Москва была сырой и мрачной. Солнце почти не появлялось, из-за чего люди казались какими-то придавленными к земле. Осень никак не могла уйти, а зима не наступала. Хорошо знакомые с советской историей остряки пошучивали: ни зимы, ни осени, а государство распустить.

Августовская эйфория давно прошла, по окраинам страны разворачивались полномасштабные войны с кровью, жертвами и полнейшей безысходностью. А Москва как столица страны словно отражала в зеркале своих луж происходящее на окраинах. Впрочем, была ли страна?

В районе Патриарших прудов многие дома, уже лишенные крыш, выглядели так, будто совсем недавно испытали точечную бомбардировку. Вышибленные окна зияли черными проемами, высокие заборы ограждали горы мусора, а люди шарахались друг от друга, зная, что в городе орудуют целые банды грабителей.

— Да-а, — протянул Егор, осторожно обходя лужу, — наследство нам достается довольно страшное. Готовься.

— Готовься не готовься — ничего не изменится, — усмехнулся Толя. — Неизбежно все придется разрушать. На старой кобыле цивилизацию не догонишь.

Впервые за многие дни они нашли время прогуляться и увидеть своими глазами, как выглядит Москва. Посмотреть, как выглядит Россия, они так и не успеют.

Егор вдруг остановился и задумчиво произнес:

— А знаешь, нескоро нам удастся просто так побродить по городу.

— Это почему? — не понял Толя.

— Во-первых, будут узнавать. А во-вторых, могут и разорвать.

— Не сгущай, — не согласился Толя.

— А я этого и не делаю. Многие ли из российских реформаторов уцелели? — спросил Егор. И, не дождавшись, сам себе ответил: — То-то и оно.

— Ты мне лучше скажи, — полюбопытствовал Толя, — чем закончилась история с алмазами?

— Исчезли.

— Как? Куда?

— А так. Все исчезло, и алмазы. Но это уже не наше дело.

* * *

Бывший комиссар, а ныне пенсионер Готтлиб сидел за стеклянной витриной кафе как раз напротив отеля «Москва», попивал кофе, думал и никак не мог понять двух вещей.

Во-первых, он не мог уяснить, за что его уволили. За связь комиссара коммунистической полиции с коммунистической властью в коммунистической стране? Бред. Если бы на его место кто-то свалился из Америки, Франции или даже из космоса, он бы еще понял. Но Имре Варга! Это в голове не укладывалось.

Во-вторых, поглядывая на фасад гостиницы, Готтлиб не понимал: что это было? Что и кто? Ему так ничего и не доложили. И не объяснили. И уже не объяснят. Хотя именно из-за этого дела он стал пенсионером. Пенсионером! Смириться с тем, что его выбросили из комиссариата, как ненужную мебель, Готтлиб до сих пор так и не смог.

Покряхтывая, он выбрался из-за столика и вышел на улицу. Она светилась огнями и витринами, была наполнена голосами людей и автомобильными сиренами. Вокруг цвела жизнь. И только для него, Готтлиба, как он думал, жизнь закончилась. Еще раз оглянувшись на здание отеля, он дал себе слово никогда больше в этот район не приходить.

* * *

— У вас тут финансисты ЦК новый вид спорта придумали, — сообщила Настя, протягивая Игорю «Московские новости».

— Это какой?

— Прыжки из окон без парашюта.

Игорь бросил мимолетный взгляд на идущую к нему Настю: она все еще немного прихрамывала, но почти незаметно. «Скоро совсем заживет», — удовлетворенно подумал Игорь. И тут же его как током пронзило: а что будет потом? Уедет?

Тогда, после столкновения с танком, он отделался легкими царапинами. Спасибо танкисту: он резко затормозил, еще и выскочил на помощь. Игорь сумел мгновенно вывернуть руль. Только дверцей гусеницу зацепил, у которой Настя сидела. Теперь она третий месяц ногу лечит.

Взяв газету, Игорь сразу же увидел заметку, в которой сообщалось, что управляющий делами ЦК КПСС Н.Е. Кручина при неясных обстоятельствах выпал с балкона пятого этажа своей квартиры в Плетневом переулке и разбился насмерть. Журналист уверял, что на кресле у рабочего стола он оставил толстую папку с документами, содержащими подробную информацию о нелегальной коммерческой деятельности КПСС и КГБ, в том числе о создании офшорных предприятий на деньги партии за пределами Советского Союза.

— А вот еще одна газета, — сказала Настя. — Оказывается, предшественник этого Кручины, некий Георгий Павлов, тоже ни с того ни с сего сиганул из окна собственной квартиры. И с чего бы это восьмидесятилетнему человеку прыгать? Ты хоть понимаешь, что это означает?

— Кажется, да.

Сразу после того, как они поселились у тети Наташи, Игорь кинулся разыскивать генерала Калягина. Он был единственным прямым начальником, на которого у Игоря был выход, поскольку именно Калягин инструктировал группу перед Венгрией.

Позвонив первый раз, Игорь услышал длинные бесконечные гудки. Трубку никто не брал. Так повторялось несколько раз. Потом ему повезло. Ему ответила секретарша, которая сообщила, что генерал находится в длительной загранкомандировке. Но на вопрос, когда он приедет, она ничего не ответила.

Когда Игорь перезвонил еще через неделю, ему ответил мужской голос и попросил представиться. Он назвал себя и тут же пожалел об этом, потому что голос мгновенно стал жестким и потребовал сообщить, где Игорь находится. Барс бросил трубку.

По ночам, лежа рядом с Настей в маленькой комнатенке на раскладном диванчике, Игорь пытался решить, что ему делать с алмазами. Орел мертв, Калягин исчез. Да что там Калягин, если даже о председателе ничего не было слышно? Не везти же алмазы назад в Якутию? Положил бы их прямо на Лубянке к подножию памятника основателю, но и тот снесли.

— Не мучайся, — успокаивала Настя. — Все давно сбежали. Бросили все и сбежали. Никому алмазы не нужны. Какие могут быть алмазы, если, считай, страны нет? Ты один служишь прошедшему времени.

* * *

Михаил зашел в свой кремлевский кабинет за оставшимися документами и, ошарашенный, остановился на пороге. За его столом, в его кресле развалился Большой Бэн, вокруг сидели еще трое его сподвижников. На президентском столе была расстелена газета, уставленная почти опорожненными бутылками из-под водки и неприхотливой закуской из кремлевского буфета. Все были пьяны настолько, что на Михаила даже и внимания не обратили.

Постояв несколько секунд, он хлопнул дверью и пошел по коридору, ускоряя шаг. Почему-то ему захотелось побыстрее покинуть кремлевский гадюшник — мрачное прибежище царей, генсеков, интриганов и алкоголиков.

* * *

Оставив свой любимый «Мерседес» на стоянке, Дэвид вышел к Темзе и, немного поколебавшись, прошел в глубь сквера. Его почему-то неудержимо тянуло сюда. Ему очень хотелось вернуть тот вечер, который в последнее время являлся даже во сне.

С высоты город действительно был как на ладони. Все так же ярко горел освещенный со всех сторон Парламент. Все так же подсвеченные башенки Тауэра встраивались в ночное небо и висели в воздухе. Все так же Биг-Бен ракетой рвался к звездам, а далеко внизу мельтешили и суетились огоньки машин. Все было так же, как и в тот вечер. Только рядом не было Насти.

И еще: россыпь белых огней, отражавшихся в Темзе, почему-то все больше напоминала Дэвиду рассыпанные по воде гроздья алмазов. И может быть, впервые в жизни он почувствовал, как к горлу подкатывает комок.

* * *

— Поздравляю! — заявила Ашхен прямо с порога и расцеловала сначала Вики, а затем Вадима. — Как говорят у нас в России, совет да любовь.

— У них в России, — поправил жену стоявший за спиной Сурен и тонко засмеялся.

После положенных поздравлений и комплиментов Ашхен, понимающе взглянув на Бурта, неназойливо увела Вики и Сурена к гостям.

Приглашенных было мало. Большого шума, который мог быть вызван его бракосочетанием с Вики, Бурт не хотел. Незачем было привлекать внимание. Явилась пара местных чиновников с женами, Ашхен с Суреном, загорелый громила, прозванный богом войны, и владелец похоронного бюро Миша. И еще кое-кто.

Когда Вики и Ашхен с Суреном ушли, Бурт остался наедине с Калягиным. Он сидел в своем любимом кресле у бортика бассейна и наблюдал, как генерал, словно вырвавшись из долгого плена, закрыв глаза, вдыхает воздух свободы. Холодное баварское пиво светилось в высоких стеклянных кружках, расцвечивая и без того пеструю осень.

— Ну что ж, — произнес генерал, открывая глаза. — Круг замкнулся. Круговорот денег в природе завершился. А этот Сурен, на которого вроде бы оформлены счета, что-нибудь о них знает?

— Нет, — ответил Бурт. — Конечно, он о них слышал, но доступа не имеет. Все доверенности на пользование счетами у меня. Мы ему в свое время дали небольшой кредит, открыли отдельный счет, и он доволен. Занимается своим маленьким бизнесом, нос никуда не сует. Он знает, что в случае чего останется и без денег, и без носа.

— А Ашхен?

— Все счета принадлежат мне. Ашхен получает свой небольшой процент, а теперь будет получать еще и хорошую зарплату в качестве моего помощника.

— Да, — согласился генерал, — она вроде бы надежна. Твой Алекс оказался слишком хитрым. А у нас таких не любят. Сам себя перехитрил, дурак.

— Точно, — согласился Бурт. — Он, конечно, знал многое, без этого нельзя было обойтись. Но он не знал главного: кому в реальности принадлежат счета, оформленные на Сурена. Алекс думал, что всем заправляет Ашхен. На этом он и построил свою комбинацию. Гнида. Ему даже в голову не пришло, что украденные у меня деньги он перевел мне назад, с одного моего счета на другой.

— Да, комбинация была сорвана образцово, — заключил генерал. — Наши не кинутся. Они просто не знают, где искать деньги.

— Там же, где и алмазы, — заржал Бурт, отхлебнув пива.

Калягин смачно потянулся в кресле, оглядел еще раз просторный двор, парк, дом, напоминавший маленький дворец, и подмигнул Бурту:

— Неплохо устроился.

— Иначе нельзя. Если бы я жил в скромной квартирке, это сразу вызвало бы подозрения. — Помедлив, Бурт, не скрывая любопытства, спросил: — Ну, а председатель?

— А что председатель? — пожал плечами Калягин. — Председатель — дурак. За идею боролся. Ветер уже давно в другую сторону дул, а он все думал, что можно вернуть как минимум прошлое десятилетие. Конечно, дурак. Теперь его труднее найти, чем те алмазы.

— Представляешь, милый, — возникла в дверях Вики, — Ашхен просто в восторге от моего нового платья. А ты не хотел его покупать.

— Признаю ошибку, — сдался Бурт. — Я никогда не сомневался, что у Ашхен отличный вкус.

И они с генералом дружно рассмеялись.

* * *

От Китай-города Настя и Игорь медленно добрели по Маросейке до погасшего в сумерках Василия Блаженного, а потом по Васильевскому спуску вышли к реке. Левой рукой Игорь бережно придерживал Настю, а правой сжимал ручку саквояжа. Они прошли еще немного по набережной и остановились.

На другой стороне Москвы-реки тускло светились отдельные фонари, едва выхватывая из темноты обшарпанные древние строения. А за спиной мрачно громоздилась Кремлевская стена. Самый центр столицы тонул в черной реке, не оставляя следа.

Набережная была безлюдна, словно ночь растворила во мраке не только дома, мосты и страну, но и людей, ее населявших. Оставались только два человека — он и она, грустно стоявших на берегу и не знавших, что их ждет завтра.

Размахнувшись, Игорь изо всех сил швырнул саквояж в темноту древней реки. И вода немедленно поглотила и алмазы, и всю эту историю.