Ксения

Что чувствует женщина, когда становится матерью? Наверное, все начинается с двух полосок на тесте, когда от страха и волнения земля уходит из под ног. Со слов врача, поздравившего с беременностью. С первого снимка УЗИ. Со звука биения сердца еще нарожденного малыша, которое тебе дают послушать. С первого еле уловимого толчка у тебя в животе. В эти моменты ты начинаешь ощущать себя матерью. Ты испытываешь двойственные чувства: с одной стороны ты безмерно счастлива, а с другой тебя переполняют волнения и страхи. Страхи за предстоящие роды, за здоровье малыша. Ты смотришь вперед в будущее и уже волнуешься, сможешь ли ты дать своему ребенку достаточно любви и заботы. Сможешь ли отгородить его от всех невзгод и переживаний. Но маленький комочек жизни внутри тебя придает тебе веры и уверенности. Придает сил, дает надежду, будущее. Ведь ты уже не принадлежишь себе. Теперь ты не имеешь права, уходить в депрессии и самокопания. Еще не рождений человечек уже управляет тобой, заставляя крутиться и весь мир вокруг него.

И вот это чудо, маленький центр твоей вселенной, у тебя на руках, сладко спит, не подозревая, что перевернул всю твою жизнь. А я не могу оторвать от него глаз, каждый день, изучая его черты лица, впитывая в себя его образ. Если раньше я думала, что уже безумно люблю своего еще не рожденного ребенка, то сейчас я просто не могу без него жить. С первого вздоха Саша стал смыслом моей жизни, материнская любовь обрушилась на меня с удвоенной силой. Я понимаю, что теперь эти чувства всегда будут со мной. Вот он — маленький человек, который теперь командует и управляет моей жизнью, заставляя пересмотреть все жизненные приоритеты. И дарит мне всеобъемлюще счастье.

Все готово к выписке — бумаги подписаны, рекомендации врачей получены, внизу нас ждут бабушка и дедушка. Я хотела переодеть и нести своего малыша сама, но медсестра, выписывающая меня, не позволила, сказав, что я нарушаю правила и традиции. Кому они нужны, эти правила? Но я позволила ей соблюсти традиции. Моя мама принесла нам великолепный белый комплект для выписки, с голубой отделкой, и такого же цвета лентой. Саша сегодня мужчина хоть куда, красавец. А я просто натянула на себя спортивные брюки, широкую футболку с котенком, которую носила в беременность. От моего прежнего гардероба ничего не осталось. Все вещи, которые я носила до беременности, мне стали до неприличия малы. Бедра расширились, живот еще до конца не спал, а когда спадет, то явно обвиснет. Налитая от молока грудь, которая не влезает ни в один бюстгальтер, кроме нового, специального для кормящих. Но полностью на это плевать. Перед кем мне красоваться? Самое главное — что мой сынок сейчас самый красивый и нарядный. А свой гардероб я сменю на более удобный и практичный. Да и фигура в данный момент меня не беспокоит. Главное, что у нас все хорошо.

Время ехать домой. Закалываю волосы заколкой. Медсестра берет Сашеньку, идет вместе со мной на выход в фойе, где меня должны встретить родители. В холле стоят несколько человек с разноцветными шарами и красивыми букетами цветов. Так бывает, что иногда, когда вы этого совсем не ждете, осознание произошедшего приходит не сразу. Я стараюсь не смотреть этих людей, вглядываюсь за их спины, ища глазами своих родителей. Но не нахожу. Неожиданно ко мне на шею кидается девушка. Не сразу соображаю, что происходит.

— Дурочка, дурочка, дурочка, — тараторит она, обнимая меня! И я понимаю, что это Лизка. — Какая же ты дурочка. Почему ты ничего мне не сказала? Почему? — крепче сжимает меня в своих объятиях. И я сдаюсь, обнимаю ее в ответ. Глаза начинают слезиться. Часто моргаю, пытаюсь остановить слезы.

— Как ты узнала? Как ты здесь оказалась? — спрашиваю я, не разжимая объятия.

— Твоя мама. Она мне позвонила вчера и сообщила эту замечательную новость. Ксюша, мы столько раз созванивались, и ты ни словом не обмолвилась. И я тоже хороша. Ничего даже не заподозрила, — вот что значил загадочный мамин взгляд. Я в полной растерянности. Но очень рада видеть подругу, мне ее не хватало. Лизка отстраняется от меня, заглядывает в глаза, и я вижу ее слезы, которые она, в отличие от меня, не пытается сдержать.

— Но как ты прилетела? — не понимаю я. — У тебя же маленький ребенок. — Наконец, уже осознанно вдумчиво заглядываю за ее спину. И вижу улыбающегося Роберта, Лешу с шариками, который смотрит на меня с неким укором. Я знаю, что значит это взгляд. Он осуждает меня за то, что я ничего никому не сказала. Смотрю на него извиняющимися глазами, и Леха тут же меняет гнев на милость, улыбаясь мне доброй улыбкой, качая головой.

— Ну что, кто папаша?! — громко спрашивает медсестра, осматривая стоящих людей. И только я хочу ей сказать «никто», как слышу до боли знакомый, душераздирающий голос Дана.

— Я, — отвечает он, выходя вперед, намереваясь забрать ребенка. Сердце пропускает удар, за ним второй. Мне кажется, я лишаюсь рассудка. Сморю на него и не могу вдохнуть. Боже! Он здесь! Он совсем рядом в паре метров от меня. Я даже начинаю ощущать витающий аромат его парфюма, который узнала бы из тысячи. Дан одаривает меня не очень хорошим взглядом, от которого я закусываю губу, чтобы не закричать. Он медленно идет к медсестре, протягивая руки, чтобы забрать у нее Сашеньку. Вот он уже рядом со мной. Я наблюдаю за происходящим как в замедленной съемке. Не могу пошевелиться.

— И как зовут нашего папу? — спрашивает медсестра.

— Данил, — отвечает родной голос, который хочется слушать и слушать.

— Тогда принимайте Александра Даниловича! — громко официально заявляет она, вручая ему Сашу. Услышав имя сына, Дан резко поворачивает голову в мою сторону, впивается в меня серым взглядом. И я вижу в его глазах такую всепоглощающую тоску, она застыла в его взгляде, как будто все вокруг замерли, растворились, остались только мы. Кровь по венам начинает бежать как сумасшедшая, разгоняя по телу то жар, то холод. Подгибаются колени, кажется еще чуть-чуть, и я упаду. Дан отворачивается от меня, медленно, аккуратно, забирает нашего сына. К медсестре подходит Лиза, вручает ей один из букетов, еще что-то в пакете. Но всю эту суету, я вижу боковым зрением. Не могу отвести глаз от Дана с Сашей на руках. Сглатываю ком в горле, не позволяющий мне нормально вдохнуть. Мне становится плохо. Голова идет кругом, темнеет в глазах. Дан становится возле меня, практически прикасаясь ко мне плечом. А я дышать не могу, становится душно. Смотрю на него через пелену слез, готовых вырваться наружу. Тело пробирает дрожь. Впитываю его образ, он совсем не изменился. Может немного похудел. Щетина на щеках, которая всегда ему шла, и когда-то я любила ощущать, как она царапала мою кожу. Все та же татуировка на запястье.

А Дан как будто не слышал и не замечал ничего вокруг. Он смотрел на спящего Сашу, не отрывая глаз, нежно, невесомо прижимая его к груди. Сердце билось быстрее и быстрее, уходя в галоп, и казалось, оно сейчас разорвется от переполняющих меня эмоций. Я понимаю, что нужно что-то сказать, произнести хотя-бы слово. Но я не могла, я просто не находила слов.

Меня отрезвляет Леха, вручающий мне цветы, что-то говоря. Но я ни черта не слышу, не разбираю ни одного слова. И, видимо, я уже плачу, потому что что-то мокрое катится по моим щекам. Лизка достает фотоаппарат, начинает нас фотографировать. Резко отворачиваюсь, задевая плечо Дана. Дан отрывается от нашего малыша, смотрит на меня. А я не могу поднять глаз. Не хочу, чтобы он видел мои слезы. Голова начинает медленно соображать, восстанавливая цепочку событий. Мама позвонила Лизе, и сказала ей, что я родила, она знала, кто отец, я говорила, кто он, называла имя, фамилию, место работы. Лизка естественно сообщила об этом Роберту или сразу Дану напрямую. И вот он здесь. Он здесь ради сына. Не ради меня. Он с Кристиной и приехал ради ребенка. Нет, я хотела их познакомить. Но не сегодня, не сейчас. Моя боль и тоска должны были утихнуть. Моментально из полной эйфории и бешеной радости, на меня находит злость, и ревность к ребенку. Хочется немедленно забрать у него Сашу. Сказать, что мы ничего друг другу не должны. И сына он будет видеть по расписанию. Потому что я не смогу находиться с ним рядом просто, без чувств и эмоций.

Гордо поднимаю голову, говорю, что нам пора. И двигаюсь вперед к выходу. Мы рассаживаемся по двум машинам. Естественно, меня, Дана и нашего сына, садят в одну машину. А все остальные едут в другой. Саша сладко спит всю дорогу, не подозревая, какая буря эмоций сейчас происходит между его родителями. Я слышу, как глубоко дышит Дан, изучая личико малыша, смотрит на него, не отрывая глаз, то хмурится, сводя брови, то улыбается.

— Отдай мне его, — протягиваю руки, чтобы забрать сына. Дан отрывается от Саши. Заглядывает мне в глаза.

— Почему? — спрашивает он, вибрирующим тихим голосом.

— Что «почему»? — так же тихо, почти шепотом отвечаю я.

— Почему ты не сказала мне, что беременна? Почему не поставила в известность? Может я и не заслужил, но это же ребенок, мой сын. Я имел право знать.

— Я приходила к тебе…, — сглатываю. — В тот же день когда узнала, что беременна, приходила к тебе в офис, — останавливаюсь, перевожу взгляд на мирно сопящего сына, почему-то отмечая, насколько они похожи. Два одинаковых лица. И одно из них требует ответов, к которым я не готова.

— Меня не было? — приподнимая бровь, ждет ответа.

— Ты был, но…

— Это было в тот день, когда ты мне звонила, и несла бред про какого-то мужчину, которого ты будешь любить всегда?

— Почему бред? Вот он, — кивком головы указываю на Сашеньку. — Вот этот мужчина, про которого, я говорила. И я, правда, люблю его и буду любить всегда.

— А меня? — неожиданно спрашивает он. Я теряюсь, первым порывом хочу сказать, что его я тоже по-прежнему люблю. Но я заставляю себя замолчать, прикусывая язык. А в груди опять начинается пожар, сжигая все внутри. Зачем? И к чему он задает эти вопросы?

— Дан, нам действительно нужно поговорить, все решить и обсудить, — меняю тему разговора. — Это и твой сын тоже. Мы еще не оформили документы, у меня только справка-выписка из роддома. Если ты хочешь, чтобы тебя вписали как отца, тебе нужно будет сходить со мной и подписать кое-какие бумаги. — Дан долго, молча на меня смотрит, как будто видит впервые.

— Да, — задумчиво констатирует он, — Нам действительно надо поговорить. — Саша начинает немного шевелиться, морщить носик, внимание Дана тут же переключается на него. Шапочка немного сползает ему на глазки. Дан медленно, осторожно поправляет малышу шапочку, замечая кусочек рыжих волос. Ослепительная улыбка тут же проявляется на лице Дана. Улыбка, в которую я когда-то влюбилась! И тут я понимаю, как сильно я по нему соскучилась, истосковалась до изнеможения. Его глаза казались светлее, чем обычно, кажется он такой родной мне и чужой одновременно. Хотелось протянуть руку и дотронуться до его лица, ощутить его колючую щетину, дотронутся до губ. А он продолжает смотреть на кусочек рыженьких волос сына, не прекращая улыбаться. Дан как будто ощущает мою тоску по нему, отрывается от ребенка, немного наклоняет голову, тянется ко мне, целует в волосы на виске. Тело словно пронзает электрически разряд, хочется, чтобы он прикоснулся ко мне еще и еще. Дан глубоко вдыхает мой запах, что-то шепчет в висок, так тихо, что я не могу ничего понять. Хочется кричать, спросить, что он сказал? Но я сдерживаюсь, повторяя про себя, что он приехал ко мне только ради ребенка.

Мы доезжаем до моего дома. Дан так и не отдал мне ребенка. Он выходит из машины, щурит глаза от яркого весеннего солнца, осматривая дом моих родителей. Следом из машины позади нас выходят Роберт, подавая руку Лизе, Леша, который тут же направляет свой взгляд на нас Даном. Хочется подойти к нему, поговорить, спросить про Марину и их отношения. Рассказать ему, что он — необыкновенный мужчина, который опять меня простил. Но на порог выходит моя мама, которая загадочно улыбается, осматривая всех вокруг, останавливает взгляд на Дане с ребенком.

— Ну-ка, кто у нас тут приехал домой? — как ни в чем не бывало, произносит она, подходя к Дану.

— Дайте мне моего внука, я хочу поближе с ним познакомиться, — протягивает руки, забирает Сашу и несет его в дом. Мы все вместе идем следом за ней. Мама просит, чтобы все проходили и чувствовали себя как дома, унося ребенка в детскую. Лизка проходит в дом, останавливается возле меня, на ее лице такое безграничное счастье. Мне бы хоть немного ее позитива.

— Как же вы оставили свою принцессу? — спрашиваю я.

— Тяжело, — усмехается Лизка, косясь на Роберта. — Но через три часа у нас рейс назад. Так что мы ненадолго. А нам еще так много надо обсудить. И познакомиться с Сашей.

— Так быстро? — вздыхаю я, соображая, значит ли это, что Дан тоже летит вместе с ними. Не успевает подруга ответить, как из комнаты выходит мой папа. Просит пройти всех в гостиную, а Дана к нему в кабинет.

— Пап, — останавливаю его я.

— Ксения, — предостерегающе произносит он тоном, не терпящим возражений. Хорошо, пусть поговорят. Дан кивком головы соглашается с моим отцом и смело идет за ним. Глубоко вдыхаю, прохожу со всеми в комнату. Мы немного беседуем на отстраненные темы, Лизка рассказывает о дочери забавные истории, прикидывает, через какой срок я смогу к ним приехать и окрестить Настю. Леха рассказывает о шалостях Антошки. Как выяснилось, Леша и Марина живут вместе. Маришка тоже хотела прилететь вместе с ними, но осталась дома из-за болезни Антошки. И я понимаю, как безумно по всем соскучилась. Сверху меня зовет мама, намекая на то, что мой сын хочет кушать. Иду кормить Сашеньку. А мама приглашает всех в столовую на обед.

Через минут двадцать в мою комнату и одновременно детскую приходит Дан. Молча, тихо закрывает за собой дверь. И как загипнотизированный смотрит на то, как я кормлю сына. Медленно опускается на кровать напротив моего кресла для кормления. Упирается локтями в колени, подпирает голову, продолжая смотреть на нас. Не могу вымолвить ни слова, перевожу глаза на малыша, который уже заснул с моей грудью. Медленно поднимаюсь с кресла. Перекладываю сына в кроватку. Пришло время расставить все точки над «i».

— Я приму душ и мы поговорим, — мне нужно немного времени, чтобы собраться, прийти в себя и начать мыслить трезво, без сантиметров. Дан просто кивает, глубоко вдыхает, как будто ему тоже надо собраться с мыслями. Открываю сумку, привезенную из больницы, ищу все, что мне нужно, тороплюсь, переворачивая все в ней, спешу скрыться в ванной.

Долго моюсь в душе, смывая с себя больничный запах, обдумывая план разговора, повторяя про себя как мантру, что Дан — отец ребенка, и он имеет полное право принимать участие в воспитании сына, не смотря на наши отношения. Я сильная, я выдержу этот разговор. Выдержу. Должна выдержать… Лишь бы не сорваться и не начать плакать. Выхожу из душа, надеваю на себя халат, подсушиваю волосы феном, оставляя их немного влажными. Пора. Нет больше времени тянуть. Тихо выхожу из ванны и застываю на месте. Саша продолжает мирно спать, а Дан сидит на моей кровати и читает мою помятую тетрадь. Волна жара сменяется волной холода. Он самовольно, без разрешения читает то, что не должен был никогда прочесть. Там все мои обнаженные мысли и желания. Там моя оголенная душа.

— Немедленно отдай мне тетрадь! — шиплю сквозь зубы, чтобы не разбудить Сашеньку. Дан отрывает глаза от тетради. Поднимает взгляд на меня и там на дне его серых глаз, я вижу застывшие слезы. Он зажмуривается, скрывая их от меня.

— Пожалуйста, — уже спокойно прошу я. — Не читай. Это не предназначалось тебе.

— У тебя есть еще один Дан, от которого ты родила ребенка?

— Нет. Но это мое личное. Пожалуйста, — тихо прошу я, протягивая руку, чтобы забрать тетрадь.

— Нет, ты писала мне и я должен это прочесть, — настаивает он, отодвигая злосчастную тетрадку. Поднимается на ноги, встает вплотную ко мне, хватает за подбородок, вынуждая смотреть на него.

— Дюймовочка, — рассыпаюсь на мелкие осколки и лечу вниз на полной скорости от его взгляда с застывшими слезами, от голоса надрывного, который зовет меня Дюймовочкой, даже от сильной руки, которая сжимает мой подбородок. — Милая моя, хорошая моя. Какого хрена ты поверила Кристине? Почему не пришла ко мне? Ты же у меня умная девочка? — а я не знаю что сказать, я смотрю в его глаза, и мои слезы сбегают с глаз вместо его застывших. Я слышу только слова «моя» и «ты у меня». Дан отпускает мой подбородок, обхватывает теплыми ладонями мое лицо, стирает большими пальцами мои слезы.

— Я … Она сказала то, что мог знать только ты. Она сказала, что ты ее любишь…, — срываюсь, всхлипываю. Пытаюсь взять себя в руки. — Ты. Не любишь меня, — решительно заявляю я. — Ты приехал только ради сына. Если бы ты не был с Кристиной, то давно бы меня нашел. Но ты приехал, только когда узнал о ребенке. Так что давай… — пытаюсь вырваться из его рук, но он не позволяет.

— У тебя есть ноутбук или планшет? — спрашивает он таким голосом, как будто это вопрос жизни и смерти, прерывая мои слова. Растерянно смотрю на него, не понимая, что происходит. Дан отпускает меня. Бегло осматривает комнату, видимо в поисках того, чего он просит.

— Ксюша, это очень важно в данный момент. Просто дай мне что-нибудь, через что я могу зайти в интернет. Мой ноут там, внизу, в сумке. Я не хочу, чтобы мы теряли временя. Мы и так уже достаточно потеряли.

— Какое это имеет отношение к нашему разговору? — не понимаю я.

— Самое прямое. Ты все поймешь, — хорошо, раз это так важно для него, я иду к сумке, достаю оттуда планшет. Протягиваю ему. Дан быстро что-то там вводит. Немного ждет, нервно постукивая пальцами по столу рядом с ним. Проходит минута, и он протягивает планшет назад.

— Читай! — в приказном тоне просит он. Медленно забираю у него планшет, не понимая, что вообще происходит. — Читай и обращай внимание на даты. Я смотрю на дисплей, и вижу там письма. Много писем, адресованных мне, написанных на мою старую почту. И даты такие разные, с осени по весну. Он тоже писал мне? Голова идет кругом. Открываю первое письмо.

— Посмотри на меня, — просит меня Дан. Снова берет за подбородок. — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Я хочу, чтобы ты впервые услышала это от меня, а не прочла в тексте, — не успеваю опомниться и осознать его слова, как он впивается в мои губы. Странно с остервенением и диким голодом. Я не отвечаю на поцелуй, я просто не принимаю, находясь в полной прострации, словно мне все это снится. Его губы, они, как и прежде, мягкие и требовательные. От его поцелуя кружится голова. Все смешивается: его слова о любви и этот голодный поцелуй, который перерастает в плавный и нежный. Но все быстро заканчивается, он отстраняется от меня.

— Читай, — шепчет мне в губы. Отпускает меня и снова идет читать мою тетрадь. Фокусирую взгляд на планшете, пытаясь прийти в себя и осознать, что вообще происходит. Сажусь в кресло и начинаю читать.

И все! Мир рушится. Мне кажется, я там, с ним, в каждой его строчке, в каждой букве. Я растворилось в них. Меня нет, я вся в этих письмах в никуда. В точно таких же, как мои. Не могу оторваться, поглощая их, представляя в голове все, о чем он пишет. Тысячи, миллионы эмоций сменяют друг друга. Злость на себя, за то, что была дурой, и поверила Кристине, злость на него за то, что спокойно меня отпустил, за то, что поверил моим бредовым словам, отменил рейс. Жалость к его брату, ярость к Кристине. И бесконечная тоска, и безграничная любовь в каждой его букве, в его снах, похожих на мои. В его нежности сквозь строки.

От чтения меня отрывает тихий стук в дверь, перевожу взгляд на Дана. Он словно не слышит ничего вокруг, погруженный в мою тетрадь и мои мысли. И я понимаю, что он тоже там в моих днях тоски и одиночества без него.

Дверь медленно открывается, в комнату тихо входит моя мама. Кидает беглый взгляд на Дана, не замечающего ее. Мама слегка улыбается. И просит нас спуститься вниз, пообедать и попрощаться с Лизкой, Робертом и Лешей. Говорит о том, что они и так долго ждали нас, боясь побеспокоить, думая, что нам нужно время для разговоров. А я не хочу никуда идти, не хочу есть. Я хочу дочитать все, что написано мне. Мама настаивает на том, что мне надо поесть, потому что это необходимо для молока. И вообще, как молодой маме, мне надо хорошо питаться. А уж молодому папе тем более. Ведь на него лягут все заботы, обязанности в отношении нас. А я уже не знаю. Есть «мы» или нет. «Мы» только в письмах, в буквах и словах. Мы еще ничего не сказали друг другу вживую. Дан отрывается от тетради. Прячет ее под подушку, поднимается. Подходит ко мне, по-хозяйски берет за руку, и говорит, что мне действительно надо поесть. Не дожидаясь моего ответа, ведет вниз. Мама хитро мне подмигивает, оставаясь в комнате с Сашенькой.

Мы прощаемся с Лизкой, которая уже успела сбегать в детскую, посмотреть на малыша, пока мы с Даном ели. Алексей и Роберт о чем-то тихо беседуют с Даном возле ожидающей их машины. Они улетают, а он остается. И где-то внутри я уже счастлива. В данный момент у меня есть все, о чем я мечтала. Сын и мужчина рядом, мой любимый мужчина. Мы еще ничего не выяснили, не поговорили. Но, по-моему, письма все сказали за нас. Лиза целует меня в щеки, еще раз восхищается моим сыном. Просит прощения, только я не могу понять, за что. Но Роберт утягивает ее в машину, говоря, что они опоздают на самолет. Лизка кричит, что позвонит. И друзья срываются с места, мчась в аэропорт.

После того как друзья уехали, папа снова утащил Дана на разговор, чем вызвал мою улыбку. Я знаю своего отца, он не может сказать Дану ничего плохого, скорее всего, он просто хочет его понять, узнать, что он за человек, и что между нами происходит. Я переодела и покормила Сашеньку, выгнала маму из комнаты и продолжила чтение писем, сидя возле кроватки сына. Через минуту Дан присоединился ко мне, молча зашел в комнату, посмотрел на спящего сына, слегка ему улыбнулся. И тоже продолжил читать мою тетрадь.

Я вновь погрузилась в его мир, в его мысли, и переживания. Настолько ушла туда, что не заметила, как Дан подошел ко мне, опустился передо мной на колени, уткнулся в них лицом, шумно вдыхая мой запах. Он просто дышал мной тихо, размеренно, иногда глубоко вдыхая. А я дочитывала его слова о том, что если я его больше не люблю, то он влюбит меня заново. И думала, что ему не надо этого делать. Потому что я не прекращала любить его ни на минуту. Хотя он уже это знает. Он дочитал мою тетрадь.

Закрываю его последнее письмо, кладу планшет на пол. Запускаю руку ему в волосы, зарываюсь в них пальцами, тихонько поглаживаю, думая о том, как много мы упустили из-за собственного эгоизма и нежелания выслушать и понять друг друга. О том, что мы не доверяли друг другу настолько, что предпочитали верить другим людям, принимая все за чистую монету. Думаю, как нелепо сложились обстоятельства. Я ведь могла позвонить ему и все рассказать, но я почему-то предпочла обречь себя на душевные муки и страдания. А он мог просто приехать, посмотреть мне в глаза и понять, что у меня никого нет.

— Ксюша, любимая, — прерывая наше молчание, говорит Дан. — Я понимаю, что сказать «прости» будет ничтожно мало по сравнению с твоей болью, — отрывается от моих колен, смотрит мне в глаза. — Ты единственна женщина, которую я люблю. Кристина была моей болезнью. А ты — моя любовь. Ты и наш сын Александр, — с гордостью произносит имя нашего малыша. Берет меня за руки, переплетает наши пальцы, продолжая стоять передо мной на коленях. А мне хочется сказать, чтобы встал. Что он не виноват ни в чем. Что нас сгубили взаимные обиды, недопонимание и нежелание выяснить все до конца.

— Вы — все, что осталось в моей нелепой, несуразной жизни. Вы самые дорогие и любимые мне люди. Я, конечно, зол на тебя за то, что ты скрывала от меня свою беременность и лишила меня возможности видеть, как наш сын растет у тебя под сердцем. Но теперь я не должен ничего упустить. Я хочу, что вы были рядом со мной, я хочу любить тебя в этой жизни и в следующих. Ты мое солнце, мой светлый лучик в моем мраке. Вы с Сашей — мой шанс и надежда на счастливое будущее. Скажи что любишь? — с надеждой спрашивает он.

— А разве в моих письмах этого не написано? — тихо спрашиваю я.

— Написано. В них столько всего написано. Они отложилось в моей памяти, и кажется, я могу зачитывать их наизусть. Но я хочу слышать слова любви твоим голосом. Хочу чувствовать ее, трогать, осязать, и отдавать тебе ее во стократ больше, — тянет наши руки к своему лицу, прикладывает к своим колючим щекам, с такой тоской и надеждой смотрит мне в глаза, заставляя мое сердце сжиматься.

— Я люблю тебя. Безумно люблю, — произношу я, начиная поглаживать его щеки. — И ты прости меня, дуру, за то, что я не сказала тебе о ребенке, а поверила ей, — Дан улыбается сквозь грусть, отрывая мои руки от щек, целуя каждый мой пальчик. Хочет что-то мне сказать, подбирает слова, но я останавливаю его.

— Я все поняла, я прочла все в твоих письмах мне. А ты прочел все в моих, не надо больше слов. Теперь мы есть друг у друга, а у нас есть наш сын. Мы начнем все заново, теперь, когда нас трое.

— Спасибо. Спасибо тебе за сына, за имя, которое ему дала, за то, что родила мне такого чудесного малыша. Ты сделала меня самым счастливым человеком на земле. Я не заслужил всего этого, но теперь у меня есть шанс начать всю жизнь заново. Шанс. который я не упущу.

— Мы не упустим, — поправляю его. Я все отпускаю, я устала быть без него и держать оборону, борясь с непонятными обидами. Я хочу быть просто слабой женщиной под защитой сильного мужчины, мужичины который меня любит, и которого люблю я. Мы должны начать новую историю, ради нашего сына и ради нашего счастья. Нам нужен этот шанс, и он у нас есть. И был всегда, просто мы не хотели его видеть.

Дан поднимется на ноги, тянет меня на себя. Обнимает за талию, сжимает в своих объятиях, которых мне так не хватало. Прислоняюсь к его сильной груди, слушая учащенный ритм его сердца. И мне впервые за все время разлуки не одиноко. Дан нежно гладит меня по спине, невесомо проводя рукой, как будто боится, что я сломаюсь, а мне хочется крепче, сильнее, чтобы до конца его прочувствовать. Жмусь сильнее, а он зарывается лицом в мои волосы, глубоко вдыхая.

— Я совершенно не дышал все это время, — шепчет мне в висок. И мне кажется, что я тоже не дышала, что я только что сделала первый глоток воздуха за долгое время. Дан склоняется к моему уху, целует мочку, — Я скучал, я так сильно скучал, — шепчет, обдавая горячим дыханием, вызывая в моем теле дрожь, — Как я мог сам себя лишить этого? — вопрос скорее риторический, потому что, как выяснилось, мы оба во всем виноваты. Я так скучал, Дюймовочка, моя маленькая девочка, — повторяет мне. — А ты скучала?

— Нет.

— Врешь.

— Вру, скучала, — Дан довольно ухмыляется мне в ухо. Вжимает меня в себя сильнее. Чувствую его дыхание, глаза закрываются сами по себе. По телу идет волна сильнейшего возбуждения. Но мы должны остановиться, потому что мне нельзя. Но в голове крутится одно, а тело требует совсем другого. Тело дрожит, начинаю задыхаться от того, как Дан покрывает ласковыми поцелуями мои щеки, скулы, ведя влажную дорожку поцелуев к шее, всасывая кожу, лаская ее языком. Цепляюсь за его сильные плечи, пытаясь отстраниться от него, но, наоборот, прогибаюсь в его руках, еще сильнее прижимаясь к нему.

— Дааан. Нам надо остановиться, — выдыхаю я и одновременно тянусь к его губам. Дан ласкает языком мои губы, я чувствую его учащенное дыхание, в такт с моим. — Дан, мне нельзя, понимаешь? — спрашиваю я, хотя сама ничего не понимаю.

— Понимаю. Но ласкать-то тебя можно? Я просто хочу почувствовать тебя, — подхватывает меня за талию, увлекает за собой в кровать. Укладывает себе на грудь, зарываясь пальцами в мои волосы. Другой рукой ведет по моему телу, нежно исследуя каждый его участок. Чуть приподнимаюсь, хватаясь за его футболку с длинными рукавами, тяну наверх. Дан чуть поднимается, помогая мне ее снять.

— Что ты делаешь? — приподняв брови, спрашивает он хриплым шепотом. — Нам же нельзя.

— Я просто тоже хочу почувствовать тебя без преград. Ложусь на его обнаженную сильную грудь, вожу по ней пальцами. На его груди возле сердца все так-же находится мой крестик. Довольно улыбаюсь, поправляя крестик, укладывая ровно на сердце.

— Ты писал, что помирился с матерью и братом, — интересуюсь я.

— Да. Писал, — задумчиво отвечает он, далеко не радостным голосом.

— Ты писал, что простил мать, а она тебя, — не могу понять, за что должна прощать его мать?

— Да. Я просто все отпустил. И знаешь, мне стало легче.

— Что-то не слышно в твоем голосе облегчения.

— Нет, милая, мне действительно легче. Просто не все так хорошо, как кажется. Мы стали общаться. Но…

— Что «но»?

— Мы, скорее, играем, пытаясь изобразить нормальные семейные отношения. Но дистанцию все же соблюдаем. Впрочем, так оно и было со дня моего рождения, — с каким-то сожалением произносит он.

— Ты жалеешь об этом? — спрашиваю я, поднимаясь с его груди, заглядываю в глаза. И не вижу в них сожаления.

— Нет, — отвечает он. — Просто, к сожалению, семьи бывают разные, не все такие, как твоя. У тебя прекрасные родители, — отвечает он, поглаживая мое лицо, очерчивает губы. Ловлю его палец, слегка прикусывая. Дан усмехается. Подхватывает меня, укладывает на спину, нависая надо мной. Целует в губы, сплетая наши языки, как всегда, не позволяя отстраниться, забирая мой кислород, который я и так ему отдаю. Веду руками по его груди, поглаживая ее, лаская, наслаждаясь его телом. И понимаю — вот оно, счастье! Простое женское счастье. Сын, сладко спящий в кроватке. И любимый мужчина рядом, ласкающий и целующий меня. Но наш сын решает, что пора уделить время и ему. Саша прерывает наш поцелуй, начиная плакать, требуя внимания. Усмехаюсь Дану в губы, пытаясь его оттолкнуть, чтобы подняться.

— Лежи, — командует он. — Ты недавно родила и тебе надо отдыхать, ты и так целый день на ногах, — говорит он, поднимаясь с кровати, быстро подходит к Саше, берет его на руки, очень медленно и аккуратно, боясь сделать лишнее движение. Ого, вот оно как! А у нас, оказывается, заботливый папа. Дан пытается его качать, что-то тихо шепчет, и, Боже, это так мило.

— Мне кажется, ему надо сменить подгузник, — констатирую я, указывая на полку с пачкой. Хочу подняться, чтобы сделать это самой, почти встаю с кровати. Но Дан меня останавливает.

— Я сказал, лежи! Я сам! — ох ты, даже так.

— Уверен, что справишься? — хитро спрашиваю я.

— Уверен, — без сомнений отвечает он. Укладывает малыша рядом со мной на кровать. С улыбкой наблюдаю, как Дан медленно, нежно и аккуратно раздевает сына, не отрывая от него глаз. Кажется, когда он смотрит на Сашу, весь мир замирает, остаются только они вдвоем. И у него все довольно неплохо получается, я лишь немного подсказываю ему, что делать. Саша успокаивается, а Дан смешно вздыхает с облегчением. Так же нежно берет его на руки, начиная качать. И мне кажется, что в этот момент, мое сердце разорвется от ощущения теплоты и любви. Вот они, два моих любимых человека, прекрасно ладят друг с другом, с первого дня знакомства.

— Его надо покормить, — тихо произношу я, нарушая их идиллию. Дан слегка кивает, наклоняется к сыну, целует его в носик, как дела это я в первый день его жизни. Дан несет сына мне, укладывает его со мной рядом.

— Вот и наша мама, — приговаривает он, смотря, как я начинаю кормить ребенка, Дан ложится рядом с нами, наблюдая за процессом как завороженный.

— Везет тебе, сынок, — слегка усмехается он. — Мама дает тебе грудь, а мне нет, — с притворным сожалением вздыхает он.

— Папе надо немного потерпеть. И мама даст ему все, что он хочет, и не только грудь, — отвечаю я.

— И долго папе ждать? — с интересом спрашивает Дан.

— Минимум двадцать один день, — надувая губы, произношу я.

— Черт, Дюймовочка, я сойду с ума, — зарывается лицом в подушку, глубоко вдыхает. Протягиваю руку, поглаживая его по спине, как бы жалея.

— Ну, может, если папа будет себя хорошо вести, — задумчиво говорю я, — я смогу ему чем-нибудь помочь. — Дан отрывается от подушки, смотрит на меня многообещающим взглядом.

— Папа будет себя очень хорошо вести, — я подмигиваю Дану. И он, естественно, понял мой намек. А потом Дан опять фокусируется на сыне. Как только Сашенька наедается и мирно засыпает, Дан сам уносит его в кроватку. Возвращается ко мне, ложится рядом, обнимает, прижимая к себе.

— Спи, — шепчет он мне. Я закрываю глаза, поворачиваюсь к нему спиной, удобнее устраиваясь у него в руках. Почти засыпаю, млея от ощущения его теплого дыхания на своем затылке.

— О чем вы разговаривали с моим отцом? — интересуюсь я сонным голосом.

— О будущем, — отвечает мне в шею.

— О каком будущем?

— Нашем. О будущем нашей семьи.