно, к чему снова на это тратиться. Тогда уж лучше выбрать какое-то другое место.

Спустившись с горы, они зашли в ресторан домашней кухни, где вприкуску с печеными лепешками съели по тарелке лапши с бараниной, после чего сразу пошли отдыхать в гостиницу. Этой ночью Чжао наконец утихомирился и Ли Сюэлянь уже не домогался. Устроившись в кровати, они просто лежали под одеялом и разговаривали.

Они вспомнили времена тридцатилетней давности, когда еще вместе ходили в среднюю школу. Ли Сюэлянь стала допытываться, в какой именно момент Чжао Большеголовый положил на нее глаз.

– То была любовь с первого взгляда.

Ли Сюэлянь презрительно прыснула:

– Ты говоришь о первой ступени средней школы, мне тогда только тринадцать исполнилось. Ты тогда вообще не обращал на меня внимания.

Тогда Чжао пришлось признать, что она тронула его сердце уже в старшей школе.

– В средней школе ты была еще малолеткой, а вот в старшей расцвела.

Потом Ли Сюэлянь спросила, откуда он брал деньги, чтобы в старшей школе угощать ее ирисками «Белый кролик». Тот признался:

– Просто крал у своего отца, из-за этих конфет меня постоянно били.

Ли Сюэлянь рассмеялась, обняла Чжао Большеголового и поцеловала.

Потом, вспомнив инцидент в сарайчике накануне выпускного, она поинтересовалась, почему он сразу убежал, когда она отпихнула его. Чжао с досадой хлопнул по краю кровати:

– Это все моя робость, окажись я тогда смелым, то и судьба бы у нас сложилась по-другому.

Покачав головой, он добавил:

– Мне потребовалось более тридцати лет, чтобы набраться храбрости.

Ли Сюэлянь снова прыснула:

– Храбрости, говоришь, набрался? Да ты сейчас вообще весь стыд потерял.

Они засмеялись. Потом они стали вспоминать своих одноклассников, учителей. Столько лет прошло, большинство учителей уже умерли. Имен многих товарищей из школы средней ступени они вообще не могли вспомнить. Из тех, кто учился с ними в старшей школе, пятерых уже тоже не было на этом свете. Остальные разбежались-разъехались. Спустя тридцать с лишним лет у большинства уже появились внуки. к старости в их жизни осталось мало чего хорошего: в основном тяготы от жизни да от собственных детей. Заговорив о детях, Ли Сюэлянь подтвердила, что и ее дочь, которую она вырастила своими силами, вдруг оказалась предательницей, поэтому до сих пор они общаются, словно чужие. и речь тут шла не о послушании, а о ситуации с тяжбой Ли Сюэлянь. Она еще мирилась с тем, что другие не разбирались во всех тонкостях ее дела. Однако дочь, не в пример остальным, всегда находилась при ней, знала суть вопроса, знала, почему мать ведет себя подобным образом, но тоже не понимала ее. Более того, она еще и ненавидела Ли Сюэлянь за то, что каждый год та поднимала шумиху. Ли Сюэлянь злилась, что стала посмешищем в глазах дочери. Уже в девятнадцать лет та выскочила замуж, явно желая убраться подальше от матери. с тех пор виделись они очень редко. а вот ее сын, которого она практически не видела, потому как тот рос в семье Цинь Юйхэ, наоборот, умел пожалеть свою мать. Имя ему выбрала сама Ли Сюэлянь, назвав Юцаем. Прошлой осенью, когда Ли Сюэлянь шла по улице уездного центра, то лицом к лицу столкнулась с Юцаем. Ему на тот момент практически исполнилось тридцать лет, у него уже и сын родился. Поскольку в обычной жизни они не встречались, Ли Сюэлянь его не узнала. Они прошли каждый своей дорогой, когда вдруг Юцай признал ее и, догнав, назвал мамой. Какое-то время сын и мать смотрели друг на друга, после чего Юцай произнес:

– Мама, ты так сильно постарела.

Помолчав, он добавил:

– Мама, я знаю, что тебе очень обидно, но ты хоть себя-то пожалей.

Перед тем, как расстаться, он тихонько передал ей двести юаней. Вспомнив этот момент, Ли Сюэлянь заплакала. Чжао Большеголовый стал вытирать ей слезы:

– Мне кажется, Юцай прав.

Чжао Большеголовый тоже вздохнул. Когда он решил выучить своего сына-двоечника на повара, тот, вместо того, чтобы стоять у плиты, предпочитал гулять. и теперь, в тридцать с лишним лет, так ничего и не добился. Иногда его брали на подработку в уездное управление животноводства, а в остальное время он болтался без дела. Месячной зарплаты им с женой и сыном не хватало, поэтому частенько он брал деньги у Чжао Большеголового. Тех денег, которые Чжао получал за работу в уездном ресторане, также не хватало на то, чтобы покрыть расходы молодой семьи. Благо у него была еще пенсия, что позволяло всем держаться на плаву. Чжао Большеголовый тяжело вздохнул:

– Когда растишь своего ребенка, то, бывает, сам себе создаешь проблемы. Теперь-то я это понял. Будем считать, что я ему задолжал в прошлой жизни.

Они поговорили и уснули. на следующее утро они вышли из гостиницы, чтобы прогуляться по Тайаню. Прогулялись они просто так, никаких сувениров не купили: то, на что падал глаз, стоило дорого, а то, что стоило дешево, им было не нужно. к полудню они уже нагулялись и вернулись в гостиницу. и тут Чжао предложил навестить Конфуция и съездить в Цюйфу, до которого оставалось пятьдесят с лишним километров. Этот городок располагался на равнине, так что лазать по горам им там не грозило. в школе они изучали Конфуция и запомнили его как автора каких-то скучных и весьма сомнительных истин, но визита совершенномудрому никогда не наносили. Да и действительно, чего им было сидеть без дела. Поэтому Ли Сюэлянь сказала:

– Давай съездим, и даже не ради Конфуция. Говорят, что в Цюйфу вкусные кунжутные сласти, вот и попробуем.

– Точно. и сравним, что лучше: кунжутные сласти, которые ел Конфуций, или ириски «Белый кролик», которыми я угощал тебя в детстве.

Ли Сюэлянь шутя плюнула в его сторону. Итак, чтобы отведать кунжутных сластей, они решили после обеда отправиться в Цюйфу. Чжао Большеголовый пошел на автовокзал за билетами, а Ли Сюэлянь осталась в гостинице собирать вещи. Она упаковала сумки и вышла, чтобы купить для Чжао какой-нибудь свитер. Хотя уже пришла весна, по утрам и вечерам было еще холодно. Убегая из дома, Ли Сюэлянь успела надеть свитер, а вот Чжао в тот вечер растворился в делах по спаиванию полицейских и с головой ушел в свою стратегию. Поэтому когда они с Ли Сюэлянь уже миновали границу своего уезда, на нем оказалась лишь теплая рубаха. Сегодня, когда рано утром они вышли на прогулку, Ли Сюэлянь заметила, что Чжао дрожит от холода, потом он вдруг зачихал. Пока они ходили по городу, Ли Сюэлянь решила купить ему свитер. в одном из магазинов ей приглянулся достойный вариант, но стоил он девяносто шесть юаней. Чжао посчитал, что это дорого, и удержал ее от покупки. Они пошли дальше, но Ли Сюэлянь переживала, что рано или поздно Чжао простудится, и тогда гораздо больше они потратят на лекарства. Выйдя из переулка, в котором находилась гостиница, Ли Сюэлянь прошла чуть больше пятисот метров и нашла тот магазин, где утром они приглядели свитер. Поторговавшись, она вместо девяносто шести юаней отдала за него восемьдесят пять. Взяв покупку, она пошла обратно, по пути купив в дорогу четыре булочки и пакетик с острой овощной закуской. Вернувшись в гостиницу, она собиралась уже войти в номер, как вдруг из-за двери услышала голос Чжао Большеголового. Оказывается, он уже тоже возвратился с автовокзала. Но с кем это он разговаривал? Прислушавшись, она поняла, что Чжао разговаривает по мобильнику. Это показалось ей вполне нормальным, она открыла дверь, но, услышав, что он ругается, решила задержаться на пороге.

– Я уже сто раз говорил, что выполнил все, о чем ты просил, а вот ты мои условия выполнил?

Выслушав чей-то ответ, Чжао возмущенно продолжал:

– Единственное, что тебя волнует, это доклад начальнику уезда о том, как я уломал Ли Сюэлянь. а почему бы тебе не доложить, как решается вопрос с работой моего сына?

После очередной паузы Чжао снова заговорил:

– Я не то, чтобы не доверяю властям, я просто хочу убедиться воочию.

И, снова помолчав, он стал возмущаться:

– Что это еще такое? Как можно сравнивать такие вещи? Я никаких доказательств предъявлять не собираюсь. Будь то хоть в провинции Шаньдун, хоть в нашем уезде, я не могу позволить тебе стоять возле кровати и наблюдать, чем мы с Ли Сюэлянь там занимаемся.

Неизвестно, что ему сказали на другом конце провода, но он завопил:

– Да почему не на сто процентов? Мы вернемся и сразу поженимся. Зачем ей тогда жаловаться!

В мозгу у Ли Сюэлянь словно разорвалась бомба.

9

Члена судебной коллегии уездного суда звали Цзя Цунмин. Двадцать лет назад эту должность занимал Дун Сяньфа. Но когда Ли Сюэлянь попросила его разобраться с жалобой, тот сказал, что к нему это дело не имеет никакого отношения. Между ними возник спор, он обозвал ее «швалью» и послал «катиться подальше». После того, как Ли Сюэлянь прорвалась в Дом народных собраний, его вместе с председателем суда, начальником уезда и мэром убрали с должности. После увольнения Дун Сяньфа намеревался исполнить свое желание и устроиться торговцем скота на сельский рынок. Несколько лет пролетели как один день. Восемь лет назад у Дун Сяньфа случился инсульт, а три года спустя он умер, так что счастье его развеялось как дым.

Цзя Цунмину в этом году исполнялось сорок два, на своем посту он работал уже три года. Полгода назад, когда один из заместителей председателя суда ушел на пенсию и освободил должность, Цзя Цунмин решил заполнить эту вакансию. Данное продвижение по службе от члена судебной коллегии до заместителя председателя суда нельзя было считать очень уж впечатляющим. Конечно, при всей бесправности своего положения член судебной коллегии котировался выше начальника отдела, но в отношении судебных полномочий он с ним и рядом не стоял. Поэтому, чтобы заполучить должность заместителя председателя суда, нужно было побороться с начальниками отделов. Суд состоял из первого, второго отделов, отделов по уголовным, гражданским, экономическим преступлениям, кроме того, был отдел по делам несовершеннолетних, исполнительный отдел и еще десять с лишним отделов суда. Эти десять с лишним отделов возглавлялись таким же количеством начальников отделов. а если к этому количеству прибавить еще и по одному отделу из двадцати с лишним сел уезда, то в целом окажется более тридцати начальников отделов. Все они лелеяли такую же мечту, как и Цзя Цунмин, а именно – стать заместителем председателя суда. и поскольку член судебной коллегии, по сути, не имел власти, многие начальники судебных отделов вообще не рассматривали кандидатуру Цзя Цунмина. Когда целая свора желающих борется за одну-единственную кость, непременно возникает неразбериха. в этих сложных условиях место заместителя председателя суда оставалось вакантным уже полгода. и пока Цзя Цунмин и начальники отделов нервничали, пытаясь заполучить вожделенное место, председатель суда Ван Гундао оставался спокоен. Когда тридцать с лишним обезьян дерутся за одну-единственную виноградину, она все равно достается одной обезьяне, и пока виноградина в твоих руках, остальные тридцать с лишним особей собираются вокруг. Но едва ты роняешь виноградину и она попадает какой-то обезьяне в рот, как остальные с криками разбегаются. при этом обезьяна, отведавшая вкус виноградины, уже перестает знаться с тобой. Ныне народ измельчал, да и политика стала похожа на бизнес, все между собой были повязаны. и до тех пор, пока виноградина находилась в твоих руках, обезьяны не только собирались вокруг тебя, но и, что более ценно, переставали метаться и даже начинали подкармливать тебя персиками. Все эти годы Ван Гундао шаг за шагом поднимался все выше, и теперь начал манипулировать людьми, чтобы уладить собственные дела. Такого рода поведение Ван Гундао было только на руку нескольким его заместителям, ведь все они так или иначе тоже выигрывали. и пусть Ван Гундао лакомился персиками, им перепадали финики. а это куда лучше, чем совсем ничего. и чем дольше это длилось, тем больше всех устраивало. Таким образом, не только Ван Гундао оказался в выгодном положении, начальник уезда и его помощники также извлекали из этого пользу. Ведь некоторые судьи, стремясь получить пост заместителя председателя суда, стали искать связи в городе.

Для активных действий нужны денежные активы. в этом смысле Цзя Цунмин не мог похвастать своим положением среди тридцати с лишним начальников судебных отделов. Поскольку его должность не давала ему практически никакой власти, то просители редко дарили ему подарки. Другое дело – начальники отделов, они не только переплюнули Цзя Цунмина по сумме ежедневных доходов, за счет суда они также могли компенсировать свои расходы. Естественно, что без такой казенной подпитки Цзя Цунмину, в отличие от начальников отделов, радоваться было нечему. Рассчитывать ему приходилось только на себя. Как член судебной коллегии он зарабатывал совсем немного. Его ежемесячная зарплата составляла две с лишним тысячи юаней. Супруга Цзя Цунмина, которая работала санитаркой, получала тысячу с лишним. а его отец, Лао Цзя, продавая на улице имбирь, и вовсе добывал лишь гроши. Но ведь не пойдешь же на разговор к начальству с тыквой да финиками! Неужели, спросите вы, нельзя было подарить бочонок с арахисовым маслом, или двух куриц, или целую корзину имбиря? в сложившихся условиях эти ценные подарки были совершенно неуместны, так что подношения в виде арахисового масла, куриц или имбиря даже не обсуждались, дарить следовало лишь деньги. Тридцать с лишним человек старались перещеголять друг друга толщиной конвертов, при том, что их должности обеспечивали им финансовый тыл. Соревнуясь с ними, бедняга Цзя Цунмин из кожи вон лез, но уже через полгода остальные оставили его далеко позади. Да чего там позади, Цзя Цунмин, из которого выжали все соки, совсем выпал из обоймы. а те деньги, которые он успел преподнести, скорее всего, будут потрачены впустую, если вакансия заместителя председателя суда вдруг достанется другому. Должность члена судебной коллегии номинально котировалась выше начальника судебного отдела, но, если тот возьмет над ним верх, Цзя Цунмин не только упустит свой шанс, он потеряет себя как человек, которому не на что организовать похороны собственного отца. Поэтому Цзя Цунмин не мог сдаться так просто. Но с деньгами не поспоришь, а все его родственники были бедняками, обычно они просили Цзя Цунмина о помощи, а самого его поддержать никто не мог. Поэтому люди при деньгах в большинстве своем не общались с Цзя Цунмином, который на своей высокой должности не обладал никакими полномочиями. Он бился как рыба об лед, но так и не мог найти источник доходов. Выказывать недовольство на работе он боялся, поэтому жаловался лишь дома. в этот вечер его отец Лао Цзя, продав имбирь, вернулся домой и увидел, что Цзя Цунмин совсем загрустил. на его вопрос, чем он так опечален, Цзя Цунмин раздраженно ответил:

– А сам не догадываешься?

– Да я вообще не в курсе, чего ты на меня напустился? – опешил отец.

Цзя Цунмин возьми, да и выложи ему свою проблему, как он хочет, но не может дать начальнику денег, чтобы стать заместителем председателя суда. Он еще и поставил это в вину своему отцу:

– Раз ты занимаешься бизнесом, почему не вкладываешь деньги в недвижимость? Только и можешь, что имбирь продавать. Входил бы ты в список миллиардеров, я бы тут не вздыхал.

Лао Цзя тоже расстроился:

– А без денег никак нельзя воздействовать?

– Можно. Давай ты перестанешь продавать имбирь и займешь пост начальника уезда. Тогда мне не то что не придется раздавать конверты, меня упрашивать начнут, чтобы я занял пост заместителя председателя суда.

Лао Цзя снова приуныл, а потом заново принялся увещевать сына:

– А разве я сначала не помогал Лао Би торговать паленой водкой, прежде чем сам стал продавать имбирь? Тогда мне тоже каждый день приходилось просить об одолжении. Зато благодаря этому опыту, я понял, что человеку, который делает тебе одолжение, от этого только хорошо, ведь он всегда в трудную минуту может рассчитывать на твою помощь. и такая помощь ценится больше, чем просто деньги.

Словно прозрев, Цзя Цунмин спохватился:

– То есть все эти дурацкие тяжбы, которыми ты завалил меня в позапрошлом году, были связаны с паленой водкой!

Вздохнув, он добавил:

– Все-таки у нас с тобой разные ситуации. Мы ведь общаемся не с мелкими торгашами, а с руководством. Если первые могут попросить о каком-то одолжении, то о чем тебя могут попросить руководители?

Поговорили и забыли. Как говорится, свет на этом клином не сошелся, и вскоре Цзя Цунмин нашел у своих начальников слабое место. Лао Цзя водил дружбу с Чжао Большеголовым, поваром из ресторана «Удача» в уездном центре. Они стали хорошими приятелями вовсе не потому, что поварам ежедневно требовался имбирь. Их связывала не столько работа, сколько жажда поговорить. Лао Цзя всю свою жизнь чесал языком, а вот Чжао Большеголовый, пока ему не исполнилось сорок пять, слыл молчуном, но потом язык у него точно развязался. Для одного ежедневная болтовня с молодых лет превратилась в привычку, а для другого – В приобретенное уже в возрасте страстное увлечение. Для таких день без еды не казался смертельным испытанием, в отличие от дня без разговоров. в поисках собеседника Чжао Большеголовый любил ходить по гостям. а после смерти жены, не имея никаких дел дома, он пристрастился к визитам еще больше. Поэтому, познакомившись с продавцом имбиря, Чжао Большеголовый, отработав смену в ресторане «Удача», не сразу шел домой, а сначала заходил поболтать к Лао Цзя. Их беседы проходили в преддверии открытия съезда ВСНП. Как всегда в это время и в уезде, и в городе разгорелась шумиха вокруг Ли Сюэлянь с ее жалобами. Ее имя было у всех на устах. Чжао Большеголовый не удержался и с превеликим удовольствием рассказал Лао Цзя о своих отношениях с Ли Сюэлянь, начиная с того, как в школе он таскал ей ириски «Белый кролик» и как хотел поцеловать в сарайчике, и заканчивая ее первым приездом в Пекин, когда она поселилась на его кровати и у них чуть не дошло дело до близости. Во время этого разговора Цзя Цунмин тоже находился дома. Поначалу он даже не вникал в его суть, Чжао Большеголовый тоже никак не привлекал к себе внимания. Но вдруг у Цзя Цунмина в голове словно что-то щелкнуло. Ведь сейчас всех, от председателя суда Ван Гундао вплоть до начальника уезда Чжэн Чжуна и мэра Ма Вэньбиня, беспокоил приезд Ли Сюэлянь в Пекин со своей жалобой, при этом все они оказались в тупике. а что если он, Цзя Цунмин, поможет им решить эту проблему? не об этой ли помощи говорил ему его отец Лао Цзя? и тогда будет очень логично, если его назначат на пост заместителя председателя суда. Такая услуга с его стороны окажется намного полезнее конверта с деньгами. а как здорово уладится дело с жалобой Ли Сюэлянь, если вместо уговоров и охраны ее можно будет просто выдать замуж! Ведь суть ее жалобы сводилась к тому, чтобы доказать фиктивность развода с бывшим мужем. Но если она сейчас сама выйдет замуж, ее жалоба окажется несостоятельной? Она также жаловалась на то, что бывший муж навесил на нее ярлык Пань Цзиньлянь, но если сейчас она выйдет замуж за другого, этот ярлык с нее автоматически слетит. Таким образом, ее уже никто не сможет называть Пань Цзиньлянь. От всех этих мыслей у Цзя Цунмина невольно запела душа. Однако эта радость никак не отразилась не его лице, он только предложил:

– Дядюшка, вы с Ли Сюэлянь хорошие друзья, тетушка умерла, и у вас появился новый шанс.

– В смысле? – опешил Чжао.

– Нужно проявить упорство и уговорить ее. Слышал, что в молодости она была настоящей красавицей.

– Это точно. а иначе зачем бы я ее так долго обрабатывал?

Помедлив, он с досадой добавил:

– Вот только не удержал я ее в нужный момент.

– Так и сейчас не поздно все начать сначала.

Чжао покачал головой:

– Времена уже не те, все изменилось. у меня-то есть такая мысль, но ведь она вся погрязла в своей жалобе, ни о чем другом не думает.

– Вот из-за этой жалобы я и прошу тебя на ней жениться.

– Что это значит? – не совсем понял Чжао.

И тогда Цзя Цунмин как на духу выложил ему детальный рассказ о том, как жалоба Ли Сюэлянь тревожит руководство всех уровней. Все это Чжао Большеголовый знал и без него. Ли Сюэлянь жаловалась уже двадцать лет подряд, так что ее историю и в городе, и в уезде слышали все. Но Цзя Цунмин все-таки рассказал ее еще раз. а закончив, обратился к Чжао с такими словами:

– Да если только ты ее уломаешь и женишься, то не только обретешь жену, но еще окажешь огромную услугу всему нашему руководству.

– Но ведь это совершенно разные вещи, – опешил Чжао.

Помедлив, он спросил:

– А если я окажу такую услугу, что мне за это будет?

– Если ты поможешь, то и тебе помогут.

– В чем именно?

– Ты же не можешь сказать, что у тебя все хорошо? Какие у тебя проблемы имеются? Подумай хорошенько.

Чжао Большеголовый подумал:

– Проблемы есть у всех. у меня вот самая большая проблема – это мой никудышный сын. Он подрабатывает в управлении животноводства, я все пытаюсь пристроить его в штат, но пока никак не удается. Что ни день, выжимает из меня все соки.

Цзя Цунмин хлопнул в ладоши:

– Так это не проблема. Если только ты отговоришь Ли Сюэлянь жаловаться, то если не председатель суда, так начальник уезда или мэр точно уладят проблему с его работой. Для них это плевое дело, так что твоему сыну можно сразу в начальники метить.

Чжао Большеголовый растерялся от такого заявления, а Цзя Цунмин продолжал:

– О чем тут еще думать? Одним махом два дела уладишь.

– А если я все сделаю, а они моему сыну не помогут?

– Если не помогут, то у тебя в любом случае жена появится, а если помогут, то считай, что дважды повезло.

Чжао покачал головой:

– Меня сейчас больше беспокоит не отсутствие жены, а постоянные стычки с сыном.

– Так попробуй ради своего же сына. Когда тебе еще придется пообщаться с начальником уезда или мэром?

– Попробовать-то можно, боюсь только, что начальники своего слова не сдержат, – засомневался Чжао.

– То есть ты даже нашему руководству не веришь? Тогда я от имени всех судебных работников даю тебе гарантию: если поможешь руководству, оно точно не забудет о твоем сыне, – пообещал Цзя Цунмин.

Чжао Большеголовый снова недоверчиво посмотрел на Цзя Цунмина.

– Ты так настойчиво подстрекаешь меня, а тебе-то самому какая от этого выгода?

Цзя Цунмин не стал ничего скрывать и рассказал ему о своих планах занять место заместителя председателя суда. Закончив, он снова хлопнул в ладоши:

– Дорогой мой дядюшка, мы сейчас с тобой как два кузнечика на одной веревке, так что страдать или веселиться нам предназначено вместе. Если ты сейчас отличишься перед начальством, то и меня облагодетельствуют. а если я стану заместителем председателя суда, то потом весь суд окажется у нас с тобой в руках.

Чжао Большеголовый задумался:

– Это ведь не какой-то пустяк, дай мне поразмыслить.

После этого разговора Чжао вернулся домой. Цзя Цунмин объяснил ему прямым текстом, что сам он ничего не потеряет, если Чжао Большеголовый откажется от такого предложения. Но если Чжао все-таки согласится, то для Цзя Цунмина это станет подарком судьбы. Допустим, Чжао согласится, тогда, в зависимости от результата, здесь также появятся варианты. Сам Цзя Цунмин не слишком переживал за результат. и кто бы мог подумать, что уже на следующий вечер Чжао Большеголовый сам придет к Цзя Цунмину, чтобы заявить о своем согласии. Но согласился он не из-за того, что не мог отказаться, а из-за своего сына, с которым он успел поговорить. Этот разговор Чжао провел вроде как для галочки, в каком-то смысле, чтобы похвастать перед сыном своими связями. Он совсем не ожидал, что его страдающий из-за безработицы сын начнет настаивать на том, чтобы Чжао согласился. Все сыновья обычно противятся, когда их отцы женятся снова, а вот его сын буквально заставлял отца сделать это. Таким образом, путь к отступлению у Чжао был отрезан. Выслушав его, Цзя Цунмин обрадовался:

– Ну что ж, тогда приступай. Если повезет, мы с тобой в один миг окажемся на вершине, а если нет, то вреда нам от этого никакого не будет.

– Я тоже так думаю.

Расставшись с Цзя Цунмином, Чжао Большеголовый отправился расставлять свои сети для Ли Сюэлянь. Несмотря на то, что Чжао приступил к активным действиям, у Цзя Цунмина все еще не было уверенности, что тот уладит проблему с Ли Сюэлянь. Но, как он уже сказал Чжао, если повезет, он вмиг окажется на вершине, а если нет, то и вреда ему не будет. После того разговора он даже забыл об этом деле, поэтому для него оказалось неожиданным, что раз в день ему стал звонить Чжао Большеголовый, отчитываясь обо всех подвижках в отношениях с Ли Сюэлянь. Как и предполагал Цзя Цунмин, не все шло гладко, едва они касались темы жалобы, как начинали спорить, поэтому к единогласию не приходили. Именно поэтому Цзя Цунмин осторожничал, не решаясь докладывать об этом начальству. Он боялся, что дело сразу возьмут под контроль, и в случае глупого провала их хитроумного замысла все шишки полетят на него. Пока рис не сварился, крышку открывать нельзя. Он же старался, чтобы никто не учуял даже запаха риса. Ведь другие тоже были знакомы с Чжао Большеголовым, поэтому Цзя Цунмина могли обойти. Сначала он не относился к своей задумке серьезно, просто решил попробовать. Действовали они не торопясь, с осторожностью, и для Цзя Цунмина стало сюрпризом, когда Чжао Большеголовый все-таки осилил его поручение. Первая неудача в своем уезде обернулась удачей в соседнем, вторая неудача в родной провинции обернулась удачей в провинции Шаньдун.

Когда Чжао Большеголовый прислал Цзя Цунмину первую эсэмэску о своей победе, тот не до конца поверил, и так же через эсэмэску спросил: «Это правда?»

«Уже переспали, какие тут шутки?» – заверил его Чжао Большеголовый.

Тогда Цзя Цунмин ему поверил. а когда он поверил, в нем от радости забурлила кровь, а когда в нем забурлила кровь, он решил немедленно доложить обо всем начальству. в уезде за Ли Сюэлянь охотились уже три дня, и все тщетно. Руководители всех рангов успели набить себе шишек, так что его докладная будет как нельзя кстати. Однако Цзя Цунмин не мог определиться, кому именно он должен все рассказать. Вообще-то, как член судебной коллегии, он должен отчитываться перед своим прямым начальником. а его прямым начальником был не кто иной, как председатель суда Ван Гундао. Но тут Цзя Цунмин пошел на хитрость, тем более, что Ван Гундао ему не нравился. Когда тот работал начальником отдела, они часто конфликтовали, и теперь Ван Гундао, как человек злопамятный, вел себя соответственно. Именно Ван Гундао оказался для Цзя Цунмина основным камнем преткновения в его попытках пробиться на должность заместителя председателя суда. Цзя Цунмин то и дело баловал Ван Гундао подарками, и все-таки ему никак не удавалось смягчить застарелую ненависть начальника. у этого обрюзглого коротышки и бровей-то не было, о какой там душе могла идти речь? Поэтому Цзя Цунмин решил пойти в обход Ван Гундао и сразу доложить обо всем начальнику уезда Чжэн Чжуну. Во-первых, доклад о своих достижениях перед Чжэн Чжуном принесет пользы намного больше. Доложи он об этом председателю суда, тот сам все передаст начальнику уезда, и тогда все заслуги будут приписаны председателю суда, то есть Ван Гундао. Таких глупостей делать нельзя. Вместе с тем этот ход конем будет все равно что пинок под зад Ван Гундао. То, что оказалось не по зубам председателю суда, сделал Цзя Цунмин. а это наверняка станет дополнительным бонусом для его будущего определения на должность заместителя председателя. Поэтому, преисполненный радости, Цзя Цунмин поспешил в уездную управу на встречу с Чжэн Чжуном.

После побега Ли Сюэлянь прошло три дня, и за эти три дня начальник уезда Чжэн Чжун еще ни разу толком не поел. Он даже голода не чувствовал, только мучился слюноотделением. Однако за прошедшие три дня это никак не помогло ему в поисках Ли Сюэлянь, поэтому он по-прежнему пребывал в печали. в обычное время встреча члена судебной коллегии с самим начальником уезда требовала усилий, поэтому Цзя Цунмину не удалось сразу пройти в его кабинет. Но поскольку ситуация сейчас была нестандартной, едва Цзя Цунмин обмолвился, что пришел по делу Ли Сюэлянь, помощники начальника уезда побоялись пренебречь таким заявлением и тут же доложили об этом Чжэн Чжуну. Чжэн Чжун в свою очередь быстро распорядился пригласить Цзя Цунмина к себе в кабинет. Выслушав от него все подробности про Чжао Большеголового и Ли Сюэлянь, Чжэн Чжун поначалу опешил. Это выходило за рамки всех его предположений. Собравшись с мыслями, он все еще недоверчиво спросил:

– Это правда?

Точно такой же вопрос задал Цзя Цунмин, когда перекидывался эсэмэсками с Чжао Большеголовым. Поэтому он тут же вытащил свой мобильник и показал Чжэн Чжуну свою переписку с Чжао. Он узнал не только об уже состоявшихся постельных делах Чжао с Ли Сюэлянь, но и о том, что произошло буквально час назад: «Мы на горе Тайшань. Сразу по возвращении женимся».

– Начальник, тут все черным по белому, как такому не верить? – сказал Цзя Цунмин и добавил: – Раз Ли Сюэлянь вот-вот собирается замуж, о какой жалобе может идти речь? Хотя она и сбежала, но находится под присмотром в провинции Шаньдун, а не в Пекине. Разве это не доказательство?

Чжэн Чжун все еще никак не мог в это поверить.

– Это дело особой важности, тут нельзя упускать из виду ни одну мелочь.

– Начальник Чжэн, я как партиец вас заверяю, что никаких сбоев здесь не будет. Я два года ждал такого момента, не в моих правилах открывать котел, пока рис не сварился.

Эти слова убедили Чжэн Чжуна, и в этот момент с его сердца свалился огромный камень. Тут же ему стало легко и свободно. за эти три сумасшедших дня он задействовал более четырехсот полицейских, а искали они, оказывается, совсем не там. Все думали, что Ли Сюэлянь отправилась в Пекин, а она оказалась в провинции Шаньдун. Задачу, которую не могли выполнить четыреста с лишним полицейских, в одиночку одолел Цзя Цунмин. Чжэн Чжун знал, что Цзя Цунмин старался не просто так, а ради должности заместителя председателя суда, поэтому сказал:

– Ты сделал для руководства огромное дело. Слышал, что сейчас в суде имеется вакансия на должность заместителя председателя суда. Дождемся финала и тогда на собрании обсудим твою кандидатуру.

От такого заявления Цзя Цунмин совсем растерялся. Сначала у него была мысль замолвить перед Чжэн Чжуном словечко о трудоустройстве сына Чжао Большеголового, который никак не мог попасть в штат сотрудников управления животноводства. Но когда начальник уезда поднял его собственный вопрос о переводе на должность заместителя председателя суда, то просить о чем-то еще было просто неприлично. Цзя Цунмин боялся, что, начни он торговаться, это ослабит его шансы на получение вакансии. Поэтому пока он решил умолчать про Чжао Большеголового. Когда же появится решение по его личному вопросу, он начнет ходатайствовать за сына Чжао. Между тем Чжэн Чжун приказал Цзя Цунмину:

– Ни с кем это дело не обсуждать.

– Я это понимаю, начальник Чжэн, – тут же откликнулся Цзя Цунмин и, пребывая на небесах от счастья, удалился.

Проводив Цзя Цунмина, Чжэн Чжун вдруг почувствовал, что сильно проголодался, и только тут вспомнил, что за эти три дня он еще ни разу толком не поел. Он позвонил и распорядился, чтобы ему принесли тарелку лапши, после чего тут же набрал номер мэра Ма Вэньбиня. Три дня назад, когда Ли Сюэлянь совершила побег, Чжэн Чжун хотел скрыть этот факт перед мэром, решив, что в своем уезде он сможет разобраться с этим сам. Но вскоре Ма Вэньбинь узнал о случившемся и первым позвонил Чжэн Чжуну, приперев того к стенке. Ма Вэньбинь рвал и метал. Он напомнил Чжэн Чжуну сразу три поговорки, которыми тот изначально пренебрег. а его фраза: «Это меня несколько разочаровывает» – бросила Чжэн Чжуна в холодный пот. Три дня он охотился за Ли Сюэлянь, и все напрасно, он орал до пены во рту и уже ни на что хорошее не надеялся. Он думал только о том, что Ма Вэньбинь снова придет в бешенство и, скорее всего, проведет реорганизацию кадров. и тут совершенно неожиданно нашелся выход, после черной полосы появилась белая, и события приняли совершенно иной оборот. Все само собой разрешилось, и Чжэн Чжун спешил доложить об этом Ма Вэньбиню, чтобы хоть как-то смягчить его негативное отношение после побега Ли Сюэлянь. Ма Вэньбинь уже находился в Пекине, именно сегодня состоялось открытие съезда ВСНП. Звонок Чжэн Чжуна застал его как раз во время обеда. Чжэн Чжун по порядку доложил ему обо всем, что произошло. Выслушав его, Ма Вэньбинь сначала тоже удивился. а когда волна удивления спала, он безотносительно к Ли Сюэлянь спросил:

– Кто придумал такую стратегию?

Сначала Чжэн Чжун хотел все заслуги приписать себе, но, опасаясь, что потом правда все равно вылезет наружу и Ма Вэньбинь обо всем узнает, он, Чжэн Чжун, может опозориться. Ведь тоже самое случилось, когда несколько дней назад Ли Сюэлянь устроила побег, а он решил это скрыть. Поэтому он сказал правду.

– Простой работник нашего суда додумался, он родственник того мужчины, с Ли Сюэлянь тоже знаком.

– Какой же это простой работник, это настоящий политик.

Чжэн Чжун испугался, не зная, к чему клонит Ма Вэньбинь, поэтому не решился отреагировать на его слова. Ма Вэньбинь продолжил:

– Чтобы уладить проблему с Ли Сюэлянь, он выбрал совершенно иную тактику. Пока мы корпели над ее разводом, ему пришло в голову выдать ее замуж.

Смекнув, что Ма Вэньбинь стал хвалить человека, пусть даже не его, Чжэн Чжун обрадовался, словно эти слова относились лично к нему. Он тотчас шутливо подхватил:

– Это точно. Прямо как на войне, отрезал хвост противнику.

– Да я не о том. Я хочу сказать, что мы решали эту проблему двадцать с лишним лет и при этом всегда ограничивались рассмотрением жалобы. Как говорится, если болит голова – лечим голову, а если нога – ногу. в результате за годы мы только усугубили проблему. Это называется «наступить на арбузную корку» и довериться судьбе. а тут человек смог одним махом уничтожить болезнь на корню, предложив выдать Ли Сюэлянь замуж. Она обзаведется семьей, и мы забудем, как ее звали.

Чжэн Чжун тут же попытался вставить:

– Точно, как только она выйдет замуж, мы навсегда избавимся от этой головной боли.

– Как зовут этого человека?

Чжэн Чжун понял, что Ма Вэньбинь интересуется этим человеком не просто любезности ради. Настал ключевой момент, когда стала прорисовываться перспектива политического роста этого человека. Точно так же Ма Вэньбинь заинтересовался им самим после того, как Чжэн Чжун, будучи в должности заместителя начальника соседнего уезда усмирил пикетчиков, окруживших здание уездной управы. и то, что сейчас Ма Вэньбинь интересовался человеком, придумавшим устроить свадьбу Ли Сюэлянь, означало, что мэр оценил его заслуги. Сначала Чжэн Чжун не собирался раскрывать все карты, но он понимал, что если что-нибудь утаит, Ма Вэньбинь все равно узнает это через другие источники. Что касалось вопроса кадров, здесь Ма Вэньбинь всегда держал слово и никаких вольностей не допускал. Поэтому Чжэн Чжун сразу выпалил:

– Его зовут Цзя Цунмин.

Ма Вэньбинь даже охнул от восхищения:

– А он непрост, и имя свое не зря носит, полностью его оправдывает.

Чжэн Чжун решил поддержать разговор:

– Мы в уезде как раз собираемся выдвинуть его на должность заместителя председателя суда.

Ма Вэньбинь, воздержавшись от комментариев, повесил трубку.

Итак, финал близился к обоюдной счастливой развязке.

Но тут, к неожиданности Цзя Цунмина, который со своей стороны уладил все дела, Чжао Большеголовый стал слать ему эсэмэски с намеками о том, что проблемы с работой его сына все еще никак не решились. а поскольку Цзя Цунмин во время разговора с начальником уезда Чжэн Чжуном из-за своих личных интересов умолчал о сыне Чжао, решив, что поднимет эту тему сразу после утверждения своей кандидатуры на место заместителя председателя, то теперь, при получении таких эсэмэсок, его несколько мучила совесть. Сначала он всю ответственность взял на себя и в ответ писал, что скоро все решится. Чжао Большеголовый, приняв это за правду, начинал уточнять, сколько конкретно времени займет это «скоро», три дня или пять дней? в таких случаях Цзя Цунмин старался увильнуть от прямого ответа, продолжая кормить обещаниями. Чжао Большеголовый заволновался и решил позвонить Цзя Цунмину. Договориться по-хорошему им не удалось, они сразу перешли на повышенные тона. Именно этот разговор и разбил котел, в котором уже сварился рис, потому как именно его и подслушала Ли Сюэлянь. Едва Чжао успел отсоединиться, как в комнату, хлопнув дверью, вошла Ли Сюэлянь.

– И кому же ты звонил, Чжао Большеголовый?

Заметив разъяренную Ли Сюэлянь, он понял, что все пропало, и все-таки изо всех сил старался доиграть свою роль.

– Лао Чу – продавец ослятины из уездного центра задолжал мне две тысячи. Хотел поторопить его с возвратом, а он еще упирается.

Ли Сюэлянь отвесила ему звонкую пощечину.

– Он еще врать мне будет! Я слышала все, что ты говорил. Эх ты, я-то думала, что ты действительно хотел на мне жениться, а ты просто обманывал меня!

Сделав паузу, она добавила:

– И ладно бы просто одурачил. Но как ты мог спутаться с этими казнокрадами и исподтишка строить мне козни?

Она заводилась все сильнее, потом сняла туфлю и стала наотмашь бить ею Чжао по лицу, голове, и всему, чему придется. Защищаясь от побоев, Чжао решил забиться под кровать. Пытаясь спрятаться, он то и дело выкрикивал:

– Я тебя не обманывал, никаких козней не строил, я правда хочу на тебе жениться.

Снова и снова он пытался ей объяснить:

– Послушай меня, ты совсем не так все поняла.

Однако Ли Сюэлянь не желала его слушать и теперь дала пощечину уже себе:

– Какая же я все-таки идиотка. Так мне и надо! Двадцать лет жаловаться, чтобы в конце концов снова остаться в дураках.

Она заплакала:

– Если бы я поехала жаловаться, то хотя бы не опозорилась. а так меня обманули, затащили в постель, да еще и всем об этом рассказали. и как мне жить после этого?

Она разрыдалась в голос. Чжао Большеголовый вылез из-под кровати, не зная, как ему поступить. Похоже, что бы он ей теперь не сказал, она больше ему не поверит. Поэтому, решив признать свою вину, он, заикаясь, сказал:

– Меня просто к стенке приперли, все из-за моего сына, которого нужно устроить на работу. Вообще, это была не моя идея, а члена судебной коллегии Цзя Цунмина.

Запинаясь, он добавил:

– Не переживай, если даже я не решу проблему сына, я все равно женюсь на тебе.

Ли Сюэлянь вдруг перестала плакать и, не обращая никакого внимания на Чжао Большеголового, начала собирать свои вещи. Она в два счета запихала свои пожитки в сумку, забросила ее на плечо, пинком открыла дверь и вышла вон.

Понимая, что все пропало, Чжао Большеголовый поспешил за ней, уговаривая на бегу:

– Постой, нам нужно кое-что обсудить.

Но Ли Сюэлянь, не замечая его, уверенным шагом вышла из гостиницы. Чжао продолжал ее преследовать:

– Это я во всем виноват. не нужно мне было вступать в сговор за твоей спиной. Если хочешь им отомстить, я – на твоей стороне, давай вместе их одурачим?

Ли Сюэлянь по-прежнему его не замечала, шагая в направлении главной улицы. Покинув переулок, она повернула направо и уперлась в продовольственный рынок. Там шла оживленная торговля, туда-сюда сновали покупатели. Но Ли Сюэлянь шла напролом сквозь толпу. Наконец Чжао Большеголовый ухватил ее:

– Если нужно выпустить пар, можешь меня ударить.

Ли Сюэлянь в это время как раз поравнялась с мясной лавкой. Она схватила лежавший на плахе нож и повернулась к Чжао:

– Да знаешь ли ты, что я убить тебя готова?

С этими словами она приставила нож к его груди. Чжао со страху отпрыгнул от нее подальше. Они напугали и мясника, и всех, кто оказался рядом. Окружающие приняли их за поссорившихся супругов и принялись успокаивать. Чжао Большеголовый кричал:

– Если собралась жаловаться, езжай, но ведь сама же говорила, что боишься заблудиться. Куда ты теперь?

Ли Сюэлянь так же сквозь толпу ему прокричала:

– Знаешь, Чжао, если бы этого не произошло, я бы не поехала жаловаться. а теперь я просто обязана сделать это. Я бы еще вытерпела открытую войну, но раз вы устроили заговор за моей спиной, то и я теперь оторвусь. Давай же, звони, докладывай. на этот раз я буду не я, если не устрою смертельной схватки!

10

Побег Ли Сюэлянь из города Тайань провинции Шаньдун снова наделал большой переполох в ее родном уезде и городе. Только теперь все было гораздо запутаннее, чем когда она убегала из своего уезда. Если тогда силами полицейских ее можно было окружить, то теперь, пока она находилась за пределами своей провинции, полицейских следовало отправлять в Шаньдун, а это было и накладно, и нерационально. Да и времени на это уже не осталось: раз Ли Сюэлянь покинула Тайань, то в провинции Шаньдун она задерживаться не станет, а, скорее всего, прямиком направится в Пекин. Сейчас ее появление там было гораздо нежелательнее, чем несколько дней назад. Ведь открытие съезда ВСНП уже состоялось. Если бы съезд еще не начался, то что-то еще можно было бы исправить, не то что сейчас. Если же она вдруг снова прорвется в Дом народных собраний, то последствия будут куда серьезнее, чем двадцать лет назад. в прошлый раз, попав в Дом народных собраний, она и так уже обрела славу современной Сяо Байцай. а если ей удастся провернуть это дело повторно, тогда она прославится не меньше, чем убитый бен Ладен. и тогда неизвестно, сколько руководителей попадет под горячую руку.

Начальник уезда Чжэн Чжун тоже находился в полном смятении. Сама сбежавшая его не интересовала. Первое, что он сделал, так это вызвал к себе председателя суда Ван Гундао и члена судебной коллегии Цзя Цунмина.

– Что, в конце концов, происходит? – возмущенно зашипел он.

Цзя Цунмин, который никак не ожидал такого поворота, трясся крупной дрожью. а Ван Гундао, узнав о случившемся, был прежде всего зол не на Ли Сюэлянь, совершившую очередной побег, а на своего подчиненного Цзя Цунмина, который по собственной инициативе вляпался в это собачье дерьмо. за прошлые побеги Ли Сюэлянь вся ответственность ложилась на органы общественной безопасности. Теперь, когда она убежала из провинции Шаньдун, это дело уже касалось суда. Но больше всего Ван Гундао возмутило то, что Цзя Цунмин вляпался в это дерьмо, преследуя цель получить место заместителя председателя суда. Разумеется, заботу о личных интересах простить можно. Но ведь Цзя Цунмин, надеясь на успех, пошел в обход Ван Гундао и доложил ситуацию напрямую начальнику уезда. Таким образом, он не только собирался получить награду, но еще и выставить в дурном свете Ван Гундао. Именно это его и взбесило. с одной стороны Ван Гундао злорадствовал, что план Цзя Цунмина провалился, но Чжэн Чжуна это не волновало. Пусть изначально Цзя Цунмин приходил к тому без Ван Гундао, но теперь, когда все рухнуло и стали искать виновных, Ван Гундао привлекли к ответственности просто за компанию. Это привело его в еще большую ярость. Пока Чжэн Чжун рвал и метал, у Ван Гундао не было возможности хоть как-то оправдаться. Единственное, что ему оставалось – стоять и молчать, понурив голову. Цзя Цунмин тоже понимал, что эту беду он навлек на себя сам, ведь теперь против него ополчится и председатель суда Ван Гундао, поэтому теперь ему нужно было набраться храбрости и выложить все начистоту. Цзя Цунмин рассказал, что сначала все шло хорошо: Чжао Большеголовый уже собирался жениться на Ли Сюэлянь, однако сюда вмешалось трудоустройство его сына, и эту проблему должен был решить Цзя Цунмин. Во время прошлой встречи с начальником уезда Цзя Цунмин не стал затрагивать эту тему. Между тем Чжао Большеголовый постоянно допытывался, как продвигается решение с трудоустройством его сына. Конкретного ответа он получить не мог, и на этой почве у них по телефону случилась ссора. Кто бы мог подумать, что этот разговор подслушает Ли Сюэлянь? в результате все раскрылось, и Ли Сюэлянь снова совершила побег. Выслушав его до конца, Чжэн Чжун рассердился еще больше и стал отчитывать:

– Почему ты не рассказал обо всем сразу? Теперь из-за твоих недомолвок мы из-за малого лишились большого!

Чжэн Чжун сказал те же слова, что и мэр Ма Вэньбинь, который в свое время воспитывал его. Ван Гундао, пользуясь моментом, тоже решил подлить масла в огонь:

– И ведь он не просто так утаил этот вопрос, чтобы из-за малого потерять большое. Он исходил сугубо из личных интересов, мечтая о должности заместителя председателя суда.

Сделав паузу, он добавил:

– Все было бы хорошо, но из-за его шкурных интересов в наших рядах снова начнется чистка.

Чжэн Чжун, подогретый Ван Гундао, снова вспылил:

– А какое удачное имя тебе подобрали – В сочетании с фамилией вышло «Умный понарошку». Впрочем, даже «Умный понарошку» тебе не подходит, это уже называется «Горе от ума»!

Тут он обратился к Ван Гундао:

– Куда девалась Ли Сюэлянь?

– Не знаю, – всплеснул руками Ван Гундао.

Но, предвидя новую вспышку гнева у Чжэн Чжуна, он поспешил добавить:

– Судя по всему, снова направилась жаловаться в Пекин.

– А раз так, то почему ты еще здесь? Живо отправляйся следом и доставь ее мне!

Ван Гундао остолбенел и, заикаясь, сказал:

– Начальник Чжэн, задерживать людей – дело полицейских, к суду это отношения не имеет.

– Как это не имеет? Двадцать лет назад это дело рассматривалось у вас в суде. к тому же, разве ты ей не родственник?

– Да какой там родственник, седьмая вода на киселе.

– А я смотрю, ты тоже «умный понарошку». Вот что я тебе скажу: ты у меня теперь не отвертишься. Если меня в случае чего снимут с должности начальника уезда, то и ты на своем посту не устоишь!

Помолчав, он снова зыркнул на Ван Гундао:

– И даже не думай морочить мне голову. Раньше ваши сотрудники тоже ездили в Пекин на поиски Ли Сюэлянь.

Ван Гундао весь взмок от страха и поспешил согласиться:

– Начальник Чжэн, можете больше ничего не говорить, я сейчас же возьму людей и отправлюсь в Пекин.

– Вы туда не просто отправитесь, а прочешете все улицы и закоулки Пекина, чтобы найти Ли Сюэлянь!

Едва не обделавшись от страха, Ван Гундао и Цзя Цунмин вышли из кабинета начальника уезда. Выпроводив их, Чжэн Чжун взял себя в руки и решил сделать звонок мэру Ма Вэньбиню. Ма Вэньбинь в это время находился на съезде в Пекине. в прошлый раз, когда Чжэн Чжун доложил ему, что дело с Ли Сюэлянь практически улажено и она собирается замуж, мэр его похвалил. Кто же знал, что буквально через пару дней они останутся у разбитого корыта. Но теперь Чжэн Чжун боялся что-либо скрывать от мэра. в прошлый раз он уже попытался умолчать о побеге Ли Сюэлянь, и тогда Ма Вэньбинь, узнав об этом первым, позвонил ему сам. Чжэн Чжун оказался загнанным в угол, и Ма Вэньбинь тогда произнес свою заветную фразу, что все это его «несколько разочаровывает». на сей раз ситуация оказалась еще более серьезной. Ведь в прошлый раз Ли Сюэлянь убежала из дома с обычными намерениями обратиться за помощью в вышестоящую инстанцию. Теперь же все осложнилось ее ссорой с Чжао Большеголовым, который довел ее до крайней точки. к тому же несколько дней назад съезд еще не открылся, а сейчас был в самом разгаре. и если вдруг Чжэн Чжун опоздает со своим докладом, и Ма Вэньбинь узнает обо всем сам, то мэра это уже не просто «несколько», но уже «окончательно разочарует». Тогда, считай, все пропало. Причем это относилось не к Ли Сюэлянь, а к политической карьере Чжэн Чжуна. Взяв в руки телефонную трубку, Чжэн Чжун снова ужаснулся: прошло всего два дня, а за это время ситуация переворачивалась то одним боком, то другим, словно блин на сковородке. Ма Вэньбинь в любом случае не обрадуется услышать эту горячую новость. Он придет в бешенство, как и сам Чжэн Чжун, когда вызвал к себе Ван Гундао и Цзя Цунимина. Чжэн Чжун то брал трубку, то снова клал ее на место, так повторялось раза три, пока он не придумал одну уловку. Для начала он решил позвонить не Ма Вэньбиню, а начальнику секретариата, который сейчас вместе с мэром тоже находился в Пекине. Таким образом, Чжэн Чжун решил сначала прозондировать почву, чтобы потом уже выбрать верный тон с Ма Вэньбинем. Чжэн Чжун тяжело вздохнул. Раньше он ничего и никого не боялся: будучи первым заместителем начальника соседнего уезда, ему даже довелось усмирить пикетчиков, окруживших здание уездной управы. Кто бы мог подумать, что, став начальником уезда, он из-за Ли Сюэлянь станет хуже пуганой вороны? Ведь ее дело касалось обычных супружеских проблем, и у него в голове не укладывалось, с чего это вдруг все вышестоящие лица уже двадцать лет совали нос в ее личную жизнь? при этом увязали они все глубже и глубже. Ли Сюэлянь изначально была простой деревенской бабой, с чего вдруг теперь все руководство держало нос по ветру, оглядываясь на любой из ее поступков? Как они до такого докатились? Чего, в конце концов, все так боятся? Какое-то время Чжэн Чжун размышлял над этим, но вздыхай не вздыхай, а груз над ним продолжал висеть, и нужно было срочно что-то решать. Хотя сейчас он явно нарывался на неприятности, он должен был сделать этот шаг. Дозвонившись до начальника серетариата, Чжэн Чжун сообщил ему, что ситуация с Ли Сюэлянь перевернулась с ног на голову. Тот удивился:

– Она разве не собиралась выходить замуж? с чего вдруг снова решила жаловаться?

Чжэн Чжун побоялся рассказать ему про Цзя Цунмина, который из-за своих шкурных интересов просто-напросто перемудрил. Если в разговоре с начальством ты отмечаешь бездарность своих подчиненных, это равносильно признанию, что сам ты тоже бездарь. Поэтому, чтобы не усугублять ситуацию, он ответил:

– Сначала они действительно хотели пожениться, но потом поссорились, и эта женщина снова сбежала.

Такой ответ перекладывал всю ответственность на Чжао Большеголового и Ли Сюэлянь.

– Вы тут проявили какую-то пассивность.

– Может быть и так, но это их личные дела, которые мы не в силах контролировать.

– Я имею в виду другое. Вчера вечером мэр Ма ужинал с губернатором, и когда тот за столом поинтересовался нашей Сяо Байцай, Ма Вэньбинь успел поведать ему веселую историю о грядущей свадьбе Сяо Байцай. Губернатор посмеялся от души, остальные руководители тоже. а если теперь это вдруг обратится в пшик, то как мэр Ма будет объясняться с губернатором?

Чжэн Чжуна похолодел от страха. Он понял, что все намного серьезнее, чем он представлял. Теперь обо всем знали уже на губернаторском уровне. Одно дело, чем могла аукнуться Чжэн Чжуну попытка объясниться с мэром по поводу изменчивых обстоятельств, и совсем другое – чем могла ему аукнуться попытка мэра объясниться на эту же тему с губернатором. Если бы лишь Чжэн Чжун держал ответ перед мэром, все ограничилось пресловутой фразой Ма Вэньбиня о том, что он «несколько разочарован». Но поскольку самому Ма Вэньбиню придется теперь объясняться с губернатором, то фразами типа «несколько разочарован» или «окончательно разочарован» Чжэн Чжун уже не отделается, теперь Ма Вэньбинь примет к нему самые жесткие меры. в кадровых вопросах Ма Вэньбинь всегда действовал решительно и беспристрастно. и хотя Чжэн Чжун был назначен на свой пост самим Ма Вэньбинем, времена изменились. Как говорится, один и тот же человек может спасти и провалить ситуацию. Чжэн Чжун, казалось, промок насквозь. Для начала он во всем решил повиниться начальнику секретариата:

– Это моя ошибка, это я навлек на руководство такую большую беду. Как вы думаете, что теперь делать?

Повременив, он стал жалобно умолять:

– Вы ведь тоже мой старый начальник, не бросайте меня на произвол судьбы.

Начальник секретариата был человеком добрым и решил проявить участие к Чжэн Чжуну. Задумавшись, он какое-то время молчал, после чего сказал:

– В такой ситуации нужно действовать расторопно.

– Это как, расторопно?

– Выделяй из своего уезда побольше полицейских, пусть они переодеваются в штатское, направляются в обгон Ли Сюэлянь в Пекин, а там уже потихоньку выставляют на нее свои сети вокруг Дома народных собраний.

После паузы он добавил:

– Разумеется, вокруг Дома народных собраний уже выставлено оцепление из сил пекинской полиции. а ты расставь своих людей по внешнему кольцу, чтобы при попытке Ли Сюэлянь проникнуть в Дом народных собраний мы ее схватили раньше, чем это сделает пекинская полиция. Тогда, если даже Ли Сюэлянь выкинет что-нибудь за пределами Дома народных собраний, это будет уже не так страшно.

Чуть помолчав, он подытожил:

– Итак, нужно выставить охрану вокруг Дома народных собраний.

Такой совет дал Чжэн Чжуну хоть какую-то надежду. Понимая, насколько мудро мыслил начальник секретариата, Чжэн Чжун радостно затараторил:

– Я хочу от имени миллиона с лишним жителей нашего уезда поблагодарить вас за проявленное милосердие.

Немного погодя, он добавил:

– Немедленно приступаю к действиям.

После очередной паузы, он снова продолжил:

– Осмелюсь вас еще кое о чем попросить. Можно пока не говорить об этом мэру? Мы приложим все силы, чтобы самим уладить эту проблему. Ведь вы знаете нрав мэра Ма.

Сказав так, он тут же поспешил добавить:

– Разумеется, я понимаю, какой груз ответственности ложится на ваши плечи.

– Я сделаю все, что от меня зависит. Но главная работа за вами, вы должны создать непреодолимую преграду.

– Об этом не беспокойтесь. Наши многочисленные промахи не позволят нам сделать еще одну ошибку. Мы создадим такую преграду, через которую ни одна мошка не пролетит.

После разговора с начальником секретариата Чжэн Чжун тотчас вызвал к себе начальника уездного отдела общественной безопасности и приказал ему немедленно отрядить в Пекин несколько десятков полицейских. Им надлежало переодеться в штатское и рассредоточиться вокруг Дома народных собраний так, чтобы создать дополнительную сеть перед патрульным кольцом пекинской охраны и первыми поймать Ли Сюэлянь.

– Именно вы в прошлый раз допустили побег Ли Сюэлянь, теперь у нас осталась последняя возможность. Если еще раз произойдет хоть какой-то сбой, я не то что тебя уволю, я тебя лично заставлю ловить Ли Сюэлянь!

Из-за прошлого побега, который Ли Сюэлянь совершила прямо из рук полицейских, начальник уездного отдела общественной безопасности теперь, как говорится, и куста боялся. Когда до него дошли слухи, что Ли Сюэлянь собралась замуж и все ее жалобы остались в прошлом, он хоть как-то расслабился. Но теперь, узнав, что Ли Сюэлянь сбежала повторно, он снова напрягся. за ее второй побег полиция не отвечала, но всё уже настолько перепуталось, что сам он не понимал, откуда взялся второй побег, если вроде как не было первого? и сейчас, глядя на неумолимое выражение лица Чжэн Чжуна, он поспешил его заверить:

– Начальник Чжэн, не беспокойтесь, я сейчас же отряжу своих людей и на поезде отправлю в Пекин.

Чжэн Чжун вспыхнул:

– Нам тут вот-вот зад поджарят, а он мне про поезд. Самолетом переправить нельзя? у нас сейчас каждая минута решающая.

– Хорошо, хорошо. Сейчас же отправим самолетом.

Сделав паузу, он попытался объяснить:

– У нас просто туго с финансированием, раньше мы так никогда не делали.

В этот раз Чжэн Чжун явно перестраховывался. о своем намерении послать в Пекин полицейских он не собирался рассказывать председателю суда Ван Гундао. Тот также должен был взять себе помощников из суда и отправиться прочесывать пекинские улицы и переулки в поисках Ли Сюэлянь. Стрелять в одну цель сразу двумя стрелами в данном случае он посчитал методом хоть и топорным, но оправданным.

– Все это следует держать в тайне, никому об этом не распространяться, даже судебным работникам.

– Я не то что судебным работникам, даже родственникам ничего не скажу, – заверил начальник общественной безопасности и, чуть не обделавшись, вышел из кабинета.

11

Прошло уже три дня с тех пор как Ван Гундао, взяв с собой четырнадцать помощников, приехал в Пекин, но Ли Сюэлянь они пока что не нашли. Ван Гундао не знал, что из уезда отрядили несколько десятков полицейских для создания дополнительного оцепления вокруг Дома народных собраний, поэтому считал, что задача найти Ли Сюэлянь легла исключительно на их плечи. Ван Гундао сопровождали еще четырнадцать человек. Они разделились на пять групп по три человека и отправились прочесывать город. Среди них были двое сотрудников раньше тоже приезжали в Пекин за Ли Сюэлянь. Поэтому, возглавив две группы, они отправились проверять гостиницы, в которых Ли Сюэлянь останавливалась в прежние годы. Эти гостиницы, как правило, прятались в самой глубине каких-нибудь невзрачных переулков или в грязных и вонючих подвальных помещениях многоэтажек. Кроме этого, в Пекине находилось несколько земляков Ли Сюэлянь, поэтому каждому из них, от хозяев харчевен до сезонных рабочих на стройках, уличных торгашей и мусорщиков, они также нанесли визиты. Они прочесали все известные им места, навестили всех знакомых Ли Сюэлянь, однако так и не нашли не единой зацепки. Три оставшиеся группы бросили все силы на обыск всех железнодорожных и автовокзалов. Во-первых, они надеялись, что Ли Сюэлянь приедет в Пекин позже их, поэтому они, что называется, сторожили пень в ожидании зайца. Во-вторых, они предполагали, что Ли Сюэлянь не потянет проживание в пекинских гостиницах и ночевать будет на вокзалах. Однако прошло уже три дня, за это время через вокзалы прошли миллионы людей, а Ли Сюэлянь среди них не было. Ежедневные поиски ни к чему не приводили, и Ван Гундао весь свой гнев обратил на Цзя Цунмина. Сначала Цзя Цунмин не хотел ехать в Пекин искать Ли Сюэлянь, но Ван Гундао стал его поучать, точно так же, как в свое время его самого поучал начальник уезда Чжэн Чжун:

– Как это ты не хочешь ехать в Пекин? Эту кашу ты заварил. Если бы не ты, в этом году все наше судебное управление осталось бы в стороне от этих поисков. Из-за своих личных интересов ты подставил не только себя, но и всех нас, а теперь еще прятаться собираешься?

Сделав передышку, он продолжил его распекать:

– Тут уже вопрос не в том, ехать тебе или не ехать, а в том, найдешь ты человека или нет. и если ты не найдешь Ли Сюэлянь, то прежде, чем начальник уезда снимет с должности меня, я не просто уволю тебя с должности члена судебной коллегии, а обращусь с запросом в Центральный суд, чтобы тебя вообще уволили с госслужбы.

Цзя Цунмин понимал, что виноват, поэтому ему ничего не оставалось, как с кислой миной на лице присоединиться к поискам. Он решил смыть свою вину успехами и взялся за поиски с особым рвением. Но ведь они даже не знали, в Пекине Ли Сюэлянь или нет, а если в Пекине, то как узнать, где она остановилась? с таким же успехом можно искать ее по всему миру. Тому, кто не искал человека, не понять, насколько огромен Пекин и насколько много в нем людей. Найти кого-то в этом безбрежном людском море – скорее случайность, а вот не найти – неизбежность. Но как бы то ни было, поиски следует продолжать, хотя нет ни малейшей гарантии, что человек все-таки найдется. Они уже вышли на пекинских полицейских и благодаря уличным отделениям полиции находили конкретную гостиницу, стройплощадку, рынок или место проживания мусорщиков. Во всех привокзальных отделениях полиции они тоже побывали. и даже фотографию Ли Сюэлянь показывали. Но, во-первых, из-за проходившего в Пекине съезда все полицейские были сейчас загружены, а во-вторых, таких как они, которые искали пропавшего человека, было много. Да и подобные разбирательства исключением не являлись, так что пекинская полиция не могла уделить внимание всем и каждому. Из-за своей занятости местные полицейские игнорировали тех, кто просил о помощи. Ты совал им рекомендательное письмо из уездного отделения суда, другие – из городской управы или из администрации провинции. Ван Гундао вместе со своими подчиненными даже отчаялся. Те немногие полицейские, которые все-таки соглашались взглянуть на их рекомендательное письмо, искренне удивлялись:

– Поиском людей должны заниматься органы общественной безопасности, при чем здесь сотрудники суда?

В такие моменты Ван Гундао злился и указывал на Цзя Цунмина:

– А это уже к нему вопрос!

Пекинские полицейские удивлялись еще больше, а Цзя Цунмин, словно преступник, готов был от стыда провалиться сквозь землю. на Цзя Цунмина сердился не только Ван Гундао. Остальные тринадцать сослуживцев, приехавшие в Пекин, тоже ругали его за созданную им проблему на пустом месте, теперь из-за его желания стать заместителем председателя суда они попали в этот адский огонь. Поехать в Пекин по спецзаданию – это не то, что поехать туда путешествовать. Когда душа свободна, всё в радость, а когда ищешь человека, в голове сплошные заботы. Как турист ты можешь пораньше вернуться и отдохнуть, а так они, не покладая рук, искали Ли Сюэлянь до двух часов ночи. Ведь именно в это время гостиницы и вокзалы забивались до отказа. От усталости у всех двоилось в глазах. Вот и сегодня их поиски продолжались до двух ночи. Уставшие и голодные, они вернулись в свою гостиницу. Слово за слово, снова напустились на Цзя Цунмина. Тот, чтобы хоть как-то искупить свою вину, предложил сходить куда-нибудь и перекусить за его счет. Народ стал спрашивать, чем он собирался угощать: если простыми пельменями, то оно того не стоит, лучше уж пораньше лечь и выспаться. Тогда Цзя Цунмин предложил заказать любые мясные и рыбные блюда, добавив несколько бутылок водки. Кое-как собрав всех сослуживцев, Цзя Цунмин отправился звать Ван Гундао. Тот встретил его с каменным лицом:

– Мы так никого и не нашли, а тебя жрать потянуло?

Здесь сразу было ясно, что Ван Гундао отказывается присоединиться не столько из-за проблем с поиском Ли Сюэлянь, сколько не желая уважить Цзя Цунмина. Если председатель суда его проигнорирует, то, считай, все застолье пройдет зря.

Цзя Цунмин, отбросив всякую гордость, стал умолять Ван Гундао:

– Председатель Ван, я понимаю, что вы очень сердитесь, но может быть, вы проявите великодушие?

Сделав паузу, он дал себе пощечину, после чего продолжил:

– Что тут говорить, меня отец подвел. Это ведь изначально была его идея, чтобы я помог руководству решить сложное и срочное дело.

В итоге Ван Гундао, еще немного поломавшись, присоединился к их компании. Единственное, что пока успокаивало, это то, что за три прошедших дня Ли Сюэлянь так и не объявилась в Пекине. Ван Гундао мечтал лишь об одном: пусть бы они еще десять дней совершенно впустую искали ее, лишь бы только она нигде ничего не натворила. а к тому времени уже и съезд закроется, так что можно будет возвратиться из этой командировки. Раз в день они общались по телефону с начальником уезда Чжэн Чжуном и тот каждый раз спрашивал, нашли они Ли Сюэлянь или нет. Когда через три дня неудачных поисков Ван Гундао озвучил Чжэн Чжуну свою мысль о том, что главное без всяких сюрпризов пройти этот сложный рубеж в десять дней до закрытия съезда, тот, к его удивлению, просто взорвался:

– Что за вздор! с такими мыслями точно не миновать беды. Ли Сюэлянь ног никто не лишал, где гарантия, что за десять дней она ничего не натворит?

После короткой паузы он добавил:

– Съезд, считай, только начался, и вероятность того, что она все-таки что-нибудь выкинет, с каждым днем увеличивается. Да как можно ротозейничать в такой ситуации! и вообще, если ее не найдешь, то без прошения об отставке даже не появляйся!

Ван Гундао, поддакивая, со всем согласился. Но легкое ли это дело, найти человека? Понятное дело, Ли Сюэлянь нужно найти, но все-таки, считал Ван Гундао, не менее важно, чтобы она ничего не натворила.

Каждый день их поиски продолжались до двух ночи, они терпели холод и ветер, в результате на четвертый день двое сотрудников заболели. Еще днем они просто кашляли, а к ночи у них поднялась температура до тридцати девяти с половиной градусов. Ван Гундао срочно определил их в клинику на капельницу. Но к утру больным легче не стало, их так же мучил жар, они продолжали сильно кашлять, а один даже начал харкать кровью. в итоге не только этих двоих пришлось освободить от поисков Ли Сюэлянь, но также пришлось выделить человека, который бы ухаживал за товарищами в больнице. Поскольку из пяти групп выбыло три человека, Ван Гун из оставшихся людей временно сформировал четыре группы. Еще один сотрудник, Лао Хоу, стал вдруг проситься домой, поскольку через неделю у него намечалась трехлетняя годовщина со смерти матушки. Отец его умер рано, поэтому растила его овдовевшая мать, и теперь он просто обязан был позаботиться о подготовке к этой дате. Он бухтел, что рассчитывал пробыть в Пекине три-пять дней, и эти затяжные поиски стали для него сюрпризом. Настойчивые просьбы Лао Хоу вернуться домой вызвали брожение среди остальных членов поисковой группы. Ван Гундао стал укорять Лао Хоу, стараясь расставить приоритеты между его личными интересами и работой. Будь то в обычное время, Ван Гундао не только отпустил бы Лао Хоу в отпуск для организации трехлетней годовщины со дня смерти матушки, но еще бы и лично явился к нему с визитом. Но тут вся проблема состояла в том, что в Пекин со своей жалобой в самый разгар съезда должна была приехать Ли Сюэлянь. Что тут имело большее значение: Всекитайский съезд или трехлетняя годовщина со дня смерти матушки? Да неужели он, Лао Хоу, находясь на государственной службе, не знает, что важнее? Неужели он уподобился уличному цирюльнику с коромыслом, у которого одно ведро всегда перетягивает другое, у которого в одном ведре – тяжелая горячая жаровня, а в другом – легонький столик с инструментами? Ведь из-за чего съезд и поминки по его матушке наслоились друг на друга? Все из-за жалобы Ли Сюэлянь. Так что именно на нее и следует злиться. Ван Гундао даже пообещал, что если Лао Хоу пожертвует личными интересами и вместо возвращения домой останется в Пекине, то в случае поимки Ли Сюэлянь кандидатура Лао Хоу будет представлена в партийную ячейку на повышение от помощника судьи до судьи. Только путем долгих уговоров, угроз и обещаний Ван Гундао наконец удалось оставить Лао Хоу, поэтому остальные члены поисковой группы тоже успокоились, и боевой дух в их рядах стабилизировался.

Пролетело еще три дня, а Ли Сюэлянь они по-прежнему не нашли, и та за это время еще ничего не успела натворить. с одной стороны, Ван Гундао очень нервничал, но, с другой, последнее обстоятельство не могло его не успокаивать. Он лишь надеялся, что без сюрпризов минует еще одна неделя, съезд завершится, и все они, большие и маленькие чиновники, смогут, наконец, выпрыгнуть из этого адского огня. у Ван Гундао имелись подозрения, что, играя с ними в кошки-мышки, Ли Сюэлянь решила вместо Пекина уехать в другое место, в очередной раз передумав жаловаться. в то же время, размышлял Ван Гундао, Ли Сюэлянь мыкалась со своею жалобой уже двадцать лет, и это уже вошло у нее в стойкую привычку, к тому же ссора с Чжао Большеголовым окончательно переполнила ее чашу терпения. а может быть, она сейчас просто затаилась в ожидании ключевого момента? Может, она уже в Пекине, но пока где-то скрывается, планируя ворваться в Дом народных собраний аккурат в день перевыборов. Все эти мысли снова бросали Ван Гундао в холодный пот, в такие моменты он отчетливо проникался опасениями начальника Чжэн Чжуна.

Рано утром, когда они уже собирались выходить из гостиницы, к Ван Гундао пришел его земляк Лао Бай, который держал в Пекине свой ресторанчик. с собой он привел какого-то человека. Несколько дней назад Ван Гундао вместе с другими членами поисковой группы приходил к Лао Баю в надежде найти там хоть какую-то зацепку, связанную с Ли Сюэлянь. Скорее то был даже не ресторанчик, а маленькая забегаловка на три-пять столиков, в которой готовили пельмени, суп из потрохов да нехитрые закуски. Увидев Лао Бая, Ван Гундао решил, что тот напал на след Ли Сюэлянь и уже хотел было обрадоваться. Между тем Лао Бай, указывая на своего спутника, доложил:

– Начальник Ван, это директор Мао, он тоже наш земляк, вечером хочет пригласить вас на ужин.

Хорошее настроение Ван Гундао вмиг улетучилось:

– Никак не могу, я при исполнении.

Лао Бай знал, что они ищут Ли Сюэлянь и переживают, что та может проникнуть в Дом народных собраний.

– Речь ведь идет про ужин, вечером все равно никто не заседает, так что Ли Сюэлянь там делать нечего, к чему беспокоиться?

Помолчав, он добавил:

– Вы за неделю уже с ног валитесь. Нужно хоть как-то расслабиться.

Чуть притянув его в сторонку, он кивнул на сопровождающих Ван Гундао сотрудников и тихонько сказал:

– Пусть на ночной патруль они отправляются сами, вы ведь их начальник, не обязательно все делать самому.

Говорить он был явно не мастак, но мыслил, в общем-то, верно. Он насмешил Ван Гундао, который тут же решил поинтересоваться, кого он с собой привел:

– Что это за человек?

– Обманывать не стану, – также шепотом продолжил Лао Бай, – называет себя директором, своим домашним тоже объявил, что занимается коммерцией, а на самом деле продает в Пекине свиные потроха.

Ван Гундао даже осекся, ведь если он составит за ужином компанию продавцу свиных потрохов, то его репутация как председателя суда пострадает. Заметив его замешательство, Лао Бай бросился объяснять:

– Но он не такой, как все, у него все пекинские оптовики закупаются, так что, понятное дело, он человек небедный.

Ван Гундао кивнул. Было бы неправильно судить о человеке по роду деятельности, как говорится, судят по одежке, а провожают по уму. Но Ван Гундао все-таки еще сомневался:

– А что этому продавцу потрохов от меня нужно?

– Ничего не нужно. Просто, как земляки, мы хотим, пользуясь этой встречей в Пекине, познакомиться с вами поближе.

– Вы мне голову не морочьте. Когда говорят, что ничего не нужно, то потом все оказывается с точностью до наоборот.

Лао Баю пришлось признаться:

– Этот товарищ хотел, чтобы вы как председатель суда помогли ему с одним делом.

Ван Гундао, который уже однажды обжегся, спросил:

– По поводу развода?

Лао Бай знал, что из-за Ли Сюэлянь Ван Гундао опасался подобных дел, поэтому тут же замахал руками:

– Нет-нет-нет, у него какой-то финансовый спор.

Финансовые споры Ван Гундао нисколечко не смущали, однако сразу он соглашаться не стал, лишь сказал:

– Потом поговорим.

После этого он вместе с остальными отправился на поиски Ли Сюэлянь. День подходил к концу, и Ван Гундао совсем позабыл про утренний разговор, когда вдруг в пять часов вечера ему позвонил Лао Бай и, напомнив про приглашение Лао Мао, поинтересовался, где он сейчас находится. Только тогда Ван Гундао вспомнил об этих товарищах, но в ответ попытался отделаться ни к чему не обязывающей фразой:

– Мы на вокзале Юндинмэнь, так что с ужином не получится.

Он никак не ожидал, что буквально через полчаса за ним прямо к вокзалу на шикарном «мерседесе» подкатит этот самый продавец свиных потрохов Лао Мао. Вместе с ним приехал и Лао Бай. Взглянув на блестящий «Мерседес-бенц», Ван Гундао понял, что бизнесмен Лао Мао – птица высокого полета. с одной стороны, Ван Гундао действительно думал заниматься поиском Ли Сюэлянь, а с другой, эта ужасная неделя его окончательно доконала: он ни разу как следует не поел и сейчас был не прочь пропустить стаканчик в каком-нибудь приятном месте. Для приличия он немного поломался, а потом, приказав своим подчиненным продолжать поиски, все-таки сел в «мерседес» Лао Мао.

Лао Мао оказался толковым и вместо того, чтобы повезти Ван Гундао в забегаловку Лао Бая, прямиком отправился в «Усадьбу 888» в западной части четвертого кольца. Едва переступив порог этого заведения, они попали в сияющий холл, где, выстроившись в живой коридор, их приветствовали неземные красавицы. Ван Гундао с приятным облегчением вздохнул, почувствовав себя в своей тарелке. Сначала их провели в сауну, там они помылись, попарились, после чего, словно заново родившиеся, перешли в отдельный кабинет на ужин. Этот кабинет по площади занимал больше ста квадратных метров. в центре просторного светлого зала вздымался небольшой мостик, под которым с приятным журчанием плескалась вода. а вдоль этого мостика размещались всевозможные угощения, сплошь деликатесы: акульи плавники, ласточкины гнезда, огромные моллюски-гуидаки, приготовленные на пару трепанги… у себя в уезде, в ресторане «Рай на краю земли», Ван Гундао постоянно посещал банкеты такого уровня. и пусть их уезд находился далеко от моря, недостатка в морских деликатесах со всего мира там не было. и сейчас в Пекине, после недели тяжких испытаний, не имея возможности нормально поесть, Ван Гундао весьма проникся к этому банкету. Вместе с тем, оценивая убранство этой райской обители, Ван Гундао не мог не заметить разницу. Набор деликатесов был одним и тем же, но вот убранство ресторана отличалось, да и люди были не те. Это же относилось и к самому Ван Гундао, у себя в уезде и здесь, в Пекине, он вел себя поразному. Как говорится, менялся сообразно обстоятельствам. После седьмого или восьмого тоста Ван Гундао несколько захмелел. Впрочем, не захмелей он по-настоящему, он бы таковым притворился: за семь с лишним лет в должности председателя суда у него накопился опыт по этой части. Чем более богатый стол накрывается, тем крупнее просьба и тем больше вероятность получить несварение от обжорства. в этом смысле слово «опьянел» – настоящий спасательный круг от всех бед. Поэтому, когда после десятого тоста Лао Бай дал знак Лао Мао, что пора поговорить о делах, Ван Гундао это просек, но сделал вид, что ничего не заметил. Между тем Лао Мао стал рассказывать про своего старшего двоюродного брата, который, пока он в Пекине продавал свиные потроха, заключил сделку с уездным бюро внешней торговли на продажу свиной щетины. Сначала у брата все шло хорошо, но в прошлом году между ними произошел конфликт, в результате с тех пор он так и не получил денег от бюро внешней торговли. Мирные переговоры ни к чему не привели, поэтому братья, не мешкая, решили обратиться в суд к Ван Гундао.

– О какой сумме идет речь? – поинтересовался Ван Гундао.

– О двадцати миллионах.

Ван Гундао удивился. Он никак не мог подумать, что продажа щетины может оказаться столь прибыльным бизнесом. Ну а поскольку в это дело были вовлечены такие серьезные деньги, тяжба обещала быть сложной. Поэтому, притворившись еще более захмелевшим, Ван Гундао заплетающимся языком, промямлил:

– Я сейчас несколько опьянел.

Лао Мао все понял, и тут же сказал:

– Давайте обсудим это в другой раз. Верно говорят, если выпил, забудь о делах, а если заговорил о делах, забудь про водку.

Ван Гундао оценил человеческие качества Лао Мао. Но, как бы то ни было, десять с лишним рюмок водки сделали свое дело, и язык у Ван Гундао развязался, поэтому он сам стал спрашивать у Лао Мао подробности конфликта. Лао Мао послушался и приступил к подробному рассказу. Однако сознание Ван Гундао все больше затуманивалось: перед глазами все плыло, сказанное в одно ухо влетало, в другое вылетало. Тут встрял Лао Бай:

– Судья Ван, да по сравнению с Ли Сюэлянь это пустяковое дело.

Имя Ли Сюэлянь подействовало на Ван Гундао как спусковой крючок. Его мысль тут же заработала в направлении Ли Сюэлянь и его понесло, поэтому вместо проблемы Лао Мао он зациклился на тяжбе Ли Сюэлянь. в проблеме Лао Мао он так и не разобрался, зато дело Ли Сюэлянь он знал как свои пять пальцев. Ведь именно он рассматривал ее дело двадцать лет назад. и последующие двадцать лет он на своей шкуре испытал все связанные с ним трудности, испробовал все горести. и ни конца ни края этому не предвиделось. Ван Гундао все говорил и говорил, пока вдруг не расплакался. Стукнув кулаком по столу, он выкрикнул:

– Ли Сюэлянь, сволочь, всю жизнь мне испортила!

Лао Бай и Лао Мао растерянно переглянулись, не зная, как его успокоить. Ван Гундао, который еле ворочал языком, хотел было еще что-то сказать, но вдруг сбился, повалился на стол и отключился. Пришлось Лао Баю и Лао Мао волоком тащить его из ресторана в машину, а потом – В гостиницу.

Очнувшись поутру, Ван Гундао не помнил ни слова из разговора с Лао Баем и Лао Мао во время вчерашнего ужина. и хотя он уже протрезвел, голова его готова была расколоться. Пили они «Маотай», который, видимо, оказался ненастоящим. Держась за голову, Ван Гундао снова пожалел о том, что согласился на вчерашний банкет. Ради жратвы он не побрезговал принять приглашение от продавца свиных потрохов. Но самое неприятное, он не помнил, что именно он наболтал во хмелю. Но, терзайся он или нет, все это уже осталось в прошлом, а сегодняшние дела не ждали, ему следовало возвращаться к поискам Ли Сюэлянь. Превозмогая головную боль, Ван Гундао вместе с остальными вышел из гостиницы. Все утро он еле держался на ногах, не в силах побороть последствия банкета. в полдень Ван Гундао вместе со своей группой из троих человек зашел пообедать в небольшую харчевню. Пока двое его напарников за обе щеки уплетали лапшу, Ван Гундао пил водичку. Его мутило уже от одного вида лапши и маринованных яиц. и тут у него зазвонил телефон. Он взял его и посмотрел на дисплей – это был Лао Хоу. Ван Гундао решил, что тот снова собирается отпрашиваться на поминки своей матушки, поэтому без всякого приветствия рявкнул:

– Мы разве не обсудили твои дела?

Каково же было его удивление, когда в ответ он услышал:

– Председатель Ван, я обнаружил Ли Сюэлянь.

Весь хмель в секунду покинул разом вспотевшего Ван Гундао. в голове его прояснилось, сменив тон, он быстро спросил:

– Ты где?

– У станции метро Сунцзячжуан.

– А чего ждешь? Хватай ее скорее!

– Я один, а здесь полно народу. Если она начнет брыкаться, я, боюсь, с ней не справлюсь.

– А где остальные? – спросил Ван Гундао, имея в виду еще двух напарников Лао Хоу.

– Они на обеде. а меня малость прослабило, поэтому я выбежал поискать туалет и тут вдруг наткнулся на нее.

Ван Гундао, который дорожил каждой минутой, прервал его и быстро приказал:

– Смотри не вспугни, глаз с нее не своди и не дай убежать, срочно вызываю к тебе подкрепление.

Головную боль у Ван Гундао как рукой сняло. Дав знак напарникам заканчивать с обедом и идти за ним, он параллельно связался по телефону еще с двумя поисковыми группами, приказав им поймать машину и в срочном порядке мчаться к станции метро Сунцзячжуан. Отдав распоряжения, Ван Гундао вместе со своими людьми тоже сел в такси. Буквально через полчаса они уже были на месте. к этому моменту туда же подоспела еще одна группа. Двое товарищей из поискового отряда Лао Хоу тоже были здесь. Но когда Ван Гундао подбежал к Лао Хоу, тот поставил его перед фактом, что Ли Сюэлянь исчезла.

– Я разве не приказал глаз с нее не спускать? – взорвался Ван Гундао.

Лао Хоу, показывая на снующий туда-сюда поток пассажиров, попытался оправдаться:

– Легко сказать. Как ее уследить в такой толпе? Я не успел глазом моргнуть, как она исчезла.

Ван Гундао некогда было с ним ругаться, он распорядился:

– Немедленно разделиться. Перерыть все внутри и снаружи и, если найдете, привести ко мне.

Все ринулись выполнять приказ. в этот момент подтянулась четвертая поисковая группа, которая тут же присоединилась к остальным. на эти поиски у них ушла вся вторая половина дня, двенадцать человек семь-восемь раз вдоль и поперек прочесали станцию Сунцзячжуан, однако ни внутри, ни снаружи следов Ли Сюэлянь так и не нашли. Метро – это место, которое отличается постоянным пассажиропотоком, вполне возможно, что Ли Сюэлянь уже давным-давно уехала. Поэтому все снова разделились на группы и рассредоточились по поездам, решив продолжить поиски на других станциях. Но в пекинской подземке очень много веток: первая, вторая, пятая, восьмая, десятая, тринадцатая, плюс пересадочная ветка, которая расходится еще на восемь направлений, ветка, ведущая в пригород Пекина, Ичжуан… в общей сложности – десять с лишним веток. а что до станций, так их вообще двести с лишним. Как тут кого-то найти? Вся проблема была в том, что проверка конкретного маршрута или станции ничего не гарантировала. Поезда сновали туда-сюда, и Ли Сюэлянь могла с таким же успехом сесть в уже проверенный поезд или появиться на уже проверенной станции и поехать куда-нибудь еще. Тем не менее они обыскали все поезда и станции, которые только могли. Они трудились без перерыва с обеда до двенадцати ночи и даже отказали себе в ужине, но на след Ли Сюэлянь так и не напали. к часу ночи движение поездов на всех линиях метрополитена прекратилось, все станции закрылись, и их четыре поисковые группы снова собрались вместе у входа на станцию метро Сунцзячжуан. Они бы так не беспокоились, если бы до того не обнаружили Ли Сюэлянь. Теперь же, упустив ее, они не знали, что именно она может выкинуть, какой скандал раздуть. Они так надеялись, что без всяких инцидентов пройдет еще несколько дней, и они наконец-то дождутся закрытия съезда. Кто же думал, что Ли Сюэлянь все-таки возьмет и появится в Пекине! а если она здесь, того и гляди что-нибудь да произойдет, вопрос только, когда: завтра или послезавтра. Все это время Ван Гундао пребывал в таком напряжении, что до крови искусал себе губы. Но, не обращая на это никакого внимания, он продолжал распекать Лао Хоу:

– Ну почему ты сразу к ней не ринулся? Такой боров и побоялся не справиться женщиной.

Тот, не желая признавать вину, пытался оправдаться:

– Ведь приказ был – не высовываться, чтобы не спугнуть. к тому же я без полицейской формы: напади я на нее, она бы заорала, и меня бы избили, приняв за хулигана.

Остальные напарники, слушая его, смеялись. Лишь Ван Гундао оставался серьезным:

– А ты точно разглядел, что это была именно Ли Сюэлянь?

Тут Лао Хоу несколько смутился:

– Я видел лишь спину, она не поворачивалась, так что лица я не разглядел.

– С чего же ты решил, что это Ли Сюэлянь?

Лао Хоу совсем растерялся:

– Да вроде похожа.

Кто-то упрекнул его:

– Как так можно, мы из-за тебя полдня пробе́гали, даже поесть не смогли.

Ван Гундао в душе тоже сердился на Лао Хоу. с таким трудом они как будто бы напали на след Ли Сюэлянь, и теперь это ставилось под сомнение. Это подразумевало два варианта: либо то была Ли Сюэлянь, либо нет. Во втором случае произошла бы ложная тревога, а что, если нет? в этом и состояла основная угроза. Ван Гундао не мог все пустить на самотек. на следующий день он решил заново обыскать всю пекинскую подземку, поэтому три поисковые группы послал в метро, а оставшуюся – на обыск улиц и всевозможных вокзалов. Однако прошло два дня, но они так и не нашли Ли Сюэлянь. Никаких инцидентов, связанных с ее именем, тоже не произошло. Из этого Ван Гундао сделал вывод, что женщина, которую Лао Хоу пару дней назад увидел на станции метро Сунцзячжуан, была не Ли Сюэлянь. Он даже несколько успокоился. до закрытия съезда оставалось пять дней. Поймают они Ли Сюэлянь или нет, думал Ван Гундао, если эти пять дней пройдут относительно спокойно, он непременно воздаст хвалу Будде.

Однако, хотя сами они сегодня так и не поймали Ли Сюэлянь, ее поймала пекинская полиция. Они же, пробегав целый день, вернулись ни с чем и улеглись спать. Только было Ван Гундао разделся, чтобы лечь в постель, как зазвонил его мобильник. Звонили из отделения пекинской полиции, которое располагалось в западной части города. Когда десять дней назад Ван Гундао только прибыл в Пекин, одна из его поисковых групп ездила в тот район на обыск подвальной гостиницы, где Ли Сюэлянь останавливалась в прошлые разы. После бесплодных поисков они зашли в местное отделение полиции и оставили там для связи свой телефон и данные по делу Ли Сюэлянь. и теперь Ван Гундао позвонил полицейский из того отделения и доложил, что сегодня вечером во время патруля около резиденции Чжуннаньхай они наткнулись на одну деревенскую женщину, которая, судя по виду, ждала момента, чтобы подать жалобу властям. Когда ее доставили в отделение полиции и начали допрашивать, она решила вообще не открывать рот, но на немую была не похожа, потому как на слух прекрасно понимала, о чем идет речь. Внешне она подходила под описания, которые десять дней назад им предоставил Ван Гундао и его напарники. Собравшись в пружину, Ван Гундао мигом подскочил на кровати:

– Сколько ей лет?

– За пятьдесят.

– Как выглядит?

– Среднего роста, с короткой стрижкой.

– Худая или полная?

– Нормальная.

Ван Гундао ударил в ладоши:

– Все сходится, мы сейчас подъедем!

Потом Ван Гундао быстро поднял своих подчиненных, все вместе они выбежали из гостиницы, поймали три машины и устремились к полицейскому участку. Наконец-то с сердца Ван Гундао упал камень. Оказывается, Ли Сюэлянь все-таки прибыла в Пекин. Ну а раз так, то как бы там она себя во время съезда не проявила, если ее уже поймали, то к руководству они приедут не с пустыми руками и будет, о чем доложить. у Ван Гундао словно гора с плеч свалилась. Остальные трое, что ехали с ним в машине, тоже пребывали в приподнятом настроении. Один из них стал нахваливать пекинскую полицию:

– А они все-таки покруче нас будут. Мы ее десять с лишним дней искали и не нашли, а эти за один вечер управились.

Другой сказал:

– Неважно, кто поймал, если в уезд привезем ее мы, то и заслуги припишут нам.

Даже настрадавшийся за эти десять с лишним дней Цзя Цунмин решил, что теперь может побалагурить с Ван Гундао:

– Дело сделано, председатель Ван, по такому случаю надо бы пир закатить.

Ван Гундао, сердце которого пело от радости, вместо того, чтобы осечь его, хлопнул себя по ляжке и согласился:

– Закатим, обязательно закатим, вот уж досталось нам за эти десять дней. Завтра пойдем есть пекинскую утку.

За разговором они не заметили, как прибыли к полицейскому участку. Выйдя из машины, они тотчас направились в дежурную комнату. Дежурный, выслушав их, вышел и через две минуты привел к ним женщину. Ван Гундао и его подчиненные остолбенели. Это была не Ли Сюэлянь. Возрастом, телосложением она напоминала Ли Сюэлянь, но лицом нет. Между тем полицейский заявил:

– Сразу видно, что не впервой приехала жаловаться, только вот все немой притворяется. Она?

Ван Гундао, который вдруг тоже онемел, стоял дурак дураком и только мотал головой.

На следующий день спозаранку они снова ринулись на поиски Ли Сюэлянь.

12

Съезд ВСНП длился уже двенадцать дней, однако Ли Сюэлянь в Пекине так и не появилась. Можно было считать, что Ван Гундао и еще десять с лишним его подчиненных все это время искали ее зря. то же самое можно было сказать и о нескольких десятках уездных полицейских, которые караулили ее вокруг Дома народных собраний, выставив свою сеть перед нарядом пекинских полицейских. Ли Сюэлянь не приехала в Пекин вовсе не потому, что снова передумала жаловаться. Ничего подобного. Можно было предположить, что по дороге к Пекину ее задержала шаньдунская или хэбэйская полиция, однако и этого не случилось. а случилось то, что на полпути она заболела. Прекрасно понимая, что полиция вокруг Пекина не дремлет, Ли Сюэлянь, чтобы выбраться из Тайаня, не стала садиться на прямой поезд Шанхай-Пекин, отбросила она и автобусные маршруты прямого назначения. Вместо этого она добиралась на местных маршрутках: от Тайаня до Чанцина, от Чанцина до Яньчэна, от Яньчэна до Юйчэна, от Юйчэна до Пинъюаня, от Пинъюаня до Дэчжоу, от Дэчжоу до Уцяо, от Уцяо до Дунгуана, от Дунгуана до Наньпи, от Наньпи до Цанчжоу, от Цанчжоу до Цинсяня, от Цинсяня до Бачжоу, от Бачжоу до Гуаня. Потом уже от Гуаня она планировала доехать до Дасина, а от Дасина – прямиком в Пекин… Благодаря этим пересадкам она могла избежать встречи с полицейскими, которые по всей длине охраняли ветку Шанхай-Пекин. за двадцать с лишним лет поездок в Пекин у нее накопился опыт, как перехитрить полицейских. Хотя подобный способ передвижения был весьма утомительным, да и в несколько раз более затратным, однако ради надежности она решила пожертвовать комфортом и деньгами. Постоянные пересадки также отнимали время, но съезд проходил в течение полумесяца, так что это проблемы не составляло. Ли Сюэлянь догадывалась, что в уезде уже знают о ее намерении поехать в Пекин, в связи с чем туда наверняка отправили своих полицейских. Каждый раз во время ежегодных вылазок в Пекин ее задерживали еще в своем уезде. а в те пять раз, когда ей все-таки удавалось добраться до Пекина, за ней из уезда посылали погоню. По своему опыту игры в прятки в Пекине она понимала, что чем раньше приедет в Пекин, тем усерднее ее будут искать и, скорее всего, найдут. Если же она задержится, то полицейские ослабят бдительность, и тогда ей будет легче пробить брешь в их обороне.

Итак, выехав из Тайаня, она провела пять дней в дороге, меняя автобусы, пока наконец не добралась до Гуаня в провинции Хэбэй. Дорога была утомительной, но зато никаких неприятностей с ней не произошло. в Гуане провинция Хэбэй уже граничила с Пекином, так что буквально через две пересадки она могла оказаться в столице. От этой мысли сердце Ли Сюэлянь переполняла радость. Прибыв в Гуань вечером, Ли Сюэлянь нашла в каком-то переулке небольшой постоялый двор и пораньше легла спать, чтобы собраться с силами перед завтрашней поездкой в Пекин. Про ночь мы говорить не будем. а вот наутро, едва Ли Сюэлянь проснулась, как ощутила тяжесть в голове и слабость во всем теле. Она пощупала рукой лоб: он пылал, словно раскаленные угли. Ли Сюэлянь, не сдержавшись, громко застонала; дорога – не место для болезней, тем более если она ехала жаловаться. Ведь при таком раскладе пострадает не только ее здоровье, но и дело. к тому же она уже добралась до самого Гуаня, Пекин, можно сказать, маячил перед глазами, да и закрытие съезда было не за горами. Ли Сюэлянь просто не могла себе позволить сделать передышку. Пересилив себя, она умылась и, покинув ночлежку, направилась из переулка в сторону улицы, после чего постепенно добралась до автовокзала. Там она купила тарелку горячей каши, надеясь, что как следует пропотеет и ей станет легче. Она и не думала, что от еды ее тут же вырвет. Так что все, что она съела, вышло обратно. Отставив тарелку, она по-прежнему была готова покинуть Гуань, поэтому потащилась покупать билет на автобус, выбрав маршрут до Дасина. в автобусе она стала размышлять, что заболела из-за тяжелой дороги, ведь, выехав из Тайаня, она десять с лишним раз меняла транспорт. Экономя на еде, она питалась исключительно лепешками да соленьями, за три дня она не покупала ничего из овощей, ни разу не поела супа. Теперь она раскаивалась. Верно говорят: в доме будь беден, а в дороге – богат. не стоило так ущемлять себя в пути. Ладно бы она только заболела, но теперь под вопросом находилась ее жалоба, а этого уже не исправить. Конечно, переутомление и еда в сухомятку сделали свое дело, но все-таки гораздо больше вреда, думала Ли Сюэлянь, ей причинил Чжао Большеголовый. Он интересовался ею в школе, потом помог, когда двадцать лет назад она впервые приехала в Пекин, да и двадцать лет спустя он не оставил своих ухаживаний. Чтобы добиться ее расположения, он даже споил охранявших ее полицейских, после чего они вместе бежали в провинцию Шаньдун. Ведь она считала, что он делал это ради женитьбы на ней, поэтому, остановившись с ним в гостинице соседнего уезда, она даже согласилась с ним переспать. Чувствуя, что им хорошо вместе, Ли Сюэлянь решила прислушаться к нему и не ехать жаловаться в Пекин. Вместо этого они вместе съездили на гору Тайшань. и каково же было ее удивление, когда она узнала, что это была ловушка. Оказывается, Чжао вступил в сговор с уездными чиновниками, поэтому она нужна была ему не только в качестве невесты. за всем этим стояла задача не пустить ее жаловаться в Пекин. Ведь в таком случае все чиновники вздохнули бы спокойно. Да и у самого Чжао Большеголового имелись свои интересы. Когда же Ли Сюэлянь стала случайной свидетельницей телефонного разговора Чжао, в мозгу ее словно разорвалась бомба. Но злилась она не только на Чжао Большеголового, который снюхался с чиновниками, но и на саму себя. Ведь ей в этом году уже стукнуло сорок девять, жаловалась она двадцать лет подряд, во время своих разъездов с чем только не сталкивалась, в каких только водоворотах ее не крутило, а тут умудрилась утонуть в луже и попасть в руки Чжао. Да ладно бы просто он ее обманул, так еще и затащил в постель. за обман можно отомстить, а вот как очиститься от позора за поруганную честь? Это посуду можно отмыть, а как отмоешь себя от такого? Как говорится, Му Гуйин в свои пятьдесят три года снова приняла командование, а она, Ли Сюэлянь, в сорок девять снова потеряла целомудрие. а ведь в списке жалоб одной из ее претензий к Цинь Юйхэ значилось, что он обозвал ее распутницей Пань Цзиньлянь. Двадцать лет она оберегала свою репутацию, а тут из-за Чжао Большеголового и в самом деле превратилась в Пань Цзиньлянь. в какой-то момент она готова была убить его. Однако это бы ее не успокоило. за убийство ей самой бы пришлось поплатиться жизнью. а это будет только на руку всем чиновникам, которые без всяких потерь выйдут сухими из воды. Поэтому до того, как расквитаться с Чжао, Ли Сюэлянь должна была подать жалобу. а разобраться с Чжао она еще успеет. Если говорить о ее жалобах, то этот год считался особенным. Впрочем, раньше у нее был подобный опыт. Вот и сейчас она собиралась жаловаться не только на Цинь Юйхэ, но и на чиновников всех рангов: на члена судебной коллегии Цзя Цунмина, с которым сговорился Чжао, на председателя суда Ван Гундао, на начальника уезда Чжэн Чжуна, на мэра города Ма Вэньбиня… Именно они сообща постепенно загнали ее в угол и вынудили на этот шаг. Из-за всех этих треволнений в дороге у нее поднялась температура. Думая поначалу, что ей просто жарко, она открыла в автобусе форточку. Хотя уже стояла весна, ветер дул холодный, поэтому ее просквозило и она, естественно, заболела. Теперь же всю дорогу от Гуаня до Дасина она просидела с плотно закрытым окном. Опираясь головой о стекло, она чувствовала, как всю ее бросает в жар. Рано утром ей казалось, что горит у нее только голова, сейчас же у нее появилось ощущение, будто всю ее кинули в огонь. Она ехала словно в дурмане. Наконец их автобус подъехал к границе Гуаня и Дасина, от которого начиналась территория Пекина. Тут Ли Сюэлянь заметила за окном четыре-пять полицейских машин, все они стояли с зажжёнными фарами, в то время как сами полицейские вышли на дорогу и, размахивая жезлами, останавливали весь транспорт, который направлялся в Пекин. Вдоль дороги выстроилась длиннющая очередь на досмотр, здесь были и большие пассажирские автобусы, и грузовики, и микроавтобусы, и просто легковушки. От испуга Ли Сюэлянь разом прошиб холодный пот. Она отказалась ехать из Тайаня на поезде Шанхай-Пекин, отбросила вариант прямого автобуса до Пекина, добиралась на перекладных, а это, как оказалось, также не избавило ее от досмотра. Похоже, все эти десять с лишним пересадок оказались совершенно напрасными. и от простуды она мучилась совершенно зря. Но то, что сейчас она пропотела, пошло ей на пользу. Очередь на досмотр растянулась на километр. Прошло больше часа, прежде чем к ним в автобус вошли двое полицейских. Они поочередно подходили к каждому из пассажиров, проверяли документы, спрашивали о цели визита, просили предъявить выданное в уездной управе сопроводительное письмо. Точно такую же проверку Ли Сюэлянь проходила на границе провинции Хэбэй с Пекином двадцать лет назад, когда впервые поехала в столицу. Поскольку она не впервой попадала в такой переплет, то особо не волновалась. Кому-то после досмотра разрешалось продолжить поездку, кого-то высаживали из автобуса. при этом последние проявляли полную покорность. Наконец дошла очередь до Ли Сюэлянь. Сначала полицейский проверил ее удостоверение личности. Ли Сюэлянь вместо своего паспорта протянула подделанный документ. Она сделала его три года назад за двести юаней в одном из переулков района Хайдянь в Пекине. По этому паспорту ее звали Чжао Сюэ, что на слух звучало как «оправданная», ведь не ради ли оправдания она мыкалась уже двадцать лет? Фальшивый паспорт был сделан настолько хорошо, что ни в прошлые разы, ни сейчас полицейские ничего не заметили. Возвращая документ, полицейский спросил:

– Зачем направляетесь в Пекин?

– На лечение.

Точно также она отвечала двадцать лет назад. Полицейский пристально посмотрел на нее:

– В какую больницу?

– В Пекинскую больницу.

Она снова повторила свой ответ двадцатилетней давности.

– Чем больны?

– А ты потрогай мой лоб.

Полицейский на секунду замешкался, а потом все-таки протянул руку и пощупал ее лоб. Хотя Ли Сюэлянь только что вспотела, голова ее по-прежнему полыхала, словно раскаленные угли. Полицейский быстро отдернул руку и продолжил допрос:

– Сопроводительное письмо из уездной управы?

– Братец, как я могу в таком состоянии что-то еще оформлять?

– Тогда покиньте автобус.

– У меня предобморочное состояние, если я умру, ты отвечать будешь?

Полицейский вышел из терпения:

– При чем здесь я? Если вы больны, то сначала должны обратиться в свою клинику, а уж потом, после окончания съезда, можно и в Пекин ехать.

Точно так же ей ответил полицейский двадцать лет назад.

Ли Сюэлянь беспомощно уткнулась головой в стекло.

– У меня воспаление легких, я могу задохнуться. а здесь вокруг никаких больниц, никуда я не пойду.

Тогда полицейский стал вытаскивать ее насильно:

– Нечего мне тут голову морочить. Нет сопроводительных документов – покиньте автобус.

Между ними началась потасовка, и тут со своего места поднялся сидящий рядом с Ли Сюэлянь старичок. Он был одет в старый мундир, ни дать ни взять какой-то начальник. Обращаясь к полицейскому, он спросил:

– Тебе требуется доказательство, неужели весь ее больной вид как доказательство тебя не устраивает? Она всю дорогу сидела рядом со мной, что раскаленная печка. а если бы на ее месте была твоя сестра, тебе бы тоже было все равно?

Такое заступничество весьма растрогало Ли Сюэлянь, она так долго не испытывала никакого участия, что теперь эти слова постороннего человека вызвали в ней целую волну душевных переживаний. Вспомнив, чего она натерпелась за неделю в дороге, вспомнив все свои обиды за двадцать лет, она невольно разрыдалась в голос. Полицейский растерялся и, всплеснув руками, стал оправдываться:

– Это ведь не я придумал не пускать ее в Пекин. в столице сейчас проходит съезд ВСНП.

– И что с того? – отозвался старичок. – Неужели из-за этого наш народ не может поехать в Пекин на лечение? Она ведь народ?

Пока Ли Сюэлянь плакала, пассажиры начинали все больше сердиться на полицейского. Один за другим они повставали со своих мест и тоже начали распекать стража порядка.

– Вот ведь какой гад.

– Неужели в нем нет ничего человеческого?

А один бритоголовый парень даже выкрикнул:

– Если не отпустите ее, мы подожжем автобус!

Полицейский, растерявшись перед разгневанной толпой, затараторил:

– Неужели ты думаешь, что мне приятно это делать? Это указание сверху.

С этими словами он вышел.

После этого их автобус продолжил свой путь в Дасин. Ли Сюэлянь поблагодарила сидящего рядом старичка, всех пассажиров и больше уже не плакала. Она и без того еле держалась из-за слабости, а выплакавшись, совсем обессилела. Пока она не плакала, весь жар был в ней, а теперь ее вдруг охватил озноб. От холода у нее стучали зубы, и все тело трясло крупной дрожью. Но чтобы добраться до Пекина, Ли Сюэлянь крепилась изо всех сил и молчала. Через какое-то время температура у нее снова пошла вверх, но на этот раз жар был сухой. После таких резких перепадов Ли Сюэлянь вдруг потеряла сознание и свалилась на своего соседа.

Перепуганный старичок тут же крикнул водителю остановить автобус. Водитель подошел к Ли Сюэлянь. Увидав, что она не приходит в сознание и вспомнив, что полицейскому она говорила о своей проблеме с дыханием, он впал в панику. Но переживал он не за Ли Сюэлянь, а за то, что она задохнется и умрет прямо в его автобусе, и тогда его впутают во всю эту историю. Из ступора его вывел крик старичка:

– Ты о чем задумался? Вези ее скорее в больницу.

Водитель пришел в себя, быстро сел за руль, свернул с главной дороги на проселочную и, поддав газу, ринулся вперед. в пятнадцати километрах отсюда находился поселок Нютоучжэнь, который стоял как раз на границе провинции Хэбэй с Пекином, но при этом относился к провинции Хэбэй. Таким образом, выходило, что они спустя полдня снова возвращались в провинцию Хэбэй. в западной части поселка Нютоучжэнь располагалась местная больница. Проехав центральный рынок, автобус рванул в направлении больницы.

Четыре дня Ли Сюэлянь провела в бреду, после чего к ней вернулось сознание. Придя в себя, она поняла, что находится на больничной койке, в незнакомой ей больнице, под капельницей. за двадцать лет ежегодных поездок с жалобами Ли Сюэлянь чего только не пережила, но здоровье ее никогда не подводило, разве что по мелочам, и то редко. Однако передряги в дороге ее и подкосили. Поэтому сейчас копившиеся годами болячки разом обострились. Врач сообщил, что к обычной простуде у нее присоединилась малярия, а это в свою очередь дало осложнения на органы пищеварения. Возможно, она съела что-то грязное. Оказывается, все четыре дня, пока она лежала без сознания, ее мучила диарея. Кроме того, у нее действительно была проблема с легкими, о чем она говорила в автобусе четыре дня назад. Все эти болезни наслоились друг на друга, дав высокую температуру. Показатели лейкоцитов у нее были настолько устрашающими, что в течение четырех дней ей постоянно ставили капельницу. Понимая, как снабжаются поселковые больницы, Ли Сюэлянь догадывалась, что на нее истратили весь запас антибиотиков. Поблагодарив врача, Ли Сюэлянь вдруг заволновалась. Но причиной ее волнения было не тяжелое состояние, а то, что, судя по календарю, висевшему у кровати, она провалялась в больнице целых четыре дня. Значит ровно столько же все это время шел съезд ВСНП в Пекине. По датам выходило, что еще через четыре дня будет закрытие съезда. Если до этого она не успеет приехать в Пекин, то свою жалобу она уже подать не успеет. а если она упустит этот случай, то потом ее жалоба потеряет всякую силу. Вне стен ВСНП любая жалоба из тигра превращается в кошку, то есть становится рядовой текучкой. и тогда ею не напугаешь никого из чиновников. Дождавшись ухода врача, Ли Сюэлянь с трудом спустилась с кровати. Пока она лежала, ее состояние казалось ей нормальным, но едва поднявшись на ноги, она поняла, что все еще слишком слаба. у нее не только кружилась голова, но и ноги не держали, она даже шага не могла ступить. а раз такое дело, как ей выбраться из больницы, как добраться до Пекина? Сидя на корточках, Ли Сюэлянь тяжело вздохнула и снова забралась на больничную койку.

Прошло еще два дня. до закрытия съезда оставалось столько же. Ли Сюэлянь просто не могла дольше оставаться в больнице. не зная прежде, что такое «объятое пламенем сердце», сейчас она вдруг ощутила весь смысл этих слов. Ее сердце сгорало не от того, что она не могла встать. Ее мучило другое: ведь если в этом году ее жалобу не рассмотрят, то есть если она не успеет подать ее куда следует, то этому несказанно обрадуются все чиновники. Тогда весь обман, который в сговоре с чиновниками устроил Чжао Большеголовый, включая их постельные дела, останется совершенно безнаказанным. Она же действительно обретет репутацию распутницы Пань Цзиньлянь. Думая об этом, Ли Сюэлянь переживала еще больше. и тогда она твердо решила, что ей нужно во чтобы то ни стало, пусть ползком, но покинуть это место и до закрытия съезда все-таки добраться до Пекина. Она попросила соседку по палате вызвать врача и передать, что она собралась выписываться. Пришел врач, щупленький мужчина средних лет с кривыми зубами. Пообщавшись с ним несколько дней, Ли Сюэлянь заключила, что человек он был неплохой. Услышав, что Ли Сюэлянь собралась на выписку, он забеспокоился больше ее самой.

– Ты что, хочешь с жизнью распрощаться? Куда в таком состоянии ты поедешь?

Ли Сюэлянь не могла рассказать ему о своем намерении подавать жалобу в Пекине. Никакой другой весомой причины для выписки у нее не имелось, поэтому она сказала:

– У меня нет денег.

Врач на какой-то момент впал в ступор, после чего развернулся и вышел из палаты. Минут через пятнадцать он пришел снова, уже с главврачом. Главврач, полная женщина средних лет с химической завивкой, обратилась к Ли Сюэлянь:

– Сколько денег у тебя при себе?

Ли Сюэлянь потянулась к изголовью кровати за сумкой, открыла замок и нащупала среди вещей кошелек. Вытащив все его содержимое, она насчитала пятьсот шестнадцать юаней и восемь мао. Главврач тут же вспыхнула:

– Куда это годится? Ты пролежала в больнице шесть дней, каждый день тебе ставили капельницу, на тебя ушли все лучшие лекарства. Твое лечение и размещение в палате составляет больше пяти тысяч.

– Тем более меня нужно выписать.

– Как тебя без оплаты выписать?

– Если меня не выписать сейчас, то денег потратится еще больше, ведь так?

Главврач понимала, что Ли Сюэлянь, в общем-то, права, поэтому сказала:

– Срочно вызывай своих родственников, пусть они все возмещают.

– Я живу за полторы тысячи километров отсюда, родственники у меня – люди бедные, если бы кто сказал им приехать за деньгами, то охотники бы нашлись. а ехать сюда, чтобы отдать свои деньги, да еще при этом потратиться на дорогу – кто же на это согласится?

– И что же нам делать?

Ли Сюэлянь подумала и сказала:

– Отсюда рукой подать до Пекина, всего каких-то сто с лишним километров. у меня есть один родственник, который на продуктовом рынке Дунгаоди торгует кунжутным маслом. Пошлите со мной кого-нибудь в Пекин за деньгами.

13

На следующий день, едва наступило утро, Ли Сюэлянь отправилась на «скорой помощи» в Пекин. Неотложка принадлежала больнице села Нютоучжэнь провинции Хэбэй. Старенькая машина, словно страдающая астмой старушка, делала рывок вперед, потом, задыхаясь, сипела на месте. Вообще-то, на «скорой» доставляют тяжелобольных, однако эта машина повезла Ли Сюэлянь в Пекин, причем не в больницу, а на продуктовый рынок Дунгаоди за деньгами. Конечно, за одними деньгами машину «скорой помощи» никто бы не отправил. Но поскольку больнице требовалось назавтра съездить за лекарствами, когда возникла потребность забрать в Пекине деньги за лечение Ли Сюэлянь, поездку назначили на день раньше, чтобы таким образом убить сразу двух зайцев. Одно дело – добираться до Пекина на автобусе, и совсем другое – на машине «скорой помощи». Проехав десять с лишним километров по проселочной дороге, они выехали на трассу, ведущую в Пекин. Там, где провинция Хэбэй граничила с округом столицы, снова стояло десять с лишим полицейских, которые досматривали транспорт, едущий в направлении Пекина. Доведись Ли Сюэлянь оказаться в автобусе, ей пришлось бы заново рисковать, а так их машину, несмотря на затрапезный вид, во-первых, пропустили на досмотр вне очереди, а во-вторых, дав отмашку, разрешили двигаться без досмотра дальше. Таким образом, благодаря машине «скорой помощи» Ли Сюэлянь беспрепятственно добралась до Пекина.

Ли Сюэлянь приехала в Пекин, чтобы подать жалобу. Но до того как отправиться в Дом народных собраний, ей предстояло съездить на продуктовый рынок Дунгаоди. в качестве сопровождающего, который должен был решить вопрос с ее долгом и доставить в больницу партию лекарств, к ней приставили парня лет тридцати. Водитель обращался к нему Аньцзин, хотя такое имя ему явно не подходило. Всю дорогу он ворчал, укоряя больницу и Ли Сюэлянь.

– Сначала говорили, что за лекарствами пошлют завтра, на сегодня у меня были свои планы.

Немного погодя он заводил снова:

– Я давно говорил, что сначала нужно брать деньги, а потом уже лечить, так не слушают же. Теперь вот приходится мучиться.

Потом добавлял:

– Разумеется, нужно проявлять человечность, но где гарантия, что не найдутся желающие воспользоваться этим!

Ли Сюэлянь сперва хотела было объяснить ему, что в их больницу она попала без всякого намерения, ее привезли без сознания. Палатой и лекарствами все эти дни она тоже пользовалась без умысла, поскольку четверо суток провела без сознания. к тому же, потратившись на такую внушительную сумму, она вовсе не отказалась оплачивать выставленный счет. Ведь на рынок Дунгаоди они как раз ехали к ее родственнику за деньгами. Однако, во-первых, она чувствовала такую слабость, что ей было лень тратить силы на болтовню, а во-вторых, не думая, что когда-нибудь снова с ним встретится, она не хотела зря скандалить. Это еще понимающему человеку можно что-то доказывать, а если напоролся на дурака, он все равно останется при своем мнении. Поэтому едва открыв рот, Ли Сюэлянь его закрыла и, уставившись в окно, всю дорогу ехала молча.

Через час после въезда в Пекин «скорая помощь» добралась до рынка Дунгаоди. Здесь продавал кунжутное масло младший двоюродный брат тетки Ли Сюэлянь, Лэ Сяои, который перебрался в Пекин семь лет назад. Ли Сюэлянь была старше Лэ Сяои на двенадцать лет. Когда Лэ Сяои исполнилось три года, его мать заболела гепатитом. Отцу нужно было определить ее на лечение, к тому же, опасаясь заразить ребенка, он привез Лэ и в семью Ли Сюэлянь, где мальчик прожил целых три года. Лэ Сяои очень поздно начал говорить, в свои три года он не мог произнести ни одной нормальной фразы. Младшему брату Ли Сюэлянь, Ли Инъюну, тогда было восемь лет. Он терпеть не мог Лэ Сяои и зачастую подбирался к нему сзади и оседлывал. а Ли Сюэлянь, напротив, оберегала Лэ Сяои. Усадив мальчика на плечи, она уходила с ним в поле на покос, где ловила ему кузнечиков для забавы. Когда Лэ Сяои подрос, он помнил ее доброту. Каждый раз, когда, продав в Пекине масло, он возвращался домой, то заезжал к Ли Сюэлянь. в свою очередь Ли Сюэлянь, приезжая в Пекин подавать жалобу, останавливалась в лавке у Лэ Сяои. Тот без всяких оговорок брал на себя ее питание и проживание. Более того, по вечерам он копался с ней в ее бумажках, и хотя ему было непонятно, каким образом ничтожное дело приняло такой серьезный оборот, он, не раздумывая, становился на сторону Ли Сюэлянь и поддерживал ее. в общем, в своем младшем двоюродном брате Ли Сюэлянь была уверена, поэтому сейчас, в трудную минуту, решила обратиться именно к нему. Ли Сюэлянь помнила, что кунжутная лавка Лэ Сяои находится в северо-восточном углу рынка. Слева к ней примыкала лавка, где продавали ослятину, а справа – где продавали живых и забитых курей. Когда машина «скорой помощи» остановилась у рынка, Ли Сюэлянь собрала все свои силы и в сопровождении Аньцзина, врача из деревни Нютоучжэнь, спокойно прошла через весь рынок в его северо-восточный угол, однако лавки Лэ Сяои она там не нашла. Слева и справа все также торговали ослятиной и курами, а вот на месте кунжутной лавки теперь продавали жареные семечки и орехи. Растерявшись, Ли Сюэлянь тут же обратилась к новому продавцу:

– А где же Лэ Сяои, который раньше продавал здесь кунжутное масло?

– Не знаю такого. Когда я арендовал это место, тут уже никого не было.

Тогда Ли Сюэлянь подошла к продавцу ослятины:

– Братец, что случилось с Лэ Сяои, который рядом с тобой торговал кунжутным маслом?

– Он уже месяца три как съехал.

– А не знаешь ли куда?

– Не знаю.

Тогда Ли Сюэлянь направилась к продавцу кур. Тот как раз забивал птицу, поэтому на ее вопрос даже не поднял головы, лишь нетерпеливо покачал ею в знак того, что ничего не знает. Ли Сюэлянь совсем растерялась, растерялся и Аньцзин, который приехал вместе с ней за деньгами. Однако волновались они по разным поводам. Ли Сюэлянь переживала, что не может найти родственника, в то время как Аньцзин заподозрил, что его обманывают. Он грубо схватил Ли Сюэлянь:

– Обмануть нас решила? Мне тут с тобой некогда дурака валять, у меня дел невпроворот!

Ли Сюэлянь на это только всплеснула руками:

– Он всегда был здесь, кто его знает, куда он вдруг делся!

– Мне это без разницы, давай деньги! а если не отдашь, увезу обратно в нашу деревню!

Ли Сюэлянь вдруг заплакала. Плакала она не потому, что не могла найти Лэ Сяои и возвратить долг, а потому, что Аньцзин собирался снова везти ее за сто с лишним километров в деревню Нютоучжэнь, из-за чего она опаздывала подать жалобу в Дом народных собраний. Оставалось всего полтора дня до закрытия съезда. Покупатели, заметив, что на женщину орет какой-то тип, стали собираться, чтобы поглазеть на эту сцену. Кто-то решил было их помирить, но услышав, что спор касается денег, предпочел не вмешиваться, поэтому народ их обступать обступал, но в разборку не лез. в самый разгар скандала мимо них со свиной тушей на плече проходил толстяк в клеенчатом переднике, в руке он держал острый нож, судя по всему, это был мясник. Увидав толпу, он скинул с себя свиную тушу и просочился в самый центр, чтобы узнать, в чем дело. Выяснив, что Ли Сюэлянь ищет хозяина кунжутной лавки, он потянул женщину к лавке, где продавали ослятину:

– Лао Ли, куда съехал тот человек, что торговал здесь кунжутным маслом?

– Не знаю.

– У вас ведь соседние лавки, неужели он ни слова не сказал перед тем, как съехать?

Указывая на Ли Сюэлянь, он добавил:

– Неужели ты не видишь, что женщина плачет? у нее тут проблемы из-за долга.

Продавец ослятины, вытянув шею, повторил:

– Не знаю, куда он делся.

– Значит, не хочешь удостоить меня своим вниманием? – сказал мясник и, тыча в сторону его лавки, пригрозил: – Верь или не верь, а будешь и дальше молчать, я сейчас же разнесу твою лавку!

Едва он занес свою ногу перед ударом, как продавец ослятины выбежал из-за прилавка и обхватил мясника:

– Братец Чжан, не буянь. Месяца три назад хозяин кунжутной лавки повздорил с соседом, что торгует курами. Слышал, что он собирался переехать в Юэгэчжуан. Но это неточно.

Он недовольно посмотрел на Ли Сюэлянь и пробубнил себе под нос:

– Буду я тут еще задаром время терять, чтобы каждому на вопросы отвечать.

Юэгэчжуан находился в южном пригороде Пекина, это тоже был продовольственный рынок. Узнав, где именно сейчас Лэ Сяои, который, оказывается, все еще находился в Пекине, Ли Сюэлянь успокоилась. Спохватившись, она стала рассыпаться в благодарностях перед мясником. Тот только отмахнулся:

– Не могу пройти мимо, когда кого-то зазря обижают.

Сказав это, он снова закинул на плечо свиную тушу и пошел дальше. Глядя на его спину, Ли Сюэлянь вдруг показалось, что он чем-то похож на мясника Лао Ху из ее родного села, с которым она пересекалась двадцать лет назад. Тогда она заключила с ним сделку, в надежде, что тот поможет ей убить неугодных. Однако, несмотря на все его заверения, узнав, что дело касается убийства, он тут же ретировался. Ли Сюэлянь невольно вздохнула.

Машина «скорой помощи» отъехала от рынка Дунгаоди и направилась к рынку Юэгэчжуан. Спустя час он приехали. Машина осталась снаружи, а Ли Сюэлянь вместе с врачом Аньцзином из деревни Нютоучжэнь пошла внутрь рынка на поиски Лэ Сяои. Торговец ослятиной с рынка Дунгаоди не сказал, где именно находилась торговая точка Лэ Сяои на новом рынке, поэтому они вынуждены были продвигаться вдоль всех лавок. Исходив рынок вдоль и поперек, Лэ Сяои они так и не нашли. Собственно, и лавки, где торговали бы кунжутным маслом, здесь тоже не было. Раньше, когда Лэ Сяои торговал на рынке Дунгаоди, перед входом в его лавку стояло два больших котла: в одном поджаривалось кунжутное семя, с помощью электрожернова оно тут же перетиралось и давало сок, который потом поступал в другой котел. Рядом с котлами размещался мотор, на котором одна под другой висели две железные тыквы-горлянки, указывая на то, что здесь продают масло, это был весьма приметный знак. к тому же вокруг кунжутной лавки на двести метров окрест разносился такой специфический запах, не учуять который было сложно. Расстроенная Ли Сюэлянь решила, что они прошли мимо, поэтому предложила обойти весь рынок заново. Однако, исходив рынок вдоль и поперек по второму кругу, они так и не нашли ни Лэ Сяои, ни его кунжутной лавки. Ли Сюэлянь терялась в догадках: то ли он очередной раз съехал с рынка, то ли вообще здесь не появлялся. Может, тот продавец ослятины с рынка Дунгаоди вообще ее обманул. Но, так или иначе, результат оставался один: Лэ Сяои они найти не смогли, и где его искать дальше, тоже было непонятно. Тут уж не только Ли Сюэлянь заволновалась, сопровождающий ее Аньцзин, врач из деревни Нютоучжэнь, тоже забеспокоился:

– Давай-ка, уже определяйся, у меня нет времени на поиски!

Посмотрев на часы, он добавил:

– Пока мы тут беседуем, уже полдень наступил, мне нужно ехать за лекарствами. Так что прекращаем поиски, я отвезу тебя обратно в нашу деревню, передам главврачу, пусть она с тобой сама разбирается.

Ли Сюэлянь заволновалась еще больше. Во-первых, она переживала, что из-за этих поисков она не успеет подать жалобу. Кроме того, ее поразило, что уже было двенадцать часов, закрытие съезда приближалось с каждой минутой, никто не мог остановить время. Ли Сюэлянь твердо решила, что даже если они не найдут сейчас Лэ Сяои и она не сможет вернуть больнице свой долг, обратно в деревню она ни за что не поедет. Но как это провернуть женщине под пятьдесят, которая еле выкарабкалась после тяжелой болезни, которую то и дело бросает в холодный пот и за которой следит молодой здоровый мужчина? о побеге можно было и не думать. в этот критический момент за ее спиной кто-то закричал:

– Рыба-сабля, чжоушаньская рыба-сабля, распродажа, десять с половиной юаней за полкило!

Ли Сюэлянь показалось, что этот голос она уже слышала. Резко обернувшись, она увидела за прилавком мужчину в нарукавниках, резиновых сапогах и перчатках, который, вооружившись огромной отверткой, отделял друг от друга замороженные рыбины. Это был ни кто иной, как ее младший двоюродный брат Лэ Сяои. Ли Сюэлянь от радости чуть не упала. Оказывается, он действительно переехал на этот рынок, только вот продавал теперь не кунжутное масло, а рыбу. Собравшись с силами, Ли Сюэлянь выкрикнула:

– Сяои!

Лэ Сяои оторвал голову от рыбин и присмотрелся к Ли Сюэлянь. Прошло несколько секунд прежде, чем он узнал ее. Сначала он очень удивился, но не тому, что она нашла его на этом рынке, а тому, как она выглядела.

– Сестра, ты чего так исхудала? Я никогда тебя такой не видел, даже не сразу признал.

Ли Сюэлянь, заплакав, ответила:

– Я болела. Как так получилось, что ты теперь торгуешь не маслом, а рыбой?

– Кунжут в этом году подорожал, так что продавать масло невыгодно.

Он потянул ее в сторонку и спросил:

– А ты снова жаловаться приехала?

Ли Сюэлянь кивнула.

– Вот что я тебе скажу, – начал Лэ Сяои, – ко мне уже раз десять с лишним приходили люди из уездного суда. Сначала навещали меня каждые три дня, а со вчера приходят два раза в день.

Ли Сюэлянь забеспокоилась, переживая, что если она задержится на рынке, то ее найдут, поэтому быстро сказала:

– Тогда мне нужно уходить.

Едва она заспешила на выход, как к ней подбежал сопровождавший ее врач Аньцзин. Схватив ее, он возмутился:

– А ну стой! а как же деньги?

Только тут Ли Сюэлянь вспомнила, зачем искала Лэ Сяои – ей нужно было отдать долг. Тогда она подробно рассказала Лэ Сяои, что с ней приключилось в больнице. Пятьсот юаней она уже заплатила, но не хватало еще четыре тысячи восемьсот. Выслушав ее, Лэ Сяои нисколечко не смутился и тут же обратился к Аньцзину:

– Все, что должна вам моя сестра, я отдам. Единственное, таких денег у меня при себе нет.

Аньцзин тут же схватил Ли Сюэлянь:

– Тогда я тебя не отпущу.

– Подождите здесь, – попросил Лэ Сяои, – я сбегаю в банк и сниму деньги.

Он попросил присмотреть за своим прилавком соседа, торговавшего свиными потрохами, а сам быстро снял резиновые перчатки, нарукавники и побежал в банк. Ли Сюэлянь вместе с Аньцзином пришлось лишь ждать, сложа руки. Прошло буквально пять минут, как к ним подоспел Ван Гундао вместе со своими подопечными. Увидев Ли Сюэлянь, они едва не набросились на нее, словно голодные мухи при виде крови. Без всяких объяснений они подбежали к ней и окружили плотным кольцом. Ли Сюэлянь никакого преступления не совершала, поэтому они не имели права надеть на нее наручники. Ван Гундао, хоть и запыхался, но спешил радостно поприветствовать Ли Сюэлянь:

– Здравствуй, сестрица! Вот уж непросто было найти тебя.

Не удостоив его вниманием, Ли Сюэлянь обернулась к Аньцзину и с укором сказала:

– Из-за тебя я не успела сделать такое важное дело.

Аньцзин застыл на месте. Увидав, что за Ли Сюэлянь охотится столько много людей, он решил, что всем им она тоже задолжала. Поэтому, пропустив мимо ушей ее претензии, он крикнул Ван Гундао:

– Давайте-ка в порядке очереди, пусть она сначала мне деньги вернет, а потом уже и с вами рассчитается.

Так как Ван Гундао и остальные были одеты в штатское, он не знал, где и кем они работают. не успел Ван Гундао что-то ответить, как вперед выступил здоровяк Лао Хоу. Он с силой пихнул Аньцзина и заявил:

– Отойди в сторону, если тебе кто-то что-то должен, иди разбирайся в суд, а мы тут по служебному заданию, понятно?

Аньцзин решил, что нарвался на полицейских, тут же замолчал и только стоял, хлопая глазами. Обычно такой болтливый, столкнувшись с теми, кто был покруче его, он вдруг сдулся. Между тем Ван Гундао, улыбаясь, обратился к Ли Сюэлянь:

– Сестрица, брось ты свою затею, возвращайся с нами.

Сделав паузу, он добавил:

– Зная, что Лэ Сяои наш родственник, я так и думал, что рано или поздно ты придешь к нему.

Ли Сюэлянь вскинула голову:

– Когда я говорила, что не поеду жаловаться, вы мне не верили, а теперь вы меня просто вынудили на этот шаг. Будете мне препятствовать, я покончу собой прямо рядом с судом.

Ван Гундао обернулся назад и помахал рукой. Только сейчас Ли Сюэлянь заметила, что вдалеке стоит судебная полицейская машина. в тот же миг из нее вышли несколько человек и направились к ним. Ли Сюэлянь решила, что все они тоже из суда, но оказалось, что среди них также был и Цинь Юцай – ее сын от брака с Цинь Юйхэ. Она очень удивилась. в тот год, когда Цинь Юцаю исполнилось шесть, она снова забеременела, именно из-за этого Ли Сюэлянь и Цинь Юйхэ затеяли свой фиктивный развод. Когда же через полгода Ли Сюэлянь родила дочь, у Цинь Юйхэ вдруг возникли свои планы, и их фиктивный развод превратился в самый что ни на есть настоящий. Собственно, из-за этого Ли Сюэлянь с ним и судилась. Прошло уже двадцать лет, но ей так и не удалось доказать, что есть ложь, а что – правда. с каждым годом ее дело разрасталось, словно снежный ком: прокатившись по всем инстанциям, оно обросло новыми проблемами, вот вырос из семечка арбуз, вот и превратился муравей в слона. Дочь, которую Ли Сюэлянь растила сама, не разделяла взглядов матери. Другое дело – Цинь Юцай. Тот жил вместе с Цинь Юйхэ, и тем не менее всем сердцем был привязан к матери. в прошлом году, когда он случайно встретил мать в уездном центре, то потихоньку передал ей двести юаней. Теперь же, увидав его в Пекине, Ли Сюэлянь решила, что ее сына взяли в заложники, вынуждая ее вернуться домой. Это ее несколько покоробило. Хотя отношения у нее были лучше с сыном, чем с дочерью, тем не менее детей они уже давно распределили. Почему же тогда теперь, когда нужно было уговорить Ли Сюэлянь забыть про жалобу, в это дело вмешивали Цинь Юцая? с другой стороны, постоянное общение с чиновниками ей подсказывало, что они действуют, исходя из здравого смысла. Между тем Цинь Юцай подошел к ней и сперва ужаснулся:

– Мама, почему ты так похудела?

Не желая вдаваться в подробности, Ли Сюэлянь в свою очередь спросила его:

– Юцай, тебя взяли в заложники?

– Нет. Я просто приехал к тебе с просьбой не подавать жалобу.

– Если так, можешь возвращаться домой. Возможно, раньше я бы тебя и послушала, но в этом году все иначе, пусть я даже умру, но жалобу подам.

– Речь не о запрете, просто теперь твоя жалоба не будет иметь смысла.

– Это еще почему?

Тут Цинь Юцай вдруг заплакал и, обхватив голову, присел на корточки:

– Папа умер.

Ли Сюэлянь застыла на месте, какое-то время она силилась осознать услышанное. Наконец, до нее дошло, что, говоря «папа», Цинь Юцай имел в виду Цинь Юйхэ. в ее мозгу словно разорвалась бомба. при этом ударом для нее стала не смерть Цинь Юйхэ как таковая, а то, что теперь у ее жалобы исчезло всякое основание. Ведь все ее дело строилось на оспаривании фиктивного развода, который потом превратился в настоящий. Позже к этому присоединилось дело о ее сомнительной репутации Пань Цзиньлянь, потом ее тяжба пополнилась жалобами на разных чиновников. Но теперь получалось, что смерть Цинь Юйхэ разрушала всю эту цепочку. Как говорится, если нет кожи, то откуда взяться волосам? в этом году ее жалоба должна была стать особенной, потому как раньше она жаловалась лишь на Цинь Юйхэ, а сейчас в ее списке значился целый ряд чиновников. Собственно, ее жалобы на чиновников вышли на первый план, о Цинь Юйхэ она уже и не думала. Но теперь из-за смерти Цинь Юйхэ выходило, что она не могла жаловаться на чиновников. в этом году заговор Чжао Большеголового за ее спиной обернулся не только обманом на словах. Затащив ее в постель, он превратил ее в распутницу Пань Цзиньлянь. Ради этой поездки в Пекин она чуть не умерла по дороге. и что же, неужели ее ждала такая развязка? Неужели все ее мытарства были совершенно напрасны? Выходило, что теперь у нее пропала возможность не только пожаловаться на чиновников, но также избавиться от репутации Пань Цзиньлянь. Какое-то время она стояла, не в силах пошевелиться, но наконец машинально спросила:

– Как это он умер? Ведь с ним все было в порядке?

Цинь Юцай, поднимаясь с корточек, ответил:

– С ним и правда все было в порядке, он попал в аварию на машине. Уже пять дней прошло.

Помолчав, он стал объяснять:

– В тот вечер он поссорился с моей мачехой и весь взвинченный отправился развозить удобрения. на мосту через Янцзы, пытаясь избежать столкновения, он врезался в опору моста, после чего его машина упала в реку.

Юцай заплакал:

– Он и сам не думал, что в самом расцвете лет, из-за какой-то ссоры лишится жизни.

Ли Сюэлянь только сейчас осознала, что Цинь Юйхэ и вправду умер. Когда он умирал, она без сознания лежала в больнице деревни Нютоучжэнь. Вдруг ее понесло:

– Ну и выродок же ты, Цинь Юйхэ, и так всю жизнь мне искалечил, так еще и перед смертью своей решил мне навредить? Умер себе, понимаешь, и слова не сказал, а мне-то теперь как быть? Мы ведь так и не довели до конца нашу тяжбу. и тут уже вопрос не в нашей тяжбе, теперь из-за тебя, выродка, мне никогда не завершить другие дела!

После этой тирады, она, нисколько не стесняясь, разрыдалась в полный голос. Дав себе волю и отпустив эмоции, Ли Сюэлянь уже не обращала никакого внимания на поток слез и соплей. Цинь Юйхэ был для нее врагом номер один, однако, доведись умереть какому-то родственнику, она бы так не убивалась.

А в это время напротив рынка Юэгэчжуан можно было наблюдать такую картину. на стене восьмидесятишестиэтажного бизнес-центра на огромном цифровом экране в прямом эфире транслировался ход съезда ВСНП. Сегодня в первой половине дня на съезде принимались различные постановления. Большинство постановлений путем голосования были успешно приняты. По этому поводу в Доме народных собраний раздавались громогласные аплодисменты.

14

Со времени смерти Цинь Юйхэ прошло пять дней. Сначала, спустя два дня как он погиб, никто не придал этому особого значения. Тем более никому не пришло в голову связать воедино его смерть и жалобу Ли Сюэлянь. Но вот три дня назад, когда о смерти Цинь Юйхэ случайно узнал начальник уезда Чжэн Чжун, он сразу сложил мозаику из этих двух событий. в тот день Чжэн Чжун возвращался с городского совещания и проезжал мимо завода химудобрений. Этот завод располагался на западной окраине уездного центра, поэтому трасса, соединяющая уездный центр с городом, проходила прямо через главные ворота завода. Из окна машины Чжэн Чжун увидел у проходной завода толпу людей, а прямо у ворот главного входа он заметил похоронный венок. Перед этим венком в траурной одежде стояла на коленях женщина средних лет, рядом с ней, также в трауре, стоял ребенок. Женщина в руках держала табличку, на которой было написано: «Скорбим о безвременной кончине Цинь Юйхэ». Поначалу Чжэн Чжун не обратил никакого внимания на имя умершего. Увидав толпу, он просто решил разобраться, что происходит, и попросил шофера остановиться. Когда тот поставил машину у обочины, Чжэн Чжун обратился к сидящему на первом сидении секретарю:

– Подойди спроси, что там у них стряслось. Здесь все-таки въезд в центр, по трассе кто только не проезжает, а тут на тебе, сборище.

Секретарь тотчас выскочил из машины. Через пять минут он вернулся и доложил Чжэн Чжуну о том, что водитель завода попал в аварию, и его семья явилась требовать денежное пособие на погибшего. Чжэн Чжун понимал, что это сугубо внутренняя проблема предприятия. Как начальник уезда он не должен был в это вмешиваться. Сунь руководство туда свой нос, и тогда народ начнет возбухать с удвоенным энтузиазмом. Если же избрать наблюдательную позицию, то спустя недельку-другую стороны сделают шаги навстречу, и все само собой уладится. Такого рода конфликты следовало решать только так и никак иначе. Поэтому Чжэн Чжун не придал данному событию особого значения и сказал шоферу ехать дальше. Когда уже его машина заехала на территорию уездной управы, он вдруг как будто бы что-то вспомнил:

– Цинь Юйхэ… Где я мог слышать это имя?

Секретарь тоже на какое-то время задумался, кто такой Цинь Юйхэ, после чего связался по телефону с директором химзавода. Дождавшись, когда Чжэн Чжун выйдет из машины и пройдет в свой кабинет, он зашел следом и доложил:

– Я все разузнал, умерший Цинь Юйхэ является бывшим супругом той самой Сяо Байцай.

Сначала Чжэн Чжун не обратил на его слова особого внимания, но, усевшись за рабочий стол, он вдруг замер. в голове его наконец-то увязались два события: смерть Цинь Юйхэ и жалоба Ли Сюэлянь. Он был несколько потрясен своим открытием. Хлопнув по столу, он заявил:

– Тут все непросто.

– Что именно? – удивился секретарь. – По-моему, обычная авария.

– Будь то любой другой, авария была бы обычной, а вот для бывшего мужа Ли Сюэлянь это не просто авария.

Сделав паузу, он добавил:

– Ведь изначально Ли Сюэлянь стала с ним судиться именно из-за проблем с их браком. Но теперь, когда он умер, какого черта ей жаловаться? Нет человека, нет проблемы.

На секунду он снова остановился, а затем продолжил:

– А если так, то у нее нет основания для жалобы.

Тут уже и секретарь просек, в чем дело:

– Выходит, что эта авария нам на руку.

Чжэн Чжуну было недосуг рассуждать, на руку им была эта авария или нет, он схватил телефон и набрал номер председателя суда Ван Гундао, который сейчас охотился за Ли Сюэлянь в Пекине. Выслушав суть дела, Ван Гундао на какое-то время тоже потерял дар речи. Но на то он все-таки и председатель суда, что все понял без лишних объяснений:

– Замечательно. Раз Цинь Юйхэ умер, дело Ли Сюэлянь теряет всякое основание, так что теперь ее жалоба несостоятельна.

Вслед за этим он в приподнятом настроении добавил:

– Начальник Чжэн, тогда нам можно возвращаться?

Однако Чжэн Чжун вовсе не разделял его радости, поэтому резко его одернул:

– Я не это имел в виду. Наоборот, теперь Ли Сюэлянь следует найти как можно быстрее.

Ван Гундао удивился:

– Раз ее дело уже не имеет никакого смысла, к чему ее искать? Разве это не пустая трата времени?

– Ли Сюэлянь вряд ли уже знает о смерти Цинь Юйхэ, поэтому никто не отменял ее намерения ворваться в Дом народных собраний.

– Но если ее жалоба несостоятельна, скандал она поднимет без всякого повода. Чего нам бояться?

– Ты только и думаешь, как бы домой вернуться. в сложившихся условиях тем более нельзя допустить, чтобы она проникла в Дом народный собраний. Если это произойдет, наверху начнут свое расследование, и тогда никого не будет волновать суть ее жалобы. Политический скандал вызовет само ее появление в таком месте. Пока ее жалоба была состоятельна, то и с нас спрос был меньше, другое дело сейчас.

До Ван Гундао дошло, что хотел сказать Чжэн Чжун. Но он вместе со своими подчиненными уже десять дней пытался поймать Ли Сюэлянь. Они прочесали все закоулки Пекина, искали ее и на земле, и под землей, но все зря. Им не попалось ни малейшей зацепки. Пекин огромен, просто ли найти в нем человека? Но Чжэн Чжуна это совершенно не волновало. Он в приказном тоне заявил:

– Быстро ее найти и сообщить о смерти Цинь Юйхэ. Тогда будем считать, что дело сделано.

Ван Гундао снова заволновался:

– Допустим, мы ее найдем и объявим новость про Цинь Юйхэ. а где гарантия, что она поверит? Она ведь подумает, что мы ее обманываем.

Чжэн Чжун с ним согласился, и тогда ему пришла идея послать в Пекин сына Ли Сюэлянь и Цинь Юйхэ – Цинь Юцая. Другим Ли Сюэлянь может быть и не поверит, но если смерть своего отца подтвердит сын, как этому не поверить? Поговорив с Ван Гундао, Чжэн Чжун позвонил начальнику уездного отдела общественной безопасности, который сейчас также находился в Пекине. Тот вместе с несколькими десятками своих полицейских расставил вокруг Дома народных собраний дополнительное оцепление перед оцеплением пекинской полиции. Эти сети стояли уже десять дней, но Ли Сюэлянь в них пока не попалась. Сообщив весть о смерти Цинь Юйхэ, Чжэн Чжун, так же, как и от Ван Гундао, потребовал от начальника полиции проявлять в оставшиеся дни работы съезда особую бдительность, чтобы не допустить проникновения Ли Сюэлянь в Дом народных собраний. Иначе потом, если начнется расследование, всем им влетит, и поделом. Он также предостерег его не расслабляться раньше времени. Именно в такие моменты что-то и происходит, именно так полмесяца назад Ли Сюэлянь сбежала из своей деревни, и все из-за беспечности полицейских. Но то деревня, а это Пекин, здесь небрежность просто недопустима. Пока Чжэн Чжун говорил, начальник полиции почтительно ему поддакивал.

Дабы поспеть вовремя, сына Ли Сюэлянь и Цинь Юйхэ в ту же ночь доставили в Пекин на полицейской машине сотрудники суда. Ван Гундао на приезд Цинь Юцая прореагировал молча, однако заместитель председателя суда, который привез Цинь Юцая, доложил Ван Гундао следующее. Оказывается, кроме Ван Гундао и его десяти с лишним подчиненных, прибывших в Пекин на поиски Ли Сюэлянь, начальник уезда Чжэн Чжун отправил сюда еще и несколько десятков полицейских. Сперва в суде об этом никто не знал, но потом, обнаружив пропажу сразу нескольких человек из управления общественной безопасности, все потихоньку вылезло наружу. Услышав такую новость, Ван Гундао очень удивился. с одной стороны, начальник уезда Чжэн Чжун как человек резко упал в его глазах, такая подстраховка с его стороны явно говорила о том, что Чжэн Чжун не доверяет судебным работникам в целом, и Ван Гундао в частности. в то же время Ван Гундао утешало то обстоятельство, что на случай, если Ли Сюэлянь все-таки ворвется в Дом народных собраний, ответственность за это будет лежать не только на работниках суда, но также и на полицейских. а поскольку тех было гораздо больше, то и спрос с них должен быть больше. Да и расходы на нужды нескольких десятков полицейских в Пекине превышали их собственные в несколько раз. и хотя начальник уезда Чжэн Чжун прислал к ним в Пекин Цинь Юцая, Ван Гундао не питал особой надежды на то, что Ли Сюэлянь они все-таки найдут. в любом случае, через три дня съезд закрывался, и пусть даже они не найдут Ли Сюэлянь, если она ничего не выкинет, все они благополучно возвратятся домой. Но эти умонастроения Ван Гундао держал при себе, к подчиненным он оставался столь же требовательным и суровым, как и Чжэн Чжун к нему. Десять с лишним дней назад вместе с ним в Пекин прибыло четырнадцать человек, восемь дней назад двое из них попали в больницу, но сейчас снова встали в строй. Теперь к ним еще добавились его заместитель и шофер – итого вместе с Ван Гундао семнадцать человек, считай, целая армия. Чжэн Чжун требовал от них во чтобы то ни стало поймать Ли Сюэлянь до окончания съезда. Если же Ли Сюэлянь за это время чего-нибудь натворит, он обещал расправиться со всеми: так что прежде, чем снимут с должности его, он сам всех уволит. Хотя это скорее просто говорилось в сердцах, подчиненные принимали его слова за правду, поэтому оставшиеся дни Ли Сюэлянь разыскивали с удвоенной энергией. Все мечтали, чтобы поскорее прошли эти три дня и все бы завершилось, главное, чтобы на финишной прямой ничего не случилось. Бывает ведь, что десять с лишним дней стараешься, а в последний что-нибудь да происходит. Как говорится, сторожили осла, а украли столбик, к которому тот привязан. Обидно – не то слово. и пусть Ван Гундао не надеялся поймать Ли Сюэлянь, тем не менее, учитывая готовность подчиненных выложиться, он распорядился устраивать проверку необходимых объектов не один раз в три дня, как раньше, а дважды в день. Как же он удивился, когда буквально через пару дней они задержали Ли Сюэлянь на продовольственном рынке Юэгэчжуан. Строго говоря, задержанием это назвать было нельзя, просто так сложились обстоятельства, для всех это скорее оказалась случайная встреча. Можно сказать, что ни Ли Сюэлянь, ни Ван Гундао с его подчиненными не сделали ничего, чтобы эта встреча состоялась, за это скорее стоило благодарить парнишку Аньцзина из больницы в деревне Нютоучжэнь. Ведь если бы не настойчивость, с которой тот выколачивал долг Ли Сюэлянь, встреча навряд ли состоялась. Как бы там ни было, Ван Гундао, поймав Ли Сюэлянь, был на седьмом небе от счастья. Наконец-то с него свалился этот камень. и пусть негодяй Чжэн Чжун, кроме них, втихаря снарядил в Пекин несколько десятков полицейских, теперь, когда Ли Сюэлянь была поймана, все заслуги принадлежали Ван Гундао. Кроме того, выходило, что всю эту уйму полицейских послали в Пекин совершенно напрасно. и спрашивается, кому пришла идея десять с лишним дней оплачивать пребывание в Пекине нескольких десятков человек? Пока пойманная на рынке Ли Сюэлянь убивалась в своем горе, Ван Гундао отошел в сторонку и, отвернувшись, набрал номер телефона начальника уезда Чжэн Чжуна. Он доложил ему обстановку:

– Начальник Чжэн, мы наконец поймали Ли Сюэлянь, десять с лишним дней отпахали.

Сделав паузу, он добавил:

– Весть о гибели Цинь Юйхэ мы ей тоже уже сообщили. Слышите, как рыдает? Она поняла, что теперь жаловаться бессмысленно, поэтому рваться в Дом народных собраний больше не будет.

У Чжэн Чжуна тоже с души словно камень свалился. при этом радовались они с Ван Гундао несколько по разным причинам. Если для Ван Гундао, поймавшего Ли Сюэлянь, основным поводом для радости являлась возможность скоро вернуться возвращения домой, то для Чжэн Чжуна это событие, не в пример прошлым годам, оказалось особенным. Ведь смерть Цинь Юйхэ останавливала Ли Сюэлянь от всяких действий в Пекине, отныне и навсегда. Цинь Юйхэ лично вырвал корень этой проблемы как таковой. Ли Сюэлянь судилась двадцать с лишним лет, ее, по сути, рядовое дело за это время разрослось до невероятных размеров. Из-за наслаивания проблем Ли Сюэлянь успела прославиться как современная капусточка – Сяо Байцай, и вот эта «капусточка» наконец-то угодила в котел. и самым замечательным было то, что «капусточку» отправил в котел не кто-то другой: Цинь Юйхэ и Ли Сюэлянь сделали все сами, своими руками. Другими словами, столбик, к которому был привязан осел, они вытащили собственноручно. Проблема лопнула, словно мыльный пузырь. Еще никогда смерть одного человека не приносила другим столько радости и облегчения. Именно поэтому начальник уезда Чжэн Чжун разом простил Ван Гундао все его промахи и ошибки. Выслушав радостную весть, он объявил:

– Передай своим подчиненным, пусть приезжают в уезд. за все ваши старания я лично устрою банкет.

Уловив настроение Чжэн Чжуна, Ван Гундао понял, что все накопленные между ними конфликты и недоразумения вдруг развеялись, словно дым, а потому он тоже восторженно заявил:

– Благодарствую от лица всех и каждого. Сейчас мы подождем, когда Ли Сюэлянь успокоится, и тотчас доставим ее в уезд.

Чжэн Чжун повесил трубку, после чего взял ее снова и стал звонить мэру Ма Вэньбиню. Он должен был срочно доложить ему, что все позади. Но его доклад Ма Вэньбиню отличался от доклада Ван Гундао. Если для Ван Гундао главным было засвидетельствовать свои заслуги, то для Чжэн Чжуна – как можно раньше освободить Ма Вэньбиня от душевного груза, который сам он и Ван Гундао уже сбросили. при этом он не столько хотел поскорее успокоить Ма Вэньбиня, сколько избавиться от адресованной в свой адрес фразы Ма Вэньбиня: «Это меня несколько разочаровывает». Обычно если Ма Вэньбинь называл имя разочаровавшего, у того в служебной карьере наступала черная полоса. Когда Ли Сюэлянь сбежала из провинции Шаньдун, Чжэн Чжун не осмелился доложить об этом Ма Вэньбиню и позвонил начальнику секретариата с просьбой утаить данную новость от мэра. Сейчас же, когда все, наконец, закончилось, он хотел поскорее сообщить радостную весть. и поскольку весть была радостной, Чжэн Чжун решил миновать начальника секретариата и позвонить напрямую Ма Вэньбиню. Ма Вэньбинь в это время находился в Пекине на заседании съезда, который уже завтра должен был завершиться. Набрав телефонный номер, Чжэн Чжун разом выложил все обстоятельства, связанные со смертью бывшего мужа Ли Сюэлянь. Он не поскупился на комментарии, давая понять, что Ли Сюэлянь не только в этом году ничего не выкинет, но и не сможет сделать этого никогда. «Будь то хоть семечка, хоть муравей, они исчезли сами собой, так что ни арбуза, ни слона уже не вырастет». Оказалось, что новость о побеге Ли Сюэлянь из провинции Шаньдун Ма Вэньбинь все-таки узнал тем же вечером. Как мог осмелиться начальник секретариата утаить от него такое? Но Ма Вэньбинь удержался от того, чтобы немедленно позвонить Чжэн Чжуну и отчитать его. Отчитывать его было уже бесполезно, поэтому он решил этого не делать. Тем не менее в Чжэн Чжуне он уже окончательно разочаровался. Ма Вэньбинь лишь поручил начальнику секретариата всерьез призвать Чжэн Чжуна к скорейшей поимке Ли Сюэлянь. «Если Ли Сюэлянь успеет что-нибудь натворить, тогда всем мало не покажется. а такая перспектива маячила столь же неотвратимо, как дождь или свадьба». Ма Вэньбинь вздохнул: как бы то ни было, а политика представляла из себя занятие повышенного риска. Как правило, все видели вора за его занятием, а вот кто видел его пойманным? Но Ма Вэньбинь даже представить не мог, что дело Ли Сюэлянь может завершиться просто из-за исчезновения той же «семечки» или «муравья». Когда он выслушал рапорт Чжэн Чжуна, с его души тоже свалился камень. Однако, в отличие от радостно возбужденного Чжэн Чжуна, он остался сдержан и лишь сказал:

– Вот это неожиданность.

Чжэн Чжуну показалось, что Ма Вэньбинь отозвался так об аварии, в которую попал Цинь Юйхэ, и поспешил добавить:

– Это точно, машина Цинь Юйхэ свалилась прямо в реку.

Однако Ма Вэньбинь вдруг сказал:

– Я не это имел в виду. Я говорю о том, что все разрешилось без нашего активного участия, точку в этом деле поставил его величество случай. То, что казалось неразрешимым, вдруг решилось само собой. Такое стечение обстоятельств и есть неожиданность.

Чжэн Чжун остолбенел. Между тем Ма Вэньбинь, распаляясь, продолжал:

– Хотя проблема с Ли Сюэлянь уладилась, наш склад ума нисколечко не изменился. Способности наших руководителей остались на прежнем уровне. Наше владение ситуацией, равно как и умение управлять событиями, нисколько не поменялось. Эх, старина Чжэн, хочется напомнить тебе те три поговорки. Первая – «Даже плотина в тысячу ли может разрушиться от маленького муравейника», ты ведь, кажется, только что упоминал муравьев? Следующая поговорка – «Искру туши до пожара» и, наконец, – «Из-за малого можно потерять большое». в этом году у нас несколько раз происходили проволочки с делом Ли Сюэлянь. и если бы речь шла только про этот год, но мы маемся уже двадцать лет подряд. Где же тут собака зарыта? Если бы проблема состояла в чем-то большом, я бы молчал. Но ведь все из-за того, что, как следует из этих мудрых поговорок, мы пренебрегаем «малым», забываем о мелочах. Недопустимо действовать наобум. и нельзя думать, что, если завершилось дело Ли Сюэлянь, не появится других таких же дел. Следует хорошенько учиться на своих ошибках. Сегодня мы расквитались с Ли Сюэлянь, а завтра на горизонте может появиться какой-нибудь Ван Сюэлянь!

Чжэн Чжун никак не ожидал, что разговор с Ма Вэньбинем примет такой оборот. Он ведь звонил ему с радостной вестью, а в результате нарвался на выговор. и без того мокрый, Чжэн Чжун снова покрылся холодным потом. Но он все-таки быстро нашелся с ответом:

– Спешу заверить вас, мэр Ма, что мы непременно извлечем урок из дела Ли Сюэлянь. Обещаю, что впредь будем действовать, уделяя пристальное внимание «малому» и всякого рода мелочам. Для достижения основательного и глубокого результата в работе мы непременно будем «тушить искру до пожара», ни в коем случае «не потеряем большого из-за малого» и не допустим, чтобы «плотина в тысячу ли разрушилась от маленького муравейника»!

Ма Вэньбинь на это ответил:

– Вот еще что. Хотя эта женщина теперь не может подать жалобу, ее все равно нужно срочно вернуть в уезд. Еще целый день до закрытия съезда, как говорится, отчаяние толкает на риск. Пока она в Пекине, любая ее выходка грозит осложнением, это тоже своего рода деталь.

– Спешу заверить вас, господин Ма, что эта женщина сейчас находится под наблюдением судебных сотрудников. Я сейчас же скомандую им ехать в уезд.

15

В телефонном разговоре с Чжэн Чжуном Ма Вэньбинь попросил доставить Ли Сюэлянь в уезд. в свою очередь Чжэн Чжун обратился по телефону к Ван Гундао с такой же просьбой. Однако Ван Гундао не доставил в уезд Ли Сюэлянь. Ван Гундао не сделал этого вовсе не потому, что сам он или кто-то другой были против или потому, что Ли Сюэлянь закатила скандал, отказываясь возвращаться. Случилось так, что, устроив истерику на рынке Юэгэчжуан, Ли Сюэлянь вдруг снова потеряла сознание. Конечно, тут сказалось и то, что она, ослабленная тяжелой болезнью, проделала путь из деревни Нютоучжэнь провинции Хэбэй в Пекин; и то, что все это время ее «пасли», вынуждая вернуть долг, между тем как она спешила подать жалобу. Ей было и без того худо, а тут еще эта новость о смерти Цинь Юйхэ. Получалось, что десять с лишним дней ее мытарств пошли прахом, причем речь шла не только об этих конкретных десяти с лишним днях, но и о прошлых двадцати годах в целом. Проблемы посыпались на нее градом, одна больше другой. Ли Сюэлянь все рыдала и рыдала, пока, наконец, не свалилась без чувств. Это озадачило Ван Гундао и всех его подчиненных. Цинь Юцай, сын Ли Сюэлянь и Цинь Юйхэ, подбежал к матери, чтобы поднять ее. в этот момент из банка подоспел Лэ Сяои. Все вместе они быстро перетащили Ли Сюэлянь вглубь рынка, где Лэ Сяои снимал жилье. Ли Сюэлянь положили на кровать, но она по-прежнему оставалась без сознания, вдобавок у нее снова начался жар. Было совершенно очевидно, что в таком тяжелом состоянии дальняя поездка для нее противопоказана. Конечно, можно было бы воспользоваться ее беспомощностью и перевезти без ее ведома, однако Ван Гундао так сделать не решился. Он боялся, что дорога может вконец угробить Ли Сюэлянь, и она умрет. Что же это выйдет: сначала смерть Цинь Юйхэ, потом Ли Сюэлянь… Если смерть Цинь Юйхэ всем принесла радость, то смерть Ли Сюэлянь вызовет шумиху. Ведь Цинь Юйхэ попал в аварию, причем сам. а случись, что в пути умрет Ли Сюэлянь, вся вина ляжет на Ван Гундао. Как ни крути, Ван Гундао попал в тупик, а потому снова решил позвонить Чжэн Чжуну. Чжэн Чжун тоже боялся идти на риск и перевозить тяжелобольную Ли Сюэлянь. После долгих раздумий, он произнес:

– То понос, то золотуха.

Еще немного помолчав, он добавил:

– Что же теперь поделать, съезд через день все равно закончится, раз мы не можем вернуть ее в уезд, снаряди людей, чтобы ни на шаг не отходили от нее. Подождем закрытия съезда, а там уже вернетесь домой.

Ничего не поделаешь, пришлось поступить именно так. Ван Гундао в срочном порядке вызвал на рынок Юэгэчжуан всех семнадцать судебных сотрудников, чтобы установить дежурство. Распределившись в группы по трое, они должны были охранять Ли Сюэлянь перед хижиной Лэ Сяои, сменяя друг друга каждые четыре часа. при этом каждые полчаса дежурные должны были заходить в комнату и проверять Ли Сюэлянь. Ван Гундао и заместитель председателя суда, как ответственные за группы, также поочередно менялись каждые четыре часа. Но им во время дежурства разрешалось сидеть в полицейской машине. Ко всеобщей радости с обеда и до вечера, а также с вечера до следующего утра и с утра до обеда Ли Сюэлянь по-прежнему лежала без чувств. Днем в одиннадцать тридцать на экране, установленном на стене бизнес-центра, что стоял напротив рынка, стали показывать закрытие съезда ВСНП. Был сформирован новый состав правительства. По этому поводу в Доме народных собраний раздавались громогласные аплодисменты. Ван Гундао и остальные радостно выдохнули. Десять с лишним дней они трудились в поте лица, и вот, наконец, наступила долгожданная развязка. Все их руководство, от верхнего до нижнего состава, освободилось от тяжбы Ли Сюэлянь, причем не только на ближайший год, но и навсегда. Ван Гундао начал отпускать подчиненных с рынка Юэгэчжуан домой. Цинь Юцай, мать которого все еще не пришла в себя, посоветовавшись с Ван Гундао, решил пока остаться.

Лежавшая без сознания Ли Сюэлянь все это время провела в комнате Лэ Сяои. Учитывая состояние Ли Сюэлянь, ее нужно было отправить в больницу, однако у Лэ Сяои после оплаты долга Ли Сюэлянь больнице больше не осталось денег. у Цинь Юцая при себе также не оказалось достаточно средств. а поскольку денег на больницу не было, Лэ Сяои вызвал врача из местной клиники на дом, чтобы больной поставили капельницу. Однако спустя два дня Ли Сюэлянь по-прежнему оставалась в беспамятстве. Цинь Юцай больше не мог оставаться в Пекине, поскольку на нем висела организация похорон его отца. Договорившись обо всем с Лэ Сяои, Цинь Юцай тоже отправился домой.

Пролежав без сознания еще два дня, Ли Сюэлянь наконец, пришла в себя. Поначалу она не поняла, где очутилась. Но увидав Лэ Сяои и оглядевшись по сторонам, она сообразила, что лежит у него в комнате. Постепенно в ее мозгу ниточка за ниточкой восстановились все произошедшие события. Но при этом ей казалось, что все это было в далеком прошлом. Увидав, что Ли Сюэлянь пришла в себя, Лэ Сяои обрадовался и поспешил налить рисовой кашицы:

– Ну и напугала же ты меня, сестрица.

Ли Сюэлянь собравшись с силами, ответила:

– Сяои, снова я свалилась на твою голову.

Лэ Сяои, как и прежде, не проявил ни капли раздражения:

– Сестрица, да о чем разговор, что может быть важнее жизни?

Его слова тронули Ли Сюэлянь:

– Сяои, ты за те деньги не беспокойся, у меня ведь есть дом, после его продажи тебе все вернется.

– Да ладно тебе, сестрица.

Из глаз Ли Сюэлянь полились слезы. Лэ Сяои знал всю историю судебной тяжбы Ли Сюэлянь, знал он и ее плачевный финал. Понимая, как ей сейчас нелегко, он предложил:

– Давай-ка, сестрица, поправляйся и, если хочешь, не возвращайся домой, а оставайся со мной торговать рыбой.

В ответ Ли Сюэлянь лишь снова заплакала.

Прошло еще три дня, температура у Ли Сюэлянь наконец спала, она пыталась подниматься с постели. Еще через три дня она уже могла передвигаться по комнате и помогать Лэ Сяои по хозяйству. Убедившись, что Ли Сюэлянь в состоянии позаботиться о себе, Лэ Сяои снова пошел торговать на рынок.

Рано утром они вместе позавтракали, после чего Лэ Сяои отправился на работу. Ли Сюэлянь помыла посуду и сразу принялась готовить обед. Закончив со стряпней, она переложила еду в тарелку и, накрыв ее сверху другой посудиной, поставила на стол. После этого она написала такую записку: «Спасибо тебе, Сяои. Я ухожу. Что касается тех денег, я уже обо всем сказала, больше эту тему поднимать не буду».

После этого Ли Сюэлянь взяла свою сумку и ушла. Но направилась она не домой. Она хотела найти место, где сведет счеты с жизнью. Ли Сюэлянь даже придумала, как умрет, она решила повеситься. Такой выбор был сделан не столько из-за того, что смерть Цинь Юйхэ искоренила суть ее жалобы, навсегда поставив точку в судебном разбирательстве, что, конечно, было нестерпимо обидно, сколько из-за того, что Цинь Юйхэ своим уходом превратил всю эту тяжбу Ли Сюэлянь в анекдот. за двадцать с лишним лет ее тяжба из семечка разрослась до арбуза, из муравья превратилась в слона, теперь же, с исчезновением основания, будь то семечка или муравей, разрушилась вся цепочка жалоб, которые присоединились позже, поэтому жаловаться больше было не на что. и то, каким образом все это рухнуло, включая историю тяжбы Ли Сюэлянь, вызывало смех. Смеялись не только над ее попыткой пожаловаться в этом году, в анекдот превратились все двадцать лет ее мытарств. и смеялись не только над ее жалобой, но и над ней самой. Выходило, что муравьи сами уничтожили свой муравейник. Этот год и впрямь стал для нее особенным, ведь ныне ее не просто обманули, но еще и затащили в постель. Причем последний факт стал достоянием общественности, из-за чего Ли Сюэлянь обрела славу распутницы Пань Цзиньлянь. Такой финал также стал предметом для шуток. Ладно бы она, проиграв дело, осталась просто обиженной, но, превратившись в ходячий анекдот, она была опозорена. Если с обидой еще можно как-то мириться, то жить под гнетом стыда человек не в состоянии. Как говорится, Ли Сюэлянь стало стыдно жить на белом свете. Раз уж она собралась расквитаться с жизнью и повеситься, она должна была придумать, где ей это сделать, и с этим у нее снова возникли трудности. По ее замыслу, правильнее всего было повеситься где-нибудь на виду у своих врагов: или перед домом Чжао Большеголового, или перед уездным судом, или перед уездной управой, или перед городской администрацией. Этим самым она вроде как скажет последнее слово своим обидчикам. Однако при нынешнем раскладе, когда ее тяжба стала всеобщим посмешищем, вешаться подобным образом было совсем не резон, но поступи она как-то иначе, ее все равно засмеют. Выходило, что не только жить, даже умереть спокойно она не могла, даже могилы у нее не останется. Последнее также станет поводом для шуток. Коснись это другого, скажут, что он или всеобщий враг, или нищий, а Ли Сюэлянь вынуждена была умереть такой смертью из-за своего позора и чужих насмешек.

Выйдя с рынка Юэгэчжуан, Ли Сюэлянь, задумавшись, пошла куда глаза глядят, при этом все дальше удаляясь от центра города. Поскольку она уже сделала свой выбор в пользу тихого самоубийства, она просто искала место, где сможет свести счеты с жизнью. Так она шла до полудня, пока не дошла до горного склона, сплошь усаженного персиковыми деревьями. Последние двадцать с лишним дней она или думала о своей жалобе, или лежала без сознания, ничего другого в ее жизни не было. Она никак не ожидала, что в это время в начале весны вдруг распустятся цветы персиков. Потрясающая картина – горный склон, покрытый цветущими персиковыми деревьями. Ли Сюэлянь вошла в персиковую рощу и вскоре в глубине ее увидела хижину. за открытой дверью она заметила скатанный матрас и кухонную утварь, по полу были разбросаны пила, секатор, стремянка и другие инструменты, которые, скорее всего, принадлежали живущему здесь садовнику. Поскольку пришел весенний сезон, персиковые деревья требовалось подстригать. Ли Сюэлянь перешла на другую сторону холма и пошла под гору. Этот склон располагался прямо под солнцем, из-за чего персиковые цветы сверкали еще ярче. Пройдя в самую глубь рощи, Ли Сюэлянь нашла подходящее место и решила:

– Вот здесь.

Посмотрев на утопающий в цвету горный склон, она сказала себе:

– Думала, запросто найду место, ан нет.

Вжикнув молнией на своей сумке, она достала заготовленную веревку. Осмотревшись окрест, она выбрала высокое крепкое дерево и перекинула веревку через ветку, под которой тут же образовалось облако из лепестков. Смастерив петлю, Ли Сюлянь подтащила под дерево камень. Она собиралась встать на камень, просунуть шею в петлю, после чего отпихнуть опору ногами – и делу край.

Однако прежде чем она успела испустить последний вздох, ее кто-то подхватил за ноги. Этот кто-то одновременно пытался вытащить ее из петли и сам, задыхаясь, ругался:

– Сестрица, я тебя знать не знаю, за что ты меня погубить решила?!

Он наконец опустил Ли Сюэлянь на землю. Этот мужчина средних лет продолжал:

– Я за тобой уже давно наблюдаю. Когда ты к хижине подошла, подумал, что воровка какая, кто же знал, что ты здесь смерти ищешь?

Не совсем понимая, что происходит, Ли Сюэлянь спросила:

– Моя смерть – это мое личное дело, чем я тебе помешала?

Мужчина снова взбунтовался:

– Тебе легко говорить, а я на этом участке работать подрядился. Вот наступит осень, и как я выручу деньги за эти персики? Ведь только на городских надежда, они приезжают сюда собирать урожай. не видела внизу вывеску «Садоводческое хозяйство»? Да если кто пронюхает, что здесь кто-то повесился, кто же сюда приедет?

Ли Сюэлянь его поняла, вот уж действительно, и смех, и грех, даже помереть она спокойно не могла. Уставившись на мужика, Ли Сюэлянь спросила:

– И куда же мне идти?

– А ты и впрямь задумала помирать? – также уставился на нее мужик.

– Если человек принял такое решение, никто его уже не отговорит.

– А из-за чего?

– Долгая история, в двух словах не расскажешь. Если начну рассказывать, то смерти мне не дождаться.

Тогда мужик указал ей в сторону горного склона напротив и сказал:

– Если ты и вправду надумала умирать, сделай для меня доброе дело, ступай вон на тот склон, там тоже есть персиковая роща, которая тоже вся в цвету. за ней присматривает Лао Цао, мы с ним не в ладах.

Сделав паузу, он добавил:

– Как говорится, не сошелся же клином свет на этом дереве, а найти другое у тебя много времени не займет.

Ли Сюэлянь невольно прыснула со смеху.