— Подожди-подожди, открой багажник! — говорю Настеньке.

Настенька улыбается. Открывает. На ней красная кепочка и маечка в вишенках. Найджел — в чем-то походном, но отутюженном. Я — в джинсах. Джинсы спадают с попы. Опять забываю жрать.

У Найджела и Насти — план: покатать меня по горам, помокнуть в синем бассейне — знаменитых источниках, потом — отправив меня домой — на красоте, на природе, — романтически съесть кислоты. Это — не мой драг. Меня не берет.

Они — любят.

Кислоту капнули в мою книжку — Тама Яновиц.

Теперь книжку можно читать — а можно есть.

Капнули — и дали книжку мне обратно — храни.

У них — обширные планы.

Надя в шортиках. Меня трясет колотун.

Я роюсь в сумках. Вытягиваю долгий свитер за рукав.

Рукав тянется. Наконец — свитер весь мой. Что вывалилось — заталкиваю обратно в пакет.

— Тебе холодно? — заглядывает она в глаза.

— Немножко. Да ничего-ничего.

Сейчас согреюсь, мне нужно только как-то устроиться. В свитере, наверное, дыра, надо засупониться.

Нужно не тепло, а чтобы сквозняка не было.

Странно, конечно — жара ведь, а я…

А! Нет, я поняла! Мне надо немного пройтись, пробежаться. Нарастить под свитером теплоту. Как же я не догадалась!.. Сейчас-сейчас.

— Оль, ты сегодня что-нибудь ела? — Настя смотрит на меня, прерывая мои ритуалы и заклинания.

А и действительно ведь — не ела. Все так просто. Кофе — да… Больше — не помню. Да и вообще за эти три дня в моем животе было не много еды! А танцы! А секс!

Чуть не со слезами благодарности сгрызаю банан. Отогреваюсь, постепенно сбрасываю шерстяную шкуру.

* * *

Едем по дороге, вокруг — красивые, лысые, как вытертый ковер, холмы. На них — жалкенькие шелковые маки треплются, как тряпочки. Их много. Я знаю, как быстро они вянут. Но когда так много — они веселенькие.

Заходим в супермаркет, покупаем гору еды для пикника.

Потом дорога петляет. Заезжаем в маленькую деревню. Пыльные пиджаки на углу неподвижно смотрят на нас. Кажется, здесь нет женщин, нет молодых — всюду на улицах — пиджаки, пиджаки.

Долго бродим по заброшенной лавочке, среди краски для волос, ершиков, открыток, записей цымбальной музыки, застекляневших засахаренных сластей, поседевших орешков. Я выбираю сувенир — маленькую, покрытую патиной тарелочку. На ней нет цены.

Турок вертит в руках, от балды говорит: рупь.

Гордо плачу рубль, умиляюсь на нее, кладу в сумку. Достаю, опять умиляюсь. Нечаянная, аляповатая красота — синие цветки поверх чеканки. И ни убавить, ни прибавить.

Заказываем кальян. Дыня. Сидим в креслах, передаем мундштук, щуримся на пустынную дорогу.

Слева посреди странной дощатой стены прибит маленький, с ладонь, коврик. Никто, кроме меня, не видит, как он случаен и красив. Трачу на него десять кадров.

Настенька и Найджел, улыбаясь, курят.

Вы знаете, ребята, я, пожалуй, тут останусь! Приеду сюда жить. С ними же не надо разговаривать. Они задирают — но быстро отстают. Можно просто сидеть и курить шишу. Я буду странником-дервишем-статуей-с-кальяном. Столько тут бесплатной красоты — ходи и подбирай! Коврик. Мальчик в лагере. Тарелочка.

Ну да, они все кричат «Купи!». Но настоящая-то красотища — валяется под ногами.

Настенька с Найджелом шушукаются: «А потом мы поедем… А потом поедем…» — вдруг оборачиваются ко мне (я еще вся в мечтах).

— Оль, где книжка-то? — медленно плывет с дымом.

Доплыло до меня — и упало камнем.

Книжка? Книжка? О-о-о!

…Все осыпается в воронку. Первым утягивается кальян. Затем — коврик. Тарелочка. Пиджаки. Холмы. Небо. Потом — мои мечты, моя жизнь странника-дервиша-статуи-с-кальяном. Остается горькая, пустая воронка:

Я ДАВНО НЕ ВИДЕЛА КНИЖКИ!

Пытаюсь вспомнить — пальцами, руками: магазин — книжка в руках, палец между страниц, как закладка. Почитать мне, видите ли, захотелось!

Потом — книжки — нет! В руках — пустота, — нет ее веса, нет гладкости обложки, нет легкой покоробленности страниц.

Перетряхиваю один за другим мешки и чемоданы — нет.

Я убила, прошла с огнеметом, стерла большой резинкой их рай.

Нет мне прощенья!. Книжка — как дыра в мире — выломали кусок — спокойствия, дружбы… все осыпалось, полмира пошло трещинами, а что осталось — не стоит и спасать!

— Где забыла? Точно в супермаркете? Или в гостинице? Успокойся, успокойся! Сейчас позвоним в гостиницу! Заедем в магазин!..

Прослеживаем назад маршрут. То тут, то там мерцают лампочки — места возможной пропажи… Найджел звонит в гостиницу, со своим оксфордским говором пытается пробиться сквозь турецкий английский.

— Понимаете, очень ценная книжка, она нам очень дорога. Как память. Бабушка, бабушка подарила. Единственная память о старушке!.. Посмотрите, пожалуйста, в номере. Спросите тех, кто убирал. Да, я позвоню завтра.

Настенька уже немного хихикает — версия про бабушку веселит ее. Потом заезжаем в супермаркет — с тем же текстом. Толстая кассирша проверяет под прилавком — нет, сменщица не оставляла.

Одна за другой лампочки гаснут — и гаснет надежда.

Я — убила — все!

— Оля, не переживай!

— Да как же не переживать!

— Ну не переживай! Мы съездим снова в лагерь, там, наверное, кто-то остался, нам продадут.

У нас есть еще немного сиреневой странной МДМА, похожей на измельченные кристаллы. Помаленьку отъедаем от нее. В молчании.

К моменту, когда доезжаем до источника и погружаемся в сине-зеленый теплый, как чай, бассейн с обломками колонн на дне — края черной дыры в мире немного зарастают. Пролом в мире еще зияет, но уже затягивается, он не такой страшный. Они съездят в лагерь, купят… Все будет хорошо.

Настя подплывает, в своем разноцветном купальнике, смотрит на меня аквамариновыми глазами:

— Фан! Да? Ну, плиииз — да!

— Немножко да… Ты не очень сердишься? Ну, ужасно, конечно, сердишься — но простишь?

Вокруг источника продают туристическую белиберду, напитки, еду… Так мило спрашивают, откуда мы. Усатый охранник такой — смешной, надежный. Мальчик, продающий футболки — так трогательно говорит «привет»!

…Как тепло и свободно! Я плыву одна, вокруг маленькие лунки-волны в зеленой воде, по дну — ходит светлая сетка. Из стен льются струйки. Подставляю ногу. Я одна — но весь мир готов подружиться со мной, в любой момент.

Выныриваю. Найджел с Настенькой воркуют за столиком над коктейлями. Кажется — все починилось, заросло, исправилось? Ну, может, не совсем-совсем, но почти?

Они забросят меня в аэропорт и вернутся в лагерь. И будут, будут у них — водопады и леса, водопады и леса, и что они там видят под кислотой, и что она там видит в нем под кислотой — мне не понять, но я верю, что что-то — прекрасное, милое, свое.

Найджел для Настеньки будет — дом и сказка. Ей это нужно. Чтоб кто-то добрый. И все это — еще будет.

Ложусь на спину. Плыву.