В цепи странствий и злоключений, которые выпали за последние месяцы на его долю, ровно на один день наступил перерыв. До сего дня как из рога изобилия сыпались события – и вдруг время для Добрынина застыло, как муха в янтаре. До Пензы – почти день пути. Целый день тряски в кунге. Делать – нечего, времени – вагон. И есть о чем подумать…
Анализ и дедукция никогда не были его сильной стороной. Планирование боевой операции – да. Разработка планов по уничтожению людей и нелюдей – да. В конце концов – просто организация банальной засады или прокладка маршрута. Но вот так, свести воедино всю кучу информации, отфильтровать лишнее и ухватить за хвост нужное… Отыскание иголки истины в огромном стогу сена, в этой куче-мале разнообразной информации, было под силу разве что легендарному Шерлоку Холмсу.
Овсянка, сэр!..
Пожалуй, начать стоило от максимума к минимуму. Выстроить все в таком порядке, где сначала идут вопросы уже понятные и решенные – и двигаться к тем вопросам, которые почти не известны и даже, что уж греха таить, заставляют от привкуса тайны и даже мистики волосенки в подмышках шевелиться.
Что ж. Приступим.
Итак.
Во-первых – Хасан. С этим разобрались. Отработан. Все что надо – рассказал. И еще наверняка немало порасскажет. Пункт номер один можно жирной чертой зачеркивать.
Пункт номер один выводит к пункту номер два, о котором теперь все очень хорошо известно.
Паук.
Паук – близко. Так близко, что даже мечтать не приходилось. Сам приполз. Империю решил строить на старости лет. Не доверяет, видишь ли ты, подчиненному личному составу, предпочитает лично строительством руководить и инспектировать. Оно наверно и правильно. Рачительный хозяин всегда должен непосредственное участие в любом деле принимать. Тем более в таком, как строительство крупной опорной базы. Что ж… тем лучше… На ловца, как говорится – и зверь бежит. Сколько надо сил и средств, чтобы целую экспедицию в Казахстан организовать?.. Уйму! Это первое. И второе соображение: намного удобнее и продуктивнее на своем поле воевать, на местности, которую вдоль и поперек с самого детства знаешь. Лучшего сюрприза Паук и выдумать не смог, даже если б очень постарался! Конечно, дело еще не закончено – да даже и не начато! – и радоваться рановато… Но уже одно то, что за тридевять земель ехать не надо – один огромный и несомненный плюс!
Третье – люди Убежища. Да, вопрос по бронепоезду остается открытым и стоит остро. Нужно выяснить, чьих рук дело. Причем достаточно скоренько. Впрочем… с мамоновским поселком ссориться никому не с руки. Электричество дает подавляющее преимущество в торгах. И буде выяснится, что пленные из бронепоезда для него важны – обмен должен пройти без промедления. Тем более – если хорошую цену за них дать.
Четвертое – Родионыч. Здесь уже начинались непонятки, и Добрынин, не обладая всей полнотой информации, почувствовал, что ступает на зыбкую почву догадок, домыслов и предположений…
Родионыч – не предатель. С майором договорился, отослал все боеспособное население к комбинату – это да. Но к Хасану затем не явился и под крылышко Братства не пошел, хотя это, наверное, было бы наилучшим для него выходом. Войти в состав мощной группировки, уехать в Казахстан инструктором и тем гарантировать себе спокойную старость. Но полковник не делает этого. А делает он финт ушами, который Хасан от него не ожидал и ожидать никак не мог. Кто может отказаться от королевского предложения?! Да никто! Это же такая удача сама в руки идет… Никто бы не смог – а вот полковник Родионов отказался. Выбрался ночью из Убежища и зачем-то пошел в Сазань. Добрался или нет, побывал ли он там – неизвестно. Второй раз его обнаруживают уже снова в городе, неподалеку от вокзала. Пытаются окружить, загнать – но Родионов уходит в детский сад. Здесь понятно почему – прижали, выхода у него не было. А вот зачем ему в Сазань было соваться? Опять неясности… Понятно только, что полковник ведет какую-то свою, одному ему известную игру. Какую? Неизвестно. И узнать теперь вряд ли получится.
Вот, пожалуй и все… А, хотя нет! Не все!
Есть еще кое-что. Пятый пункт. Зоолог. Пусть и возник он совсем недавно – но как-то стремительно вплелся во всю эту историю и теперь, пожалуй, неразрывно с ней связан. Человек, которого не знает сам Добрынин, но который, кажется, очень хорошо знает его самого. Очень тесно общался со Сказочником, пригласил его в гости. Живет в поселке энергетиков, помогает – да так, что Мамонов по его протекции помогает незнакомому парню караван отбить! Устроил засаду и фактически отвлек огонь на себя, помог взять караван. Зачем ему все это надо? В рамках помощи младшему братану? Как-то это… сомнительно, что ли. И хочется – и колется. И хочется верить, что именно так – но как-то слишком уж удачно все совпадает…
Что известно о Зоологе?.. Похож на Добрынина, только возрастом старше, лет на десять-двенадцать. Рожа в шрамах, без ноги. Живет в Пензе, и уже давненько. Как там сказал Мамонов?.. Лет десять назад прибился к поселку – с тех пор там и обитает. При всем при том – имеет свое жилище где-то в городе, а вот где – неизвестно. Ко всему еще и путешественник, бродит по миру, сведения о всякой нечисти собирает, классифицирует. Да кто же он такой?!.. По всему выходило, что Добрынин о своей жизни чего-то интересного не знает.
Тут уже точной и достоверной информации нет… Одна эквилибристика домыслами и предположениями. Откуда Зоолог пришел в Пензу десять лет назад? Неизвестно. Уж не из Сердобска ли?.. А если из Сердобска… почему сам Данил о нем ничегошеньки не знает? Ведь отчество у него – Олегович! Значит – брат?! Если брат – почему дед не говорил ничего своему любимому внуку? Ни единым словечком ведь не обмолвился!.. А может хотел, собирался – да не успел?.. Ни дед, ни Родионыч, ни отец Кирилл – никто!.. Скрывали? Или Родионыч не знал, а знал только сам дед?.. Что же это получается, люди добрые… Обитал где-то в городе, отдельно от Убежища, старший брат Данила – и никто об этом ни сном ни духом?? Как же так может быть? И вот… как только стукнуло Данилу лет этак десять или одиннадцать, или даже может быть двенадцать – в точности это не известно – так братан свинтил из города и направился в Пензу?.. Зачем? Почему?!. Опять вопросы. Впрочем – это если реально предположить, что Зоолог из Сердобска в Пензу пришел. А если нет? Тогда, к примеру, такой вариант… Была у батьки до Начала еще первая жена. Жили в Пензе. И ребенок тоже был, Серегой звали. Сергей Олегович Добрынин. А потом… жизнь – она штука такая. Разошелся с первой женой и спустя время второй раз женился. Ну а дальше… Как дед рассказывал – поехал как-то в отпуск, а из отпуска через Сердобск рванул. Заехали с женой погостить… Могло так быть? Да запросто! И этот вариант тоже вполне правдоподобно выглядит. Тогда это вполне может объяснить, почему ни дед, ни полковник – да и вообще никто! – о Сереге-Зоологе знать не знают… Да вот только другое тут смущает – как, скажите ради бога, вот как, каким образом Серега Зоолог столько может знать о своем младшем брате, если сам он жил в Пензе и младшего в глаза не видывал?!.. Может отец держал с ним связь, потому старший брат Сережка и знал о младшем брате Даньке? Вполне логичное объяснение – но верное ли?..
И тут Данил вдруг понял, что дальше думать и строить предположения на тему Зоолога – вещь довольно бессмысленная. Мозги можно сломать запросто – и правды при этом не доищешься. Нет информации, не от чего отталкиваться. А раз нет – то стоит выкинуть все эти загадки из головы хоть на время и подумать о насущном. О том, что известно реально и доподлинно.
Мозаика складывалась. Огромный кусок пазла встал на свое место – и теперь Добрынину, хоть и смутно, была видна ближайшая цель. Паук – в Сердобске. Отстраивает и укрепляет Убежище. И пробудет там не меньше трех месяцев, а то и все четыре. А значит есть два месяца – может, чуть больше – на сборы и подготовку, на набор и формирование боеспособного соединения, муштровку, боевое слаживание, на разработку плана.
Как поймать Паука в банку? Мамонов поможет. Должен помочь. А еще – пензенские группировки. Здесь Добрынин усмехнулся… Вот, говорят, нельзя двух зайцев одним выстрелом убить… Оказывается – можно, да еще как! Хасана взяли, информацию получили… и еще очень важному делу эта акция послужит! Как происходит распространение информации в наше время, когда нет ни телевидения, ни Интернета?.. Сарафанное радио. С каравана трофеев взято много! Вести разойдутся быстро! Те, кто пошел в этот рейд, уходили обычными сталкерами – а возвращались богачами. Хабар по нынешним временам фантастический… А где хабар – там и слава воинская! Пожелай он теперь армию набрать, да пообещай трофеев не меньше – толпами повалят! Вот же и Паникар уже говорил – народ желает продолжения банкета. Придут в Пензу, хабар поделят… Богатый хабар! Слухи пойдут… А слухи – они самую главную особенность имеют… растут как снежный ком не по дням, а по часам. Уже через три дня размеры добычи втрое увеличатся, а к концу недели и в десять раз. При всем при том – потерь нет вообще! Ни одного! Все целы, все домой вернулись. Заманчиво? Еще как! И потянется к поселку Мамонова паломничество. Пойдут сталкеры и в одиночку, и группами. А нельзя ли с вами… да когда пойдете… да какие планы… у меня вот пять человек в группе, возьмите, не обидьте… а у меня трое – но все битые волки, а старый Пуха даже в спецуре служил. Данил потер в раздумьях подбородок… Отказывать никому не надо, всякий человек пригодится. Каждого встретить, с каждым поговорить. Особо ценных на заметку взять. И каждому – информацию… Да, собираем бойцов. Да, скоро выдвигаемся. Да, тут недалеко, сто километров, не больше. Да, сила серьезная – но и хабар огромный, нынешнему даже не чета… Если есть добровольцы, охотники, наемники – записывайтесь, людей приводите. Бойцы нужны грамотные, воинскому делу обученные, огонь-воду-медные трубы прошедшие, волчары рваные и драные. Оплата по результатам вылазки. А результативность нашу вы уже видели. И еще. Важный пункт. Если есть у кого информация о бронепоезде, не так давно под Пензой разбитом, да о людях с него – за эту инфу платим отдельно, прямо сейчас. Серьезную цену даем… Нет? Ну… если чего узнаете – имейте в виду. Все без обмана. Есть?! А подите-ка сюда, дорогой товарищ, поговорить нужно…
Что ж… будем надеяться, что все пойдет как и задумано. Иного выхода просто нет, а потому остановимся на этом. Собрать войско – и двинуть на Паука. А там, глядишь, на месте разберемся.
Ввяжемся в бой – а там посмотрим.
В раздумьях Добрынин откинулся на спинку – и вдруг почувствовал под поясницей что-то жесткое и неудобное… Сунул руку – вытащил планшет. Тот самый, что нашли на месте засады Зоолога. Тот самый планшет, что он таскал с собой по поселку. Уж и забыл о нем совсем за круговертью событий… Щелкнул никелированной застежкой, откидывая клапан кармана. Планшет тут же послушно раскрылся, демонстрируя свои внутренности. Ничего особенного внутри не содержалось. Пачка листов формата А4. Ни карты, ни чего другого… только жиденькая пачка исписанных с верху до низу листов – и все.
Данил встряхнул, переворачивая, и пытаясь разобрать такой странно знакомый почерк… и его вдруг бросило в жар от понимания, почему этот почерк так хорошо ему знаком…
Это был почерк полковника.
Текст был писан отрывками, без обозначения дат и времени. Добрынин знал почерк Родионыча, помнил эти твердые, с резким наклоном вправо, буквы. Иногда наскоро, второпях, иногда ровным почерком, без спешки – полковник выплескивал на бумагу свои мысли, размышления, мотивы, описывал происходящее.
Это была исповедь человека, который – может быть даже в тайне от себя – надеялся, что записи найдут.
Решил вести записи. Записки вкладываю в планшет. Планшет всегда со мной. Если отдельно от меня – значит все…
Сижу в детском саду. Делать тут нечего, поэтому и занялся писаниной… Никогда дневники не вел – а тут вдруг на тебе. На старости лет…
Пройти к Периметру у меня не получилось. Попытался прорваться на Сазань – бесполезно. От патрулей Братства я ушел – щенки они со мной тягаться. Запетлял, отстрелялся, наверно и положил нескольких. Отстали… Но в часть пролезть не смог. Засела там эта хреновина страшная… та, о которой Данька с Санькой рассказывали. Как они ее называли?.. Клякс? Точно, Клякс…
Не подпускает, тварь!
Ну да ничего… Меня не пустила – и Хасановых не пустит. А я пока найду способ.
Только вот что мне непонятно… пацаны рассказывали, что Клякс обитает в детском саду. Здесь. И я, входя сюда, был готов его встретить! Но почему тогда я встретил его в части, внутри периметра – а тут, в детском саду, его и следа нет??! Как это понять?.. Нужно как-то прояснить этот момент…
Войсковая часть на Сазань-горе не должна достаться Братству. Ни при каких обстоятельствах! Это – основная цель! Эта мысль занимает меня с того самого момента, как майор начал подъезжать ко мне с вопросами! Они знают о существовании Периметра! Знают о резервном КП. А с недавних пор знают и его местоположение…
Периметр не должен достаться Братству! Его надо уничтожить!
Сазань-гора, войсковая часть за бетонкой – это и есть резервное КП. Мне, полковнику аналитического отдела Главного Разведывательного Управления это положено знать по роду моей деятельности. И в этот маленький городок двадцать лет назад я прибыл именно для инспекции части. Перед самой войной. Боеготовность, техническая исправность систем, контрольные тренировки смен, заступающих на боевое дежурство…
Не успел я. Всего-то и задержался на вокзале, чтоб деньги снять с банкомата, да домой позвонить… И хорошо, что не успел. Вышел бы из вокзала – и не доехал бы, на полпути шарахнуло…
Хребет – идиот. Старый полоумный маразматик. Сам виноват. Ребят нужно было слушать внимательно…
У меня выхода не было – только сюда. Иначе раздавили бы как кролика. Одна группа подошла от Михалычева дома, вторая со стороны наркологии, третья перекрыла юг. В Убежище путь и подавно закрыт – иначе полез бы я сюда??! Зажали в клещи, суки… Так и пришлось в сад нырять.
Пацаны много рассказали. Подготовили. Детский сад – это нечто… Идешь в один конец – попадаешь в другой. Но и только. В остальном тихо тут. Пыльно и безопасно. Как выйти назад – не знаю. Через дверь обратно не получается. Иду, иду, иду – а словно на месте стою. А еще эти окна… То жидкие, то твердые… Показывают разное… насмотрелся, пока тут сижу…
За окнами разное. По большому счету темнота, но есть и забавное. Видел какое-то помещение с кучей стеллажей. Видел звезды – и много! Видел пустыню. Видел океан… Горы… Леса бескрайние до горизонта… Несколько раз открывалось на город и окрестности в разные времена года. Люди ходят, машины – а я стою за стеклом, как дурак, и выбраться не могу. Разбить его невозможно.
Такого окна, как попалось пацанам, жидкого – пока не было. А может просто я не успел… Но и сижу-то я тут… дней десять, может чуть больше. Запутался во времени – но чувствую, что вряд ли больше двух недель.
По-прежнему здесь.
Безделье… Жду жидкое окно. Выйду из сада – попытаюсь еще раз. Допуск у меня есть, пройти системы контроля смогу. Дальше дело техники…
Мысли всякие лезут… Погано получилось… Без предупреждения ушел, ночью… А как еще сквозь посты пролезть? Но разве был иной путь? Разве был иной выбор?.. Не было его. Просто не было и все.
Делать тут нечего. Целыми днями или сижу – или брожу по саду, заглядываю в окошки.
На думы потянуло.
Былое и думы…
Сколько сил я отдал Убежищу?.. Все что были. После Начала все усилия на нем сосредоточил.
Оглядываясь назад… сколько всего пережил. Правильно ли, верно ли поступал?
Сколько было… сколько раз на волоске висели… Взять хоть тот случай, когда встали дизеля. Не откопай мы малый бомбарь – выжили бы? Нет. Конечно нет. Если б не тушняк, да не запас соляры оттуда – все, конец. Получается – к выгоде нам было, что люди в бомбаре вымерли? К выгоде. Почему вымерли – дело второе. А нам помогло, выиграли время… Откопай мы их живыми – и что?.. Жратвы нет, топлива нет – а потребление скачком увеличилось. Всем конец. И был бы один огромный могильник…
Двадцать лет. Двадцать лет лавировали как могли. Поколение выросло, второе появилось… Дети подземелья. И ведь не так и много осталось ждать! Ну сколько?.. Ну лет двадцать еще… Ну даже если тридцать! Я б не дожил – а вот Данька дожил бы… и Санька. Уровень упал – и сильно упал! И чем дальше – тем быстрее бы падал. И – это только у нас. А ведь есть места, где чище, где радиации нет совсем…
Двадцать лет держались. До Братства.
Нашла коса на камень.
Почему сразу не сказал людям, что их ждет?.. А зачем? Какой толк от паники и безнадежности? Какой был бы толк, если б люди заранее узнали, что надежды уже нет?.. Сложить лапки и ждать?
Неее… Не пойдет так. Человек должен бороться, даже если надежды нет. А еще лучше, когда не знает человек, что нет ее, надежды. Нельзя человека надежды лишать заранее. Dum spiro, spero. Пока дышу – надеюсь.
Но ведь не все такие. Меньшинство. Большинство – оно куда теплее норовит пристроиться. Так и тут… Узнай, что бесполезно сопротивление – стали бы драться? Вряд ли. Вышли бы на поклон. На колени встали, слезно молить Колю Паутикова о пощаде… Пощадил бы? Сомневаюсь.
И правильно, что не сказал. И нельзя было говорить. Первое сражение мы выиграли – но не войну. С Братством тягаться? Нет… Бесполезно. Подтянут резервы, расплющат как щенков. А Периметр без присмотра останется. Возьмут Периметр – и тогда все. Диктатура Паука.
Убежище обречено. Рано или поздно его возьмут. Это объективная реальность. Нет смысла прятаться за предположениями и надеждами. Все предельно просто – Убежище обречено! Просто потому, что резервов нет и помощи не предвидится. У нас нет – а у Братства есть и много. И люди, и техника, и ресурсы – всего в достатке. Дальше все как дважды два… Убежищу конец. Людей не вывести, не эвакуировать. Просто тупо некуда деваться! Сержант Паутиков вернулся – и он не горит желанием оставлять людям жизнь. Ему нужны только ресурсы… и Периметр. И еще небольшой, но приятный бонус – месть обидчикам.
Но пока Убежище держится, огрызается, пока все силы Братства сосредоточены на этой цели – у меня есть шанс уничтожить Периметр.
И тут даже нельзя сказать, что у меня был какой-то выбор. Все эти высокие слова про большие и малые Цели, про пути и средства… Высокопарный бред. Есть одна цель – Периметр не должен достаться врагу. Врешь… не для тебя его строили, Коля, сучий ты кот, чтоб ты своими лапами волосатыми туда лез… Не видать тебе Периметра, как ушей своих… Не знаю пока, как – но Периметр ты не получишь.
Без изменений.
Без изменений.
Без изменений. Сколько я тут? Дней двадцать, может немного больше…
Слежу за окнами все внимательнее. Несколько раз окно открывалось в какой-то тоннель – и это было то самое жидкое окно. Туда пока не лезу – кто знает, куда он ведет и где это вообще.
Проходимого окна назад в город так и нет. Непроходимые бывают – но зачем они мне? К тому же и показывают они в основном жизнь до Начала. Один раз видел грузовик – полуторку. Это какие ж года?!. Лет сто назад?
Не думаю об этом. Просто беру как данность. Иначе взрыв мозга… Мне вот интересно – как все это пережил Нибумов?.. Что думал? Он же физик… Вот у него, наверно, крышу-то сносило…
Как выйти назад… Вот главная проблема. Пока я тут – Братство уже наверняка взяло Убежище и теперь прокладывает тропку к Периметру. Периметр ни за что не должен достаться врагу! Прямо лозунг какой-то… все для фронта, все для победы… ни шагу назад…
Хоть оборись – но как же уничтожить Периметр?
Без изменений.
Припасы закончились.
По банкам из-под тушняка могу сказать – я тут уже больше месяца. Собирался впопыхах… рюкзак большой – а полупустой, много вынести не успел. Да и без того груза полно с собой – противогаз, фильтры, ОЗК, пулемет, патроны… Не молодой уже столько таскать.
Но это ладно… Лирика.
Тут другое…
Что-то происходит. Обратил внимание – с недавнего времени окон открывается меньше. И теперь они все больше темные. В последнее время почему-то открывается только на тоннель и непонятное огромное помещение. И больше – никуда.
Без изменений.
Без изменений.
Без изменений.
Все то же. Сразу несколько окон открыты в одно и то же помещение. Вот прямо сейчас я стою перед одним из них. Оно как вода, а значит – проходимое. Там лаборатория. Стеллажи, склянки на них… На полу рельсы… В противоположном конце – ворота. Цифра 211.
Много стеллажей порушено. Очень много разворочено, разбито, поколото… Но пусто и тихо.
Не вижу больше смысла тут сидеть. Выйти обратно не получается. Других окон нет уже с неделю. Что дальше?.. Остаться тут навечно?.. Толка в этом не много. Я жду уже больше месяца. Вот что приводит в бешенство больше всего – бездействие! А Братство тем временем не сидит сложа руки. Убежище уже взято. Наверняка! А может и Периметр… Хотя нет, не должны… откуда им знать пароли и допуски?
Но смысла ждать дальше нет.
Ухожу в окно.
Я прошел!
А тут холодно… Около нуля. Помещение – огромное. Какой-то ангар… Ворота заперты, выхода нет. Но между воротинами – тонкая щель, в которую время от времени наметает снег…
Зима на дворе?..
Сутки я тут… Со мной что-то не так. Не знаю…
Это лаборатория. Судя по надписи на стенах – Германия. А судя по свастике – фашисты… Рейх. У меня дед воевал…
На стеллажах в банках уроды заспиртованы… Куда там нашему миксеру. Клыкастые, чешуйчатые, двух– и трехголовые, многорукие и одноногие… Смотреть жутко.
Выводили их специально или это побочный результат опытов – не ясно. Ну да и не суть…
Ряд ящиков на стеллажах вскрыт. Содержимое многих рассыпано по полу. Тут и порошки разных цветов, и ампулы, целые и битые, и какие-то капсулы-таблетки… Есть вскрытые емкости. В них – жидкость. И она хоть и медленно – но испаряется. Воздух тяжелый, пахнет хлоркой, химией. Надышался я этим дерьмом…
Мутит…
Сижу в дальнем углу, под вентиляционным коробом. Воздух оттуда холодный – но мне жарко. Горит лицо, уши, шея… Башка гудит, кости ломит, подташнивает… Вот ведь… И дед тоже говорил – вреднее фрица твари нет. Обязательно что-то подлое сотворит. И нарвешься, даже если уже самого фрица в помине нет…
Лицо горит. И ощущение странное… Трогаю лоб, щеки – кожа вроде мягче стала… и в то же время словно более упругая… Зеркала нет, жаль…
Не пойму, что творится со мной. Тело как чужое. Своей жизнью живет. Вот… вот прямо сейчас нога сама дергается… судорога? Дергается нога, а я смотрю на нее – и не чувствую!.. В колене сама сгибается… Сама!
Выберусь отсюда или нет? А если нет – как быть с Периметром?! Периметр не должен достаться Братству!
Зря я сюда пришел… Старый идиот… Нужно было сидеть и ждать там, в саду! Может и открылось бы окно…
Состояние стабилизировалось. Не хуже – но и не лучше. Тело словно изнутри горит… жарко… время от времени сводит суставы… Больно – жуть! Писать не могу, карандаш выпадает… Пару раз, кажется, терял сознание…
Твою… твою же мать!.. Сустав… суставы в обратку гнутся!..
Выпало два ногтя на левой руке. Просто отпали и все. Не болят.
Чернеет кожа. Лопается… А внутри – словно волны… ходит что-то, вспучивается буграми… И вроде жуть… должна… а мне все равно… отстраненность какая-то… как не со мной, а с другим все это…
Третьи сутки на полу у вентиляции. На полу прохладнее. Щекой к металлу – хорошоооооо…
Череп разламывается…
Временами теряю сознание… потом очнусь – и вспоминаю, кто я… Вспомню… Потом вспомню Периметр… Он не должен…
Вот фрицы, сука…
Как там Убежище… Вскрыли уже, наверно… Мне нужно туда… В Убежище… Домой мне надо.
Надо выбираться… Домой. Периметр не должен… Но там Клякс… Хранитель, мать его… Он не даст.
Кто это?.. Что это?.. Как оно туда попало?..
Убежище… Периметр… периметр не должен достаться Верховному.
не должен.
не должен!
не должен…
домоймненадо
На этом внятная и разборчивая часть записок заканчивалась. Следующие три листа были исчерчены плавными загогулинами, словно полковник вдруг разом разучился писать, но продолжал излагать мысли на бумагу, в бреду принимая эти загогулины за буквы и слова… Ближе к концу третьего листа загогулины становились все мельче и мельче, и заканчивались одной длинной тонкой линией, резко уехавшей в самый низ листа и оборвавшейся там. И там же, внизу, была четкая приписка – уже другой рукой, но тем не менее тоже смутно знакомой:
«Файл Х-3-0019».
Добрынин отложил рукопись и вытер вспотевшее от напряжения лицо. Вот оно. Вот над чем так сосредоточенно думал в тот день Родионыч! «…Я полковника нашего ни разу таким еще не видал. Говорит, говорит – и умолкнет на полуслове. Или на вопросы невпопад отвечает, видно – думает о чем-то своем, и крепко думает. Глаза словно внутрь повернуты. И какая-то прямо даже тоска во взгляде порой проскальзывает – прямо жуть берет! По всему видать – новости сегодня будут горячие…» – вновь всплыли в памяти слова Германа. Данил зажмурился, до боли сжав голову ладонями… Вот что он решал на самом деле! Не о предательстве думал! Думал: сказать людям, что Убежище под колпаком – или нет… Знал, что нельзя говорить! Это верно. Сказать – это все, конец. Это значит – волю к сопротивлению сломить. Мало кто тягаться будет, если знает, что противник сильнее… в десятки раз сильнее! Для этого характер бойцовский должен быть – а у многих ли он? У сталкеров разве что, да может у десятка мужиков, кто партизанил изредка по поверхности… А больше и все. И сдали бы Убежище за милую душу! Большинством голосов… А может еще и передрались друг с другом за право первым ключи от Убежища врагу вынести. Кому охота зря подыхать?
Родионов уже тогда знал, что Паук вернулся. И знал, что он с Убежищем и людьми сделает. Тяжела ноша, когда ты один заранее все знаешь. Когда тебе наперед все известно. Когда известно, что выхода просто нет, не существует! И сказать нельзя. А ведь еще есть Цель… И уж эта Цель поважнее всех остальных будет!
Но что же стало с ним дальше?.. Догадка, поразившая его вдруг, была слишком жуткой и фантастичной, но чем больше Данил думал – тем все правдоподобнее она становилась…
Отбросив листки в сторону, он сунулся в планшет, лихорадочно шерстя одно отделение за другим в поисках хоть чего-нибудь еще, что могло подтвердить его догадку!.. Основное отделение – пусто… Место под карту – пусто… Малое отделение – пусто!.. И только в маленьком кармашке в верхнем клапане он нашел наконец то, что искал.
Это была фотография. Фотография маленького мальчика с надписью на обороте: «Сережа Родионов, 6 лет». А на фотографии – тот самый мальчуган, что встретился им с Сашкой в детском саду.
…Я виноват…
…Простите меня…
…Домой мне надо…
Это был полковник Сергей Петрович Родионов.
Фотография выскользнула из его пальцев – но Данил не обратил на это ни малейшего внимания. ОЗК полковника, его пулемет, рюкзак и этот вот самый планшет – все это видел Нибумов в открывшемся ему окне. А еще – Клякса, ползающего по комнате… И ту, самую первую встречу с Кляксом, Данил запомнил слишком хорошо. Что сказал тот жуткий пацаненок? «Проводите меня домой. Домой мне надо. В Убежище…»
Домоймненадо!
А еще… А еще – окно в малый бомбарь. И люди в нем, мечущиеся в безумном ужасе. И Клякс, стоящий посреди и убивающий этих людей. Зачем? Да вот же он ответ, в записях. Полковник четко осознавал, что без соляры из бомбаря Убежищу не продержаться. Да и многие тогда тоже это понимали. Полковник знал – и спустя много лет Клякс решил проблему.
Полковник Родионов не был предателем. У него была Цель. Такая цель, что ради нее можно простить и жертву Убежищем. Что значит Убежище – тем более окруженное и почти побежденное – по сравнению с этой Целью?.. Как бы то ни было, полковник выполнил свою задачу. Ведь именно он теперь стоял на страже «Периметра». Это он все эти годы обитал внутри, пугая страшным хохотом и начисто отбивая у сталкеров желание пройти на Сазань-гору. И это он теперь не давал Братству попасть внутрь.
Полковник Родионов стал Хранителем.
Довольно долго Добрынин сидел в полной прострации. В голове лишь тоненько-тоненько свистел легкий сквознячок и царила оглушительнейшая пустота. Есть какой-то предел. Всегда есть предел человеческому пониманию, человеческому удивлению. До которого ты еще вроде бы размышляешь, обдумываешь, поражаешься, пытаешься свести концы с концами, найти разумное и логическое объяснение, рациональное зерно… А после, когда этот предел пройден, когда уже сделан шаг за черту – ты просто принимаешь к сведению очередную порцию информации, но уже не реагируешь.
У Добрынина этот момент настал. Вокруг него разом закрутилось столько событий, приоткрылось столько загадок, что он просто не знал, как реагировать.
К этим новым обстоятельствам нужно было привыкнуть. Принять. Притерпеться. Нужно было отвлечься. Переключиться. Пусть мозг уместит эту информацию в черепной коробке без участия сознания – а то ведь так и свихнуться можно.
Отвлечься… Как?
Взгляд его снова упал на рукопись. Что значит эта приписка – «файл Х-3-0019» — да еще и другим, пусть и тоже знакомым, почерком? Кто это писал? О чем запись? Похожие названия были у файлов с диктофона Нибумова… Не туда ли отсылка?
Данил открыл подсумок с диктофоном, вынул аппарат. Вставил наушник, позаимствованный в комнате Зоолога, включил диктофон, принялся листать файлы один за другим… Крупный файл был всего один – вот он, тот самый, с дневником Хребта и описанием его злоключений. Именовался он похожим индексом – В-2-0303. Видимо, аппарат самостоятельно присваивал индексы каждой новой записи. Но где тогда искать записи с индексом «Х»?
В папке с записями все файлы были с литерой «В». Было их штук двадцать – открыв каждый, Добрынин убедился, что ничего интересного для него там не содержится. Наблюдения отдельных явлений, показавшихся Нибумову любопытными, наборы каких-то цифр, математические формулы, произнесенные вслух, непонятные научные рассуждения о черных дырах, горизонтах событий, сингулярности и гравитации. Были и записи каких-то странных и завораживающих звуков, которые Данил, сколько не вслушивался – никак не мог понять и идентифицировать. Таинственно – да. Но ничего такого особенно полезного. Пройденный материал.
Он начал листать дальше, открывая папки наугад… Секундочку… А это – что?!
Это была она. Запись Х-3-0019. Но содержалась она не в основной папке, где были сосредоточены все записи за авторством Нибумова – а отдельно, в корневом каталоге, среди системных файлов. Именно потому он и не обнаружил ее до сих пор…
Начал слушать – и уже с первыми словами почувствовал, как покрывается ледяными мурашками тело, как мозг застывает в ступоре, пытаясь осмыслить то, что слышит он сейчас собственными ушами. Это… Это было не просто невозможно или немыслимо. Этого не могло быть вообще.
Но это было.
Запись кончилась. Диктофон давно уже молчал, а Добрынин все еще сидел в прострации, уставившись в одну точку, и пытался понять все то, что он услышал сейчас…
Дрожащими руками он открыл планшет. Пальцы не слушались и на то, чтобы прихватить кусок бумаги и карандаш, ушло не меньше минуты. И еще минут пять, чтоб унять бухающее сердце, хоть как-то уменьшить дозу адреналина, потекшего в кровь.
Наконец, когда руки успокоились, и голос в голове перестал орать благим матом – он принялся рисовать. Мозг не смог представить то, что услышал он сейчас. Это нужно было как-то… овеществить. Слишком… слишком уж аморфно, нематериально все это было. Слишком перекручено и запутано. А лист бумаги представлялся Данилу сейчас этаким документом – грубым, материальным, подтверждающим…
Рисовал он долго. Рисовал… ошибался… перечеркивал… Сминал листы, кидая бумажные комки под лавку, начинал заново… В конце концов получилась некая схема, хоть и кривоватая – но наглядная, в которую Данил и уставился, пытаясь как-то соотнести с услышанным.
Без комментариев с диктофона эту белиберду вряд ли можно было понять. Но вот с ними…
Он включил диктофон еще раз. Внимательно слушая рассказ, он водил пальцем по схеме, сравнивая его, тщательнейшим образом выверяя полученную информацию.
Да, ошибки не было. Все совпадало. Один к одному.
Он откинулся на спинку, устало прикрыв глаза. Слишком много информации для одного раза. Сначала записки полковника, теперь этот файл… Да, файл отвлек его от мыслей о Родионове, переключил на другое… переключил мощным ударом по мозгам, словно молотом по наковальне. Но в то же время эта запись дала ему надежду. И пусть груз, висевший на плечах до сего момента, и который в последние несколько месяцев стал неотъемлемой частью его жизни, не исчез полностью – все же Данил знал теперь, что ему нужно делать.
Знал и видел свой дальнейший путь.