#img_10.jpeg
По козьей тропке через колючий кустарник пробирался маленький мальчик. Непроглядная мгла окружала его. Где-то совсем рядом тихо журчал ручеёк. Глухо и одиноко отдавались шаги в узком ущелье. Малыш часто оглядывался. Не гонятся ли за ним?.. Но всё вокруг дышало только холодом, сыростью и неизвестностью. Изредка откуда-то доносился жалобный писк, который нагонял на маленького беглеца тоску и страх.
Из-за туч выглянул рог молодого месяца, отразился на мгновение в небольшом прозрачном водоёме с песчаным дном и снова скрылся. Место оказалось знакомое. Мальчик пробрался сквозь побуревшую заросль и, приподняв лозу дикого винограда, очутился в неглубокой пещере, которую обнаружил однажды, когда ему пришлось пасти здесь байских коз.
Он лёг на каменный пол, заложил руки за голову. Знобило. Старый, весь в клочьях, с полуоторванными рукавами, армяк не согревал; дрожь пробегала по всему телу, которое было в крупных ссадинах и рубцах, образовавшихся от ударов камчи. Превозмогая боль, он повернулся на бок, свернулся клубочком.
Невыносимо трудно было лежать на холодном, как лёд, полу, далеко от родных в эту страшную, полную беспокойства и тревог тёмную ночь. Но это был сын кочевника, внук охотника, — людей, привыкших к одиночеству, терпению и невзгодам.
Крепко стиснув зубы и затаившись в одной позе, прислушивался он к унылому шелесту осенней листвы да завыванию ветра, гуляющего где-то в вышине над ущельем.
В его сознании всплывали невесёлые воспоминания о том, как он остался сиротой после смерти родителей, о том, как, полуголодный, босоногий, он день и ночь работал в байской семье, и о том, как жестоко бил его бай за всякую мелочь.
Много лишений претерпел сирота в батраках: каждая заплесневелая корочка хлеба, каждая обглоданная кость, брошенная через плечо, точно собаке, — все объедки были посолены попрёками хозяев-богачей.
Сотни раз намеревался мальчик уйти от безжалостного и кровожадного бая. Но куда идти?!
Вчера случилось то, что заставило его бесповоротно принять решение.
Как и всегда, утром рано бай ударом пинка разбудил маленького батрака, закричал:
— Опять не почистил моего скакуна…
Малыш вскочил.
— Я… я… — начал было он, но бай не дал договорить, ударом камчи сбил с ног мальчика и хлестал его до тех пор, пока тот не потерял сознание…
План созрел сразу же, как только мальчик пришёл в себя. Тёмной ночью он украдкой вышел из юрты… Путь его пролегал через крутые горы, опасные ущелья, перевалы в детский дом, о котором он много раз слыхал от сверстников.
Но сирота стремился попасть в детдом не только затем, чтобы найти себе приют, — он жаждал большего. Его тянуло к знаниям. Научиться грамоте — вот о чём он мечтал.
* * *
Муса, двенадцатилетний мальчик, лежал на выступе высокой скалы и смотрел в небо удивлёнными, широко раскрытыми глазами.
Больше всего Муса любил наблюдать за небом. Чего только не увидишь там; гуляющие облака так быстро меняются, что в одну минуту они могут рассказать много сказок, самых чудесных-расчудесных.
Вот надвигаются друг на друга два страшных великана, с пиками и мечами наизготове, пушистые их бородищи колышутся в лазурной синеве…
Ещё миг — и нет грозных великанов, а вместо них — нагромоздились сказочные крепости, с белоснежными куполами. А через несколько мгновений уже стада неведомых чудовищ бродят по небу. Превращениям нет конца. Смотрит маленький Муса и насмотреться не может…
Разные небылицы грезятся ему. Их столько рождается в воображении, что не перечтёшь. Из них Муса складывает интересные сказки. А вечером до полуночи рассказывает их своим сверстникам — воспитанникам детского дома. Каждый вечер в палату-спальню, где спал Муса, набиралось полно ребятишек и девчонок, любителей послушать страшные сказки. В ночной тишине затаённым голоском рассказывает Муса о жадных и свирепых баях и манапах, о людоедах и разбойниках.
Ребята, как заколдованные, вслушиваются в каждое его слово, из разных углов комнаты доносятся всхлипывания. Слёзы катятся из глаз и самого рассказчика, его взволнованный голос дрожит.
Он сам начинает верить в чудеса, — такова впечатляющая сила сказок…
Однако под конец Муса поднимает настроение у своих слушателей: джигиты и богатыри побеждают коварных злодеев, торжествует справедливость.
И всякий раз рассказывал он всё новые и новые сказки своим друзьям по детдому.
И все диву давались: откуда он их столько знает? Но ещё удивлялись тому, — одно не уживалось с другим, — Муса хотя и был словоохотлив, но слыл нелюдимым, ни с кем не играл, от всех прятался. Удалялся от людских глаз, вольный, как птица. Слонялся день-деньской по горам, по лесам, по полям один-одинёшенек, всегда увлечённый своими думами-мечтами…
А мечтал он о многом: увидит красивую пташку — думает о ней, слагает песню о её красоте, попадётся ковёр цветов — изучает их стебельки, познаёт мир цветов, арык журчит — к шёпоту его прислушивается…
Мусу всё интересует, всё его поражает. Нет предела его любопытству: изучающим взглядом окидывает он всё вокруг. Жизнь для него ещё полна новизны, неизвестности, — дух захватывает от волнения…
Часто обед оставался нетронутым на столе. И только поздно вечером о нём вдруг все разом вспоминали его ровесники, как о человеке, необходимом в их жизни. Он вселял в сознание своих друзей жизнерадостность, — после его рассказов уже не думалось о скучном, наступала живительная бодрость, мыслилось о чём-то счастливом, весёлом, манящем вдаль, в жизнь.
О Мусе по детдому ходили разные слухи. Говорили, что он будто бывает у какой-то древней старухи, которая учит его сказкам, другие даже уверяли, что он знается с волшебником, от которого черпает россказни, как из неиссякаемого источника. На расспросы по этому поводу Муса отвечал: «…Кот учёный свои мне сказки говорит…»
Сообща решили проследить за Мусой, где он проводит свободное время, куда исчезает на день.
И вот однажды…
Глубоко внизу, на дне ущелья, шумит горная речушка. Сгорбившись, сидит Муса на выступе скалы. Он то зорко всматривается ввысь облаков, то склоняется к испещрённой рядами строк тетради, лежащей у него на коленях. Брови его нахмурены, губы крепко сжаты, в глазах напряжённая мысль. Он шепчет:
— Ура! — восклицает мальчик. — Ещё одно начало есть! Теперь нужно рифму на «такая»… Словом, на «-ая» Ага! Есть!
— Хорошо! А теперь надо рифму к «взобраться». А что если?.. И Муса декламирует:
Мальчик смолкает и долго сидит в задумчивости, затем, взъерошив волосы, склоняется над бумагой, строчит одну строку за другой, перечёркивает, снова пишет.
Спустя час Муса в радостном возбуждении вскакивает на ноги и в пустоту ущелья начинает громко читать.
Муса смолк и услышал позади себя шорох, обернулся. За краем скалы что-то мелькнуло. Заглянул туда — никого нет.
Из долины донеслась дробь барабана: это пионерская дружина выстраивалась на линейку.
«Пора идти», — решил Муса и, свернув в трубочку тетрадь, подошёл к небольшой нише в скале, отодвинул камень, закрывающий отверстие. Это было место хранения его заветной тетради — там хранились его стихи, написанные втайне от всех друзей. Показывать кому-либо он стеснялся — ещё засмеют! Подумаешь, поэт нашёлся!
«А что, если прочесть сегодня вечером одно-два стихотворения, — в раздумье остановился Муса, — выдам их за чужие. Что скажут?!. Ведь интересно… Нет! Догадаются».
И Муса всунул тетрадь в отверстие и задвинул камнем.
Затем, насвистывая себе под нос весёлую песенку, он пустился вскачь по каменистому склону вниз, точно молодой элик.
А как только он скрылся из вида, на площадке появились два мальчугана: один был высокий, облепленный с головы до ног конопушками, другой — поменьше с торчащими во все стороны волосами. Это были председатель отряда и звеньевой первого звена, в списке которого числился Муса.
— Вот так-так! — озадаченно воскликнул высокий мальчуган.
— Здорово! — подтвердил меньший. — Давай посмотрим… — И он быстро извлёк из отверстия тетрадь. Открыв первую страницу, он встряхнул шапкой всклокоченных волос и начал:
— Вот так-та-ак! — опять воскликнул высокий мальчуган. — О нашем доме… Не плохо.
Второй мальчик почесал затылок и вдруг решительно сказал:
— Знаешь что. Давай снесём тетрадь в редакцию, что там скажут.
— Без него?.. — удивился председатель отряда.
— Ну да!
— А вдруг он…
— Пока не ответят, мы его будем задерживать, дадим какое-нибудь задание, вот и всё.
План был принят, и мальчики, читая стихи на ходу, двинулись в путь. Это были первые читатели будущего талантливого киргизского поэта.
Несколько дней спустя, радостный и возбуждённый, Муса карабкался по каменистому склону вверх. Соскучился по этим местам. Все эти дни так много было дел — еле освободился!
Вот и давно знакомая гранитная скала, на ней площадка, которую он посещает так давно. Здесь ему был знаком каждый выступ, каждая трещина и чуть ли не каждый камушек.
Взобравшись на площадку, Муса первым делом хозяйским взглядом окинул всё вокруг — не изменилось ли чего — и, легко вздохнув, открыл отверстие, и вдруг… — Что это? Вместо его заветной тетради в углу ниши лежала свежая газета.
Муса, ничего не понимая, схватил её, развернул, между первой и второй страницами лежала записка. В ней было написано:
«Муса-поэт! Не беспокойся за свою тетрадь, она вшита в дневник «История нашего детдома». Там она будет всегда. Редактор районной газеты посоветовал нам так сделать. В этой газете прочтёшь своё первое стихотворение. Не обижайся на нас. Твои друзья».
Сердце Мусы забилось часто-часто. Неужели всё это правда!? Он расправил газету, и глаза его забегали по заголовкам…
— Ура! — вдруг вырвалось у него из груди. — Муса Джангазиев. Это я… — и пустился по площадке в пляс. А через минуту, стоя на краю ущелья, громко, с выражением, декламировал:
#img_11.jpeg