Клим Рагулин

— Ну и приснится же такое!? — Клим очумело потряс головой, но, оглядевшись вокруг, успокоился. Родной дом, родная квартира, а из кухни слышится запах и треск яичницы. Он вскочил и прошлёпал босиком на кухню, не обращая внимания на Вратаря, распахнул холодильник и присосался к горлышку холодной бутылки с «Жигулёвским».

Опустошив «ноль — пять», взялся было за вторую, молодец Вратарь озаботился пивком…

— Вратарь!? — Клим удивлённо уставился на напарника.

Тот, как ни в чём не бывало, колдовал у плиты, в сковороде аппетитно пузырилась пара желтков. До него только дошло, он вспомнил. Многое вспомнил! Как сквозь сон доносились голоса, яркий свет прожекторов, силуэты каких-то людей, как их везли куда-то, и вот он у себя дома, жив и здоров. Будем надеяться, что психическое здоровье не пошатнулось и последствий на предмет душевных травм не будет.

— Ты откуда здесь? Что это было? Чьи выкрутасы? А чудища эти пещерные? Откуда вертолёт взялся? Как соплеменница? Где она? — посыпались вопросы на улыбающегося Вратаря.

Тот поднял обе руки вверх. Мол, сдаюсь, но не всё сразу: «Подожди, друг, отдохни пару дней, выспись, сходи на рыбалку, позагорай на речке, а поговорим потом», — Вратарь поднялся и пошёл на выход.

Уже в дверях, обернувшись, бросил: «Вопрос с работой я решил — наша смена в отпуске. Небольшую передышку мы выиграли, им пока не до нас. Ну а рапторы — это не твой ужас, а твоей подопечной! Она с детства пуще всего боится этих зверушек и этим невольно отвлекла от тебя! Так что, благодаря ей промазали с тобой, не сковали страхом, ну а ты не оплошал, действовал молодцом!».

Дверь захлопнулась, и Клим остался один на один со своими мыслями. А ведь действительно! Все эти ящеры и завры не из его ужасов. Как-то не вызывали такого трепета сознания и замирания души подобные зубастые монстры, а вот кладбищенская, замогильная тема со всеми атрибутами, это да! Яркие страхи юности! Помнится, после просмотра в детстве ещё советского «Вия», зарекся подобные фильмы смотреть.

А уж дежурство в офисе в ту злополучную ночь, полное мистики, его до печёнок проняло, ибо в самую точку попали. Но об этом речь впереди.

Под вечер он выбрался в магазин, купил молока, хлеба и сыра, пивка конечно, и направился домой. Пошёл только не тем злополучным путём, которого век не забудешь, а другим, в обход, через парк. На детской площадке возилась малышня, сидели на скамейках мамаши, радуясь тёплому летнему вечеру. Около неработающего фонтана в задумчивости стояла стройная девушка, ветерок поигрывал её лёгким платьем. Клим, доедая мороженное, прошёл было мимо, но что-то в фигуре задумчивой показалось знакомым, поэтому он, уже не сомневаясь, подошёл и встал рядом.

— Привет, Сподвижница! — негромко, но с чувством, поприветствовал он свою недавнюю спутницу по злоключениям.

Девушка мгновенно обернулась и кинулась на шею. Остатки мороженого от неожиданности полетели на асфальт. Клим, не зная куда деваться, держа пакет в одной руке, другой обняв за талию и поддерживая свою недавнюю спутницу, (а это была именно она), ощущая на щеке поцелуи сквозь слёзы, расчувствовался и испугался одновременно. Испугался, вдруг поняв, как дорога ему эта соседская девчонка! Испугался, поняв, что вспоминал её чаще, чем позволяла разница в возрасте. Он внезапно увидел красавицу со смертоносными для мужчин глазищами, незаметно выросшую из заурядной соседки и пигалицы в стройную фигурой и симпатичную лицом определённую причину для вздохов всего мужского населения близстоящих домов.

— Ладно, ладно! Ну, ты чего? Раньше дождя не допускала. Не стыдно взрослой барышне так не контролировать себя…  — бормотал Вожак, пряча глаза, сам с трудом «держа» голос, в некотором замешательстве, предчувствуя естественное мужское желание, и аккуратно ставя на ноги «взрослую барышню».

Они не сговариваясь, как были в обнимку, так и двинулись к ближайшей скамейке.

— Ну, здравствуй, вождь! — наконец, услыхал её голос Клим.

Сколько им нужно было сказать друг другу, но они молчали, сидели в обнимку и молчали. Со стороны смотрелось несколько странно — молодая девчонка, уткнувшись лицом в плечо взрослому мужчине, обнимала его, нисколько не обращая внимания на осуждающие взгляды мамок-нянек. Он же гладил её по голове, по плечу, рядом из пакета выглядывала полторашка пива. Наглядное растление, да ещё с алкоголем. Наконец, как проснувшись, Клим спросил:

— Что отец? Не ругался?

— Ругался, конечно, еле отговорилась.

— Ну, на его месте я бы тоже ругался. Да что ругался, рвал и метал бы… единственная дочурка, на выданье, а вот обнимается неизвестно с кем… кстати, а жених у тебя есть?

Она подняла голову, прямо взглянула в глаза.

— Да, нашла тут одного. На днях буквально. Правда, он возможно, не догадывается…

— «Господи, ну и глазищи! Утонуть можно», — смятенно подумал Клим…

— Подожди, ты это что такое говоришь?

— Я говорю про жениха. Ты ведь интересовался! — с лукавой улыбкой ответила Смуглянка.

— Пойдем, я провожу тебя домой…  — выйдя из минутной задумчивости, не найдя ничего лучшего, предложил он.

Взявшись за руки, они не спеша пошли из парка, провожаемые взглядами сменивших мамаш молодёжных компаний и юных парочек. На лавке сиротливо остался забытый пакет с выглядывающей полторашкой пива и нехитрой снедью, на который сделал стойку возникший из ближайших кустов небритый субъект без определённого места жительства.

В подъезде на лестничной площадке, как плотину прорвало, они принялись до одури целоваться, не в силах оторваться друг от друга. Клим бережно обнимал, чувствовал упругое тело, однако разумную дистанцию соблюдал, хотя и с трудом, но контроль над собой не терял.

Не заметили, как вышел отец, видимо обеспокоившись за дочь, он прислушивался к каждому звуку и, конечно, поймал преступников на «жареном». С поличным так сказать. Вид у отца, пока он спускался по лестнице, был таким, что, если бы Клим не прошёл огонь и воду, он бы испугался не на шутку. Правда, и с таким тренингом было не по себе, выражение лица родителя чётко печатало, что он сейчас сделает с этим гадом, посягнувшим на его дочь.

— Зело мрачное чело! — так бы охарактеризовал сие любитель старины глубокой.

Смуглянка самоотверженно заслонила собой избранника:

— Папа, он со мной! Это мой друг! — сообщила она разъярённому отцу.

— Я вижу, каков друг! Иди домой! Потом с тобой поговорим!

Клим, мягко отстранив девушку, встал перед судьбой и стал ждать плахи.

— Послушайте, я понимаю вас, но всё объясню! Ваша дочь для меня много…  — крепкая оплеуха прервала речь, замахнувшаяся, было для второй рука, замерла на полпути…

— Папа, он мой жених! — между мужчинами возникла девичья фигурка.

Ошарашенный родитель замер. Клим, потирая щеку, тоже ошалел от смысла сказанного, при этом невольно, про себя, посочувствовал мужику — единственная дочь, понять можно.

— Состроилась, как есть немая сцена…  — потом пояснит цитатой сей момент новоявленный жених.

Позже, они долго сидели на кухне с её отцом и разговаривали. От вина Клим отказался, объяснил почему, в глазах Игоря Леонидовича, так звали отца, прочитал одобрение. Мать честная! Клим только сейчас вспомнил, что он не знает, как зовут его избранницу.

Спросить бы потихоньку свежеиспечённую невесту, но отец удалил её спать, наверняка уже вовсю сны видит, дай ей здоровья Всевышний. У родителя спрашивать он благоразумно не стал.

— Понимаешь, Клим Сергеевич! Дочка у меня — это вся жизнь! Случись что с ней, всё! Смысл жизни пропадёт, — рубил фразами отец, — скажи, чем ты её прельстил? Что ты такого сделал, что девка рехнулась? Ты же намного старше. Что она в тебе нашла?

Жених терпеливо слушал, не перебивал, не спорил.

— Знаю, она неопытная по жизни, в чём-то застенчивая, даже робкая, я бы сказал…

Вспоминая, как ловко «робкая» метала метровые кости в гиенособак, как мужественно они в обнимку летели с десятиметровой скалы в воду (другая бы извизжалась, заглушив рёв вблизи находящихся чудовищ и водопада). Были и другие бравые моменты от которых его-то мутило в страхе безвылазном, а она ничего, держалась молодцом! Мысленно Клим позволил себе не согласиться и даже еле заметно, отрицательно покачал головой, усомнившись в полной оранжерейности дочурки, как представлял себе её отец.

Игорь Леонидович налил себе очередную стопку и подытожил: «Ей надо доучиться, диплом получить. Пока это не случится, никаких свадеб и женихов. Я изложил!».

Клим понуро кивнул — вот тут старший Белетров был прав, на все сто процентов прав. Ему вспомнилась та ночь, на дежурстве… нет, он не имел права так подставлять девочку.

— Я понял! Вы всё правильно говорите. Не буду поперёк резьбы!

Пожав руку родителю, он несвязно попрощался и направился к выходу.

Игорь Леонидович даже удивился, жених производил впечатление упрямца, убедить его так легко он и не надеялся.

Придя домой, Клим рухнул на кровать, не раздеваясь, мечтая скорее заснуть.

Провалиться бы в сон, без видений, кошмаров! Не просыпаться как можно дольше, в надежде очнуться нормальным человеком без воспоминаний о пережитом, без груза предчувствий о последствиях. Лишиться страха перед будущим, не рисовать мрачные прогнозы, не шарахаться от каждой тени. Он устал, он сильно устал, руки-ноги налились тяжестью, темнота обступила его. Вот оно блаженное забытьё. Клим уже спал, он просто провалился в мягкие лапы сна.

За окном темнота постепенно загустела, напиталась иссиня-чёрным и стала как вакса, но и в этой черноте угадывался ещё более чёрный, бесформенный сгусток который замер, потом неспешно подплыл к открытой форточке, опять замер. Сгусток покачивался, перетекал, меняя очертания, превращаясь в кляксу-спрута! Тянулись щупальца, но их как бы отбрасывало назад, видимо, спруту что-то мешало пересечь незримую грань. Внезапно вспыхнули два холодных, немигающих глаза, отдающих зеленью тины. Они излучали неодолимую злобу. Вертикальные, со смоляным отблеском в центре зрачки, несли бешеную энергетику, такая мертвящая жуть бывает, когда вы встретитесь взглядом со змеёй где-нибудь на болоте, или в морге с глазами покойника, которому не положили семишники на веки.

На улице была полная ночная тишина, поэтому ясно было слышно, как яростно скрежетало бесформенное пятно от бессилия. Звук напоминал яростный скрипучий клёкот пленённой летучей мыши, которой ткнули в морду тюбиком из-под асидола.

Сгусток висел за окном долго и, только когда стал намечаться рассвет, дематериализовался. Сначала исчезли вертикальные змеиные зрачки, потом погасли зловещие блекло-зелёные круги, под конец с тихим шипением растворилась и клякса, напоследок мазнув по стеклу щупальцем, при этом звук был такой, как будто по стеклу шаркнули рашпилем.

До этого

Миха Пла́стырь пребывал в глубочайшем недоумении. Недавно его разыскал Малёк, передал о желании Сома увидеться. Миха на следующий день явился «пред светлы очи» авторитета и пообщавшись с ним, пришёл к выводу — мир всё-таки завалился набок и катится с ума весьма стремительно!

Сом выдал задание, особо подчеркнул его важность, мол, очень серьёзные люди просили помочь, нельзя лажануться, и сделать это может только такой, как он ловкач.

Миха поначалу напрягся, полагая, что дело серьёзное, но по мере получения инструкции о том, как спроворить, что надо и где лежит, всё с большим сочувствием всматривался на излагающего суть дела Сома, ища признаки душевной деградации или ещё какой — либо болезни. Он — виртуоз и дирижёр своего дела, удачливый домушник, о фарте которого с завистью говорили попавшие на кичу коллеги, должен был заняться какой-то ерундой. Ему даже не надо было в квартиру лезть, то нужное серьёзным людям находилось на лоджии и этаж всего четвёртый. Плёвое дело с его-то квалификацией.

Он, ещё будучи юнцом, на спор залез средь бела дня в «трёшку», прошёл мимо храпящего хозяина, прихватил по пути блок сигарет для пацанов, немного денег с серванта и с противоположной стороны слез с лоджии на грешную землю. Квартира была на две стороны на втором этаже. Было лето, всё настежь открыто, куда уж проще, но на Миху его сверстники смотрели с восторгом, а братки постарше про́чили большое будущее. При его везучести, при невероятной ловкости и цепкости в альпинисты бы идти, но Мишка выбрал другой путь и со временем, среди деловых, к нему приклеилась кличка Пластырь.

— Смотри, сделай толково, — внушал Сом, — аккуратно упакуй, не нарушая ничего, чтобы всё было, как есть. Смотри, спрошу строго.

— Да сделаем, всё абгемахт будет, — пряча щедрый аванс в карман, ответствовал Пластырь, но так и не понял в чём изюмина.

Взять нужно было не деньги, не документы, не золотишко там (да мало ли хороших вещей по чужим квартирам хранится), ан нет, хламидии им в горчицу! Схряпчить ведро с каким-то гравием!

— Чем больше живу, тем меньше понимаю! — пришёл к выводу Миха.

Днём Пластырь аккуратно провёл разведку, понаблюдал не особо рисуясь за объектом, походил вокруг, поприкидывал, что и как. По всему выходило, дело на раз плюнуть словно на червяка перед рыбалкой, четвёртый этаж, лоджия хоть и застеклена, но вынуто стекло и вставлена сетка от комаров. Стена хорошая, шершавая, в некоторых местах торчат куски арматуры. Вечером, когда люди уселись перед телевизором, а на улице поредело количество лишних глаз, Миха, никем не замеченный, поднялся на лифте на самый верхний этаж, сварная железная решётка с дверцей и замком — не преграда.

Он скинул рюкзачок, достал отмычку — и путь на крышу свободен. Перекинув за кирпичную трубу вентиляции и скрепив скользящим замком шнур, перешагнув через ограждение, Миха уверенно завис в вечернем полумраке над бездной в девять этажей.

Буквально через три минуты вскользнул на не застеклённую лоджию пятого этажа, присел, огляделся и почти лениво стал собирать реп-шнур, пока тот длиннющей змеёй не свился у ног. Убрал всё лишнее в рюкзачок за спиной, медленно стал перелезать на этаж ниже, кончиком Docon (скальной туфли) мягко прорвал мелкоячеистую сетку одного отделения вверху вставной рамы, плавно и бесшумно перетёк на намеченную лоджию. Вот и цель, в пакете стояло небольшое цинковое ведро, накрытое полиэтиленовой плёнкой. Пластырь осторожно приподнял и спрятал всё это хозяйство в специально приготовленную вертикальную матерчатую сумку, затянул горловину продетой верёвкой, оставив петлю. Ноша неожиданно оказалась тяжелей, чем представлялось до этого, ну да ладно, осталось-то сущая ерунда, делов на два скальпеля и кувалду!

Тихонько открыв средние дверки рамы, на верёвке спустил мешок на третий этаж, всё это заняло буквально секунды. Втащил верёвку обратно и замер. Выждав минуту, вслушавшись в тишину, легко перенёс сухощавое тело из лоджии и, как челопаук, прилип к стене. Плотно прижимаясь к шершавым кирпичам снаружи, уже где-то посередине между этажами вдруг услыхал шум подъезжающего автомобиля. Немного левее фары ярко высветили вход в магазин «Автозапчасти», находящийся рядом.

Магазин был двухэтажный и вплотную примыкал к глухой восточной стороне дома. Хлопнула дверца, и из уазика вылезли два сержанта вневедомственной охраны. Один держал мощный фонарь, другой — укороченный «калаш».

— Наверняка, ложняк это, на линии какая-нибудь неполадка, — убеждённо говорил один другому.

— Да, Егорыч вечно панику нагнетает, но глянуть надо. Ты давай, дверь проверь, замки глянь, посмотри на режим, а я сейчас…

И второй, перекинув автомат за спину, подошёл как раз на место под висящим Пластырем и стал копошиться в районе ширинки. Тёмные глазницы окон и сумрак делали окаменевшего Миху невидимым, а сержант, поливая местную флору перед домом вверх не смотрел. Наконец, закончив своё дело, служивый не торопясь пошёл к машине. Наверное, впервые за всю свою практику Пластырь почувствовал, как от перенапряжения немеют пальцы, и он, внезапно сорвавшись, беззвучно полетел с третьего этажа вниз…

Ещё не дойдя до машины, оба блюстителя обернулись на звук, как будто кто-то из дома сбросил мешок цемента, только мешок при приземлении коротко вякнул и всё, — тишина! Из машины на подкрепление выскочил водитель, и уже втроём, передёрнув затворы, включив фонарь, они обнаружили тело Михи Пластыря со сломанными шейными позвонками.

Душа удачливого домушника незамедлительно отлетела туда, куда, видимо, отлетают души всех краткоживущих представителей этого крайне рискованного образа жизни.

Позднее, в отчётах, сержанты обозначили Пластыря как потенциального воришку, коего они спугнули при попытке проникнуть в магазин, предположительно, через верхние окна, так как имел он при себе снаряжение верхолаза и одет был соответствующе.

Но не повезло парню, решив удрать по верхам от доблестной полиции, сорвался и свернул себе шею.

Немногим раньше.

Клим особенно любил дежурить в пятницу. Крайний день, впереди два выходных, любителей повечерить меньше, чем в разгар деловой недели, а меньше народу — больше ветчины в буфете, как любил пошутить Вратарь. Вообще, с Вратарём повезло — напарник, каких мало! Надёжный, малоразговорчивый мужик, чуть больше сорока, рост немного выше среднего, худощавый, но силушкой не обделён. К ним в офис всякие наведывались, по делу и без дела, за день масса людей пройдет. В первое время Клим, пока ещё был один, вообще разрывался: за мониторами следи, ключи от кабинетов прими, кого-то запиши, кому-то передай и всё срочно и сразу!

На секретарше (как ушла в декрет, так больше и не брали никого) братья Саргоевы сэкономили, и часть функций как-то незаметно диффузировалась в обязанности охраны. Ко всему этому и в основе — строгий спрос на предмет посторонних. Межведомственная кооперация требовала встреч и договорённостей, менеджеры по продажам, по сбыту приводили партнёров и заказчиков, в бухгалтерию постоянным ручейком сочился служивый люд, приходили посетители и клиенты. Весь этот муравейник деловито сновал туда-сюда-обратно, требовал внимания и контроля. Мало офис, так ещё и контроль ворот цеховых на охране. Цех хоть от офиса и отдельно, но в том же корпусе, там и камеры стоят, машины выезжают, заезжают, никуда не денешься, надо следить и проверять. Хозяева требовали, словно от диспетчеров, быть в курсе всех творящихся безобразий, в любой момент суметь ответить толково на любой вопрос, т. е. стопроцентно владеть ситуацией. На неделе деловая жизнь офиса затихала после двадцати двух часов. После ухода последнего трудоголика нужно было всё проверить, обойти кабинеты, посмотреть, всё ли выключено (кроме дежурного освещения), осмотреть окна и двери изнутри, потом наружный осмотр. Включить наружное освещение, прожектор на небольшой площадке-стоянке рядом с офисом, только потом за мониторы в свою дежурку-аквариум.

В общем: закрыть, что закрывается, запереть, что запирается, и следить, чтобы до утра всё было в порядке. Ответственных хлопот и забот хватало, поэтому в первое время Клим после суток просто валился с ног, до дому бы дойти.

О том, что охранник не терминатор и ему отдых (пару часов хотя бы) не помешает, руководство мудро не задумывалось, а ведь Клим не раз просил дать ему напарника, аргументировано доказывая полезность и необходимость этого, в первую очередь, для фирмы. В офисе добра не на один миллион, в бухгалтерии — огромный, явно не пустой, старинный сейф, помимо этого — цех полный продукции и оборудования, а охраняет всё это один человек. В другие смены дежурили по двое, правда, пенсионеры, но всё-таки по двое, не в одиночку. У каждой смены были, конечно, какие-никакие средства защиты: дежурный электрошокер, у кого-то баллончики, у Клима был газовик «Кобра», но главный упор был на технику наблюдения и связи.

Клим, конечно, сильно не роптал, старался сам справляться, но ответственность своей тяжестью придавливала, чего скрывать. Помог случай, пусть прискорбный. В какой-то фирме случился ночью пожар. Дежурившему старику-пенсионеру ночью стало плохо, он потерял сознание, свалился и задохнулся угарным газом. Хозяева тоже, видимо, экономили на охране, вот и погорело тамошнего добра не на одну сотню тысяч рублей.

Братья, конечно, жадные до судорог, но, узнав детали происшедшего у коллег по цеху, тут же вызвали Клима и поручили, как старшему, найти путного мужика и даже посулили оклад повысить.

На Вратаря, вернее, тогда Петра Евсеевича Третьякова, Клим вышел случайно. Рядом с местной баней функционировала самая «крайняя» в их районе пивнуха. Она всегда пользовалась дурной репутацией и заходить туда решались клиенты, коих все обитающие вблизи аборигены знали. Случайно забредшие сюда со стороны или самые отчаянные местные, но не из контингента, быстро теряли лицо и старались незаметно улизнуть из этой накуренной атмосферы разбавленного пива и ядрёного мата. Хорошо, если при этом им удавалось избежать театральных постановок «разводилова» случайных лохов на «коллективный разлив».

Несчастные, заскочив внутрь хлебнуть пивка, поневоле быстро начинали соображать, куда попали и почти всегда были обречены поить всю свору этих славных посетителей «Подковы», так называлась пивная, которую держали выходцы из печально известного посёлка. Заведовал там отец Жорки Хмелевского, мать бухгалтерила, а сеструха, необъятная Томка-Тумба, стояла на разливе. Надо ли говорить, что сам Жорка и Митрохи-младшие частенько ошивались рядом с этой публикой, да и с одноимённого посёлка различные элементы с дружками из местной гопоты постоянно сдували пену пивную в этом достойнейшем заведении.

Обычно один из Митрох привязывался к залетевшему чудаку с каким-нибудь пустяком, сигарету там дай, что ли, или в картишки может, перекинемся, а может, желаешь нас пивком угостить? Если посетитель был не дурак, то оглядевшись, замечал и перекрытый, как бы невзначай, вход-выход, и за столами доброжелательных в наколках субъектов, неодобрительно и скорбно качающих головами по поводу жадности людской, и так же глубоко порицающих «неуважуху», проявленную в той или иной форме к почтенному сборищу присутствующих здесь добрейших существ. Ну, а уж если один из завсегдатаев, уважаемый гражданин в шляпе и майке непонятного цвета, поводя костлявыми плечами и растопырив перстнявые пальцы, начинал материться без причины на «козлов зажравшихся», всё! Наивернейший признак — пора раскошелиться, дабы кульминация не была чересчур кипящей и травмоопасной. Посетитель, как правило, просил Томку-Тумбу угостить всех этих замечательных людей самым лучшим пивом, ну, за его счёт, естественно, и расплатившись, волшебным образом оказывался на улице.

Вздохнув с облегчением и дав себе зарок насчёт посещения этого заведения в будущем, чудак (или чудаки) исчезали в направлении, где больше нормальных людей, нормальная жизнь, причём быстро так исчезали, как деньги из их портмоне в этом заведении.

Клим редко навещал эту забегаловку, хотя его знали и вряд ли на него стали бы накатывать, но ему просто была неприятна криминальная, прокуренная атмосфера, неопрятные полубомжеватые личности, да и восприятие неотразимой внешности стокилограммовой Томки-Тумбы требовало особого психологического тренинга. Плюс ко всему, отношение к «подкованным» у местных было однозначно негативным, их терпели и только. Поэтому, когда случайно проходящий мимо Клим увидел, как братцы Митрохи с пристяжью окружили мужичка пролетарского вида в нелепых круглых очках с тёмно-синими стёклами, в простенькой кепке и недвусмысленно стали намекать на платный проход по их земле, Клим, не раздумывая, вклинился в ряды беспредельщиков, демонстрируя боевые ссадины на кулаках. Наглые, как вороньё, Митрохи с шайкой малолетних лоботрясов опешили поначалу, но, по причине близости их родной пивнухи и численного превосходства, отступать не собирались и всей стаей набросились на наглецов посмевших «что-либо тут находиться»! Клим, конечно, рисковал, зная подлый нрав «подкованных». Они клевали исподтишка, старались напасть сзади, но с удивлением констатировал факт, что и мужик далеко не рохля. Он, сняв очки, грамотно и невозмутимо прикрыл его со спины.

Как бы было дальше, неизвестно, но на велосипедах откуда-то внезапно вылетела компания местных. Ребята были насквозь знакомые, тут же тормознулись.

— Слышь, Бул! Опять подковы борзеют!

— Вы правы, друзья! Круши босо́ту! — побросав двухколёсных коней, на шайку устремились крепкие ребята из команды Була.

Митрохинские ждать, правда, не стали, брызнули в разные стороны, как стая воробьёв от кошки. Вздохнув с облегчением, Клим повернулся к мужику и протянул руку: «Меня Климом зовут».

— Пётр, — кратко ответил новый знакомый. На удивление его рукопожатие не вязалось с внешним обликом, было сильным и твёрдым, а ладонь такая, как будто деревяшку пытаешься сжать.

Потом сидели у Клима дома, пили пиво, разговаривали. Вернее, больше говорил Клим, новый знакомый оказался идеальным слушателем, внимательным и понимающим. Очень кстати оказалось, что Пётр Евсеевич в настоящее время был без работы, и Клим не сомневаясь, предложил идти к нему в напарники, всё-таки он в людях разбирался. Пётр Евсеевич недолго подумав, согласился. Засиделись допоздна, и Евсеич, так, с позволения Петра, обращался к нему Клим, согласился переночевать у него. В ход пошёл запасной спальный комплект, гостеприимный диван раскладывался, они разошлись по комнатам, и оба прекрасно выспались.

На следующий день Евсеич съездил к родному очагу, как он не без юмора обозначил своё местожительство, за документами. Потом напарники навестили фирму, написали у секретарши заявление на форменном бланке и, наконец, предстали перед хозяевами для ознакомления.

Через пару часов, пройдя колготную процедуру оформления, ознакомления и т. д., напарники с превеликим удовольствием пришли к общему знаменателю — ударить по пивку. Взяли с собой пару удочек, запас пива и пошли на речку. Отдыхать красиво никому не запрещено, вот и им, стало быть, можно.

Дежурства потянулись вереницей, работать стало легче и даже интересней. Незаметно, но в самое короткое время, Евсеич сумел внушить окружающим уважение к своей работе и к нему самому. Службу тянул добросовестно, не отбывал номер, как проскальзывало в других сменах. Клим, как старший смены, был очень доволен напарником, начальство тоже. По крайней мере, «толстяки», (так за глаза называли братцев-хозяев), после трудового дня отбывали спокойно домой, когда они заступали на сутки. Никто не ждал неприятных сюрпризов в их дежурство, как проговорился в приватном разговоре один из братьев. Немногословный, внешне неприметный Пётр чётко вписался в работу, головная боль в борьбе за наведение порядка посещений посторонними, тоже локализовалась, а потом и сошла в «нуль круглый» благодаря именно этому мужику под сорок, с седеющим бобриком на голове. Как ни старался приучить Клим проверяющих различных служб к режимному порядку и соблюдению внутренних правил, ничего не получалось! А ходили они постоянно снимать данные с датчиков, счётчиков, да помимо их ещё различные клиенты и заказчики, просто знакомые и посетители всех рангов и мастей. Конечно, офисную дисциплину, которую, кстати, спрашивали хозяева, соблюдать в одиночку было невозможно.

Пытался Клим бороться с анархией, приучить выполнять некие правила, не пролетать мимо «аквариума» стремительным болидом, а записаться как положено, в журнал посетителей, ну или в крайнем случае, на словах сообщить к кому и с какой целью.

Но одному справиться с такой задачей просто было физически невозможно. Раздваиваться он не умел, а отлучаться, в силу своих обязанностей, приходилось часто. С приходом же Евсеича порядка стало больше, климат в дисциплинарных отношениях с любителями сознательно не соблюдать устав чужого монастыря явно потеплел в пользу охраны офиса.

А после случая с Битюгом, которого приводила молоденькая, но довольно вредная характером барышня из «Теплотамчегото», записывать с приборов данные за месяц, авторитет этой смены вырос незамедлительно и впечатляюще.

Битюг — детина с маленькими рачьими глазками, но под два метра ростом, характером наглый и колючий. Несмотря на неоднократные просьбы к барышне приходить без сопровождающих, неизвестно с какой целью всегда таскался за ней в офис. Ещё этот субъект постоянно таскал на плече разводной ключ устрашающего размера и почему-то никогда не хотел вникать в правила внутреннего распорядка, установленные хозяевами фирмы.

Климу приходилось с ним ругаться, спорить, он пытался (когда успевал встать на пути), преграждать этот самый путь, но тот просто оттирал своей массой в сторону незадачливого и надоедливого вахтёра и плыл линкором в цех к приборам, хотя в присутствии этого товарища не было никакой надобности. Барышня при этом мило улыбалась и никоим образом не осуждала своего провожатого.

Клим был уверен в подстроенности этой провокационной акции, длившейся не один месяц. Явно, по чьей-то науськивающей воле вели себя так эти особи рода человеческого, но поделать он ничего не мог. Жаловаться, писать докладные? Это не в его характере, да и что это за охрана, которую саму надо охранять? Он ломал голову, надеясь что-либо придумать, но пока безрезультатно, вернее оставалось одно — применять шокер! Но неизвестно чем бы всё это закончилось. Надо ли говорить, что Пётр был введён в курс этой ситуации изначально, но никакого волнения по этому поводу не высказал, выслушал Клима, пожал плечами и сказал одно: «Излечим».

И, действительно, излечил. Через какое-то время, как обычно впорхнула девица и, не здороваясь, тоже, как обычно, устремилась вперёд, в цех, к приборам, кормящим её самоё и других достойных из «Теплотамчегото». Её-то Клим перехватил. Удачно получилось, как раз из цеха шёл, а вот Битюг, шедший следом со своим ключом на плече, блестя лоснящимися рукавами фуфайки, остановлен был Евсеичем ещё в вестибюле. Тот материализовался перед незваным товарищем, словно из воздуха, и нарушитель спокойствия и местных правил, видя перед собой незнакомого мужика, вынужден был приостановиться и вступить в диалог.

— Ну, что опять? Один с придурью, второй туда же…

— Подождите, пожалуйста, на улице, дама снимет показания и без вас, — предложил очень спокойно невзрачного вида мужичок в идиотских очках.

— Да, щас! Вот прислоню только всё к столбу, чтобы не упало, да и ты, смотри, не упади!

Ёрничая, Битюг одной рукой привычно отодвинул этого назойливого «жучка навозного» и было тронулся далее, но что-то вдруг остановило и развернуло это большое тулово вокруг оси. Только что он был на голову выше охранника, но вмиг, как-то внезапно скособочился, поник и семенящим шажком заспешил рядом с Евсеичем, который вежливо вёл гостя за руку к дверям.

По пути битюгу пришлось выслушать небольшую лекцию про чужой монастырь, про полезность для здоровья не хамить людям при исполнении и, вообще, на будущее усвоить: Здесь официально не рады фуфайкам, всё-таки офис, господа, извольте соблюдать!

Выведя товарища за дверь, там отпустил болезного, окинул взглядом прилегающую территорию и, не спеша, как обычно невозмутимо, занял место за мониторами. Присутствующие, включая Клима с барышней, которые оказались невольными свидетелями, были в некоторой, так сказать, степени ошарашенности. Через тройное стекло дверей было видно, как Битюг, морщась, пестовал левую руку, поддерживая правой, именно за левую душевно и приветливо вывел его Пётр. Злополучный ключ уже, видимо, был не нужен для снятия данных с приборов и сиротливо валялся на асфальте.

Клим, пользуясь случаем, объявил девице об окончании анархии и в очередной раз посоветовал Битюга впредь не приводить, на это барышня согласительно закивала, и как показало время, люди эти оказались весьма понятливыми и вняли, наконец-то, аргументированному внушению.

К Евсеичу после этого случая прилипло прозвище Вратарь. А постоянно раздражающий взгляд розоватой лысиной, проглядывающей сквозь прилизанную макушку жиденьких волос, начальник отдела сбыта Посухин стал здороваться!!! И, что бы вы думали!?

Он начал шутить с теми, коим до известных событий, уходя домой, мимоходом швырял ключи на стол. Надо заметить, при этом он старательно забывал расписываться в журнале сдачи оных ключей.

Дружелюбнее стали и другие завы всяческих отделов, их замы и помощники, манагеры различных калибров, чего-чего, а в фирме хватало этой публики, не хватало только кабинетов для них в офисе. Да что говорить, сами хозяева обратили, наконец, внимание и благосклонно повысили оклад на целых двадцать процентов. Других смен это увеличение не коснулось, что вызвало нездоровое шипение из всех углов этой дружественной каморки, как метко определил их место Вратарь. Клим пытался объяснять коллегам по ремеслу, почему так, ссылался на обещание, данное хозяевами при приёме Вратаря на работу, да потом отчаялся добиться понимания и прекратил напрасные потуги, убедившись в их бесполезности.

К тому же, при оформлении в отделе кадров выяснилось, что Евсеич — единственный, кто при дипломе о высшем образовании в доблестной когорте охранников фирмы. В основной массе, и у Клима в том числе, были дипломы различных профучилищ и колледжей.

Слухи разносятся молниеносно, выводы делаются незамедлительно, посему приветливее стали и постоянные посетители, и клиенты. Уже никто не старался стремглав пролететь мимо поста, как бывало раньше. Нет, остановятся, скажут в двух словах, к кому и куда идут, или сами запишутся в журнале посещений и время поставят.

В результате их сменой хозяева были довольны, правила внутреннего распорядка соблюдались, нарушений практически не было. Офисный планктон тоже подтянулся в плане дисциплины, хотя любителям мутной водицы, а находились и такие, всё это было поперёк горла. Возможно по совпадению, но дела фирмы пошли особенно хорошо в этот период, всё как-то удачно стало складываться по финансам и по заказам, работы в цехах прибавилось, и смазанный этими факторами механизм заработал на полную мощь. Отсюда премии, поощрения, отсутствие задержек по зарплате и, конечно, хороший настрой всех без исключения подразделений этого большого коллектива. Хозяева, как настёганные метались сами и «пинали» других, пользуясь удачным стечением дел. Все замы, сбыт, снабжение были в нешуточном напряжении, заваленные задачами, вопросами и проблемами.

Бухгалтерия и та иногда оставалась «вечерить» (крайне редкое явление), а что уж говорить про цеховых, тех же станочников, про службы ремонта и сборки, прочие базовые направления. На охране это внешне никоим образом не отразилось — как раньше тащили службу, так и продолжали. Без разницы им, офисные ли, цеховые, с других ли площадок, лишь бы не чужаки.

Так что коренных изменений не происходило, как было, так и оставалось привычное деловитое мелькание представителей всех служб, ежесменная однообразная рутина мелькающих дежурств.

Клим с напарником тоже вели себя по уму, не выставлялись, со всеми старались быть вежливыми и корректными, службу знали и несли добросовестно, как днём, так и ночью.

Всё было спокойно до того злополучного дежурства. В тот раз Вратарь пришёл на смену пораньше, Клим попросил его об этом. Накануне к нему приходила соседка сверху, поговорили о застеклении лоджий, он тоже давно хотел, а тут случай подвернулся. Тем более к ним вроде кто-то проникнуть пытался, а рама старая, ненадёжная чуть наружу не выпала. Сын её, Ромка, кстати, адекватный нормальный парень очень удивлялся, как она вообще не развалилась. Это он, было такое в недалёком прошлом, Климу с Вратарём помог отбиться от «подкованных». Брать у них на лоджии было нечего, так рухлядь всякая, никчемная, непонятно, кому взбрело залезать? Что хотели? На что позарились?

Ну да ладно, речь не об этом! Их знакомые были готовы из своего материала вставить качественные застеклённые рамы. Плата разумная, выгодно обеим сторонам, и Клим согласился.

Убрал с лоджии всякую ерунду — старую тумбочку, смутно малознакомую пыльную сумку, какие-то пакеты, перенёс всё это в другую комнату, дабы место освободить для работы, сложил в углу и накрыл это хозяйство клеёнкой. Потом занёс ключи и деньги соседке, и с лёгким сердцем помчался на работу. Та пообещала присмотреть за порядком и проконтролировать качество работы мастеров.

С утра Вратарь принял дежурство, проверил журналы, выслушал всяческие всякости от предыдущей смены и засел за мониторы, терпеливо ожидая Клима. Наконец, старший охранник влетел в офис, на бегу поздоровавшись с коллегой, умчался на третий, начальственный, этаж получить вводные и узнать «злоновости», как не без юмора говаривал Вратарь. Выслушал от одного из замов Саргоевых очередную нудянку на предмет обязательно усилить, туда передать, там проверить, не забыть позвонить, вечером запустить машину в цех на отгрузку и проконтролировать лично, и ещё с версту всяких разных сверхважных мелких, но таких крупных задач. Побывав там-сям, навестив друга из отдела дизайнеров, поправив вторую камеру на третьем этаже, попутно приобняв молодую манагершу из отдела маркетинга и по секрету сообщив ей в розовое ушко о необходимости выключать вентилятор перед уходом домой, Клим, наконец, добрался до аквариума и со стоном облегчения упал в родное кресло.

— Ещё не вечер, а я уже притомился, — доверительно сообщил он Евсеичу, тот лишь понимающе кивнул головой.

День пролетел незаметно. Клим, оставляя Вратаря «на вратах замка», рысил повсюду, примечая детали, в последнее время ему мерещилось чьё-то внимательное приглядывание к офису. Особенно интуиция бушевала в ночное время, по некоторым признакам чувствовалось постороннее присутствие, причём доброты оно не несло, присутствие это.

Помимо видеонаблюдения, сигнализации и связи у него были свои наработанные годами хитрости. Снаружи он ставил одному ему известные ловушки, причем в самых неожиданных местах, и они, бывало такое, действительно срабатывали, приносили дополнительную информацию, предупреждали о чьём-то присутствии.

При утреннем обходе, к примеру, на тропке, ведущей к автоплощадке, оказывалась порванной преграждающая черная нитка. А порвать её на высоте в метр с лишним мог только человек. Для камеры это место — неохваченная зона, и хотя делать тут кому-либо абсолютно нечего, но ведь кого-то тут носило?! От кого-то выпрямился подготовленный прутик, как будто ногой зацепили, там сбита глиняная пирамидка, любовно изваянная умельцем по охране. Клим никому не раскрывал свои уловки. Вратарь знал, конечно, но больше никто не догадывался, ибо ловушки придумывались днём, а устанавливались после ухода офисной массы, без лишних глаз, не всегда, конечно, но по возможности и настроению.

Надо сказать, метод этот, пусть и примитивный, давал свои результаты. Помогал быть настороже, только нужно было прочесть все эти знаки, правильно осмыслить. Внимательным приходилось быть не только к внешних факторам. Находились умелые и сообразительные внутри, из местного планктона, кои очень хотели подставить охрану и довольно умело могли смоделировать нужную для них ситуацию. Клим это понимал, он прошёл через это. Парочку особо «ушлых» удалось уволить не без его участия, впрочем, объективности ради, вполне справедливо. Но сейчас, к счастью, в целом коллектив был нормальный, можно работать не отвлекаясь. Разбивались, правда, на группочки по симпатиям, профессионально, бывали и интрижки мелкие, в общем, всё было, как и в любом коллективе, не лучше, не хуже. На это внимания не обращали, нет вреда фирме, ну и ладно!

Ближе к границе вечера и ночи, когда, наконец, расползлись последние особо демонстрирующие свою лояльность к работе и заодно, видимо, рассчитывающие на чудо-премию, у напарников появлялась пара-тройка часов на передышку. Чаёк, кофеёк, бутерброд, лучше два — ну, что ещё охраннику надо.

Самая многолюдная, а значит напряжённая часть смены позади, начальства с его ценными указаниями, иногда крайне неожиданными, нет. Нам бы теперь ночь спокойно продержаться, и при этом не заснуть! Так шутили обычно они, отгоняя сон. Удивительно, но жилистый Вратарь на этот счёт был гораздо выносливей, выглядел ночью не хуже чем днём, довольно бодрым и активным, несмотря на разницу в возрасте.

Клим Вратаря ценил, оберегал от лишней суеты, старался его по пустякам не дёргать.

Он и не заметил, как привязался к этому немногословному, уже начинающему седеть мужику, надёжному и сильному. Хотя номинально Клим был старшим смены, но прислушивался очень внимательно к мнению напарника, втайне признавал его авторитет, а манеру достойно держать себя он считал незазорным для себя примером.

Вот и сейчас Клим выскочил на улицу, оставив его за мониторами, запер прозрачную дверь, включил шестибатареечный фонарь с отражателем, как у прожектора, и двинулся на обход с проверкой целостности близлежащих земельных и других хозяйских угодий. Ну и заодно, чтобы произвести включение свечей и замковых факелов, другим словом, приборов под кодовым названием: «Да сгинет тьма!».

Сидеть в кресле было очень удобно. Это было любимое кресло Клима, сколько он его выбивал, надоедая начальству и доказывая крайнюю необходимость приобретения столь нужного и эргономичного предмета. В нём можно было вольготно откинуться, можно крутнуться на месте, можно проехать по их аквариуму туда-сюда, а уж мягкое какое, услада пятой точки! В общем, мечта охранника. Вратарь, покинув мониторы, колдовал над кофеваркой, тихонько звякала ложечка, постепенно запах молотого кофе наполнял их кандейку и вестибюль, Клим поднял глаза и… перестал им доверять.

За пятисантиметровой в толщину дверью, за двойными вакуумными камерами с пятимиллиметровыми стеклами, очень хорошо видимый Климу, вплотную обозначился неуклюжий двухметровый субъект. Бледное грустное лицо какой-то угловатой формы искажалось гримасой, уголки тонких ярко-коричневых губ падали вниз, как у Пьеро, сквозь прядь чёрных волос по меловому лбу стекала яркая кровь, к подбородку она чернела, и на белую рубашку-балахон уже падали капли бурой грязи и расползались полосами-пиявками. Это чудо, похожее на манекен из папье-маше, с пустыми глазницами, нарисованными бровями и ресницами, смотрело, такое впечатление, через стекло двери прямо на Клима.

Покачиваясь бело-чёрным пугалом, призывно помахивая рукавом нелепого балахона, похожего на грязный маскхалат, оно явно что-то обозначало своим появлением. Клим, взяв шокер, тихонько пошёл к выходу. Остановившись в метре от «нелепища», он ясно видел, как это существо пытается открыть дверь, судорожно дёргая за ручку! В этот момент стеклопластик уже не казался незыблемо прочным, и осознание того, что отделяет тебя от неведомого тонкая металлическая переборка со вставленным стеклом, как-то не очень успокаивало.

Старший охранник был человеком психически устойчивым, но заполночное время, время недоброй черноты и всяческого негатива, вдобавок внезапно поднявшийся снаружи ветер, своим завыванием заглушающий все звуки, и откровенный сюрреализм происходящего давили на нервную систему с мощью катка.

Дальше-больше! Потом внезапно потекла вода, хотя дождя не было. Побежала сначала ручьями, затем стремительной полноводной рекой с коричневой мусорной пеной на поверхности отвратительно мутно-зелёного цвета. Она поднималась с неимоверной быстротой, и хотя субъект с той стороны уцепился за ручку двери, это его не спасло. Бурным течением масса воды ударила гротескного Пьеро, смыла краску вместе с гримасой, смяла как картон и в ту же секунду унесла с вырванной дверной ручкой.

Вот этого Клим терпеть не собирался. Это что же такое, каждый манекен будет убытки причинять!? Да за кого их тут принимают!? Но приблизившись к дверям, замер, ибо понял, лучше наружу не выходить.

Мимо проплывал открытый гроб, внутри лежал в чёрном костюме мужчина, вызывающе белели в ночи рубашка, перчатки и выглядывающий из нагрудного кармана пиджака носовой платок.

«Недавно схоронили», — отстранённо подумал Клим.

Покойник вдруг резко сел и завыл, угрожающе потрясая кулаками в белых перчатках в сторону офисных дверей.

Отстранённость мигом прошла, по спине ударил озноб, волосы от цепенящего страха на темени проволокой встали, как шерсть у матёрого волка при виде ружья.

Потом появился большой крест, видимо, очень старый, так как дерево потемнело, и крест чёрным глянцем отдавал зловещий лунный отблеск. По нему бегала здоровенная крыса. Проплывая мимо остолбеневшего в дверном окне охранника, облезлая тварь встала на задние лапы и злобно пронзила Клима своими красными бусинками, оскалившись и поигрывая змеистым хвостом.

Неведомо откуда вдруг появились ночные нетопыри, летая, они зловеще скрежетали. Сначала один крылан, потом сразу несколько стали врезаться в стеклянный проём двери и отброшенные падали в поток. Послышалось хриплое карканье воронья, как будто целая стая соревновалась с воем ветра. Как оказалось, весёлые приключения только начинались!

Весь этот кошмар был явственно виден и слышен, благодаря мерцанию полного мертвенно-бледного диска луны.

Казалось, где-то рядом затопило кладбище, но не было в радиусе десятка километров погоста, тем не менее, вся кладбищенская атрибутика — кресты, венки, домовины, различный мусор, увлекаемые мутным потоком, неслись мимо дверей офиса.

Они сталкивались, наползали друг на друга, полусгнившие гробы с лоскутами обивочной материи трескались от ударов и разваливались. Выпадающие мертвецы уносились по течению, некоторые из них, зацепившись за опустившиеся ветки деревьев, качались из стороны в сторону, как поплавки, шевелились словно живые. Овальные и круглые венки с блестящими чёрными лентами, серебряные надписи на которых особенно потусторонне блестели в лунном свете, напоминали шляпы с гигантских голов фантастических существ, с извивающимися в разные стороны змеями. Кстати, змей, жаб и крыс нанесло предостаточно. На всём, что было над водой, висело, шипело, бегало и прыгало множество тварей, вызывающих омерзение.

Один из усопших с зелёным от тлена ликом, зацепившись за ветки как раз напротив входа в офис, «словил», по-другому не скажешь, такой венок и теперь приплясывал с ним на воде в такт бьющим волнам, пронизывая холодным ужасом сознание Клима наблюдающего ошалевшим взглядом за этим кошмаром в спасительном полумраке офиса.

Некоторые из покойников, налетая на двери, пытались зацепиться, раздавался скрежет царапающих по стеклу отрывающихся ногтей, отламывались распухшие чёрные пальцы, мертвецы, несомненно, рвались внутрь. Тела различной степени разложения со зловещими могильными оттенками и искорёженными следами мёртвой плоти не́житей загробных, с искривлёнными и перекошенными оскалами временами наползали валом на дверь. При этом одни топили и ломали других, потом им на смену потоком набрасывало следующую партию усопших, и всё повторялось. Мелькали обрывки ритуальной одежды, отвратительные ро́жи со струпьями и сползающими гнойными кусками кожи, коричневые кости и черепа с пустыми глазницами.

Беспрерывно налетали и бились о прозрачную преграду, подталкиваемые плывущими гробами, оторванные руки и ноги, головы с выпадающими клочьями волос, с вытекшими и ещё сохранившимися, пылающими злобой глазами. Помимо этого, на дверной застеклённый проём кидались змеи, как будто выраставшие из груды трупов.

На облепленное пиявками стекло ещё летели брызги яда, виднелись потеки из кровавой мешанины разбитых змеиных голов и раздавленных жаб. Это было омерзительно и страшно. Происходящее было нереально, как во сне, но реально ужасало!

Впечатление усилилось и совсем стало невмоготу, вплоть до готовности сознания покинуть бренное тело, при виде несущегося прямо на двери лакированного чёрного гроба.

Ноги, как привинченные к полу, отказывали в бегстве. Ему вспомнился Звий, красавица Харвей, стоящая в развевающемся белом саване внутри чёрного летящего ящика. Воспоминание было страшным, но настоящее было ещё ужасней. Клима затрясло, но хоть он и плохо соображал, искренне перекреститься ума хватило…

Видимо, крещёным помогает сила Всевышнего, отвела и на этот раз. Несущийся как таран на двери тяжеленный гроб чуть промазал, взяв левее дверей, и врезался в угол начинающейся стены. Удар, казалось, потряс весь офис. Отлетела крышка, вслед вылетела толстуха с кровавыми губами, вся в белом. Развернувшись в воздухе, она не слабо приложилась к кирпичной стене, потом медленно сползла в бегущую воду и исчезла.

Мелькнув роскошным белым атласным нутром, вслед за хозяйкой уплыла и треснувшая домовина.

«Вот что крест животворящий делает», — про себя повторил Клим популярный, благодаря кинематографу, но от этого не потерявший актуальность тезис.

Но уж совсем стало дурно при виде полуразложившейся старухи, сидящей в полуистлевшем гробу и гребущей чёрным обломком доски, видимо, выломанной из крышки этого же гроба. Под свисающей седой паклей остатка волос она сверкнула было глазами на Клима, но тут же один глаз выпал и потух в потоке воды, зато второй ещё успел обжечь свирепой ненавистью такой силы, что старший охранник невольно отступил вглубь вестибюля.

Страшный фантазм вне офиса продолжался, ещё плыли трупы с бегающими по ним крысами, из гробов тянули руки покойники, обвитые чёрными гадюками, но вернулся запах кофе, звук тихонько позвякивающей в чашке ложечки…

Сверху, вплотную к дверям, медленно спустилась простыня с огромной головой с угольно-серыми лохмами, торчащими в разные стороны. Большущая одутловатая ро́жа серо-зелёного цвета логично вписывалась в происходящий шабаш. Вместо рук простыня угрожающе потрясала свёрнутыми в жгуты жабьими перепончатыми лапами с когтями.

«Не меньше, чем у ленивца», — в смятении мелькнула несвоевременная мысль.

Раздался скрежет по металлу, по стеклу. Лапы с перепонками меж когтей пытались зацепиться или пробить такую хрупкую на вид преграду. Но самыми страшными были глаза-промоины, огромные, с жабьими веками, выпуклые, белые, с красными прожилками. И прожилки эти наливались багровой злобой всё больше и больше.

Ро́жа вплотную прильнула к стеклу, медленно обшарила глазами-фарами обстановку, замершие фигуры охранников, моргнула, смазав слизью жабьих плёнок эти фары, и, не торопясь, стала как бы впаиваться в стекло.

С другой стороны, внутри, непостижимым образом стало проявляться это осклизлое нелепище с полуприкрытыми веками, которое стало облизываться длинным коричневым языком. Когда кошмарные промоины распахнулись, потянуло гнилью и смрадным холодом…

Клим заворожено смотрел, как к ним проникает неизвестная опасность, но не мог сбросить охватившее его оцепенение, время замедлило свой бег, промоины притягивали взгляд, нельзя было повернуть голову в сторону, отвести глаза. Он застыл замёрзшим бревном, скованный ужасом ощущения злобной, и в то же время притягивающей к себе неодолимой мощью. Так, видимо, себя ведёт жертва под гипнозом какого-нибудь чудовищного питона. Захотелось вдруг бросить всю эту жизнь суетную, превратиться в струи тёмной прозрачной воды и влиться в эти глаза, зовущие, совсем нестрашные…

Но в уши влез настойчивый звон, откуда здесь звон?

А-а-а, это бренчание ложечки размешиваемого кофе в чашке Вратаря, оно звучало растянутым эхом, похожим на серебряный колокольный звон, и хоть он не мог оторвать взгляда от этой мерзкой твари, но внезапно ожила надежда. Вратарь! Незаметно, даже как-то вкрадчиво, на первый план выдвинулась сухощавая фигура и уверенно, не затягивая паузу, плеснула из чашки горячим кофе прямо в инфернальные глаза-блюдца…

Раздался вой, подхваченный злобным рёвом ещё какой-то нечисти снаружи, блюдца зашипели, пошли дымком и расплавились. Из лопнувших прожилок брызнула кроваво-белая слизь, вся эта субстанция обрызгала дверь и стекла́ на половую плитку розовой лужей, а огромная башка выдернулась из служебного помещения и, взмахнув простынёй, взлетела вверх. Вой постепенно удалился и затих, вода стремительным прощальным ударом снесла все застрявшие кладбищенские остатки и стала быстро спадать. Ветер тоже ослабил свирепый натиск и почти прекратился.

— Вот как-то так, — спокойно заметил Вратарь, — придётся ещё кофе заваривать.

Старший охранник обессилено дошёл и упал в кресло. Поднял голову и в ужасе от такого самообладания, уставился на напарника! Шли минуты, оба молчали.

— Я знаю, где коньяк, — наконец вымолвил крайне нарушающее все мыслимые инструкции, но вполне для этого момента существенное, Клим.

— Отлично, кофе с коньяком в разумной дозе сейчас необходим. Неси.

— Есть нести!

Спустя какое-то время, прихлёбывая горячий неимоверно вкусный кофе, наши герои приступили к анализу произошедших событий. Точнее один горячо говорил, другой помалкивал и согласно кивал.

— Откуда вся эта публика? Повылезали мракобесы всякие, понимаешь! И чего к нам привязались? Почему в наше дежурство? А эта рожа страшная? Да против этой жабы любой вурдалак отдыхает! Растеклась, понимаешь, лужа зловонная, а ты — молодец, Пётр Евсеич! Как ты её! Ну, в вестибюле приберём! Ручку гад этот оторвал! — в какой-то прострации возбуждённо рассуждал Клим, — теперь вот объясняться придётся, придумывать что-нибудь!

Вратарь молча пил кофе и с улыбкой посматривал на товарища…