Проснулась рывком.

Тихо. Спит.

Ура! Вся ночь — мне.

Сначала — пожрать.

На кухню к холодильнику.

Вываливается кус света в темноте.

Со сна рыщу на полках. Что-то свернула. Оп — подхватила, не нашумела. Уф.

А вот и он, сыр.

Борюсь с пластиковой пупкой. Должно автоматически раскрываться: подцепил — и пошло. Подцепил — и не пошло.

Вскрываю ножом.

Заправляю кус сыра в рот.

Из комнаты Макса скрип. Оборачиваюсь, как вор.

Там меняется звук.

Сначала тихий, потом явственный скрип.

Он начинает дышать, как дышат, проснувшись.

Ночь пошла заново.

То была одна я.

А теперь еще кто-то есть.

— Ну что ты?

У меня в лице проколупываются глаза, нарастают щеки, голова обрастает ворсом — пригладить ворс.

Нельзя ж лахудрой.

Топ-топ-топ. Смотрю глазками.

— Ты ок?

— Ок!.. Пожрать надо. На самом деле — не ок. Живот крутит.

Он держит руки косолапо, смотрит жалобно.

У киски боли, у собачки боли, а у Макса заживи.

Мы стоим, смотрим друг на друга — большой зверь в синей пижамке, маленький и прожорливый в зеленой.

Стоим и смотрим жалобно:

— Кто-то съел мой сон.

Ты съел мой сон. Я съела твой сон.

У киски боли, у собачки.

Я сижу на постели, глажу ему живот. Думочка под голову. Ты лежи, спи, спи.

Ну, вот, и пройти должно.

— Если б тут была мама — она бы помогла. Какая от тебя помошь! — говорит Макс.

— Вот, глажу, — говорю я. — Я тебя замусю. Со мной ты заснешь.

Ночь глянула в окно, посмотрела на нас всех, подышала мордой и ушла.

Ничего не будет. Никто мне не позвонит, меня не высвистит. Серенький волчок не придет, не утащит за бочок — нужны мы ему, скучные взрослые люди!

Все кончилось.

Ты лежи, спи, спи. Глажу, глажу по животику.

Утро вечера мудренее. Спи.

— Вот и славненько, вот и ладненько.

А у него болит животик. А у меня ничего не болит.

А у меня зато никогда не пройдет.

А у меня и ушко не болит.

И у меня не пройдет.

А у меня и голова после вчерашнего не болит.

А у меня не пройдет.

А у меня и ручки не болят, и ножки не болят.

И спится мне в постельке сладенько.

И у меня никогда не пройдет.

Я — навсегда сломаная, и не починить.

— Аа-аа-аа-а! Баю-бай, оченяты закрывай.

И я пойду.

Вспоминать о том, как это было прекрасно.