Летним, безупречно прекрасным утром, Алёне Юрьевне непонятно почему приспичило беспричинно пробудиться раньше, чем обычно, и, вопреки понятному стремлению к «сладким потягушенькам», залеживаться в кровати размером с небольшой аэродром она не стала. Решительно и бодренько так совершила подъём, посетила bathroom и выскочила из своих личных апартаментов в три комнаты, как-то: спальня, рабочий кабинет и приёмная, дабы прогуляться по «Вотчине». Самое лучшее время, считала она, для медитации, углубления в себя с целью восстановления душевного здоровья, потраченного в городской деловой суете, пока все спят, пока не зашумела местная жизнь, не замелькали люди с озабоченными лицами, с их громкими разговорами, спорами и прочей шебутной сутолокой. Стояла удивительно красивая утренняя тишина, наполненная свежим ветерком и гармонией. Гармонией сельской, природной, при которой слышался только шелест листьев, поскрипывание стволов сосен, да щебет ранних пернатых.

Вот именно, прогуляться в одиночестве, а не пробежаться, как обычно, по натоптанной тропинке по всему периметру усадьбы с плеером и в наушниках на глазах обслуживающего персонала. Не то чтобы это её смущало, просто иногда хотелось уединения, тем более в своей загородной резиденции.

Вотчина — это её личная собственность, здесь она — барыня-государыня в одном флаконе. Ещё — это немалых размеров, почти в два га, огороженная часть суши с приличным омутом на самом краешке территории, в который впадает небольшая, без названия, речушка, а вытекает и вовсе ручеёк. Что интересно, омут устроили бобры! Да-да, это из-за их деятельности он и образовался, люди потом немного помогли облагородить. Приличный такой, в глубину метра три, довольно широкий «кусок» реки с медленным течением. Причём, как говаривал один известный авторитет от юмора: «Рыба в ём была!».

Со стороны Вотчины вдоль реки деревьев было не очень много, с десяток берёз да несколько рябин. Если же углубиться на территорию участка, то будет видно, что деревьев росло гораздо больше, особенно хвойных. Сосны, лиственницы и ёлки — вот любимицы хозяйки. Преобладала разумная свобода пространства от насаждений, кустов (кроме единственной сирени) никаких не было, их терпеть не могли в этом доме.

Для строительства своей плотины бобры использовали деревья с другого берега, благо там было, где развернуться. Вдоволь росла осина и ольха, а чуть дальше от реки начинался настоящий густой лес с обилием различных древесных пород, также всяческих кустарников, трав, цветов и другой привычной лесу флоры и фауны. Конечно, это всех устраивало. Бобры не лезли на «барский» берег, да им и не было профита, ну а люди позволяли животным мирно соседствовать с ними.

Естественно, в Вотчине наличествовала и огромная теплица, куда уж без неё? Снабжала в летнее время здешних обитателей свежей зеленью, огурцами, перцами, томатами и всеми присущими для этой полосы выращенными на грядках без всяких там нитратов овощами. Она стояла поодаль, почти примыкая к внушительному ограждению участка, среди небольшого берёзового оазиса на расчищенной немалых размеров поляне, и к ней вела тропинка от отдельной калитки. В теплице прирабатывали по договору несколько женщин, жительниц ближайшей деревни, под присмотром Дмитро Лесоруба.

Лесоруб — рослый жилистый мужик неопределённого возраста с тёмной окладистой бородой и молчаливый, как валун в «Саду Камней». Удивительно, но было в этом оазисе благополучия и такое место. Дмитро мастерски умел работать всеми орудиями труда от вил до скальпеля. Про таких в народе обычно говорят «две руки и обе правые».

В начале освоения целины собирали все попадавшиеся крупные камни в одно место, потом нанятый специалист и его помощник возились с приладкой и сборкой, больше месяца колдовали над дизайном.

У них получилось довольно красивое, немного дикое, но привлекающее внимание любого, пришедшего сюда, оригинальное каменное чудо. Камни были плотно подогнаны друг к другу, а вверху, в центре, имелась большая выемка, наполненная землёй и уже заросшая причудливой высокой многолетней травой. Кое-где в промежутках среди камней, засыпанных землёй, дизайнер привил специально привезённый откуда-то мох. Тот охотно стал расти, придавая вместе с постройкой в готическом стиле и парой пустых рыцарских «скорлупок», стоявших, опираясь на мечи, средневековую прелесть каменному ландшафту. Готовый фрагмент мрачного феодализма чистой воды, хоть кино снимай про Ричардов и Квентинов! Тут же присутствовал пруд с чёрной водой, вид у него был таинственный, даже зловещий и очень логично дополняющий данный пейзаж. Дно и берега пруда выложили те же умельцы из тех же камней, но для этой цели выбрали камни потемней. Одним словом, уголок этот отражал настрой некоего мрачного спокойствия и желания посидеть на здоровенной обтёсанной и уже потемневшей от времени колоде, уложенной на два валуна, и подумать о вечном и сокровенном. О том, как скоротечна жизнь, на что мы подчас тратим лучшие годы, нервы, здоровье и т. д. У «Черного пруда» замечательно было немного потосковать, повспоминать о взаимных обидах, ссорах, поругать себя, покритиковать окружающих тебя в суетном мире, с грустью повздыхать и перед уходом обязательно дать себе зарок кого-то простить, кому-то позвонить и с кем-то встретиться! Всё это происходило на подчёркнуто густом фоне растущих почти вплотную елок и лиственниц. От тенистости и уединения рождалось особое настроение, ибо место это для массового паломничества в силу мрачности своей и не предназначалось. Кстати, любой забредший сюда невольно ожидал появления героя той эпохи с песней о лилии и старом пруде, мелькания среди елок мушкетёрского плаща и блеска доблестной шпаги.

Очищенный и просветлённый, словно после посещения церкви, попавший по случаю на эту поляну, пусть то местный или праздный гость с одинаковым удовольствием потом спешил к солнечному и радостному настоящему, уже почти забыв, о чём метался в думах десять минут назад.

И, конечно, радовала своим ярким духмяным разноцветьем пара больших клумб. Ну как же, как же, не представляется красота природы на любом загородном участке без жужжащих пчёл, шмелей и порхающих красавиц бабочек. Здесь, на «Вотчине», вот на этих самых клумбах, на десятках различных ароматных медоносов и паслись раздольно разнообразные любители цветочного нектара. Одна яркая «заплатка» располагалась перед коттеджем, где жила хозяйка, другая — перед главным входом в небольшую двухэтажную гостиницу.

С другого берега, как мы уже знаем, омут подпирал разношёрстный и довольно густой лес. Он уходил вдаль и вправо на много километров, слева же, за небольшой проплешиной, стоял бор, за бором — луг, потом дорога, пастбище и далее протекала река Угра, неплохая такая речка! В её низовье, где она впадала в матушку Волгу, были замечательные рыбные места, кои очень любили навещать рыбаки, как местные, так и городские. Естественно, что кухня Вотчины была всегда с рыбой, свежей, солёной, копчёной, различных размеров и названий.

Наверняка, в своё время бобры оттуда и совершили вояж в здешний ручей, теперь с немалым омутом, хвала им за это! За Угрой же тоже стоял великолепный разнообразный лес, ревностно охраняемый от всяких коммерческих посягательств государством в лице местной администрации. Благодаря отдалённости этого лесного окружения от цивилизации, воздух здешний был особенно «вкусный», как приговаривали бывавшие здесь в гостях различные нужные люди.

С той же стороны, где радовала глаз цветами часть луга, склонявшегося к ручью, где-то через километр проходила сельская, непревзойдённо пыльная дорога, а вот за дорогой начинался и сам настоящий огромный луг. Время от времени на это зелёное пастбище вываливалась орда жвачных, и тогда оттуда доносилось мычание коров и жизнеутверждающий мат пастуха.

Но вся та сельская жизнь кипела далеко за пределами участка, а сюда не долетали даже кусачие слепни, эти обычные спутники многоголового рогатого сборища. С той стороны, как правило, не возникало никаких проблем и неприятностей, что являлось весьма ценным моментом для обитателей Вотчины, отдыхающих от городского бедлама и желающих только одного — покоя.

По-хозяйски поглядывая по сторонам, замечая плюсы, морщась от минусов, делая себе зарубки в уме для инструктажа своим работникам по улучшению, исправлению и восстановлению там-сям, того сего и третьего, «Барыня» тихонько подошла к своей любимой скамеечке, вкопанной специально для неё на самом высоком месте берега меж двух берёз. Она очень ценила эти утренние летние часы, любила понаблюдать в одиночестве за пробуждающейся природой, подышать свежим речным воздухом, тем более, это случалось не так часто, как бы того хотелось.

Вот и сейчас тихонько расположилась на любимой скамье и расслабилась, с интересом стала присматриваться к пробуждению местной фауны, забыв на время про дела и заботы.

Утром вода в омуте была особенно прозрачная у берега, на мелководье резвилась стайка мелких окуньков, далее наступала зеленоватая таинственная глубина, пробуждающая всяческие фантазии. Поднимающееся солнышко, тишина, пение птиц, красота! Хозяйка закрыла глаза, даже немного собралась помечтать, отмякнуть душой, уйти в нирвану…

Звуки! Посторонние звуки! Храп! Она даже не сразу сообразила, что ей мешает чей-то храп. Подавшись вперёд, Алёна Юрьевна внизу слева на небольшой песчаной косе увидела ноги. Да, две волосатые мужские ноги, белые, противные такие, а одна, вдобавок, в полосатом носке. Ну, знаете ли, это уже переполняет все запасы терпения!

Уже испытывая, мягко выражаясь, недружественные чувства к владельцу этих ног, она встала и спустилась к воде.

Ага! Оно лежало! Тело, тулово, как хотите это назовите! Лежало и, проза жизни, похрапывало уютно так на её песчаном пляжике, как дома, понимаете ли! Видимо, ему хорошо, тулову этому! Ну, а чего? Песочек мягкий, воздух свежий, никто не гонит, вот и расположилось удобно некое мужичонко на её территории, эвон качает, как сурок! Какая прелесть и слёзы умиления!

Распахнутая рубаха с оторванными пуговицами и непонятного цвета сытое пузечко, которое в силу ослабленного тенью от дерева солнечного освещения отдавало оттенком в розовый перламутр. Дополняли картину различные занятные детали: прилипшая к редким белесым волосам на груди осока, несуразные до колен семейные трусы, небритая физиономия, нос картошкой, волосы русые колтуном, засохшая тине на щеке. Да, ещё сидела на плече здоровенная стрекоза, при приближении хозяйки «коромысло» легко снялось и улетело.

Так, понятно! Сторожа Миньку — наказать, Лесоруба и Военрука — отчитать! На её земле всякая шлыгота дрыхнуть безбоязненно изволят, а хозяйка самолично должна «в ведоме быть и дозор держать»! Не бывать посему! Не барское это дело отчизну защищать, сейчас она устроит своим служивым подъём, спросит, как это сюда попало?

А кстати, действительно, как это сюда попало? Брезгливо глядя на далеко не образчик мужской доблести и облика, она невольно задалась этим вопросом.

Ну, сюда-то ясно, омут переплыл, вот и «здрасьте, мы с приплытьицем!». Через ручей никак, там ниже бобровой плотины встроена ограда солидная, да и утекал он в сторону от участка по оврагу через непролазные заросли, крапивные в том числе. В своё время Военрук доказал Барыне пользу этой живой преграды в целях безопасности, тем более вне участка. А то уже висела её команда в воздухе:

— «Вырубить, да выкосить!».

Но как это недоразумение оказался на том берегу? Здесь места диковатые, лес опять же, не для туристов в трусах, жильё далеко, да и гулять в таком виде?! Непонятно.

Она в раздумье набрала в ладошки воды и, нисколько не сомневаясь, плеснула в спящего нарушителя границы. Товарищу в носке это явно не понравилось: храп прекратился, мужик зашевелился, но из сна не выбрался, повернулся на бок и засопел себе далее. Вот гад, ну ладно!

Алёну Юрьевну охватил здоровый азарт — когда спящий проснётся?! Набрала ещё воды и, не разбирая куда, плеснула, следом ещё разок, и так до тех пор, пока мужичок не заворочался и не уселся неуклюже, протирая глаза. Мокрый, весь помятый и изгвазданный в песке, он производил жалкое зрелище, но хозяйка довольно улыбалась.

Нависло молчание, морщась и потирая виски, мужичок оглядел шутницу, потом с некоторым недоумением осмотрел местные достопримечательности, видимо, попытался включить «обратную связь» и что-нибудь вспомнить, но не получалось, связь не включалась.

— Доброе утро, дружок, — ласково промурлыкала симпатичная тигрица, пока спрятав клыки и когти, — как почивали? Горячего грогу не желаете?

Мужичок, хлопая шалыми от такого пробуждения глазами, посматривал на неё и помалкивал, при этом пытался запахнуться в свою непонятного цвета рубашку, правда, безрезультатно. Видимо, хотел согреться. Ну что же, поможем!

— А ну-ка, диверсант, марш в воду! Не смей стоять на моей земле! На ней можно находиться только с моего разрешения! Излагаю внятно?

Бедняга молча поднялся и безропотно зашёл по пояс в воду, искоса поглядывая на узурпаторшу, при этом потешно перебирал ногами, дабы не сползти глубже. На мгновение что-то кольнуло хозяйский глаз, но она не обратила на это внимания и повелительно указала рукой место.

— Встань сюда, рыбок не пугай!

Хозяйка поднялась наверх и опять уселась на скамеечку.

— Итак, у тебя есть выбор — вплавь на тот берег или зову стражу, та тебя берёт в алебарды! Первый вариант — здоровее. Итак, булькни что-нибудь на прощание и выбирай, вот я сейчас взмахну рукой и …

— Вы — Алёна Юрьевна.

Это было произнесено буднично и утверждающе, не вопросом. Рука замерла, потом плавно опустилась.

Всегда уверенная в себе, красивая, стройная женщина, выглядевшая гораздо моложе своих лет, полновластная хозяйка здешних мест, которой подчинялись десятки людей, выбирающая себе любовника по своему пристрастию и, в то же время, не признающая мужчин, как равных себе, на минуту растерялась!

Окинула взглядом это жалкое подобие «мужеска пола». Из-под того, что было когда-то рубахой, свисало розовое с багровыми следами от травы и резинки брюшко, под коим бултыхались в воде блекло-синие чуть не до колен «семейники». Судя по старым советским фильмам, можно было сделать вывод — такие были вынужденным атрибутом мужского подбрючного ассортимента времён СССР, этак примерно середины пятидесятых годов прошлого века.

Ко всему прочему, это чудо в одном носке шмыгало носом и постоянно щурилось, что указывало на верный признак миопии.

Повинуясь запрету, подобие стояло в воде в указанном месте, не смея выйти на берег, и с какой-то покорной обречённостью терпеливо ожидало само незнамо чего, видимо, приюта и обогрева. В силу оптического преломления в воде вид у этого персонажа был весьма комичный и прекрасно поднимал настроение.

Хозяйка тем временем не спешила, она с превеликим удовольствием посмаковала бы этот забавный мультфильм как можно дольше, но эта пародия на мужчину сумела её на секунду озадачить, заставила задуматься. Конечно, потребительское отношение к мужикам присутствовало, и даже сквозило некое пренебрежение к этому сильному, но такому слабому полу, которое она и не маскировала.

Возможно поэтому, пока и не нашлось достойного её на данный момент, но на способность запоминать с лёту и долго хранить в памяти, словно в банковской ячейке, увиденное и услышанное, пренебрежение, конечно, никак не влияло. Она могла забыть имя, фамилию, просто не знать этих мелочей, но раз встретив человека, даже мельком, запоминала его навсегда. В нужный момент её фотографическая память услужливо подсказывала — где- то виделись, когда-то встречались!

Интересно! Это человекоподобное знало её имя, но она могла поклясться, что впервые в жизни наблюдает воочию это существо.

Расположившись удобно на лавке, подогретой солнцем, поглядывая сверху вниз, немного удивлённая хозяйка начала допрос.

— Ты ко мне когда-то на работу просился? Или пытался устроиться?

Помолчав немного, мужичок честно сознался.

— Не помню.

— Может по торговым делам каким-то образом пересекались?

Наклонив голову, недотёпа почесал затылок и, пожав плечами, виновато ответил.

— Нет, не помню.

— Что за лепет!? Заладил одно и то же! Как здесь оказался, помнишь?! А может ты убивец какой? Подослали тебя, лютого профессионала, понимаешь, с заданием всех отравить!

Мужик поднял обе руки вверх и растерянно замотал головой в знак отрицания.

Всё понятно. Хозяйке надоело веселиться, ей стало скучно, она — деловая женщина, а не доктор, дабы каждому амнезию излечивать! Если это недоразумение уберётся через омут за границу Вотчины — останется не покалеченным, не уберётся… ну, значит, такова его печальная планида. Уже встав со скамеечки, чтобы позвать Лесоруба и Военрука, через плечо небрежно поинтересовалась:

— Откуда знаешь моё имя? Да с такой-то дырявой памятью! Али подсказал кто?

— Нет, никто не подсказывал. Увидел вас и узнал ваше имя.

— Да ладно! Вот прямо-таки увидел и узнал, — приостановилась хозяйка, — а что ещё про меня узнал, расскажи-ка, страсть как интересно!

— Хозяюшка, можно я на берег выйду, вода весьма свежа́ с ночи, да и в тени тут прохладно, боюсь заболеть.

— Ну, выходи что ли! Ещё застудишь себе хозяйство, ну или действительно заболеешь, возись тут с тобой…

Полубосой мужичок с благодарностью быстренько выскочил на теплую траву, с удовольствием зажмурился от солнечного света. Алёна Юрьевна тем временем опять угнездилась на скамейке и потребовала:

— Рассказывай!

— Вам сорок лет, вашей дочке девятнадцать, учится в Англии, и вы больше года не виделись. В этом году она тоже не приедет, отношения между вами не очень складываются. Вы не жалуете мужчин, но не априори, скорее воспитанная жизненная позиция. За их эгоизм, за измены, у многих вам не нравится даже их запах. Я сейчас вызываю у вас отвратные чувства своим видом, но не это главное …

Тут он запнулся и замолчал.

— Ну, ну, продолжай!

— Самая главная причина — ваша дочь не плод любви. Вы по молодости пережили насилие и с тех пор к мужчинам у вас стойкая аллергия, если не сказать резче. Вот это, пожалуй, главный скелет в вашем шкафу.

Алёна опустила голову, задумалась, помолчав с минуту, подняла взгляд и уколола им наглеца сквозь свой фирменный прищур, словно змеиным жалом!

Вопрос прозвучал абсолютно равнодушным тоном.

— Ещё что скажешь?

— У вас четыре магазина в этом городе, в областном центре вы сейчас хотите открыть пятый, но там не получится. Неплохие счета в банках, в местном, двух столичных, и есть оффшорный счёт. Кроме этого, вы — одна из инвесторов в застройке коттеджного посёлка. Правда, ожидаются некие затруднения. А так, в этом городе вы — уважаемая женщина. У вас хорошие и полезные знакомства, многие кавалеры рады за вами приударить…

— Стоп! Как тебя звать-величать, непотопляемый везунчик? Что? Опять не помнишь! Лады, буду звать тебя Кудесником! Пойдём-ка к кухне ближе, там тебя чаем напоят, покормят. Но сначала приодеть тебя надо, твой сугубо мужской вызывающий внешний вид весьма шокирует женский глаз! Это тебе говорит дама, видевшая в этой жизни всякое, других давай пощадим.

По пути Алёна Юрьевна вынуждена была признаться себе, что этой «заразе в полосатом носке» удалось вырвать её из неги умственного безделья праздного. Вынудила трудиться извилины, заставила вспоминать, анализировать, подозревать, просчитывать и, … в общем, отдыху — амбец! Барыня отдыхать только начали от всяческих забот, всего неделю себе отвели на это замечательное дело, вернее, безделье, а тут такой «сюрприз» свалился на голову со своими загадками, точнее, приплыл. Одним словом — зараза! Если двумя — зараза и гад! Да! Надо обязательно поручить Военруку «прокачать» это непонятное водоплавающее. Если подослан, то — кем? С какой целью? В общем, разузнать всю подноготную!

Вышедшие на крыльцо дома для обслуживающего персонала Лесоруб и сторож Минька дышали свободной минутой, барыня ещё почивает, ночь прошла спокойно, посторонних на земле нет…

У Лесоруба чуть расширились глаза, у Миньки же отпала нижняя челюсть, заурчало в животе и срочно захотелось по малой нужде. К ним не спеша приближалась кормилица с недовольным видом, за ней покорно, как телок на верёвочке, плелось неказистое чужеземное нелепище, хлюпающее носом, в мокрых семейных трусах и в одном носке!

— Доброе утро, Алёна Юрьевна, — пробормотал Минька, съёжившись под мрачным взглядом хозяйки.

Лесоруб молча склонил голову.

Кивнув в ответ, хозяйка критически осмотрела тщедушного Миньку. Тому ещё больше захотелось в туалет.

Лесоруб осмотрен был более одобрительным взглядом и получил краткое указание по нелепищу.

— Приодеть, дабы не смущал народ, потом накормить.

Лесоруб опять склонил голову, Минька же, увидев спину уходящей хозяйки, возликовал — пронесло! Правда, тут же спохватился, или пронесёт, ежели не поспешить в самый главный на эту минуту кабинет, и живенько так засеменил в заветное заведение.

Лесоруб и мужичок встретились глазами, осмотром сторон, видимо, остались удовлетворены, вот только при этом Лесоруб задумчиво поскрёб бороду, а мужичок простецки так развёл руками. Естественно задумаешься, приказ надо выполнять, только как? Поджарый Лесоруб на голову выше этого, гм… товарища, зато тот плечистей в животе, гораздо плечистей!

Придумал! На память пришёл недавний концерт в честь какого-то нужного и весьма уважаемого местного чиновника, который Алёна Юрьевна устроила у себя в Вотчине, чуть напрягши связи и финансовые мускулы. Такого столичного нашествия актёров, певцов, юмористов даже город не видывал на свой «День Города». Гуляли широко, шампань хлестала через край, текла текила, шибало ви́ски по виска́м, коньяк и, конечно, на выбор лучшие сорта вин присутствовали в избытке. А от водочных нарядных наклеек просто рябило в глазах! Стол был шикарный, как для важных персон, так и для остальных. Гости пили и закусывали вволю, получая безграничное гастрономическое удовольствие. Если певцы ещё что-то попели, юмористы успели поюморить, то актёры с музыкально-гротескным спектаклем, который планировался в середине программы, уже физически были неадекватны. Половина мужской труппы наблюдалась вповалку в самых неожиданных местах. Женскую же вмиг растащили местные кавалеры. И в сухом остатке — пожилая матрона, да ей под стать человек пять мужчин. Они, ожидая репрессий за срыв водевиля, мрачные словно зомби, наливались от души, дабы этот остаток сухим не был. Только невостребованные артисты зря отчаивались и опасались последствий, про них и не вспомнили. Вся эта гоп-компания оттягивалась по полной ещё три дня. Все перемешались в весёлой кутерьме, про выступление актёров прочно забыли, главный ведущий, известный на всю страну конферанс, по приглашению хозяйки сидел с первыми лицами города за одним столом, откровенно положив «с весёлым прибором» на организацию празднества. Единственное, что он сделал полезного — поручил молодому помощнику все хлопоты по ведению оного, но ушлые завсегдатаи сцены, быстро смекнув ситуацию, в момент подпоили этого юнца, благо водки хоть залейся, подсунули ядрёную трижды разведёнку из подпевки, и тот пропал!

Пару дней актуальны были музыканты из группы «Седьмая яблоня»: три гитары, синтезатор, щадящий ударник и девчушка со скрипкой и красивым голосом. Ребята старались, как могли, держали и развлекали хозяев с гостями, но, наконец, сломались и они. Правда, надо им отдать должное — последними из всей этой когорты приглашённых творческих личностей.

Главный виновник сабантуя выдержал два дня, потом его еле живого увезли домой. Постепенно стали рассасываться и остальные, никто никого не выгонял, но ещё через день уезжали уже последние, утомлённые гулянкой и благодарные хозяйке, благо всем она щедро заплатила. Под эту сурдинку славно погуляли и местные! Хотя барыня, конечно, поручила ближним следить за порядком и дисциплиной, но получилось наполовину! Морды не били, у деревьев не мочились, т. е. дисциплина кое-какая соблюдалась, но, что касаемо обычного строгого порядка, тут уж про него на три дня пришлось забыть.

По всей Вотчине разбрелись пьяные гости вперемежку с обслугой, там пели, тут пили, потом все плясали, затем наоборот. Парочки обнаруживались в самых внезапных местах, также как и вповалку спящие товарищи из приглашённых гостей, господ артистов и местной публики.

О дисциплине, как уже говорилось, в эти дни не вспоминали вовсе. Барыня тоже отдыхала «с местными великими мира сего», и, естественно, всё соблюдалось по принципу — «Яга в ступе улетела, враз изба пустилась в пляс!». В общем, эти дни отдыха и гульбы были весьма «разноцветными» в отличие от серых рядовых будней. Только Гурген и нанятые в помощь на кухню из ближайшей деревни бабёнки без устали шуршали, за что Барыня поощрила их вдвойне. Ещё в полном и трезвом уме несли нелёгкую службу Лесоруб с Военруком и свалились отдыхать только после отъезда основной массы посторонних, подробно напичкав инструкциями Миньку-полоротого.

В подсобке гостевого дома после этого случая осталась куча реквизита, вот туда и направил свои шаги Лесоруб, подталкивая перед собой непонятное, но зачем-то понадобившееся хозяйке, жалкое двуногое.

Подобрать по мужичку рубаху холщовую, порты просторные и театральные лапти оказалось проще простого и заняло три минуты.

Рубаха была с кушаком, чутка обширная, не стесняла чувства удобной свободы. Она понравился новенькому, посему облачился он, не ропща. С портами дело было похуже, великоваты, понимаешь, оказались, сползали с гладкого брюшка! Лесоруб, не медля ни минуты, велел подвязать их кушаком вместо ремня, и дело наладилось — этакий русский крестьянский «балда» средних лет. На ноги были торжественно предложены лапти, ибо альтернативы не нашлось. Лапти хоть и навевали некоторое душевное сопротивление, но, тем не менее, пришлись впору.

Всё это вызвало бы хохот у нормальных людей, но Лесоруб смеяться не умел, и в угодьях Барыни не помнили такого дива, чтобы он смеялся. Правда, всё-таки ощущалось подозрение, что он не без юмора вкладывался в поручение хозяйки — выдавали мелькающие смешинки в глазах.

Потом состоялось сопровождение чудака на кухню, вернее в «трапезную» для обслуги. Там стояли лавки вдоль двух длинных столов, и обычно в обед собиралась вся челядь, как иногда, пребывая не в духе, их обзывала Барыня, зная про эти весёлые застольные посиделки.

Поварскую элиту составляли Гурген, его любовница и она же первая помощница, плюс ещё посудомойка. Это трио предпочитало не допускать близких отношений со всеми подряд. Да и не удивительно, Барыня очень ценила талантливого кухонного шефа, поэтому в плане полномочий полный carte blanche Гургену был опеспечен. На немалой и эргономично оборудованной по последнему воплю техники кухне он был полновластным хозяином. При этом «генерал кастрюль» вполне обоснованно считал себя и свой ответственный участок, несомненно, важнее каких-то там сторожей с их «тёмными делами!». Конечно, о каком-либо равенстве и с прочим дворовым людом в его понимании и мысли не возникало.

Поэтому вся кухонная троица держалась на особицу и у себя на кухне всегда сыта была, естественно, вдоволь и вкусно. Отдельный уголок, где стоял столик для перекуса избранных, присутствовал необходимым атрибутом.

Как равных, эти кулинарные фавориты привечали только Военрука и Лесоруба, другим же вход в это вкусно пахнувшее хозяйство был категорически запрещён. Ну, конечно, кроме хозяйки, правда, та практически там и не бывала.

Справедливости ради, надо отдать должное, обслуживающий персонал за обедом чересчур не засиживался, не злоупотреблял доверием барыни — отдыхали по уму, час-полтора от силы. Потом опять за труды на благо хозяйки, ибо при ней и сыты были, и зарплату неплохую она платила. Потому в Вотчине и порядок был, и люди добросовестно работали, и Алёна свет Юрьевна довольна была.

В зимнее время жизнь тоже продолжалась, может не такая интенсивная, ибо не так часто наезжала сюда хозяйка, больше времени проводила в городе, в офисе, но порядок и дисциплина соблюдались неукоснительно. За этим строго следил Лесоруб, проживающий там круглый год.

В силу большой загруженности Алёне Юрьевне иногда даже приходилось ночевать в небольшой личной комнатёнке офиса через дверь от своего кабинета, чтобы утром не тратить время на переезды, что поделаешь, бывало и так, дела заставляли. Дел у Барыни было много, все они требовали её бдительного присмотра, а хороших помощников было мало. За её квартирой же о двух этажах, в которой бывала крайне редко особенно в летние месяцы, приглядывала нанятая соседка с дочерью. Помимо присмотра за ней они регулярно делали уборку, поливали цветы, в общем, содержали в надлежащем порядке.

Когда Лесоруб привёл новенького, в «трапезной» никого не было. Махнув рукой в сторону места, где неожиданный гость может присесть, Лесоруб прошёл на кухню и передал Гургену хозяйский наказ накормить и напоить чаем болезного, после чего со спокойной совестью ушёл. Болезный же с готовностью уселся и стал осматриваться: отделка деревом, на дальней стене висит плазма метровая и две колонки, картина немалых размеров, на которой вино и фрукты мастерски изображены в весёлых тонах. Красиво!

— Микульский, однако, середина прошлого века, холст, масло, очень похоже на подлинник! Заказная линейка для столовых и кухонь богатых господ, недешёвая, надо сказать, — пробормотал негромко пришлый, поизучав несколько минут картину. Потом уселся поудобней и стал терпеливо ожидать.

На кухне, между тем, завтракали. Во главе прямоугольного стола сидел сам бородатый Гурген во всей своей стокилограммовой красе, по бокам отдавали должное фирменной каше «дружба» со сливочным маслом обе его добротные помощницы.

Сам Гурген смачно вкушал манники с вишнёвым вареньем и тёплым молоком. Завтрак кухонной команде нравился, аппетит был хороший, звучали шутки и смех.

Спустя полчаса, сытая посудомойка (Барыня приютила и её, несмотря на наличие посудомоечной машины), случайно заглянув в «трапезную», дабы заодно протереть столы, обнаружила мирно похрапывающего субъекта в нелепой одежде.

Не будучи всецело информированной особой, несмотря на высокий статус мойщицы посуды, она, естественно, разворчалась в стиле «ходють тут всякие» и, не сомневаясь в своих полномочиях, от всей души огрела тряпкой незваного наглеца.

Бедолага, выведенный из сладкой дремоты таким варварским способом, взмахнув руками, слетел с лавки и там затих, очумело кося глазом, как напуганный жеребенок.

В этот момент пришёл на кухню Военрук, он принёс Гургену список блюд для Барыни, что приготовить на завтрак, что в обед соизволит скушать, ужин она отдавала желающим меньше жить. Этот порядок соблюдался неукоснительно, все продукты и блюда в меню должны быть свежими и вкусными, спелыми и полезными, а ещё разнообразными. Помимо всех местных припасов были и продукты, которые племяш Гургена каждое утро привозил на своем «Форде» с рынка и из магазинов согласно списку.

Услышав шумок, Военрук заглянул в трапезную и удивился — театр уехал, а клоуны всё ещё бродят по поместью. Ощутимый непорядок!

Не дослушав посудомойку о лезущих к ним со всех сторон чужаках, вредных как тараканы, крепкий Военрук за шиворот приподнял пришельца и осведомился у последнего, верит ли тот в пользу шпицрутенов?

— Нихт? Не веришь, значит! А зря!

Польза, промежду прочим, от них несомненная! Но он, как гуманный человек, не будет доводить дело до крайности и лишать убогого последнего здоровья, а даже лично проводит гостя до ворот, как тот старшина!

Подгоняемый поощрительными лёгкими пинками субъект был сопровождён до выхода…

— «Прощальный поцелуй, глоток горилки!».

Пробежав за воротами пару метров и потирая на своём теле место встречи с гостеприимной туфлёй Военрука (натуральная кожа, сорок третий размер!), запутавшись в портах, незваный чудак вынужден был впиться носом в землицу-матушку, подняв пыль…

Сторож Минька, наблюдая эту картину, изобразил полное удовольствие на криворотой физиономии и пустил слюну, видимо, в знак солидарности с уважаемым Военруком, который, довольно бормоча себе под нос, удалился. Хотя, объективности ради, в действиях уважаемого начальника доблестный страж ничего не понял. Подумав целых полминуты и чувствуя некую интеллектуальную усталость, а также безнадёжность в постижении логики поступка представителя большого руководства, он, почесав мудрый затылок, бросил сие неблагодарное дело.

Тем временем, кое-как поднявшись, изгнанник отряхнулся и, потирая ушибленные места, не оглядываясь, поплёлся потихоньку по дороге с видом безразличным и стоическим, напоминая эдакого пилигрима, бесцельно бредущего куда-то в грядущее! Вскоре его нелепая фигура скрылась за деревьями. Минька до последнего провожал взглядом чужака. Затем стёр пролетарской пятернёй с покатого лба последние мысли и довольный, что святой пинок миновал его, грешного, залез к себе в уютный закуток. Ему необходимо вздремнуть под очередной сериал в ожидании будущего, якобы, бессонного ночного дежурства.