Роберт

Мы выбегаем из подъезда. Садимся в машину. Ксения называет адрес, понимаю, что где-то полчаса езды. Район мне знаком. Там, в основном, частный сектор. Что там делает Елизавета? Смотрю на Ксению, она вся на нервах. Ее даже немного потряхивает. Ее волнение передается мне, смешивается с моим. Гоню на полной скорости, нарушаю все возможные правила. Девушка не возражает, наоборот поторапливает меня. Ее руки сжимают приборную панель.

— Что это за место? Почему ты уверена, что Елизавета именно там?

— Роберт, пожалуйста, не спрашивай меня. Она там! Точно там! Хотя мне хочется верить, что я ошибаюсь. Я не могу тебе всего объяснить. Сам все увидишь, — она сжимает голову руками. Трясет головой. — Этого просто не может быть. Все же было хорошо, — говорит она, кажется, самой себе. — Боже. Она не простит меня, что я тебя туда привела!

— Ксения! Объясни мне, что происходит. Куда туда? Что это за место? — в моей голове полный раздрай. Ничего не понимаю.

— Я не могу. Если Лиза захочет, она сама все объяснит. И пожалуйста, Роберт, когда мы приедем, что бы ни случилось, что бы она не говорила, не вмешивайся, пожалуйста. Черт! — срывается она. — Я не знаю, в каком она состоянии. Но если она там, это уже плохо.

В каком состоянии? Что с моей девочкой? Почему я, мать твою, не должен вмешиваться? Мою душу выворачивает наизнанку, рвет на части. Я слишком взвинчен, выбит из колеи, потому что я не знаю, что, черт подери, происходит! Мы заезжаем на жилую улицу.

— Не гони здесь, мы уже близко! — Ксения отстегивает ремень безопасности, она готова в любую минуту выскочить из машины. — Вот здесь останови! — кричит она. — Но выходить не торопится. Мы перед небольшим двух этажным коттеджем. Довольно милый домик. Из белого кирпича, с темно синей крышей, кованым забором. Он кажется заброшенным, нежилым. Все занесено снегом. На не расчищенных дорожках виднеются одинокие следы. Моя малышка там! Я чувствую ее. Открываю дверь, спешу выйти.

— Подожди! — Ксения хватает меня за куртку. Поворачиваюсь к ней, вопросительно смотрю, не понимая, почему мы медлим? Она глубоко вдыхает. — Сейчас мы зайдем. Лиза она… — останавливается, подбирает слово, — она может вести себя необычно, странно. Пожалуйста, подыгрывай мне.

— Что? О чем ты говоришь?!

— Сейчас все увидишь. Это важно, понимаешь?! — киваю в ответ. Хотя я ни хрена не понимаю!

— Все, пошли, — она выходит из машины, хватает свою сумку.

Елизавета

Я медленно открываю глаза. По комнате разливается рассвет, играя блеклыми красками. Душу рвет от нестерпимого желания. Я хочу домой, очень хочу. Поднимаюсь с кровати. Голова такая тяжелая. Где-то в глубине сознания понимаю: что-то не так. Встаю с кровати. Меня шатает из стороны в сторону, опираюсь на стену. Дохожу до шкафа, открываю его. Провожу рукой по одежде, не узнаю ни одной вещи. Беру первые попавшиеся свитер и джинсы. Одеваюсь. Выхожу в прихожую. Надеваю сапоги пальто. Спускаюсь на улицу. Район мне не знаком. Просто бреду вдоль дороги. На обочине стоят такси. Засовываю руку в карман. У меня есть деньги. Хорошо. На поездку до дома должно хватить. Сажусь в такси. Называю адрес дома. Откидываю голову на спинку сидения. Почему у меня так болит голова?

Слышу грубый хриплый голос таксиста, который говорит, что мы приехали. Смотрю по сторонам, вижу наш дом. Расплачиваюсь с таксистом. Выхожу из машины.

Все дорожки занесены снегом. Наверное, ночью был сильный снегопад. Еле как, сквозь сугробы, пробираясь к воротам. Дергаю за ручку, закрыто. Шарю по карманам. Ключей нет. Растерянно смотрю по сторонам. Ищу в кармане телефон. Его тоже нет. Ничего не понимаю. Где я могла все забыть? Навстречу мне из соседних ворот выходит пожилая женщина. Подходит ко мне. Мило улыбается.

— Здравствуй, Лизочка. Тебя так давно здесь не было. Как ты? Я все жду новых соседей, — отчаянно не понимаю, о чем она говорит. Какие новые соседи? Ее лицо мне кажется знакомым. Очевидно, это моя соседка. Почему я ее не помню?

— У меня нет ключей, — зачем-то говорю я. Женщина как-то странно на меня смотрит. Прищуривается. Достает из кармана связку ключей, протягивает мне. Нерешительно забираю у нее ключи. Почему она так странно на меня смотрит? Со мной что-то не так?

— Спасибо, — благодарю ее. — Извините, мне надо домой.

Отворачиваюсь от этой странной женщины, подхожу к воротам. Открываю их. Во дворе тоже все занесено снегом. Добираюсь до двери. Открываю. Наконец я дома. Снимаю пальто. Холодно. Господи, почему здесь так холодно? Включаю свет. Осматриваю гостиную. Так тихо. Поднимаюсь на второй этаж. Прикасаюсь к фотографиям, висящим на стене. Где-то внутри зарождается тоска. Вожу пальцами по родному лицу. В груди разрастается боль. Никак не могу распознать свои ощущения. Все хорошо. У меня все хорошо. Произношу вслух, пытаясь убедить саму себя. Почему вокруг столько пыли? Прохожу в коридор второго этажа.

Захожу в детскую. В ней так светло, столько солнца. Розовые обои с яркими бабочками выглядят настолько реально, что кажется, эти бабочки летают, заигрывая с солнечным светом. Смотрю на детскую кроватку с белоснежным балдахином. Медленно иду к ней. Она так близко. Но каждый мой шаг дается мне с трудом. Ноги тяжелеют. Кажется, мой путь занимает вечность. Вот я у цели. Смотрю на пушистое розовое одеяльце. Провожу по нему рукой. Оно такое мягкое и нежное. Сворачиваю его, беру в руки. Подношу к лицу, вдыхаю. Покачиваю медленно туда-сюда. Спи, моя маленькая принцесса. Я с тобой. Я всегда с тобой. Потихоньку подхожу к стоящему рядом креслу-качалке. Сажусь в него. Тихонько раскачиваюсь. На душе спокойствие, умиротворение. Начинаю напевать ей: «Спи, моя прекрасная девочка. Пусть тебе приснятся пушистые мягкие облака. Ничего не бойся. Там густые облака. Ты плывешь в далекий край. В том краю, что в долгом сне, кто-то помнит о тебе».

Моя принцесса засыпает. Тихонько встаю, боясь потревожить ее сладкий сон. Аккуратно кладу в кроватку. Долго смотрю. Выхожу из комнаты, оставляя дверь приоткрытой.

Спускаюсь вниз. Здесь так много пыли. Я так запустила наш дом. У Марка аллергия на пыль. Нахожу ведро, тряпку. Открываю кран с водой. Воды нет. Спускаюсь вниз к трубам. Вода перекрыта. Кто это сделал? Открываю воду. Начинаю уборку. Методично убираю гостиную. Перехожу на кухню. Мою там полы.

Вздрагиваю, когда кто-то прикасается к моему плечу. Резко разворачиваюсь. Ох, это Ксения.

— Ты меня напугала, — говорю ей, продолжая мыть полы. Мне надо успеть все убрать до прихода Марка.

— Лизочка, милая, что ты делаешь? — спрашивает подруга. Ее голос такой тихий и обеспокоенный. Это так на нее не похоже, она всегда такая заводная.

— Я так сильно запустила дом, мне надо все убрать до прихода Марка. Ты же знаешь, что он не переносит пыль, — отвечаю я.

— Лиза, ты можешь на минуту прерваться и посмотреть на меня? — поворачиваюсь к ней. Сегодня она какая-то странная.

В дверном проеме стоит темноволосый высокий мужчина. Внимательно смотрит на меня, не сводя глаз. Это пугает меня. У него такой тяжелый взгляд.

— Ты не одна? — спрашиваю ее. Отвожу глаза от мужчины. Слышу, как он шумно вдыхает. Ксюха поворачивается в его сторону, растеряно смотрит то на меня, то на мужчину. Решаю ей помочь.

— Твой новый друг? — улыбаюсь ей. Она такая не постоянная. У нее каждые полгода новый «друг».

— Да, что-то типа того, — да что с ней сегодня такое? Она вся какая-то взвинченная.

— У тебя что-то случилось? — спрашиваю ее, продолжая мыть полы. Ксюша ничего не отвечает, обходит меня. Забирает из рук швабру. Берет за руки, внимательно смотрит мне в глаза.

— Лиза, поехали домой, — ее голос мягкий. Она обращается ко мне, как к ребенку.

— Ксюша, я и так дома. О чем ты говоришь? — никак не могу понять ее.

— Просто, поехали со мной, — настойчиво просит она.

— Я не могу, у меня еще много дел. Скоро должен прийти Марк. И ты же знаешь, я не могу оставить мою девочку одну. А она еще так мала для поездок по гостям. — Вижу, как подруга меняется в лице. Ее руки начинают дрожать. Она подносит ладошку ко рту.

— Что с тобой? У тебя что-то случилось? — никогда не видела ее в таком состоянии. Она всегда такая жизнерадостная. Вижу, как мужчина медленно приближается к нам. Почему он не сводит с меня глаз? Он кажется мне таким знакомым. Должно быть, мы где-то встречались.

— Лиза, пожалуйста, просто поехали с нами! — подруга срывается на плач, хаотично поглаживая меня по руке.

— Тихо, не кричи, — подношу палец к губам. — Ты можешь ее разбудить. Смотрю в сторону лестницы. Мужчина приближается ко мне. Отступаю назад на несколько шагов. Что, вообще, происходит?

— Роберт! Не надо, остановись. Я справлюсь! — Ксюша почти кричит.

— Да что происходит? Что с вами такое? — требую ответа.

— Лиза, там наверху никого нет. Ты здесь одна, — она говорит медленно, выделяя каждое слово, при этом цепляется за мои руки, как будто пытается меня удержать.

— Как нет?! Ты в своем уме?! Она там. Моя девочка там. Просто она спит, — хватаю ее за руку, тяну за собой. — Пойдем, я тебе покажу, — подруга сопротивляется.

— Нет, не надо. Просто поехали домой, — ничего не понимаю. Моя головная боль усиливается. В висках начинает стрелять. Срываюсь с места, бегу на второй этаж. Моя малышка там, она там. Почему они не понимают меня?

— Лиза, пожалуйста, — слышу надрывный голос подруги. Она бежит вслед за мной.

Вбегаю в детскую. Останавливаясь возле кроватки. Ее нет! Моей принцессы НЕТ! Беру в руки розовое одеяльце. Пусто. Где она? Она ведь была здесь. Я качала ее на руках. А теперь ее нет! Грудь сдавливает невыносимая боль. Меня начинает трясти. Хватаюсь рукой за горло. Дыхание сбивается, задыхаюсь. Глаза мечутся по комнате в поисках спасения. Мир меркнет. Боль вскрывает сердце. В комнату нерешительно входит Ксения. Подбегаю к ней.

— Ее нет! — кричу ей. — Ты сказала, что ее нет, — цепляюсь за ее плечи. — Где она? Ты знаешь, где она?! — она ничего не отвечает, качает головой. В ее глазах застыли слезы и такая безнадежность. Меня начинает трясти. Холод. Ледяной холод. Тело покрывается мурашками. — Отвечай! — кричу я. — Что же ты молчишь?! — отталкиваю ее в сторону. Выбегаю из комнаты. Мне срочно надо позвонить Марку, сказать, что наша малышка пропала. На лестнице врезаюсь в мужчину, пришедшего с подругой. Он хватает меня, сжимает, силой притягивает к себе. В нос бьет знакомый тяжелый аромат. Такое ощущение, что я его знаю, не просто знаю, я вдыхала этот запах не раз. Пытаюсь вырваться, толкаю мужчину, бью кулаками по спине. Он не отпускает. Да кто он такой? Что ему надо от меня? Почему он меня держит?

— Отпустите меня!!! Что вам надо?! — кричу, мой голос срывается.

— Елизавета, это я. Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза, — мужчина обхватывает мое лицо, вынуждая посмотреть на него. Выворачиваюсь. Отталкиваю его. Спотыкаясь, бегу вниз по лестнице.

— Лиза!!! — кричит мне вслед мужчина. Не обращаю на него внимание. Ищу телефон, его нигде нет. Замечаю Ксению.

— Дай мне телефон, мне срочно надо позвонить Марку. Он найдет ее, — подруга берет свою сумку, что-то там ищет. Достает оттуда ампулу и шприц.

— Что это? — спрашиваю я. — Я просила телефон.

— Лиза, пожалуйста. Это успокоительное. Это тебе поможет, — объясняет она. Трясущимися руками раскрывает ампулу, наполняет шприц. Медленно подходит ко мне. Отступаю от нее, забиваюсь в угол. Мне холодно, очень холодно, меня трясет. В горле образовывается ком, никак не могу его сглотнуть. По щекам катятся слезы.

— Ксюша, что ты делаешь? Мне не нужно никакое успокоительное. Почему ты меня не понимаешь? Да что с тобой такое? Мне просто нужны мой муж и моя дочь, — я не узнаю свою подругу. Она продолжает надвигаться на меня. Мне так страшно.

— Лизочка, их нет. Они ушли. Просто позволь мне сделать тебе укол. И тебе станет легче, — не понимаю, о чем она говорит. Сжимаюсь в углу, оседаю на пол. В глазах все мутнеет. Голова кружится. Чувствую, как немеют губы. Закрываю себя руками. Из горла рвется рыдание. Слезы градом льются из глаз.

— Ксения!!! Отойди от нее немедленно! — слышу голос мужчины. Поднимаю голову, вижу, как он отодвигает мою подругу в сторону. Подходит ко мне. Зажмуриваю глаза. Чувствую, как он обхватывает руками мое лицо. У него такие теплые руки. Его запах успокаивает, дает мне дышать полной грудью. Я дышу им.

— Елизавета, открой глаза, посмотри на меня, — спокойно, с нежностью в голосе, просит он. Открываю глаза, смотрю на него. Боже, почему он кажется мне таким знакомым.

— Вот так, хорошо. Посмотри мне в глаза, малышка. Просто смотри мне в глаза, — его бархатистый голос заставляет подчиниться. Я почему-то верю ему. Смотрю в его черные глаза и вижу там спасение, защиту. С ним ничего не страшно, с ним у меня все будет хорошо. Он решит все мои проблемы. Продолжаю смотреть ему в глаза, боюсь отпустить этот взгляд.

— Мне так холодно, — говорю ему. — Очень холодно.

— Я знаю, малышка, знаю. Иди сюда, — он тянет меня на себя, прижимает к своему теплому, сильному телу. В его объятиях так тепло и уютно. Чувствую, как что-то острое обжигает мою руку…

Роберт

Мне казалось, будто я попал в другую реальность. Вокруг меня разворачиваются нереальные, не поддающиеся объяснению события, значение которых я не могу понять. Я не мог пошевелиться, смотрел на Елизавету, не отводя глаз. Я был готов разгадать секрет бытия лишь для того, чтобы понять что происходит! В голове крутилась тысяча вопросов, и с каждой минутой их становилось все больше и больше. Дернулся вперед, желая подойти к ней, посмотреть ей в глаза и прочесть там ответы. Она все та же, но в тоже время — другая. Чужая, не моя. Я не узнавал женщину, стоящую рядом со мной. Она здесь, она радом со мной, стоит протянуть руку, и я смогу заключить ее в свои объятия. Но невидимые стальные оковы сковывали мое тело. Елизавета узнала Ксению. Но не узнавала меня! Когда она спросила, с кем пришла ее подруга, у меня внутри что-то оборвалось. Казалось еще чуть-чуть, и я сорвусь, закричу.

Она утверждала что там, наверху, у нее спит дочь. И скоро должен прийти ее муж! Муж, мать вашу! Ксения утверждала, что их нет, они ушли. Меня разрывало изнутри. Тупая боль била в виски. А потом начался полный хаос. Елизавета в панике помчалось на второй этаж, доказывать, что ее дочь там. Я спросил у Ксении, где на самом деле ее дочь и где этот чертов муж. Она лишь только покачала головой и обреченно посмотрела наверх. Я ясно понимал, что их нет в этом доме. Мой мозг отказывался работать, пока мои глаза не наткнулись на композицию из фотографий, висящих на стене. В центре — большое фото, на нем Моя Елизавета в прекрасном свадебном платье, вся в солнечных лучах, кажется, она и есть само солнце. Рядом с ней — высокий светловолосый мужчина. Лиза улыбается ему такой лучезарной улыбкой, которую я никогда не видел. Она яркая, живая. По кругу центральной фотографии висит много совместных фото. Я цепляюсь взглядом за одну. Моя девочка беременна, у нее большой круглый животик. Она прекрасна! Руки ее мужа лежат на ее животе, словно они — одно целое. Она счастливая, она — само счастье. Я с трудом собираю все воедино. Судя по запустевшему дому, здесь явно давно никто не живет. Елизавета точно живет одна. Не ездит на передних сидениях в автомобиле. На ее животе большой продольный шрам. В ее глазах часто проскальзывают боль, печаль, тоска. Ей снятся кошмары. Она с трудом принимает заботу и ласку. Что-то щелкает в моей голове, и вся картинка собирается в единое целое. Мое сердце замирает в болезненном понимании.

Надрывный крик Елизаветы приводит меня в себя, я слышу, как она требует от Ксении сказать, где ее дочь. Выхожу из ступора, срываюсь с места, бегу наверх, сталкиваюсь со своей девочкой. Ловлю ее, притягиваю к себе. Она такая холодная. Хочу согреть ее, успокоить. Она отталкивает, вырывается, кричит, чтобы отпустил. Обхватываю лицо. Хочу, чтобы посмотрела на меня, узнала. Она не смотрит. Не узнает. Отпускаю, боясь, что сделаю еще хуже. Сажусь на лестнице. Черт, первый раз в жизни не знаю, что делать. Не нахожу выхода! Безысходность разрывает на куски. Не хочу осмысливать жесткую правду. Реальность, сука, жестокая! Мимо меня проносится Ксения. Ее саму трясет. Она почти рыдает. Слышу, как она пытается убедить Елизавету сделать укол. Моя малышка сопротивляется. Как мышка забивается в угол. Ее трясет. Она рыдает, из ее прекрасных глазок катятся слезы. Ей страшно. Ее губки синеют. Не могу больше этого выносить. Вижу, что все попытки Ксении тщетны. Ни хрена у нее не выходит! Я обязан все это прекратить. Я должен помочь своей маленькой потерянной девочке.

Подхожу к ним, отодвигаю Ксению в сторону. Приказываю, чтобы не трогала ее. Неужели она не видит, как ей страшно. Медленно подхожу к Елизавете. Сердце начинает отбивать грудную клетку. Она сжимается, зажмуривается. Боже! Почему она так меня боится? Обхватываю лицо руками, мягко прошу посмотреть на меня. Посмотреть в мои глаза. Она вся дрожит. Ее дрожь передается мне. Боюсь, что она оттолкнет меня. Молюсь про себя, чтобы послушала, чтобы откликнулась, отреагировала на меня. Ее голова опущена, она боится посмотреть на меня, но все же медленно поднимет голову. Смотрю в ее прекрасные карие глаза, которые сейчас наполнены слезами. В них отчаяние и безнадежность. Прошу смотреть мне в глаза, не отпускать мой взгляд. И она смотрит. Реагирует. Боже, да! Она смотрит мне в глаза. Ее истерика прекращается. Я вижу в них узнавание. Она говорит, что ей очень холодно. Тяну ее к себе, обнимаю, прижимаю к себе. Она такая холодная. Ледяная. Елизавета не вырывается, не сопротивляется. Она уже не плачет. Лишь изредка всхлипывает. Я испытываю неимоверное облегчение. Наконец она в моих объятиях. Моя девочка чувствует меня. Целую в висок. Глажу по спине. Тихие всхлипы в районе груди становятся реже. Краем глаза вижу, как Ксения подходит к нам, вытягивает ее руку, обрабатывая спиртом, и делает этот злосчастный укол. Лиза не сопротивляется, лишь немного вздрагивает. Ее грудь вздымается от частого тяжелого дыхания. Чувствую, как бешено колотится ее сердце. Или это мое сердце? Подхватываю ее на руки. Ее руки крепко обнимают мою шею. Она прижимается ко мне, как будто боится, что я ее отпущу. Сажусь вместе с ней на диван. Крепче прижимаю ее к себе. Меня колотит не меньше ее.

— Ксения! Принеси теплое одеяло, — прошу ее. Мою девочку надо согреть. Ксения тут же реагирует, срывается с места, бежит наверх. Лиза склоняет голову мне на грудь. Чувствую, как ее хватка ослабевает. Видимо, действует препарат. Господи Боже, что она ей вколола? Я не знаю, что мне делать, чем ей помочь. И это убивает меня. К нам подбегает Ксения, накрывает Лизу плотным белым одеялом. Мне приходится потревожить мою девочку, чтобы поплотней укутать ее. Чуть отстраняю ее от себя, Елизавета не держится. Она как не живая, как кукла, ее руки падают, голова откидывается назад. Кажется, что она в полной отключке.

— Твою мать! Ксения, что ты ей вколола?! — раздражительно спрашиваю я.

— Все нормально. Она просто спит. Это нейролептик.

— Что?! — ни хрена не понимаю.

— Мощный транквилизатор, — объясняет она. — Не волнуйся. С ней все будет в порядке.

— Откуда у нее дома такие препараты?

— Откуда, откуда. От врача! — мне кажется, что мой мозг сейчас взорвется от переполняющей его информации и вопросов, на которые я хочу немедленно получить ответ. Ксения достает телефон, набирает чей-то номер. Долго ждет ответа. Сбрасывает звонок.

— Кому ты звонишь?

— Доктору Новицкому. Это ее врач, — набирает еще раз. Разговаривает уже с какой-то женщиной. Как я понимаю из разговора, ее доктора нет в городе. Поднимаюсь на ноги, прижимаю к себе мою спящую принцессу. Надо отвезти ее домой.

— Ксения, возьми мою куртку, там, в кармане, ключи от машины, сядешь за руль. — Просто ни на минуту не могу отпустить свою девочку. Девушка тут же слушается. Кивает. Достает ключи, собирает верхнюю одежду Елизаветы. Подбегает к двери раскрывает ее, чтобы мы могли выйти. Добираюсь до машины. Сажусь с Елизаветой на руках, на заднее сидение. Ксения запирает ворота дома. Молча садится за руль. Растеряно осматривает салон.

— Только не говори, что ты не можешь водить на механике?! — вопросительно смотрю на нее.

— Не кричи! Все я могу! Не один ты здесь на нервах.

— Тогда в чем проблема, поехали. — Ксения пристегивается, еще раз оценивает салон. И мы, наконец, трогаемся с места. Прижимаю Елизавету к себе. Она подрагивает во сне. Ее дыхание ровное. Ее глазки опухли от слез. Она такая бледная. Провожу рукой по ее лицу. Прижимаюсь губами к ее виску. Тихонько целую, вдыхаю ее чистый аромат. Что же с тобой произошло, моя маленькая, любимая девочка? Как мне тебя спасти? Как забрать твою боль? Мое сердце сжимается от нестерпимой боли за нее.

Доезжаем до квартиры Елизаветы. Заношу мою спящую девочку домой. Аккуратно укладываю на кровать. Переодеваю ее в пижаму. Ложусь рядом с ней. Глажу по волосам. Подношу прядь волос к лицу, вдыхаю. Прижимаюсь к ней всем телом. Хочу отдать хотя бы частичку своего тепла. Слышу, как Ксения ходит по квартире. Убирает бардак в ванной. Я должен немедленно все узнать. Укутываю Лизу плотнее одеялом, встаю с кровати. Иду в гостиную, оставляю дверь спальни приоткрытой, чтобы видеть свою малышку. Ксения сидит на диване, смотрит в одну точку в стене. В ее руках открытая бутылка виски. Подхожу к ней, сажусь в кресло напротив. Девушка молча протягивает мне бутылку. Беру, делаю несколько глотков. Мне действительно нужна анестезия. Иначе меня разорвет от душевной боли. Ксения забирает у меня бутылку, тоже отпивает. Так мы и сидим: каждый думает о своем, хотя, наверное, мы думаем об одном и том же. Только у нее гораздо больше информации для размышлений.

— Долго она еще проспит?

— Несколько часов. Возможно до утра, — Ксения смотрит в сторону спальни. Устало закрывает глаза. Отпивает виски. Первый раз вижу, чтобы женщина вот так хлестала виски.

— Рассказывай, — без предисловий кидаю я.

— Что? — она приподнимет брови. Забираю у нее бутылку, делаю еще пару глотков. Отдаю ей.

— Все! — пристально смотрю на нее. Даю понять, что я не шучу. — Я хочу знать все, через что прошла моя девочка.

— А не много ли ты хочешь, Ромео, а? — язвит она. — Да я и права такого не имею, рассказывать тебе.

— Ксения, я уже достаточно увидел. Просто помоги мне собрать все воедино. Пожалуйста! — Ксения долго смотрит мне в глаза.

— Ты действительно ее любишь? — задает встречный вопрос.

— Да, — киваю головой.

— Вот скажи мне, Роберт, как женатый мужик, можно ли за такое короткое время влюбиться в женщину, даже толком не зная ее?

— То, что я женат — это досадная ошибка моей жизни, — горько усмехаюсь. — А разве есть разница, сколько я ее знаю, и что я про нее знаю. Ты просто в один момент понимаешь, что любишь, и все.

— Ошибка, — ухмыляется она. — И что же ты не расстанешься со своей ошибкой?

— Не думаю, что я должен перед тобой отчитываться. Но поверь, все намного сложнее, чем кажется, — она ничего не отвечает, только цокает в ответ. Отпивает еще немного виски.

— У тебя есть сигареты? — Ксения встает, направляется на кухню. Встаю, иду за ней, достаю сигареты, протягиваю ей. Она вытаскивает две, отдает одну мне. Подношу девушке зажигалку. Прикуриваю сам, глубоко затягиваюсь горьким дымом.

Ксения садится на подоконник, приоткрывает окно. Встаю рядом, прислоняюсь к стене. Девушка долго смотрит в окно. Медленно курит.

— С Лизкой мы знакомы с детства, — неожиданно начинает она. — Жили в одном дворе, учились в одном классе. До шестого класса особо не дружили. Я была немного пацанкой, а она — хорошей, примерной девочкой, отличницей. Как понимаешь, никаких совместных интересов, — усмехается Ксения. Я внимательно ее слушаю. Не знаю, что подтолкнуло ее на откровения. Видимо виски. Если так, я готов споить ее, лишь бы она все рассказала о Елизавете. Мне важна каждая деталь, даже детство. Мне важно понять всю ее жизнь.

— Но однажды я стала замечать, что ее обижают другие девочки из нашего класса. Лиза была тихой, скромной, ранимой девочкой. Даже, скажем так, ботаником. Она не могла за себя постоять. В один прекрасный день я заступилась за нее, ставя этих малолетних стерв на место. С тех пор мы как-то сдружились. У нас не было ничего общего. Но, как говорится, противоположности притягиваются. Отца у нее не было, он погиб еще до ее рождения. Мать так больше и не вышла замуж, отдавая всю себя ребенку. Мы практически никогда не расставались. Я учила ее, как постоять за себя. Она пыталась вдалбливать в меня гранит науки. — На лице Ксении расплывается улыбка. Она рассказывает мне, но кажется, что она полностью погружена в воспоминания. — Мы даже поступили в один университет. Там я отрывалась, конечно, по полной. Наслаждалась, так сказать, студенческой жизнью. Если б не Лизка, которая вовремя меня тормозила, не знаю, куда бы меня занесло. И вот, на втором курсе, она познакомилась с Марком. Он учился на последнем курсе. Парень был просто мечта всех девушек: высокий синеглазый блондин. Прямо принц. Только на белой тойоте вместо коня. Немного не в моем вкусе, я любила плохих парней, но для ванильной Елизаветы в самый раз. С того момента они не расставались. До Лизы, кончено, было трудно достучатся, она была еще невинной девочкой. Так смешно было смотреть, как она смущалась и краснела от его слов и невинных прикосновений. Марк добивался ее долго. Год они просто ходили за ручку, гуляли по паркам, кино, невинно целовались в щечку. После окончания университета, он уехал на стажировку в Лондон. Сколько слез она тогда пролила в подушку. Но преданно его ждала. Это было так романтично. Несмотря на расстояние, Елизавете каждую субботу курьер приносил цветы и ее любимый шоколад. После того, как он вернулся, все изменилось. Их невинные поцелуйчики превратились в настоящие. Лиза поменялась, стала настоящей женщиной. Они больше не расставались. Еще через полгода она переехала жить к нему. Когда Лиза была на последнем курсе, у ее мамы обнаружили рак на последней стадии. Она быстро угасла. Никакое лечение уже не помогало. — Я невольно напрягаюсь. Зная, что будет дальше. Машинально тянусь за еще одной сигаретой. Ксения останавливается, отпивает еще немного виски. — Как ты понимаешь, — продолжает она, — ее мама умерла. Если бы не Марк, Лиза бы, наверное, долго не выходила из депрессии. Ведь мать для нее была единственным родным человеком. В конце пятого курса Марк сделал ей предложение. Родители Марка — это отдельная история. Он был из состоятельной семьи. У них был даже дворянский титул. Вот ты мне скажи, кому в наше время нужны титулы? — Ксения разводит руками.

— Какая сейчас разница, кто ты, граф или князь? Но для них это имело большое значение. Они причисляли себя к высшему обществу и, кончено, пророчили для Марка большое будущее. Они хотели, чтобы он остался в Лондоне, продолжил свою карьеру там. Но Марк, как говорится, был бунтарем, — девушка начинает смеяться. — Его родители были категорически против их брака. Его мамаша даже предлагала нашей Лизочке деньги, полагая, что она хочет выйти за него ради денег. Марк тогда очень разозлился. Прекратил все общение со своей родней. Те, в свою очередь, угрожали, как это принято в высшем обществе, лишить его наследства.

Поженились они через месяц после предложения. Свадьба была скромной, только для своих. Его родители так и не явились, хотя Марк их приглашал. Сразу после свадьбы наша Лизка забеременела. Я, конечно, видела счастливых беременных женщин. Но так, как она, не радовался этому никто. Она просто светилась от счастья. Марк оберегал ее от всего, порой мне казалась что это как-то даже через чур. Он ни куда не отпускал ее одну. Всегда вместе. Тогда-то они открыли свое кафе. Как говорил Марк, семейный бизнес. Когда его родители узнали, что у них будет внучка, они изменили свое мнение по поводу их брака. Ведь Марк был их единственным сыном. Они-то и подарили им этот дом. Марк сначала долго сопротивлялся, не хотел принимать от них такого подарка, в нем играла обида. Уж не знаю, как они его убедили, но в итоге наша парочка стала потихоньку обживать свое семейное гнездышко, — тут Ксения замолкает. Улыбка медленно сползает с ее лица. Я тянусь за очередной сигаретой. Девушка допивает остатки виски. Забирает у меня сигарету, глубоко затягивается. Долго смотрит в окно.

— Знаешь, раньше я никогда не задумывалась о жизни. Просто жила. Плыла по течению. Но никто не знает, какой подарок преподнесет нам судьба. Ты когда-нибудь думал, что в один прекрасный момент проснешься и потеряешь все? Вот и я не думала, — Ксения опять замолкает. Закрывает глаза, трет руками лицо. Смотрю на нее. Я знаю, что будет дальше. Может и не стоит дальше слушать ее. Все и так понятно, к чему эти подробности. Но нет, я — чертов мазохист. Хочу, чтобы она продолжала. Хочу знать правду, какой бы жестокой она не была.

— Когда Лиза была на девятом месяце, вечером, они ехали из своего кафе домой. На светофоре в них влетела огромная фура. Водитель не был пьян. Банально отказали тормоза. Весь удар пришелся на сторону Марка. Их машину далеко тогда откинуло. Марк умер мгновенно. Лизочка все это время была в сознании. Она видела его смерть. Но даже пошевелиться не могла. Ее зажало между сиденьями. Говорят, она так кричала. В салоне было столько крови. Она кричала до хрипоты. Пока не отключилась совсем. Когда приехали спасатели, она была уже без сознания. — Боль нарастает внутри меня с неимоверной силой. Ее слова убивают меня, они становятся моим адом. Но Ксения не видит моей реакции, она смотрит в окно, продолжая говорить.

— Когда ее вытащили из машины, она была вся в крови. У нее открылось кровотечение. Как выяснилось потом в больнице, их маленькая принцесса, как они ее называли, тоже умерла, так и не родившись, удар пришелся и на живот. Принцесса так и не увидела этот мир… — Я вижу, как по щекам Ксении катятся беззвучные слезы. А мне хочется кричать от бессилия. Ну за что? Господи, за что моей чистой девочке досталась такая судьба?!

— Но самое страшное было впереди, — продолжает Ксения. Мне хочется зажать уши руками и не слушать этого. Это бессилие перед самим собой. Я слушал ее как в тумане, сползая на пол, зажимая голову руками. — Лиза долго была в реанимации. Она как будто не хотела возвращаться в реальность. Все жизненные показатели были в норме. Но она не просыпалась. Родители Марка приняли решение похоронить его и их маленькую девочку, не дожидаясь, когда она очнется. Я была с ними согласна. Зачем, скажи, зачем ей видеть все это?! На похоронах его мать обезумела от горя. Она была не в себе. Кидалась на меня, кричала, обвиняя во всем Лизу, их брак. Говорила, что если бы ее сын не женился тогда на Елизавете, ничего бы не было. Как мать, я могу понять ее боль. Но причем, скажи, здесь Лиза?

Тогда-то я и познакомилась с Лешей. Он буквально оттащил от меня обезумевшую мать. Когда Лизочка наконец очнулась, она сразу все поняла. Она не плакала и не кричала. Она просто молчала. Не произносила ни слова. Она не билась в истерике. Она словно умерла вместе с ними. Не сопротивлялась врачам, принимала все медикаменты. Ее тело быстро приходило в норму. Она сидела на больничной кровати, смотрела в окно, раскачивалась из стороны сторону, никого не слышала, ни с кем не разговаривала. Мы с Лешей были с ней каждый день. Он единственный из семьи Марка, кто навещал ее. Все остальные просто игнорировали ее существование. Они оставили ей дом и кафе. И просто укатили жить в другой город.

Лиза смотрела на всех пустыми ледяными глазами, в них была безысходность и обреченность. Когда ее организм пришел в норму, ее выписали домой. Мы с Лешей привезли ее ко мне. Врач сказал, что может быть домашняя обстановка, забота близких, вернет ее к жизни. Но ничего не изменилось. Она неделями просиживала в комнате, смотря в потолок. Она превращалась в тень. Угасала с каждой секундой. Я училась на психолога. Но знаешь, в те дни я поняла, что психолог из меня хреновый. Я ничем не могла ей помочь. Тогда я четко поняла, что никогда в жизни не буду работать психологом. Я просто не смогу выдержать людской боли.

Спустя месяц, я проснулась от нечеловеческого крика в соседней комнате. Когда я прибежала к ней, она кричала, билась в истерике, вгрызалась зубами в подушку. Как потом выяснилось, ей в первый раз приснился сон, который по сей день преследует ее. Один и то же страшный сон. Тогда ее психотерапевт выписал эти чертовы таблетки. Они должны были помочь. Но еще через неделю после очередного кошмара она просто закрылась в ванной и выпила всю упаковку. Хорошо, что Леха был дома, он выбил дверь в ванну и вовремя вызвал скорую. Все обошлось. Как потом рассказывала Лиза, она не хотела покончить с жизнью. Она говорила, что просто хотела, чтобы боль ушла. После этого случая Леша закрылся с ней на кухне и очень долго разговаривал. Я не знаю, что он ей говорил. Они не рассказывали мне об этом. Но она изменилась, начала разговаривать, нормально ела, пила. Пусть в ее глазах была обреченность и пустота, но это был хоть какой-то сдвиг. Ещё через месяц она занялась работой в кафе. Сняла вот эту квартиру. О возвращении в их дом даже речи не шло. Мы все ее понимали, уговаривали его продать. Но она не соглашалась. Он просто одиноко стоял. Мы с Лехой иногда приезжали туда. Ты знаешь, я боюсь этот дом, он такой же мертвый и пустой. Там так тихо. И всегда очень холодно, даже летом.

Все вроде налаживалось, пусть она не светилась от счастья, но работала, общалась с людьми. На кладбище она ни разу не была, объясняя это тем, что там их нет. Там чужие мертвые тела. Она их не знает. Она как будто отрицала саму смерть.

Так прошло несколько месяцев. Однажды она вот так просто пропала. Ее не было ни дома, ни на работе. На телефонные звонки не отвечала. Мы с Лешей сбились с ног: где только мы ее не искали. Нам даже и в голову не приходило, что она могла быть в своем доме. Когда мы туда приехали, дом сиял чистотой. Обнаружили мы ее в детской. Она сидела возле кроватки, что-то тихо напевала, поглаживая детское одеяльце. Все было почти так же, как сегодня. Неимоверная истерика, полное отрицание реальности. Нам пришлось вызвать скорую, мы ничего не могли с ней сделать. Она также забилась в угол, ужасно боялась нас, пока не приехали медики и не сделали ей этот чертов укол. На следующий день Елизавета ничего не помнила. Леша нашел ей хорошего психолога. Новицкий очень рекомендовал нам положить ее к нему в клинику. Мы боялись ее реакции, никак не могли ей это предложить. Но как ни странно, она согласилась. Вот так просто, без вопросов и споров. Собрала свои вещи и легла в клинику. Пробыла она там почти два месяца. Посещения были разрешены только два раза в неделю. Я уж не знаю, что там с ней делали, но, должна признать, Евгений Иванович — врач от Бога. Вышла Лиза оттуда совсем другим человеком. Вот такой, какой была до этого дня. Хотя дом она до сих пор отказывается продавать. На кладбище не ходила. Но, по сравнению с тем, что было, это — такие мелочи. Она отдалась работе, практически не вылезала из своего кафе. У нее была цель. Она продолжала их семейный бизнес. И знаешь, у нее все получалось: из маленького ничем не примечательного кафе выросло то, что есть сейчас.

Мужчин она вообще не замечала, их как будто не существовало. Все бесполые существа. Хотя поклонников было море: начиная от первого администратора кафе, которого она тут же уволила, как только он начал подкатывать к ней, заканчивая серьезными мужчинами. Один раз за ней таскался налоговый инспектор. Он специально устраивал ей разные проверки, лишь бы в очередной раз попускать свои слюни. — Ксения смеется сквозь слезы. — И знаешь, в один прекрасный день она не выдержала, открытым текстом послала его далеко и надолго. Ох, сколько тогда налоговых проблем перенесло ее кафе. Но к Елизавете не подкопаешься — у нее все чисто.

И вот однажды, не так давно, — девушка, наконец, отрывается от окна, пристально смотрит на меня. — Я потащила ее в твой клуб. Хотя тогда мы не знали, что он — твой. Случилось чудо. Она впервые за три года отреагировала на мужчину. И как отреагировала! Я просто была поражена. Ты должен мне сказать спасибо. Это ведь я посоветовала ей связаться с тобой. Я такая дура. Если бы я знала, чем это обернется…. — Ксения замолкает. Смотрит мне в глаза. — Но, сегодня, не смотря на то, что она тебя не узнала, ты смог ее успокоить. Поверь, до этого такое было под силу только транквилизаторам или ее доктору. Может еще есть маленькая надежда, что она когда-нибудь отпустит до конца свое прошлое и заживет настоящим. — Я отворачиваюсь от девушки. Запрокидываю голову. Закрываю глаза. Я не достоин ее будущего. Ей нужен кто-то надежный, честный. Человек, который не принесет в ее жизнь еще большей боли. И это, мать вашу, не Я! В этот момент мое сердце останавливается, а душа умирает. Сердце истекает кровью. Я чувствую каждую каплю боли моей девочки. Судьба та еще сука. Почему она так не справедлива к ней? Я просто не имею права находиться рядом, еще больше терзая ее душу. Но я — чертов эгоист. Я не могу ее отпустить. Она мой свет, моя душа. Я одержимо ее люблю. Ну за что ей это все?! За что?!

— И, если ты посмеешь ее обидеть и заставишь страдать, я сама лично отрежу твои похотливые яйца и заставлю тебя их съесть! — неожиданно заявляет Ксения. Начинаю нервно смеяться. Черт, а мне нравится, что у Лизы есть такая подруга, которая не боится сказать мужику больше ее в два раза, что отрежет ему яйца. Ничего ей не отвечаю. Поднимаюсь на ноги. Мне нужно к моей девочке. Испытываю непреодолимую нужду обнять ее, почувствовать, отгородить от всего мира.

Елизавета

Просыпаюсь. Еще толком ничего не соображаю, но чувствую себя разбитой. Словно кто-то высосал все мои жизненные силы. Мое тело ватное, абсолютно пустое. Немного кружится голова, во рту сухость. Мои мышцы ноют. Это плохо. Это очень плохо. Поднимаю руку, закатываю рукав. Вот оно — синяк после укола. Мой мозг начинает лихорадочно работать. Пытаюсь вспомнить свой день. Мы были на открытии гостиницы. Встреча с Еленой, Роберт. Признание в любви, даже не пытаюсь сейчас осмыслить его слова. Гораздо важнее восстановить событие вчерашнего дня. Потом я легла спать. Но на мне был халат, я точно помню, как одевала в ванной халат. Но я в пижаме. Поворачиваю голову вправо. Рядом спит Роберт. Изучаю его лицо. У него такой усталый вид. На щеках легкая щетина. Его рука покоится на моем животе. Замечаю на тумбочке его телефон. День. Мне надо знать, какой сегодня день. Вчера была пятница, значит, сегодня должна быть суббота. Аккуратно поднимаюсь, чувствую тяжесть в голове. Осторожно тянусь за телефоном, чтобы не разбудить Роберта. Суббота. Суббота. Повторяю как мантру. Беру телефон, провожу по экрану. Воскресенье! Воскресенье! Нет. Нет. Не может быть. Этого просто не может быть. Ничего не помню. Ничего. Мне кажется, что моя голова сейчас взорвется. Медленно встаю с кровати. Нестерпимо хочется пить. Тихо выхожу из комнаты, прикрываю за собой дверь. Прохожу на кухню, замечаю там Ксению. Она варит кофе.

— Привет, — тихо говорю я. Подруга подпрыгивает на месте. Резко оборачивается.

— О боже, ты меня напугала, — вид, я вам скажу, у нее не очень, такое ощущение, что она очень мало спала или очень много вчера выпила. Открываю холодильник, беру бутылку воды. Быстро открываю крышку. Жадно пью большими глотками. Опустошаю почти полбутылки. Сажусь рядом с подругой на кухонный диван.

— Это опять случилось? — задаю вопрос, ответ на который я и так знаю. Ксюша молча кивает. Мне становится не по себе. Поднимаю голову, смотрю ей в глаза. — Насколько все было плохо?

— Почти так же, как прошлый раз, — Ксюша обреченно качает головой. Устало отпускаю тяжелую голову на стол. Подруга поглаживает мою руку.

— Ты звонила в клинику?

— Да, но Новицкого нет. Он улетел на какой-то семинар, — ты вообще ничего не помнишь?

— Нет. Ничего. Где Леша?

— Леха еще вчера утром улетел в Прагу. Но должен сегодня вернуться.

— Что? — Резко поднимаю голову, за что она мне мстит стреляющей болью. — Если Леша в Праге, тогда кто принес меня домой?! — я уже знаю ответ, но мне нужно подтверждение. Она ничего не говорит, виновато опускает глаза.

— Он все видел, да?! — Ксения качает головой, но в глаза мне не смотрит. Хватаю воздух, чтобы произнести хотя бы слово. Боже!

— Зачем? Зачем ты его туда привезла?! — дыхание замирает. Кажется, даже сердце прекращает свои удары.

— Лиза, я… — подруга замолкает.

— Что ты?! Кто дал тебе такое право?! Кто?! — в моей голове что-то щелкает, мутные картинки вчерашнего дня проносятся перед глазами. Я вижу черные обеспокоенные глаза, в которые я смотрю и боюсь их отпустить. Я помню леденящий холод. И теплые руки, прижимающие меня. Я ни черта не помню, ни то, как я оказалась в доме, ни то, что там делала. Зато помню его глаза. — Я помню, — зачем-то произношу вслух.

— Что? Что ты помнишь?! — взволновано спрашивает Ксюша.

— Я помню его глаза. Что? Что ты ему сказала? Как объяснила мое поведение? — Ксюша опять опускает глаза, что-то мямлит себе под нос. Зажмуриваю глаза, стискиваю зубы. Злость накатывает мгновенно. Меня даже начинает немного потряхивать.

— И насколько далеко ты продвинулась в своих откровениях?! — я уже кричу. Не могу себя сдерживать. Сжимаю кулаки. Зачем она это сделала? Подруга меняется в лице, в ее глазах раскаяние.

— Ты что, рассказала ему ВСЕ?!

— Да, — тихо произносит Ксюша. — Я просто хотела, чтобы он… — она опять замолкает.

— Ну, продолжай. Что же ты молчишь?! Вчера, я смотрю, ты была более болтлива! — меня окутывает гнев, распаляя все больше и больше. — Но подруга упорно молчит. Слышу звук шагов. На пороге кухни появляется Роберт. На нем только брюки. Он немного заспанный. Опирается рукой на косяк, осматривает кухню. Его взгляд останавливается на мне. В его глазах как всегда, черная бездна. Пронизывающий, черный взгляд, который смотрит в самую душу. Застываю на месте. В голове проносятся его последние слова, которые я помню — «Я тебя люблю». Сглатываю, закрываю глаза.

Ксюша пользуется моментом, соскакивает с места.

— Я, наверное, пойду. Мне сегодня еще Лешу встречать, — быстро выпаливает она, несется к двери.

— Ксения! — кричу ей вслед, — не смей убегать. Мы с тобой еще не договорили.

— Мы поговорим завтра, — отвечает она, продолжая свой путь.

— Ксюша!

— Ксения, можешь идти. Вы поговорите завтра, — вмешивается Роберт. — Гневно смотрю в его сторону.

— Кто дал тебе право командовать у меня дома! — мои нервы на пределе. Они что, сговорились?

— Никто. Я не спрашиваю ни у кого разрешения. Я делаю то, что считаю нужным, — спокойно отвечает он, продолжая прожигать меня взглядом. Слышу, как хлопает входная дверь. Эта маленькая болтушка сбежала! Роберт спокойно проходит на кухню. Садится напротив меня. Берет меня за руки. Привычно поглаживает запястья.

— Как ты себя чувствуешь? — как ни в чем не бывало, спрашивает он.

— Нормально. Хотя в моем случае, нормально, это не совсем подходящее слово, — пытаюсь вырвать свои руки. Но он, как всегда, не позволяет мне этого сделать. — Почему ты до сих пор здесь?

— Потому что хочу.