Александр Сонаролла восседал за рабочим столом в кабинете главы текстильщиков. Стопка листов серой бумаги, да механические часы на бронзовой подставке, ничто более не нарушало девственную серость стола.
Брови пастыря сошлись к переносице, да так, что образовали почти сплошную линию.
Перед Пастырем стоял докладчик, и монотонная дробь тихого голоса вплеталась в неизменный гул Ковчега.
- Катали и Протесты снова подрались, прямо на Майдане. Наши соглядатаи поначалу не вмешивались в потасовку, однако потом не удержались. Результат – два человека в больнице.
Вечные лампы с высоты потолка глядели на докладчика безразличными глазами.
- Бывший учитель младших классов Несторий собирает сторонников. Выступает публично. На последнем собрании присутствовали наши люди, насчитали более ста человек. Несторий утверждает, что Учитель не человек, и не богочеловек, а сын бога.
Переминающаяся у стен дюжина подвижников, в среде которых угадывались и старшины цехов, издала дружное, неопределенное:
- О-о-о.
- Небезызвестный Апполинарий снова без разрешения выступал в ткацких цехах, в рабочее время, - голос продолжал отбивать заведенную дробь.
Брови сошлись сильнее, внутренние концы их опустились, отчего вся конструкция начала напоминать воронку, особенно в сочетании с длинным тонким носом Сонароллы.
- Говорил то же, что и обычно. Учитель – бог, спустившейся на землю в человеческом обличии. Ткачихи слушали с превеликим вниманием.
Пол года, коротких, как время счастья, каких-то шесть месяцев назад, когда его только избрали Пастырем, Сонаролла накинулся бы на докладчика:
- Как же вы допустили!
- Запретить! Разогнать!
Время не только лечит, но и вносит свои коррективы. А перемены не всегда к лучшему.
Костер, распаленный им и Стаховым, распался множественными искрами, каждая из которых грозила разродиться полноценным пламенем.
Течения и взгляды на сущность Учителя, а с ними и на уклад жизни, множились синяками на теле незадачливого ребенка. Только, так называемых, «Человеческих», «Арианских» течений насчитывалось около полудюжины. А были еще Бадасты, утверждающие, что Учитель всего лишь пророк, ниспосланный Высшим Разумом; Гаситы, ополчившиеся на ежесубботние Благодарения; Махонцы, призывающие вообще отказаться от любого управления, а все вопросы решать общим собранием.
- Отец-Учитель, куда мир катится…
Кажется, это произнес Никий Гвана, тот самый Никий Гвана в каюте которого они собирались неполный год назад, и который так рьяно обличал Арианцев на сборе Сердика. Длинные волосы висели жирными неухоженными прядями. Даже кружевные манжеты – предмет насмешки мужчин и тайной зависти женщин - свесили дырявые уши.
Сонаролла поднялся, тяжело, седую голову одолевали тяжкие думы, проступая морщинами на сером лице.
Поднялся, чтобы тут же опуститься на колени.
Под шелест одежд за Пастырем последовали остальные.
Сонаролла сплел длинные пальцы тонких рук.
- Учитель, Отец наш небесный, зглянься на неразумных детей твоих. Наставь на путь истинный, не дай сойти с пути праведного. Прости детям своим грехи совершенные не по злому умыслу, не в черноте душевной, а лишь по невежеству. Избави неразумных от новых прегрешений. Вразуми заблудших, возврати сошедших.
- Вразуми заблудших, возврати сошедших, - нестройным хором повторили сотоварищи.
И лампы, вечные лампы, убавили неизменное свечение, тускло мерцая душами заблудших грешников.
- Слава, - родил Сонаролла.
- Слава! – подхватили присутствующие.
***
Сидят две старушки под Люком.
- Ой, Никитична, чего расскажу – соседи позавчерась собрались в своей каюте и пьють, и пьють, и пьють. Вчера собрались – и пьють, и пьють, и пьють. Сегодня собрались – и пьють, и пьють, и пьють…
- Поликарповна, а где ж суть?
- Так там же и ссуть!
Из сборника «Устное народное творчество»
Бесшумная дверь тихо возвратилась на место, прервав предательский поток света из коридора.
На цыпочках Рената двинулась через холл, к своей комнате.
Не то чтобы ее особо бранили за поздние прогулки, и не то чтобы сейчас было так уж поздно…
- Вернулась?
Вопрос, заданный тихим голосом, произвел эффект удара. Тело непроизвольно вздрогнуло, чтобы в следующую секунду так же непроизвольно сжаться. Сердце, подскочив к горлу, осталось там, затрудняя дыхание.
Свет включился – тусклый ночник у изголовья пластикового кресла-качалки – его любимого, изготовленного специально для него, на заказ. Отец сидел в кресле в сером домашнем халате. Пестрая ряса, украшенная затейливой вышивкой, сложными аппликациями – плод труда десятков часов десятков ткачих, была красива. Без сомнения. Однако Рената… не любила ее. А отца, когда он облачался в «рабочий» наряд… побаивалась. Что-то менялось в привычных, знакомых с детства, родных чертах. Отсветы вышивки наползали на глаза, делая их холоднее вечной ночи за обшивкой, тени сложных кружев ложились на лицо, заостряя черты, делая их более… неподвижными, опуская уголки рта, выделяя скулы, укрупняя подбородок…
- Гуляла?
По счастью, сейчас перед ней сидел ее отец. Не первосвященник, член Совета Церкви - Аарон Левицкий, а просто слегка располневший, усталый человек в сером халате.
- Ты напугал меня.
Сердце, оставив в покое горло, безуспешно пыталось вернуться к нормальному ритму.
- Извини.
- Не спишь?
Отец взъерошил редкую поросль на светящейся голове. Рената помнила этот жест. Помнила и любила, с детства. Тогда, на месте жидких волос буйствовала густая пшеничная шевелюра. Она запускала в нее пальчики…
- Так… как-то в последнее время не спиться…
Сердце окончательно успокоилось. Подойдя к отцу, девушка села на подлокотник, осторожно запустив руку в редкие заросли.
Один из двенадцати самых высокопоставленных людей, решающих судьбу Ковчега, блаженно потянулся, обнял дочь.
- Ты выросла, я и не заметил…
- Что ты, я всегда останусь твоей маленькой девочкой.
Отец улыбнулся, лица она не видела, но почувствовала.
- Для меня – да.
- Проблемы на службе?
- Да так…
- Что-то не то с управлением Ковчегом? Мы не туда летим? Не тем курсом движемся? – неловкой шуткой, Рената пыталась развеселить отца.
Против ожидания, улыбка исчезла.
- Не тем, вот именно – не тем. Скажи, ты все еще дружишь с тем пареньком… из техников, как же его…
- Юра! Юра Гопко.
- Вот-вот – Гопко.
- Да, а что?
- Э-э-э, - волосы под пальцами девушки неожиданно превратились в грубую щетину. - Мало ли парней кругом, дался тебе этот Гопко.
- Папа?
- Что, Ренатушка?
- Папа!
- Лично против него я ничего не имею, возможно, он неплохой парень… просто сейчас такое время… дружба вообще непозволительная роскошь… а с техниками… особенно…
- Юра отличный парень! Он хороший, добрый, отзывчивый… стихи пишет.
- Стихи? Интересно, интересно, и о чем же?
- Разные. Есть о любви, о дружбе, есть и смешные.
- Надо же, смешные, когда-то и я… не важно… Подумай над моими словами, не общайся, ради меня, хотя бы временно. Ты пойми, я желаю тебе добра, только добра.
***
Утилизировано – 5 (в т.ч. 4 раба).
Родилось 2.
Квота на детей – 0.
Роскошь обстановки.
Бархат драпировок.
Переливающийся мех инопланетных животных.
Бедным родственником, проглядывающий сквозь бархат пластик стен.
Вычурные светильники, обрамляли стандартные лампы.
Двое молодых, или не молодых людей.
Молодость характеризуется блеском глаз, бурлением чувств, гибкостью тела, категоричностью суждений и скороспелостью выводов… дружбой до гроба.
И все это – все! Уходит, вместе с молодостью.
В разной очередности.
Слабое утешение.
Какое есть.
Двое молодых, или не молодых людей стояли друг против друга.
- Ты как?
- Нормально.
- А ты?
- Тоже.
Ладно гибкость тела, блеск глаз и даже суждения ладно, но дружба, дружба – она не зависит от возраста, опыта или прибавления седины в усах.
- Давно не виделись.
- Ага.
Ведь когда-то ты мог разговаривать с этим человеком часами, напролет. Едва поднявшись, ты бежал к нему, или он к тебе, и вы говорили – обо всем. Девчонках и урожае, родителях и учителях, проблемах и радостях. При ежедневных свиданиях темы не иссякали. А если один заболел… день, два не выходил из дома… о-о-о, переговорить события не хватало и суток.
- Работа?
- Нормально. А у тебя?
Один из собеседников – высокий мужчина в синем, расшитом золотом мундире, развел украшенные накладными манжетами руки.
- Тружусь, помаленьку.
- Слышал, слышал.
Высокий сказать то же не мог. О бывшем друге он не слышал, да и не должен был слышать. Мыслимое ли дело, когда у тебя на плечах тысячи…
- Как Марта?
- Спасибо, хорошо.
- А… твои?
Легкая, едва заметная запинка перед последним словом. Второй собеседник – среднего роста, широкоплечий крепыш истолковал ее по-своему.
- Рената беременна.
- Что?
Разговор сходил с накатанной, рутинной, ничего не значащей колеи. Да и не мог он задержаться на ней долго. Ну не приходят к Старшему Технику просто поболтать, пусть и друзья, пусть и бывшие. Особенно бывшие друзья.
- Рената беременна, - терпеливо повторил крепыш.
- Та-а-ак, - голос, интонации, даже манера держаться высокого сразу изменились. Те, кто спускались на планету, сравнили бы его с хищником. Нет, не готовящимся к атаке, скорее, подобравшемся для обороны, защиты своей территории.
- Я… мы подумали…
- Ты знаешь закон!
- Знаю, но Рената…
- У вас уже есть дочь. Многие ждут своей очереди годами, заслуживают право на второго ребенка!
Глаза широкоплечего сверкнули.
- А мы, значит, не заслужили!
- Не перекручивай мои слова. Подайте заявку, Совет рассмотрит ее, вынесет решение, в случае положительного, внесет в реестр…
- А Рената пока родит!
- Таков закон. Я не могу делать исключения даже для… знакомых.
- Законы придумываются людьми! А потом они из кожи вон лезут, дабы соблюсти букву, запятую ими же придуманного параграфа. Втискивают жизненные ситуации в жесткие рамки статей и очень огорчаются, что там, из себя выходят, когда те вылазят за обрамление!
- Законы диктуются жизнью, объективной реальностью. Для приемлемого сосуществования среднестатистического большинства этой реальности они создаются. И соблюдаются. Единицы зачастую страдают. Такова жизнь. Всем угодить нельзя. Пишись законы для каждого конкретно, да еще и индивидуально соблюдайся, наступит хаос.
- А так у нас на Ковчеге полная идиллия!
- Нет, но большинству живется…
- Короче! Я пришел за разрешением на второго ребенка! Дашь?
- Не могу, - покачал головой высокий. – Просто не имею права…
- Значит, не дашь.
- Пойми, это моя работа. Кстати, потяжелее твоей. Я должен, обязан быть жестким, жестоким…
- Прощай!
Широкоплечий развернулся и твердой походкой направился к выходу.
- Передай привет… Ренате, - на имени женщины голос дрогнул. Отступили интонации хищника, - скажи… мне жаль…
- Она будет рада твоему привету. И твоим соболезнованиям.
***
Во имя Учителя, Милостивого, Всезнающего
Хвала Учителю – Господину умов,
Милостивому, всезнающему,
Властителю звезд!
Тебе мы поклоняемся и к Тебе взываем о помощи:
Веди нас прямым путем,
Путем тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, что попали под Твой гнев, и не путем заблудших.