Подложив под спину удобные подушки, он с отрешённым видом полулежал на широченном диване, щёлкал «лентяйкой» с канала на канал. При этом бездумно наблюдал, как на экране заполошно мечутся очередные менты в поисках непонятно кого на самой неосвещённой улице славного города близ Невы.

— «Ну, правильно, все фонари-то разбиты, вот и не видно ни хрена! Опера бедные, лица бледные, ну как искать им в потёмках различных тёмных личностей, они же, личности эти, сливаются с окружающим ландшафтом. А менты, что!? Никталопы? Хорошо актёры — бравые ребята! Какого они там набора? Третьего или пятого? Ну, так эти резвые ещё, всех разыщут и накажут!».

Так иронично, с некоторой ленцой размышлял отставной подполковник. Этой «думственной» ересью и глупизной он специально загружал мозг, по принципу — думать о чём угодно, только не о том, о чём надо! На самом деле он просто малодушничал, прятался от тяжких воспоминаний, тянул время, как школьник с проблемным зубом перед кабинетом стоматолога, в ожидании неизбежной экзекуции вежливо уступавший свою очередь всем желающим.

Про бездумно это не совсем правильно звучит. Думал, конечно, Бурбелла и вспоминал. Неохотно так вспоминал, ибо воспоминания всплывали, ни приведи Господи! Неприятные словно змеи, от коих пробегал по душе шершавый холодок, и неистово зашкаливало испорченное настроение! Он пытался вспоминать выборочно, отшелушивать ненужный балласт, вот только никак не получалось, память — штука такая, это вам не семечки лузгать! Едва только Военрук поделился очередной проблемной задачей, поставленной перед ним Барыней, и посетовал, что не знает, где обитают подобные фрукты, подполковник сразу представил себе этого «Ирокеза», одного из вожаков секты.

Он не стал обнадёживать Военрука, не стал ничего обещать, так пробормотал невнятно, мол, наведу справки, поспрошаю знакомых и т. д. Хотя, уже в начале разговора, сразу возник в мозгу облик этого опасного, словно скользкая зубастая мурена, чуждого людскому восприятию субъекта. Но «умное» полушарие тут же засигналило о необходимости отторжения подобных образов и воспоминаний! Спрашивается, почему?

Бурбелла плеснул себе коньячку в ёмкость тонкостенную, опрокинул в глоток и опять застыл в двойственном и вялом, словно анабиоз, состоянии.

Да-с, господа, сознание его как бы раздвоилось, сумело, понимаешь, каким-то необъяснимым образом! Раньше не было с ним такого никогда, он и в мыслях не допускал подобного бреда. Ну, надо же так себя довести?! Ведь ещё здоровый и не старый мужик, переживший и видевший немало в этой жизни! А сейчас, один на один с самим собой, расплылся, словно медуза зыбкая, дрожащая, состоянием напоминающая растерянную студентку, у которой ещё два курса впереди, а у неё несомненная задержка.

В то же время другой после распада личности ещё оставался бойцом, наблюдал со стороны за своей оболочкой, с мрачной улыбкой критиковал себя, ругал, а уж ругаться бывший служивый умел, поверьте! Любой боцман с любого флота, пообщавшись с отставным опером пять минут, смог бы, не колеблясь, подтвердить это великое умение. А на вопрос о причине такого душевного раздрая, ответ был примитивно прост — дело в том, что Бурбелла боялся!

Нисколько не кривя душой, пусть и нехотя, ломая характер, наедине с собой он смог себе признаться, — «да, боюсь! Боюсь за дочку, за жену боюсь! За родню, ну и за себя, естественно! Вот такой, понимаешь, размоздяк в твою петрушку!».

Пока жена в отъезде (она поехала в столицу проведать единственное чадо, студентку-третьекурсницу), он мог позволить себе быть самим собой, без притворства и игры в разухабистого, шального, этакого неустрашимого молодца!

Бывший подполковник действительно опасался в первую очередь не столько за себя, сколько за близких ему людей. Он видел собственными глазами последствия того хаоса и ужаса, содеянного этим … нет! Человеком этого пришельца из мрака не назовёшь! Поэтому и стоило, валяясь на диване, крепенько трижды подумать, потому что не представлял себе Бурбелла всех дьявольских возможностей «Ирокеза». Может он и на расстоянии в сотни километров сумеет вдруг навредить жене и дочери! С этого колдуна станется!

Будучи когда-то неустрашимым, опер плеснул себе ещё коньячку. А в ручонках-то дрожь, тремор, однако, господа! Вот, если бы он был один! Но он не один и потому не хотел ворошить в памяти то, что лучше забыть ради душевного здоровья.

Излишне говорить о нежелании вспоминать этого клоуна, ибо клоун оказался весьма опасным, зловещим и непростым, мстительным и коварным существом, от которого хотелось держаться подальше. Да-с, учитывая его возможности, подальше и желательно в другом городе, или ещё лучше в другой стране, для здоровья полезнее, знаете ли! К сожалению, тот злодей жил неподалёку в собственном коттедже, на окраине районного центра, от их города километров шестьдесят, не больше. Бывший опер, естественно, знал, где конкретно.

Встречаться, а уж тем более иметь какие-либо дела с таким субъектом, очень не хотелось ни при каких обстоятельствах, но…!

Вот в это «но» всё и упиралось! На его пенсию не разгуляешься, жена не работает, да никогда и не опускалась до подобного безобразия. Она была из тех красивых женщин, которые позволяли себя любить, но сами особо никого не любили, кроме себя, конечно! По молодости такие дамы крайне разборчивы в выборе спутника, весьма расчётливы, и если Бурбелла (тогда ещё просто молоденький лейтенант Бурдин) женился по любви, то красавица вышла за него замуж по расчёту.

Она считала вполне искренне, что, если осчастливила избранника (хотя на тот момент у неё особого выбора не было), позволила тому носить гордое звание её мужа, он должен быть ко всему перечню её требований ещё и удачливым добытчиком! Ну, вот и пусть добывает всё, что необходимо им в этой жизни, в том числе и дензнаки. Пока он служил честно, богатеем, естественно, не стал, потому что коммерсантов не крышевал, местечко себе тёплое для пенсии не присматривал заранее, а безропотно тянул служебную лямку. Конечно, на жизнь в то время жаловаться было грех! Тогда они не бедствовали. Даже когда родилась дочь, денег, по их меркам, вполне хватало, комплексов по этому поводу не возникало. Вот только годы берут своё, и сейчас он уже не на службе со всеми вытекающими пенсионными последствиями.

Хорошо, с дочкой повезло, умница, не в мать! Планка самооценки реальная, в сообразительности не откажешь, характер есть, но не зашкаливает, да и красой не обделена, вот только это от матери и досталось, слава Создателю.

Вполне нормальная современная девушка, которой и погордиться не грех, но сейчас она — студентка столичного вуза и пока учится, ей надо помогать, ясен перец! С другой же стороны, Барыня щедро платила за помощь ей в делах различных, а деньги ой, как нужны, да и Бурбеллу, предлагавшего свою готовность помочь в чём-либо, никто за язык не тянул. Поэтому он и пребывал в душевных терзаниях, всего себя сомнениями измочалил, ибо понимал — с Ирокезом встретиться придётся! Правда, чем эта встреча для него закончится, он и предположить не мог. И ладно бы для него одного, да ладно бы ещё ничем плохим. Вопрос перед ним назревал существенно важный, ощутимо сильный.

«Думай, подполковник, думай!».

Бурбелла плеснул ещё коньячку и, опрокинув на автомате, не чувствуя вкуса и удовольствия, угрюмо замер, прикрыв глаза. Он прекрасно помнил, как именно этот неопределённых лет, на вид ничем непримечательный мужик в затрапезной серой рубашке и потёртых джинсах заставил весь отдел уважать себя, да что уважать — бояться!

Он сумел доказать, что нельзя бить задержанных только потому, что они задержаны. Что опера издерганные и злые — это можно понять, но права орать и хамить, вымещать свою досаду на контингенте им никто не давал. Нельзя, несмотря ни на отвратительное настроение, ни на усталость, молчаливо, в знак корпоративной солидарности, отвернувшись, пройти мимо, тем самым поощряяя беспредел здоровенных омоновцев. Дубинкой огреть по хребтине наглеца в самых лучших воспитательных целях, да, святое дело, но! Как оказалось, добром такое действо весьма даже может и не закончиться, благополучно может не миновать.

Самое обидное то, что это было направлено не против системы вообще, в принципе, а как бы в защиту его, этого сектанта с диковинным мелированным бобриком вызывающе оранжевого цвета.

Другим словом, он не был борцом за справедливость с какими-нибудь идеями религиозными, нет! Прямо дано было понять, что нельзя трогать его и только его! На остальных сподвижников Ирокезу было абсолютно плевать, он с лёгкостью подставлял их и жертвовал ими словно пешками без всяких душевных комплексов.

И это коллеги Бурбеллы впоследствии чётко осознали, белели от бешенства, но вынуждены были подчиниться непонятной для нормального разума жестокой силе, необъяснимой с точки зрения обыкновенного человека. Даже если человек этот государев и носит форму.

Да, действительно, другой такой личности из когорты оккультистов, этих псевдонаучников и всяких там сектантов, спиритов, магов и хиромантов, а вернее сказать аферистов и шаромыжников, дурящих разум, вбивающих всякую ерунду в головы гражданам, он не смог бы вспомнить.

До определённого момента Бурбелла презрительно относился к этой публике, да и в их отделе отношение всегда было такое же, что неудивительно для нескольких десятков психически здоровых мужиков, тащивших службу. Немало у них мелькало различных прощелыг и авантюристов, промышлявших на «разводе лошков легковерных».

По заявлениям граждан таких ловили и воздавали «по заслугам их», кому-то вправляли мозги амбулаторно, кого-то отправляли в соответствующие заведения «отдохнуть» пару-тройку лет от жизни тяжёлой на воле.

Но после дела «Секты» он внутренне был потрясён и, чего скрывать, благодарен судьбе, что заваленный другими проблемами только самым краем прислонился тогда к тому шумному процессу. Потому и дослужил до пенсии в здравом уме и при целом организме.

Были и ещё, конечно, счастливчики, проскользнувшие сквозь зубья мстительных вил без ущербных последствий для себя, ибо эти служивые вовремя сделали соответствующие выводы, имея перед глазами печальные примеры менее везучих коллег.

Вспоминать и рассуждать на эту тему уцелевшие сотрудники не любили, да и неудивительно! По сути дела, целый отдел доблестной полиции не смог справиться с каким-то плюгавым попугаем с оранжевой нелепостью на голове и законопатить его на вполне заслуженный срок!

Нет, в итоге секты, как таковой, не стало, а основную массу «лапотников и шестёрок» разогнали кого куда. Особо рьяные сектанты обоих полов отбыли в лагеря и надзорные поселения с различными сроками в зависимости от тяжести содеянного. Часть отправили на принудительное лечение, но вот с главными фигурантами система дала непонятный сбой, и всё случилось с точностью наоборот! «Самого Избранного» вообще в глаза ни один опер не видел, и ни одного дня тот не провёл за решёткой, хотя тайное наблюдение за логовом сектантов велось больше месяца, и практически все личности были установлены.

Так как незадолго до этого в «Секту» попала парочка чад из уважаемых семей, а их родители подняли немалую волну, терпение властей закончилось, были подключены дополнительные службы, применялись всевозможные технические уловки, всё снималось и записывалось. Фиксировались все входящие и выходящие люди и машины, обложили их «базу» круглосуточным плотным и надёжным кордоном наблюдателей, всё это стоило операм немалого количества времени, нервов и седых волос, да и не только им.

До этого тоже поступали сигналы, но какие-то неясные, малопонятные. То ли квартиру сектанты отжали, то ли дом в пригороде, вроде пропала бабка из одной семьи и не найдут никак, ветеран вдруг исчез со всеми материальными накоплениями, и как будто его видели с парочкой сектантов. Ходили слухи и про курьеров, везущих транзитом через их город наркотики и находящих приют в этом «Приюте», но только опять всё на уровне сплетен, явных фактов не было.

Другим словом, обитель была на подозрении, но реакция руководства на тот момент оставалась вялой, и потому процветала потихоньку эта община в несколько десятков человек за высоченным глухим забором.

Известно, что всё бывает до поры до времени. Наконец лопнуло терпение и у местных властей после скандала, поднятого родителями пропавших чад. Да ещё вдобавок вскрылась в то же самое время финансовая махинация с коммерческим отделом местного банка «Шексна Плюс». Это отделение являлось филиалом крупного столичного банка, тот же, в свою очередь, был дочерним испанского Banco Sabadell. Там, в «Шексне» этой, всплыла мутная история с пропажей служащего и, естественно, вместе с крупной суммой в валюте, и опять-таки якобы причастна «Секта».

Итак, таинственный идейный вдохновитель — глава этой секты, неуловимый для правосудия, был неизвестен, хотя все знали со слов тех же сектантов и отлично понимали, был у них заправила! Да ещё какой! Чтобы так запудрить мозги нескольким десяткам людей, надо быть весьма талантливой личностью! «Избранный» паствы не чурался, для каждого имел доброе слово, мудрый совет и искреннее участие. Общался со всеми, ни от кого не прятался, вот только на допросах его описывали по-разному.

Причём преданные ему сподвижники были уверены в своей правдивости, но только озадаченные опера, сравнивая показания, так и не поняли, кто же такой был этот гуру на самом деле? Почтенный старец? Бородатый мужик в расцвете лет, похожий на Гришку Распутина? Или, как утверждали некоторые, их направлял на путь благословленный чернокожий товарищ, Батюшка Пьер! Другие описывали «Ведущего к истине» желтолицым азиатом с узкими глазами и седой бородкой, прибывшим с Тибета для всеобщего просветления местной черни. А вот сёстры Феодория и Феофания вообще в один голос клялись и молились за здоровье матушки-управительницы Ираиды, которая была всему голова со светлейшим нимбом благочестия.

Все, кто работали по этому делу, были далеко не наивные люди и выводы делать умели, тем более в то время следствие только-только стало разбираться, ещё было далеко до суда, а уже начиналась наглядная непонятная чертовщина. Нет, не зря дело «Секты» прослыло непростым и весьма громким, а для многих служивых ещё проклятым и роковым.

«Сколько же лет прошло? Лет двенадцать, наверное. Точно, двенадцать, я ещё капитаном дохаживал», — поневоле зароились воспоминания того прошлого.

Поначалу «Секта» никоим образом не привлекала к себе внимания силовиков и чиновников, ни районных, ни городских тем более.

«Приют для страждущих» каким-то волшебным образом сумел отжать себе бывший дом престарелых, немалое здание со своей кочегаркой, парой складов и прачечной.

На левобережной стороне, уже за городской чертой, где он функционировал, место было весьма живописное, аккурат в самом центре небольшого соснового бора. Напротив главного входа, у большого пруда, стояли лавочки, сидя на которых тогда проживающие пенсионеры мирно кормили прожорливых уток. С другой стороны, буквально в сотне метров, протекала красавица Волга, по обе стороны от этой обители спокойствия простирался лес. Правда, в сторону города он был не очень большой, а вот в другую сторону уходил на многие километры и постепенно расширялся в нешуточных масштабах. Как такой лакомый кусок не успели заглотить окуни села, щуки городского пошиба и, наконец, областные акулы, так и осталось безответным вопросом.

Было это ещё во времена СССР, где-то с полсотни старых людей, ветеранов ВОВ мирно доживали свой век под присмотром десятка врачей и санитарок. Ещё с десяток человек насчитывала обслуга, повар и помощники, снабженец, кладовщик и пара сторожей. В холода появлялись ещё два кочегара, рядом стояла своя котельная, уголь для стариков, оставшихся в одиночестве, в то время у государства находился без проблем. Тогда ветеранов ещё чтили за их заслуги, отдавали должное их боевому прошлому, да и директор Кравчук сам был из их когорты, прошёл за три фронтовых года от Волги до Берлина. Поэтому жаловаться пожилым людям не приходилось, жили они дружно, делить им было нечего, хотя их родственники заботами не баловали, но и от них хлопот последним не прибавлялось. Неумолимое время шло, незаметно подкрались 90-е беспредельные, ну и начались выявляться проблемы. То с лекарствами перебои, то кухня вдруг временно перестала снабжаться всем необходимым, и всё это безобразие объяснялось нехваткой денег.

Цепкие за жизнь при СССР ветераны потихоньку стали количественно убывать, ощущая на себе такое к ним отношение и, естественно, переживая за неясное будущее. Разводили руками чиновники разных мастей и рангов, притворно сокрушались и даже сочувственно кивали головами в знак согласия с просьбами директора дома престарелых «Ветеран», жалующегося на свалившиеся на них со всех сторон трудности. Но легче от этого не становилось, ибо финансирование ни город, ни сельская администрация брать на себя не хотели, да и в областном бюджете тоже перестали находиться деньги на содержание дома. После бесполезных хождений по местным инстанциям Яков Кравчук, орденоносец, прошедший войну, убедившись в бесплодности своих усилий и сознавая, что ожидает оставшуюся горстку беспомощных и никому не нужных стариков, закрылся у себя в кабинете, махнул коньячку и застрелился из именного тэтэшника. Вспыхнувший скандал местные власти быстро притушили, деятельность «Ветерана» свернули, а оставшиеся пенсионеры были отправлены по соседним областям, обслуживающий персонал расформирован. Единственный присутствующий фотограф из местной газетёнки был потрясён прощанием со слезами на глазах ветеранов и медперсонала, все прекрасно понимали, что больше никогда не увидятся.

Потом он также искренне опешил от мощного разряда проклятий от всего коллектива в целом, лично от некоторых отдельных бывших фронтовиков в адрес местной номенклатуры! Стихийный маленький митинг произошёл прямо перед ожидающим автобусом, любопытным водителем и скучающей сопровождающей стариков мадам от администрации.

Опустевший бывший «Ветеран» протосковал бесхозным немногим более года, потом, как по волшебству, оброс по всему периметру высоким забором, плотным, доска к доске, качественно укрепленным армированными кирпичными стойками в три метра высотой с приваренными сверху «шляпами» из оцинкованного железа.

Материалов не жалели, работа была произведена быстро и как-то незаметно, что впрочем было объяснимо — всё-таки вдали от города, так сказать, на отшибе. Сновала туда-сюда различная строительная и другая техника, бригады наемных украинских и молдавских «гастеров» сменяли одна другую, ломали старые сараи, приводили в порядок подсобки, модернизировали, улучшали и пристраивали.

Центральное здание освежили снаружи хорошими красками, внутри кое-что укрепили, что-то перенесли, где-то изменили, но в целом главный корпус остался прежним. Вокруг же практически изменилось всё! Старьё исчезло, взамен возникло новое из бруса и брёвен, кирпича и бетона.

Потом возникла пауза, и воцарилась тишина. Никто не смог указать время, когда появились первые поселенцы, по крайней мере, точной информации не было, всё на уровне слухов и сплетен.

Вдобавок жизненные процессы «Приюта для страждущих» происходили в ореоле таинственности. Создавалось впечатление, что существование общины целеустремлённо укутывалось монастырской замкнутостью, даже некоторой мрачностью, цементировалось жёсткой дисциплиной. Вообще выглядело всё так, будто обосновалась секта на века вперёд этакой крепкой и незыблемой цитаделью вдали от суеты мирской.

Со временем, после волны, поднятой влиятельными родителями, банковского скандала и из-за обращающей на себя внимание скрытности к общине стали пристально присматриваться органы. Наконец дошло до серьёзного дела: тайно окружили наблюдателями, камерами слежения, была задействована даже рота охраны из воинской части. Командиру роты капитану Серёгину было предписано выполнять все указания созданного штаба под руководством городского и полицейского начальства. В паре километров на лесной проплешине был разбит настоящий военный лагерь: две армейские палатки для служивых, ещё одна для полевой кухни и столовой, два расширенных кунга для штаба и аппаратуры контроля.

Там был почти весь оперсостав, топтуны, армейские спецы, даже кинолог с умницей Азой, потом подтянули ещё «тяжёлых». В общем, бывший «Ветеран» обложили плотно.

Наблюдения нескольких дней выявили примерное количество людей в общине, распорядок, но в целом ничего ценного не дали. Пропавших «объектов» не видели, кто руководил «Сектой», не выяснили. Привёз таксист двух человек, высадил у ворот, тех впустили, они зашли в здание и пропали. Такси на обратном пути, конечно, перехватили, таксиста подробно допросили, составили фоторобот и отпустили, так как он абсолютно был не при делах. С его слов, один из пассажиров был кавказец, скорее всего грузин, а вот второй — выходец из Ближнего Востока, наверняка, аравиец. Когда поинтересовались, с чего такой вывод про аравийца, тот толково объяснил, что доводилось бывать в Эр-Рияде, да и герб на футляре, два кривых кинжала и пальма, аравийский. В футляре? Да, в нём, наверное, коран. Услышав про аравийца, полковник, подполковник и заместитель мэра по общественным делам хмуро переглянулись и довольно долго молчали. Понять их было можно, ещё саудитов здесь не хватало, может в скором будущем гостей из ФБР или ЦРУ ждать? Нет, довольно «прилётов» на их шею! На следующий день решили «Секту», как высказался полковник, «взламывать» и по камерам. Хватит ждать!

Ранним утром началась спецоперация, были подогнаны два автобуса, первыми пошли «тяжёлые», за ними остальные. Правда, улов оказался многочисленным, но не качественным. Задержали десятка четыре мужиков, да два десятка женщин. Ничего толком спросонья не соображая, несчастные сподвижники были быстро и грамотно эвакуированы в горотдел, часть доставлена в изолятор временного содержания.

Вот только аравийца с грузином не обнаружили, не было и идейных вдохновителей-вождей, других подозрительных личностей, также не нашли похищенных стариков и детей. Оставшиеся сотрудники добросовестно обыскали все здания, прошерстили всю территорию, кинолог с собакой обнюхали всё, что можно, толку — ноль!

Начальством решено было оставить обитель под контролем группы наблюдателей, кинолога и технарей ещё на три дня. На всякий случай решили не убирать и пяток омоновцев для осознания важности момента.

Загримировали пару служивых под бородатых стражей ворот, те несли службу днём, на ночь контроль был целиком на аппаратуре, благо двое техников навтыкали камер слежения в различных местах, даже вопреки логике.

На исходе третьих суток «Ирокез» и попался, надо сказать, что служивым повезло, ещё несколько часов, и они бы свернули свою деятельность, оставив общину без всякого присмотра. Хотя, объективности ради, надо обратить внимание на дальнейшие события. А события эти показали, что такое везение нужно назвать весьма сомнительным и пожелать подобное можно, ну разве только, закадычному врагу!

Ранним утром дежуривший у мониторов техник вдруг встрепенулся, ему показалось движение на территории. Подключил все камеры внешнего обзора, и вот он! Упругой походкой продвигался худощавый малый, судя по уверенным движениям, он бывал здесь не раз, а коли так — надо брать!

И вся разбуженная и злая от недосыпа бригада сорвалась в охотничьем азарте за, несомненно, победными лаврами. Остались в лагере только двое, техник и овчарка Аза. Незадолго до этого она вдруг забеспокоилась, стала нервной, и пришлось кинологу вколоть собаке снотворного, после чего та свалилась на свою подстилку.

Грамотно и бесшумно проникли на территорию общины, техник по связи уверенно направлял группу захвата к месту, где находился неожиданный гость. Тот повёл себя как-то странно: вроде шагая целеустремлённо к главному входу, он вдруг остановился и замер, потом, внезапно изменив направление, двинулся мимо здания к тупичку, где кроме пары лавок да нескольких берёз ничего не было, а чуть далее монолитной преградой возвышался забор, ограждающий от внешнего мира. Там и выскочили на него омоновцы — крепкие и тренированные ребята.

Стало предельно ясно — сухощавому гражданину с ядовито — оранжевым бобриком на голове деваться некуда, все пути к бегству перекрыты десятком сотрудников силовых ведомств.

Тот паниковать и метаться не стал, стоял спокойно, руки опущены, лишь глазами стриг обстановку. Омоновцы оружия брать не стали, мощные мужики числом пять с дубинками любого скрутят, тем более ещё и подмога рядом, у одного вообще табельный ПМ с собою. Вариант задержания выбран был сразу силовой, без всяких там формальностей — в наручники и всё, экая проблема! Потом уж разберутся следователи с этим фруктом, поэтому с воплем — «работает ОМОН!» — подскочили трое гигантов в чёрной униформе и стали руки крутить…вернее попытались. Вообще пошло действо как-то не по сценарию силовиков, оставленный в лагере наблюдатель таращился в мониторы и только головой недоумённо покачивал, ибо на экране совсем не по-молодецки стали летать дюжие омоновцы. Вот один из задерживающих ловко вцепился в сухощавого, но тот по-кошачьи извернулся, как-то весьма удачно подпрыгнул и, используя державшего его дюжего хлопца за основу, этакой подвижной консолью пробежал ногами по ближайшим двоим коллегам. Да пробежал-то гад прямо по головам, отчего те двое утратили на время боевой пыл и дубинки, отдалились от эпицентра схватки и прилегли прямо на травушку мягкую. Боец, коего использовали в качестве поддержки и не спросили на то его соизволения, возмущённый до последнего нейрона, с разворота, не глядя, и с хорошей амплитудой применил дубинку. Ну как тут не вспомнить знаменитую «Эх, дубинушка, ухнем!». И ухнула дубинушка, весом помноженная на силу двухметрового омоновца, хорошо так приложилась, вот только не по объекту оранжевому, а по своему собрату в погонах. Тот с тылу вознамерился было тоже применить дубинку, но! Но не успел буквально доли секунды!

После смачного «хрясь!» в область шеи бедняга полетел в одну сторону, дубинка — в другую. Опять как в песне «Дан приказ ему на запад, ей — в другую сторону!». А этот кошмарный оранжевый подлец целёхонек! Ну, всё! Хватит прелюдий! Держись, подлец, тебе — копец!

Бросились оба омоновца, ещё стоявших на ногах, кипя от гнева, в схватку боевую! Одновременно накинулись на оранжевого и ещё двое, пребывавших в запасе! А тот с ПМ-ом, который похитрей, стал выцеливать ногу или руку, ну там, что подвернётся у этого чересчур юркого, дабы лишить его излишней активности! Клубок завертелся плотный и яростный, как из него вызмеился оранжевый — непонятно! Прикрыл, скотина хитрая, свой ирокез наподобие чалмы чёрной маской, сорванной со служивого, и, усевшись на скамейку в паре метров от побоища, отдыхает этак культурно, глумливую лыбу дарит окружающим, делится щедро избытком юмора смешного! А ещё этот, который вооружённый! Он, видите ли, перепутал, ему, видите ли, показалось! Взял и засандалил в ногу одному из омоновцев пулю меткую. Ишак безмозглый!

Клубок распался, но на земле остались лежать ещё двое, помятые своими же коллегами, да отползал к ранее вышедшим из строя невезучий с пулей в ноге. Тут же без паузы в восседавшую на лавке сволочь с удвоенной яростью вцепились из остатка войска доблестного сразу трое — уцелевший омоновец и двое сержантов — наблюдателей.

Опять покатился клубок, товарищ с «Макаровым», взяв его поудобней, решил не рисковать ногами товарищей, а оглоушить пришельца, словно кастетом, по затылку и стал высматривать этот самый ненавистный затылок. Высмотрел! Ударил! С матом схватившись за голову, рухнул последний, уцелевший было, омоновец! На поле боя остались только тяжело сопящие люди в штатском, свирепо впившиеся во врага с упорством бультерьеров.

Но к удивлению присутствующих «Ирокез», обладая гибкостью питона, снова вывернулся непостижимым образом из захвата, его упругие, как пружины, мышцы позволили отбросить противников, будто котят. Наконец, он полностью высвободился и, встав в стойку, показал нападавшим служивым практическое искусство восточных единоборств на уровне настоящего мастера.

Карусель завертелась ещё та, несколько минут здоровые мужики получали сочные плюхи ногами и коленями, руками и локтями, с разворота и без.

«Ирокез» между делом умудрился пожать руку «союзнику», отобрал у него, опешившего растяпы, пистоль и отшвырнул его в сторону, больно попав при этом в голову кинолога! А этому незадачливому идиоту выписал маваши гери столь качественно, что тот улетел метра на три и затих, больше никого не травмировав.

Мат и угрозы в адрес оранжевой сволочи искренне рвались из глоток товарищей в погонах, из десятка служивых осталось на ногах только четверо, да и те были изрядно помяты.

«Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…».

Спас престиж группы полисменов кинолог! Уже казалось, победа будет за этим неистребимым существом, но в очередной свалке мстительный кинолог сумел подползти и вцепиться в ногу супостата не хуже своей овчарки! Выгадав момент, он умудрился вонзить в икроножную мышцу вражины шприц со снотворным и вдавить плунжер. Превосходящие полицейские силы были опять раскиданы по сторонам, но движения супермена были уже не так стремительны, более того, его шатнуло на скамейку, которая гостеприимно приняла и через короткое время убаюкала этого «зловреда».

Кряхтя и стеная, морщась от боли и потирая зашибленные места, собрались возле скамьи, на которой безмятежно развалился этот вражина, те, кто в победу ещё три минуты назад не верил! Те, кто едва отдышались, но смогли подняться, пусть и с трудом, после баталии великой.

Так, руки назад, щёлк! Застегнули наручники, спеленали на всякий случай ноги скотчем и, взвалив поверженных товарищей на плечи, с матерком ободряющим поплелись на базу. Кое-как волокли и пленного, при этом особо не церемонились в выражениях и в обещаниях испортить до крайности его ближайшее будущее, а также не скупились на пинки, тычки и оплеухи.

Правда, тому было всё равно, как утверждал кинолог, он сейчас где угодно, но только не в сознании, при этом не забыв похвалить себя за не вынутый из кармашка поясного ремня шприц со снотворным. Забывчивость, как выяснилось, тоже иногда бывает полезной.

Приехавшие на автобусе забирать личный состав и снаряжение эвакуаторщики были поражены крайне плачевным физическим состоянием отдельных сотрудников, а также мрачным настроем буквально всех служивых без исключения. Только одному организму было всё до ближайшего фонаря по причине богатырского сна, коему ничто не могло помешать. Вернее двум! Овчарка тоже мирно почивала. Ещё озадаченно помалкивал дежуривший у мониторов техник, он не стал рисковать и выставлять напоказ свои здоровые части тела, ибо был единственный среди раздражённой группы своих товарищей, кто не пострадал.

По приезду в отдел злющие сотрудники забросили задержанного ухарца, находящегося в забытьи, как собаку, в обезьянник. Никто не удосужился снять наручи, не озаботился освободить перемотанные скотчем ноги, швырнули на пол, лязгнули замком и кто-то уехал, кто-то ушёл, остальные разошлись по кабинетам. Оранжевого сразу подняли и усадили сидельцы-соседи, трое мужиков молчаливых и бородатых. Они были из «Секты» и кинутого к ним малого явно знали. Более того, судя по почтительному отношению к нему, по бережному обращению, по тому, как укладывали поудобнее, сочувственно переживали вполголоса между собой по поводу багровых гематом, пострадавший занимал определённое положение в общине. От оков и скотча его освободили грамотно и быстро, уложили на скамью, подложили чей-то пиджак под голову.

Пока вновь прибывший арестант отдыхал, бородатые уважительно общались между собой на пониженных тонах, да и вообще, они не создавали проблем своим поведением ни при задержании, ни при вынужденном многочасовом нахождении в клетке. Сидели тихо, терпеливо и безропотно ожидая какого-либо финала.

Вполне мирные сектанты, в полном адеквате, единственная трудность общения с ними — это их упрямое нежелание сотрудничать с органами правопорядка. Ничего толкового, в смысле полезной для оперов информации, не извлекли, так, чушь всяческую. Про секту говорят неохотно, но всё-таки что-то рассказывают.

Правда, дознаватели из тех куцых сведений поняли одно: пропавших, похищенных людей в общине не было, страшных аравийцев, да прибудет в полном здравии «Мудрейший», никто не видел, ну и так далее, не видел, не слышал, не знаю. Кто заправлял всей общиной? Да всем известно кто! Мудрейший! Кто же ещё?

Или «Избранный», если угодно. Вот только с описанием этих самых вождей, как было упомянуто, полный кавардак, ничего не поймёшь!

Бородатые мужики честно смотрели в глаза, отвечали ровным тоном, без запинки, истово верили в то, что говорили.

— Фамилия, имя, отчество?

— Брат Пимен.

Вот так! Брат Пимен и всё тут!

Дальше шла маловразумительная речь о величайшем горе жить в государстве, где нет ничего ведущего к абсолютному смыслу, и нет никого из достойнейших, несущих истину и озарение! Они решительно рвали эти порочные кандалы, связывавшие их когда-то с этим рабством духовным, старались напрочь забыть своё бывшее гражданское непотребство. А вот в их общине, этом оазисе благоденствия, они обрели чистоту и белизну помыслов…

Следователи обычно в этом месте прерывали монологи привратников, ибо те могли часами красочно расписывать неземное блаженство быть в рядах их братии, распрекрасную группу искренних приверженцев, объединённых общей светлой идеей нести добро в такой поганый окружающий мир, … в общем, эту публику переслушать было невозможно!

Одним словом, полная пробуксовка на всех пара́х. Никаких данных они про себя не давали, паспортов у них не было, при посвящении всё непотребное сжигалось, мирское забывалось. То же самое твердили и брат Симеон, и брат Гедеон.

Служивые по данным наблюдения прекрасно знали — эта троица крепких мужиков отвечала за ворота, впускали приходящих и приезжающих, выпускали выходящих и покидающих обитель.

Эти привратники, наверняка, знали намного больше, потому и был к ним повышенный интерес в отделе! Плотно занимались ими следователи, надеялись раскрутить по свежим впечатлениям, да только вот оказия — никакого проку! Монотонно талдычат своё под нос, как заведённые попугаи, и абсолютно ничего для следствия интересного!

Ну, да алгоритм действий службы известен! Фото, отпечатки пальцев и отправить запрос в центральную базу данных, что-нибудь да всплывёт, а фигуранты пока в следственном изоляторе отдохнут.

Часть «дурнеплодов» общины, в чьей безвредности и бесполезности власти убедились, гостеприимно приютили в бывшем лечебно-трудовом профилактории, а ныне «Отделение аверсивной терапии муниципального реабилитационного наркологического пункта». Трудотерапия там приветствовалась окончательно и бесповоротно под неусыпным наблюдением душевных санитаров, добрейших психиатров и врачей-наркологов.

«Оранжевый» очнулся от принудительного сна во второй половине дня явно не в духе. Усевшись поудобнее, разминая затёкшие мышцы, мрачно огляделся вокруг, настроение было у него, скажем так, весьма негативное. Бородачи почтительно и молча ели глазами своего лидера, а то, что именно он старший и страшный, было видно издалека и сомнению не подвергалось.

Сотрудники, наслышанные про подвиги ничем не примечательного в физическом смысле субъекта, похожего на ковёрного своим нелепым видом головы, в простонародье причёской, искренне недоумевали. Послушав россказни того же героя-кинолога о задержании «Оранжевого», который, будучи обыкновенным сухощавым мужиком чуть выше среднего роста, вывел из строя с десяток тренированных служивых, сотрудники не поверили. Вдобавок это вызвало здоровое сомнение и дружный смех господ офицеров, они констатировали даже адрес, откуда это прилетело.

«Из области воспалённых фантазий того же кинолога, наширялся, понимаешь, тем же шприцом, коим колол овчарку, вот и выдумывает небылицы!».

Кинолог же, впав в великое раздражение от насмешек коллег и констатируя их ослиное недоверие, надулся и, плюнув в душе на идиотов, кои не желали слушать героя схватки боевой, гордо удалился в направлении ближайшей пивнухи. Подтвердить его слова в данный отрезок времени больше никто не мог, участники утренней операции сбагрили опасного клиента в «обезьянник» и облегчённо укатили на служебном автобусе.

Выплюнув вслед фантазёру кинологу ещё с десяток насмешек, группа товарищей в погонах стала решать, как уязвить этого оранжевого клоуна, так, чтобы неповадно было доводить служивых собачников до такой бредятины!

Не владея полной информацией об утреннем задержании, в отсутствие руководства решило мундирное братство воспитать своими накатанными методами щегла этого худосочного, для профилактики, хуже не будет! А тут как раз дежурный позвонил, мол, проснулся объект-то, сидит, рассматривает всех, желваки гоняет.

Желваки гоняет сволочь! Ну-ну! Щас мы ему погоняем! Да мы за коллегу, старшего лейтенанта Лопатина, кинолога нашего и талантливого рассказчика, эту особь в блин раскатаем! Ведь до какого бреда довёл человека, этак он и до капитана не дорастёт, понимаешь!

Тут же, не откладывая в долгий ящик, один из участковых с водителем были командированы на квартиру Чумного. Тот, будучи подсадным, имея специфическую внешность, неотразимо доводил задержанных до истерики.

Испещрённый наколками, имея пару ходок за спиной, для блатных — обыкновенная шестёрка, он талантливо «впадал в безумие» с пеной у рта, закатывал глаза и орал по фене такой страх для неопытной публики, что те рады были на всё, лишь бы ускользнуть от этого умалишённого.

Ну, а операм это и на руку, не зря приспособили его для своих нужд, только в ответ приходилось иногда закрывать глаза на наглое поведение этого прощелыги. Кстати, у Чумного на квартире всегда можно было застать пару-тройку таких же кренделей, спившихся после зоны, те тоже годились для подобных концертов. Итак, подготовка к облому оранжевого сектанта началась.

Правда, одна из следователей, стройная шатенка в чине капитана, благоволя симпатичному лейтенантику из патрульной службы, шепнула ему тет-а-тет некоторые сведения, полученные ею по телефону от подруги из родственной структуры.

Когда тот услыхал про половину из десятка задерживавших сидящего у них в клетке «попугая», кои находятся на полном больничном обеспечении, а остальные бюллетенят, то, ни секунды не сомневаясь, решил последовать совету красивой женщины и потихоньку исчезнуть с арены действий. Исчезнуть с капитаншей, естественно, ибо как тут устоять молодому неженатому, когда так вкусно пахла помада, так обволакивало флером тончайших духов, пока она, случайно, конечно, прижавшись тугой грудью, поверяла ему интимным завораживающим голоском свои женские тайны. При этом ещё выяснилось про уютную квартирку неподалёку, срочный отъезд подруги, а ключи у товарища капитана, а пиво в холодильнике, в запотевших бутылочках, такое вкусное, ожидает именно их… это всё! Финиш! Ясен ясень, что двух мнений быть не может. У парня мощно зашкалило давление, того и гляди из ушей брызнет! Вследствие этого лейтенант шустренько так, вслед за стройным капитаном, покинул почтенное собрание, но по пути всё ж таки сумел выполнить товарищеский долг. Встретив напарника и отведя в сторону, он вкратце сообщил суть опасений, попросил быть осторожней и тихонько растворился, будучи никем незамеченным. Вернее, заметил только его напарник. Так как он служил подольше, годами был постарше, то ситуацию просёк мгновенно, с завистью проводил котяру взглядом, — «а тебе, такая мать, лишь бы блудень почесать»!

Потом, прикинув в уме и осознав вполне допустимую вероятность последующих всевозможных осложнений, он попытался донести информацию до сослуживцев, но его в общем ажиотаже слушать толком не стали, а просто отмахнулись. Потратив на колебания одну минуту, напарник тоже незаметно ретировался.

Между тем прибыли-с господин Чумной с двумя корешками и полицейским эскортом. Весь этот достойнейший сброд (не участковые, конечно) был изрядно «выпимши», как выразился сам главный подсадной, и им бы «подлечиться поперву слегонца, начальник». На эту просьбу охотно откликнулись опера, вывели в глухой двор и «расстреляли» из шланга холодной водой всё это трио так качественно, что через пару минут те возопили о полной боевой готовности и решительном желании послужить родному отечеству!

Их сопроводили в самую дальнюю камеру, которая обычно пустовала, изредка опера использовали её для спецмероприятий, повторили ещё раз сверхзадачу и оставили обсыхать в родимых условиях. Подготовка к общему делу продвигалась полным ходом, начальство отсутствовало, всё шло по накатанному сценарию.