Пщщ
RU-EN
www.google.com
Jkmuf
EN-RU
Ольга П.
Litpr, Topos, BBC, magazines.russ.ru, zhurnal.lib.ru
Пщщ
RU-EN
www.google.com
Alexandre Ice
BBC new generation artists, youtube ***competition…
…Не могу слушать его запись на ютьюбе: жесты заслоняют музыку. Музыка идет фоном, как трафик за окном, а я вижу только — его кивок оркестру, и руки на клавиши, и чуть сгорбленная спина. Худая шея с кадыком. Сгорбленные плечи. Пиджак не по росту. Мои по праву жесты. Мои.
Полуприкрыть глаза, так же сгорбиться, я — это он. Я — Сашечка. И все вокруг искрит, и все мне подвластно.
И опять звучит — нежное, хулиганское:
— Вчера была я звездочка, шампанское пила!
Или
— Ну — подводят мне ее за ручку: вот, деточки, женихайтесь. Оставляют в гостиной, как с путным. Девочка чииистенькая, кофточка рооооозовая, носочки беееленькие. А я ее прямо там, в гостиной. И потом наверх завел — и там еще!
И невозможно не порадоваться! И невозможно не улыбнуться в ответ!
(И невозможно, невозможно передать интонацию, которая — звучит в ушах!)
Это же — праздник. Это же — Сашечка! Это же — впечаталось, внутри, ближе, чем кожа.
* * *
— Да он только свистнет — побежишь.
— Уж так положено! Побегу. …Но он никогда не свистнет!
И его нет и не будет. Но всегда есть и будет. И всегда есть вероятность, что свистнет.
Как только я разворачиваюсь, оживаю, гремлю весенним громом — на противоположном горизонте Сашечка подмигивает глазом: а что? Очень даже и запросто высвищу! Ты жди только!
Но когда я вялая, серая, никакая — никакого Сашечки нет. Просто нет.
Он тоже вянет.
А откуда, отчего мне сейчас — сверкать? На какой энергии, откуда?
* * *
…И как заказывали! В 4 часа ночи — расхлябанный кокаиновый СМС: «Приезжай, посидим-поговорим, потрогаем».
Потрогаем?! А что, с него бы сталось!
Почему такой долгий путь между Лондоном и нашим захолустьем? Я еду в поезде и считаю минуты. От ночного СМС, когда он был full power, время неумолимо отьедает по песчинке. Я чувствую, как он вянет, остывает, исчезает, кокаиновая гонка выветривается из вен…
Мы его теряем!
Пожалуйста, пожалуйста, сохрани! Сохрани, пока я не доеду!
* * *
Бетонная будочка в земле — станция метро — и вокруг незнакомый пригород, ни такси, ничего. Бодренько сейчас, на рывочке, найдем:
— Где ты?
И ленивое, отходное от Сашечки:
— Там такая дорога, большая… сразу найдешь… Направо. И адрес — Хилвью Гарденс…
Так… Бодренько, на рывочке… И какие-то кривые люди говорят:
— Га? Чаво? Хилвью Гарденс? Га?
И водитель автобуса:
— Впервые слышу!
— Там направо… налево… — лениво выталкивает Сашечка слова…
Да тут в разные стороны — разное лево и разное право же!
Начинаю сердиться. Голова не варит. Из головы вываливается основные навыки, выпадают слова…
И ленивое, тепловатое, слова размазаны, слова текут изо рта, как струйка слюны:
— Да где ты?
Уже я совершенно не нужна. Помеха. Липкое что-то, мешает заснуть… Его голос в телефоне болтается, как голова дебила на тонкой шейке:
— Дорога… Там… Найдешь…
Опять мечусь по улицам — никто не знает…
Я сажусь на автобусную остановку на скамеечке. Все. Устала.
Я и не говорила, что я залечила голову. Чем проще задачи — тем мне сложнее. Я могу написать рассказ, перечитать договор, смешить и смеяться… я не помню, что мои руки делали секунду назад, положила я письмо в конверт или нет, выключила огонь под кашей или нет… В моей голове что-то стирается, обрушиваются какие-то пласты, переписываются пути… Не могу я нарисовать в этом Лондоне эти ваши Хилвью Гарденс. Не получаются они у меня. Не осилить.
Я вам и не говорила, что меня так повело, я не жаловалось — и это не связано с болезнью. Это связано с шоком. Мне надо было быть прочнее. Я дала слабину. Но от этого не легче. Я еще не залечила голову. Мои руки — медленны, сбиваются. Трудно ориентироваться. Я не знаю этот кусок жизни. Я не узнаю этот Лондон. Это чужое поле, это чужая жизнь… Где?…
* * *
На скамейке на остановке сидит — светленькая голубоглазая Аленка с туеском. Синенькие глазки смотрят на меня доверчиво, как теленок на маму. Здесь такие глаза не выпекают.
— Давно автобуса ждете?
— Полчаса.
Наши акценты отражаются в друг друга.
— А… Вы… не из Лондона.
— Да… Из Словакии.
— А зовут как?
— Ленка.
— Давно здесь?
— Две недели.
— Учитесь?
— Au pair.
— Большой город Лондон.
— Очень большой. Я из деревни. Не привыкла.
Вот-вот-вот, вот оно, то, что мы на парти ищем — чтоб вчера было смыто, забыто, и телята, новорожденные, облизывали тебя и смотрели доверчиво. Голубыми глазенками. А я-то, куда я прусь? Где все сожжено и пепел развеян. Куда-то, где меня и ждать уже перестали!
Но я же забыла! Я же обещала, свистнет — поползу. Надо ползти. Антракт кончился.
* * *
По кругу обхожу станцию — вырываю из-под земли контору такси.
Я сама уже прыгаю, как на кокаине — таксист сторонится меня:
— Хиллвью Гарденс?
— Заметано!
— Да вы знаете, где это?
— Знаем, не беспокойтесть!
— Вот здорово, а то никто не знает… Вы точно знаете? Давайте позвоню и вам обьяснят?
— Зачем звонить? Знаю, довезу, нет проблем.
— Ну хорошо… Точно знаете?
— Вот он, твой бойфренд! — говорит измученный таксист.
Это действительно за углом, как Сашечка и говорил.
Сашечка — в черном — стоит на пороге домика. Домика в розочках.
— Привееееет! Ну, молодец! Сколько ж ты добиралась? Сорок минут от станции? — он смеется.
— Никто не говорил, что я голову залечила! — Я еще сильнее смеюсь.
Вхожу в чужой уют, пытаюсь устроиться за столом.
Сашечка раскладывает по тарелочкам, фирменное — картошечку с укропчиком — и под водочку.
— За встречу!
— Сколько мы не виделись? Год?
— Неужели год?
Подушечки. В окна бьется сад. Пианино. Кассеты.
Вот она я. Жива, весела. Убедился? Как прежняя. Не растолстела. С чувством юмора все нормально. Но без глупостей типа regained her vitality. Этого я не терплю.
На пианино — диплом с именем девочки, с которой сейчас любовь и вместе. Потом погуглим.
* * *
Отворачивается от стола, заглядывает в холодильник, потом садится:
— Я же хотел тогда нанять людей, чтоб его избили. Это просто. Тем более в вашем городишке.
— Зачем? — я, как всегда, пытаюсь объяснить — свое. — Если он преступник — пусть они его наказывают. Если животное — это как лягушку бить палкой. Мне все равно. Я сделала что могла.
Ну, «бедняжка» от тебя не дождешься, а «дура» — это мы и так знаем!
Сашечкины глазки — мигают, сон заволакивает их. Он куролесил всю ночь. Он меня ждал. Моя вина, что так долго ехала.
— Что могла!.. — говорит он презрительно. — Ты там небось, на суде — глазками хлопала. В своем стиле.
— Какой суд? Суда не было… Я только с полицейским разговаривала. Он домой приходил.
— Домой приходил?
— Их на самом деле двое было — он и тетка. Мы их чаем поили.
— Из чашечек?
— Ага. Только они все отказывались.
— Ну, понятно.
Я — глазками хлопала, в своем стиле. Ты бы — нанял бандитов, в своем, дворовом стиле. Вот и поговорили.
— Моя совесть спокойна. Ну, не получилось — что уж теперь. Презерватив — всегда в сумке. Раз в три месяца — кровь. Мое дело простое.
— Ну да, ну да…. — он укладывается на диван, расслабленно, закидывает руки, на голову шляпой водружает подушку и рассматривает меня из-под нее.
Мысли его убегают далеко от меня, от моей «ситуации». Всплывает опять — то, о чем стоит думать, над чем стоит работать. Он. Александр Айс.
— Я, может быть, поеду в Берлин. Понимаешь — хочу большой дом, чтоб было где поставить два инструмента…
Вам нужен дом, где можно поставить два инструмента.
Две полнозвучные жизни.
А с полным регистром: карьера, любовь, секс.
Зачем думать — о сломанном.
— Я же не хочу жить так, как ты — и Настенька, — говорит он, немножко слишком резко.
* * *
Последняя попытка от меня, связать ниточки:
— Поедем с нами… С Настенькой. Сегодня парти, будет здорово!
— Не могу. Если не буду дома — со мной разведутся.
* * *
Потягивается (как встарь). Мнет плечо:
— Что-то рука болит… Додрочился.
Тонкий намек.
— Но спать хочется. Сгонять, что ли? (Лениво. Мой выбор. Ему и так хорошо. У него тут дом.)
— Сколько?
— Пятьдесят, и двадцать пять — такси.
И тут бы — схватить вихрем такси — и за коксом, и плевать на все! И сжечь еще одну ночь в почти-сексе, громоздя горячечные башни до неба…
И что-то — нет.
И как-то — пшик.
Если он не будет дома в 10 — с ним разведутся.
Если я потрачу сто фунтов на дорогу и кокс — на меня обидятся.
Сдулось все. Истончилось. Пшик.
* * *
Он трет льдом лицо:
— Брр… Хотя бы немного оживит!
И идет рядом, встряхиваясь, как собака.
В который раз переписав себя на новый, сверкающий носитель.
В который раз — мальчик. Прыгает.