— Она прилетает!!!!

— Кто она? Ассоль?

— Ассоль! Богиня! Она! Она! Она! Моя богиня прилетает! Знаешь, какой у меня счет за мобильник? Триста фунтов! Я каждый день с ней говорю по телефону.

Поддаю носком камешек:

— Триста — это, пожалуй, много.

Черный Алекс сбрендил. Это бывает. Никогда на голову не был крепок.

— Она бросает мужа. И будет жить со мной.

— Прекрасно. Рада за вас.

— Она — солнце. Я в таком восторге! Алекс в восторге! Алекс звонит своей любимой каждый вечер и разговаривает с ней по два часа! Алекс счастлив! Итс бьюююютифул!

— Ммм… А я расчитывала тебя самый последний разочек выкрутить досуха.

Я в очередной раз дошла до точки — и маленькие черные зверьки грызут отдельные детали организма. Внутри кружится галактика и говорит голосом гулким, как мировое зло: Хочуууу! Сто раз. Сто мужиков. Хотя бы одного. Хотя бы на секууууундочку. Ну пожааалуйста!

А тут Черный Алекс со своим любовным помешательством. Как некстати! Влюбился, вишь ли, в эту маленькую эстоночку, щеночка, лапу. Теперь она приезжает к нему — и ей ничего не надо. Она готова с ним вместе под шарманку топать по дворам. Лишь бы вместе.

— Понимаешь, я сам — ничто, и она — не очень много. Но вместе мы — сияем! — слов почти не разобрать, склеиваются в ком. Он подпрыгивает, повизгивает, машет руками.

Он уже совсем, совсем не работает на меня. И ни на кого. Он сам по себе. Он — и Ассоль. Светит внутрь, все равно ему, что наружу — торчат только перепутанные провода.

Пожимаю плечами. А почему бы и по отдельности — не быть кем-то? Посмотри на Сашечку, Макса… да хоть меня. Мы — отдельно.

Я мысленно поглаживаю скулящую черноту между ног: нет, видно, родная, ничего нам с тобой сегодня не будет. Скулит, виляет маленьким звездным хвостиком: что, совсем-совсем ничего?

— Нет, не получится. Я буду теперь совершенно сто процентов верным. Абсолютно! Только представь себе такого зверя — сто процентов Абсолютно Верный Алекс!

— Что-то не похоже на тебя!

— Сам удивляюсь. А вот поди ж ты! А кое-кто упустил свой шанс! Я шел к тебе в руки — ты же не захотела!

— Это когда ты ко мне шел в руки?

Нет, бывает, бывает. Это ведь он продавал бриллианты и почти уже продал большую партию — но все сорвалось?

…Заходил в один магазин за другим, блестящие магазины на главной площади, протягивал горсть бриллиантов — и его отвергали. И он брел в следующий сверкающий шоп — черный, отверженный, в люнючем плаще — его заворачивали и там.

Мне тогда эта история не казалась опасной, не казалась индикатором безумия?

Нет, тогда было — смешно.

Это ведь он — в первое свидание скромно сказал мне, что он — бог, та сила, что стоит за мировыми войнами, а Саддам Хуссейн — его воплощение на земле.

Это не казалось опасным? Нет, — было по приколу.

Думала — он так неловко, глупо, — интересничает.

Так что — не на пустом месте.

Знаки складываются, все становится ясно: совсем обезумел.

Бывает.

Просто момент, как всегда, неудачный. Для меня.

— Как же! Ты же хотела уходить от мужа?

— Ну, и так можно сказать.

— Ты же искала квартиру?

— Да, вроде как бы искала… искала….

Я смотрю на струю фонтана, сверкающей прерывистой строчкой он писает на голубя. Голубь похож на профессора с насморком — горлы-горлы — удирает от струи. В недоумении: как же так! Его! посмели замочить. Он вперевалочку идет к группе не столь авантюрных голубей, мирно клюющих крошки.

— Ну и что ты думала, мы будем делить квартиру — и после ужина просто расходиться по разным комнатам?

— И после секса.

— Ты думала — после ужина и секса будем расходиться по своим комнатам?

— И после косяка или что бог пошлет.

— Всерьез считала, что после ужина и секса и косяка или что бог пошлет — мы просто вот так возьмем и разойдемся по разным комнатам…

— Ммм… да?

— Вот видишь, бейби, какие мы разные! Но это все в прошлом! Я тебе по гроб жизни благодарен — только представь, что ты б переехала! Я мог бы сделать Самую Большую Глупость в своей жизни — не пригласить сюда свою Богиню. Представляешь!

— Да даже представить не могу — мороз по коже!

Звонок.

Он подпрыгивает на полметра вверх и хватает мобильник:

— Богиня! Мы как раз с Ольгой говорим о тебе! Как ты там? Я ждууу….

Глаза Черного Алекса косят в разные стороны, он заходится:

— Родная! Богиня! Ты знаешь, что твой Алекс умирает без тебя? Когда ты прилетишь и оживишь его?

Осколки сложились. Безумие прет, голосит, выделывается. И хорошо, что двинулся. Пора идти. Мне здесь больше пищи нет.

Голубь ушел от фонтана и гортанно рассказывает другим голубям: — Вы не поверите, но вот там вот — не безопасно… Я бы, коллеги, не рекомендовал вам идти дальше. Там, выражаясь языком простонародья, — мокро и противно.

И коллеги напыщенно надувают зобы.

Посредине сквера стоит медный Линкольн, растопырив ладони-лопаты. Шныряют прохожие, поправляют сумки, голосят по мобильникам.

Черный Алекс прыгает. Параллельно жизни города, заглушая ее — раздается первобытный Зов Любви.