— Отринь заблуждения, прими истину природы Учителя. Влейся в лоно братьев.
— Пошел ты!..
Склады были заполнены полками и стеллажами, стеллажи были заполнены вещами. Нужными, как воздух, неприметными, как тень.
Вещи вынесли, спешно рассовав по освободившемся каютам.
Склады и полки заполнили людьми.
— Выйди к братьям и сестрам, публично покайся, публично прими наши взгляды. Стань одним из нас.
— Пошел ты!..
Их вызывали по одному. Неулыбчивый Харлампов, сопровождаемый парой рослых аграриев, конвоировал… задержанного бесконечными коридорами Ковчега. И хмурые взгляды щедро рассыпали на пути процессии острые камни.
Всякий раз, вызывая очередного заблудшего, Харлампов краснел девицей на выданье и старательно прятал глаза.
— Касьянов! — кидалось в сумеречную темноту склада.
— Иду!
Беседовал Александр Сонаролла, лично, с каждым. Он не прятал глаза — худой текстильщик, имеющий титул Пастырь и окруженный сонмом единодумцев.
— Познай истинное учение, и все, ты — свободен. Выйдешь отсюда, вернешься к семье…
— Пошел ты!..
Они упорствовали, эти инакомыслящие, упорствовали в своих заблуждениях.
— Учитель, Отец наш небесный, — не раз и не два Сонаролла возносил молитву тому, кто мудрее его. — Вразуми непонятливых, наставь на путь истинный заблудших. И дай мне сил и терпения воплотить волю твою. Прибави мудрости понять ее и отыскать пути претворения. Слава.
— Слава! — эхом вторили присутствующие, возносящие схожие молитвы.
— Отринь… прими… покайся… войди…
— Пошел ты!..
Терпение в этот час было превыше мудрости.
Терпение есть добродетель. Добродетель присуща не всем.
Брат Рав Танг, раскрасневшийся от обращения инакомыслящих, подскочил к хмуро глядящему на высокую комиссию Знанскому.
— Ах, пошел я?.. Да пошел ты!
Худая рука свистнула плетью.
Знанский упал, не столько от удара, сколько от неожиданности.
Алая густая кровь текла по подбородку.
— Отринь…
— Пошел…
— На!!
Глухой звук удара и жизненная влага брызжет рубиновыми каплями.
— Прими…
— Пошел…
— Получай!
И руки убрались кровью.
Чужой кровью.
Энтони Левицкий, потирая костяшки пальцев, склонился над братом.
— Ты откажешься от своих взглядов!
Ответом служил кровавый сгусток, презрительно сплюнутый разбитым ртом.
***
Высокого Трибунала ярусами не обойдешь.
Из сборника «Устное народное творчество»
Авраам Никитченко — Великий Пастырь испытывал удовольствие. Удовольствие смотреть на врага сверху вниз.
Лакомство для гурманов.
Именно на врага.
Если таковые отсутствуют — их следует выдумать.
Авраам выдумал.
Вытащил первую попавшуюся занозу из задницы и воткнул на вакантное место недругов.
Первая ласточка.
Давняя заноза.
Ничего, за ней придет черед остальных.
Засиделась, застоялась Мать Церковь. Зажралась! Авраам Никитченко мог так говорить — кому, как не Великому Пастырю?
Скоро, очень скоро, он слегка разворошит это гнездо, добавит огня под вяло булькающим киселем.
Учитель говорит: «Мир не стоит на месте». Застоялся, заждался настоящей работы люк Утилизатора.
Его пастыриат запомнят, ах как запомнят. Благодарные потомки будут вспоминать имя Авраама Никитченко, наравне с именами легендарных Великих Пастырей: Александра Сонароллы, Хоакина Морозова, Робура Линкольна. Доброжелатели будут превозносить его до звезд. Недоброжелатели… недоброжелателей не останется.
— … празднике… конкурса поэтов… ваши люди… арестовали юношу… техника…
Этьен Донадье произносил свою речь. Пламенно, с жаром. Сбиваясь с темы на тему и делая паузы в совершенно неожиданных, самое главное — неподходящих местах.
Великий Пастырь поморщился. Технарю, проводящему большую часть жизни среди безмолвных механизмов, никогда не освоить, не осознать многозначительность пауз, силу шепота, музыку крика, исчерпываемость недосказанного.
Этьен — милый враг, ты стоишь и краснеешь, ты так и не научился скрывать своих чувств. Теперь не научишься. И дело совсем не в возрасте или закостенелости характера. Просто — поздно. Слишком поздно. Время. Этьен, оно идет, оно движется, отсчитывая последние часы, дни, возможно — по самым оптимистическим прогнозам — недели. Оно идет, и оно работает на меня, на нас.
Мальчишка — это плацдарм, с которого начнется более чем широкомасштабное наступление.
И даже таких очевидных вещей, в своей ярости, в своем праведном гневе, Этьен, ты, увы, не видишь.
— Я не разделяю цеха и вековую принадлежность, — речь старшины техников начала утомлять — еще один минус в его актив, или пассив. Затянувшийся первый акт следовало заканчивать. — Перед законом все равны!
— Он ничего не совершил!
— Он оскорбил Мать Церковь! Публично! Это, по-вашему, не проступок! В старые времена и за меньшее отправляли в Утилизатор!
— Он молод, горяч, немного глуп…
— Он еретик! Слова его, поступки его — ересь! И он понесет заслуженное наказание! Как я уже говорил — перед законом все равны!
— Не хотите ли вы сказать…
Не без удовольствия Великий Пастырь наблюдал, как старшина техников белеет. А ведь до этого он был красный, как вишня.
— … Утилизатор…
— Я ничего не хочу сказать, более сказанного. Степень его вины и меру наказания установит Высокий Трибунал, заседание…
— Ваш Высокий Трибунал! — выплюнул техник.
— Да что вы себе!.. — а здесь можно и притворно возмутиться. Конечно его, чей же еще.
— Выпустите его! Сейчас же, сегодня!
— Аудиенция окончена!
— Выпустите, я прошу, пока прошу!
— Вы угрожаете? Мне угрожаете?
Вместо ответа, Донадье резко развернулся и, почти не шатаясь, зашагал к выходу.
Великий Пастырь смотрел на худую спину.
Да, не стать ему дипломатом.
***
Авария на фабрике.
Причина — выход из строя конвейера.
Потери — 0 (5 рабов).
Рекомендуемая квота на детей — 1.
— Осторожнее голову. Не смотри вперед!
Было поздно.
А успей предупреждение вовремя, Рхат все равно бы глянул, не удержался.
Да и как можно удержаться, когда перед самым носом такое…
Великая Мать!
Голова закружилась.
Колени подогнулись, сохраняя равновесие, Рхат Лун рухнул на четвереньки.
Рядом, в похожих позах, усиленно мотая головами, стояли остальные члены отряда.
— Не смотри!
Новенький, только появившийся из лаза рухнул позади Рхата.
Великая Мать, он почти забыл, как они выглядят. Привык, свыкся с вечно нависающим потолком.
Звезды. Тьма звезд.
Точки на недосягаемой чаше неба.
Летними ночами, когда всевидящее око Великой Матери разгоняло вечное покрывало облаков, проглядывали они — звезды.
Старики говорили — то души великих охотников и вождей, подвигами своими, заслужившие честь находиться рядом с Великой. Следить за племенами, пока богиня спит.
Когда-то и сам Рхат надеялся…
Столько звезд он не видел никогда.
— Толкай, толкай! А ты — выдохни. Ну же, поднатужимся!
Рхат Лун обернулся.
Обернулись многие.
Как они и боялись — Толстый Руи застрял в норе.
Половина складчатого, покрытого редким грубым ворсом, тела торчала снаружи. Вторая, наиболее объемная, намертво закупорила ход.
— Тянем, еще раз, все вместе. А ты не дыши, сожми мышцы!
Три больших глаза Руи виновато смотрели на Хозяина Брайена.
— А вы чего расселись, помогайте!
Рхат, вместе с другими, покорно обхватил мускулистую руку здоровяка.
— На счет три. Все вместе! Раз, два…
В отряд отбирали самых крепких, самых зубастых, самых когтистых рабов. Бывших воинов, или охотников.
Словом, у Рхата не было ни одного шанса.
Он не особо огорчался.
Боэта.
Какими глазами она смотрела на отобранных.
А когда он попытался обнять девушку, привычно ткнувшись носом, раздраженно повела плечами.
И Рхат решил.
Великая Мать — он тоже из племени охотников!
К тому же отряд поведет его Хозяин.
Ему нужен, просто необходим слуга!
Труднее всего оказалось убедить в этом самого Хозяина.
— Ладно, — наконец махнул рукой Хозяин Брайен. — Но знай, там тебе придется сражаться. Возможно самому, когда ни я, ни кто другой не сможет помочь.
Зато какими глазами его провожала Боэта.
Ради этого стоило… поражаться.
С легким хлопком, зад Руи выскочил из норы.
Рхат, вместе с другими тянувшими, не удержав равновесия, повалился на холодный пол. Сверху их придавила теплая, слегка попахивающая туша Руи.
Из освободившейся дыры вывалились оставшиеся члены отряда.
Последним вылез Картхор — кряжистый коротышка, низкий лоб которого украшали пеньки спиленных рогов. Картхор тащил за собой, никому не доверяя, связку коротких метательных копий. Под древко приспособили пластиковые палки каких-то садовых инструментов. Наконечниками служили остро отточенные держатели вилок и ложек. Подобным самодельным оружием щеголял каждый в их команде. У Рхата — одного из немногих — был нож. Самый настоящий, с легкой пластиковой ручкой и зазубренным лезвием. Кажется, такими на кухне резали хлеб.
Нож, прямо перед походом, вручила лично Боэта.
— Зарежь им как можно больше техников!
Глаза девушки блестели.
— Пошли! — Хозяин Брайен указал на следующий лаз. — Я — впереди, остальные за мной. Внутри не шуметь… — глаза Хозяина остановились на Руи. — Ты — лучше останься.
***
В последние годы наблюдается интересная тенденция — дети, зачастую против их желания, идут служить в те цеха, где работают родители. Вполне естественное желание родителей помочь, защитить своих отпрысков, оборачивается против самих отпрысков. Так, отец, или мать, занимающие определенный пост, имеющие вес в том или ином цехе, проталкивают детей на наиболее, как им кажется, престижные места. Показателен в этом отношении цех техников. Привилегированное положение, необходимость специальных знаний сделало из цеха что-то вроде обособленной фармации, закрытого общества. Доходит до того, что дети техников играют только с детьми техников.
— Праздник? Вы сказали, праздник? — запуганные серые лица, обреченность в глазах, люк Утилизатора. Слово «праздник» выпадало, диссонировало с привычным набором реалий. — Чего? Урожая? Единения?
— Вознесения! — молодой человек презрительно сплюнул на пол. Длинные волнистые волосы заслонили глаза. На миг, краткий миг, затмив фанатичный блеск зрачков.
— Вознесения их проклятого Учителя к звездам!
Юноша снова сплюнул.
Чему учу? Терпению, всепрощению, а за фразами любви к ближнему брызжет плохо скрываемая ненависть.
И таких — в основном молодых людей, с горящими глазами становится все больше.
Не допускает ли он ошибку?
Не поливает ли нужными речами щедрые всходы будущих хозяев Утилизатора?
— Я хочу посмотреть.
— Что? — зрачки полыхнули с новой силой.
— Посмотреть, пойти на праздник.
— Но… — фанатики не думают. Непривычный мыслительный процесс на время затмил сияние глаз. — Учитель, это не совсем разумно…
Кто бы говорил о разуме.
— Я пойду!
Тем более — праздник посвящен ему.
— Учитель, тогда — мы с тобой!
***
Учитель говорит: Верующий в меня, в Заветы, которые Я оставил — благ.
И если что попросит именем Моим — то Я сделаю.
Просите — и дано будет, молитесь — и услышаны будете, ищите — и найдете.