Хотя Гетман уже доживал свой век, а Лёнька только-только вступал в жизнь, они были одногодки, и Лёнька даже командовал своим другом.
Дело в том, что Гетман возил по штрекам вагонетки с рудой и породой, а Лёнька управлял этим маленьким, неимоверно грохочущим поездом.
По окончании смены Лёнька отводил Гетмана в подземное стойло, приносил и втискивал в ясли большую Охапку ароматного сена.
Гетман шумно обнюхивал сено, потом поворачивал морду к своему другу и, захватив мягкими губами край его каски, легонько тянул к себе.
Тогда Лёнька для поддержания порядка ворчливо покрикивал:
- Балуй, чёрт! Мало ещё наработался!
Гетман уже знал, что сейчас Лёнька полезет в карман своих широких брезентовых штанов и достанет оттуда кусок сахару или корку хлеба.
Кони, стоявшие рядом с Гетманом, как казалось Лёньке, при этом вздыхали: коногоны не баловали их.
А Гетман аппетитно грыз угощение и слушал, как Лёнька разглагольствовал:
- Не спеши, старый. Зубы сахаром испортишь, тогда что делать будем? Придётся коронки вставлять. Ну, да уж ладно, не бойся: так и быть, скажу кузнецам, чтобы из нержавейки заготовили. На золотые мы с тобой ещё не заработали, вагонеток мало перекатили. Так ведь? А?
Обычно, прибрав сбрую, вычистив конюшню, Лёнька пучком сена обтирал коня, осматривал его копыта, смазывал их салом и уходил, звонко шлёпнув друга по мягкому широкому крупу. Но бывали и такие дни, когда он задерживался, чтобы поведать о новостях.
- Выхожу я сегодня утром из столовой, а навстречу мне этот долговязый Дон-Кихот. Ну, старательский-то кудесник. Нет, ты не помнишь его, - степенно говорил Лёнька. - Иди к нему работать, да и только!.. Фарт, говорит, знатный иметь будешь. А на кой он нам, фарт, когда у нас получка два раза в месяц бывает!
Гетман в знак согласия кивал головой и фыркал, а Лёнька продолжал:
- Мастера Свиридова помнишь? Выучился Свиридов да сейчас в управлении заворачивает, директивы нам шлёт разные. А мы, брат, с тобой всё ещё вагонетками командуем да сено жуём.
Но однажды Лёнька спустился в шахту возбуждённый и радостный. Он с гиком гонял по штрекам своего Гетмана, а в рудном дворе с особенной лихостью на ходу отстегнул валёк от вагонетки и весело доложил стволовой Тасе:
- Принимай товар, не задерживай!
А когда кончилась смена и конь был поставлен в конюшню, Лёнька вытащил огромный кусок сахару, сунул его Гетману в мягкие, тёплые губы и сказал:
- Э-эх, ты! Наверное, и не догадываешься, что со студентом дело имеешь, а? На курсы, брат, меня записали. Скоро машинистом буду! Чуешь?
Конь мотал головой, звонко хрустя сахаром, а Лёнька продолжал:
- Ну и молодец этот Свиридов! Не забыл свой рудник. Реконструкцию шахты приказал произвести. И всех вас скоро заменят электровозами. Через три месяца не будет у нас в шахте коногона Лёньки, а появится машинист электровоза Леонид Иванович! Ловко?
Каждый день Лёнька рассказывал Гетману о своих успехах, а иногда и жаловался:
- Засыпался я вчера, брат, по физике. Что делать-то прикажешь? В клуб пореже заглядывать? Вот и я так думаю.
Незаметно пролетели три месяца.
Сдал Лёнька экзамены, в шахту спустили четыре новеньких электровоза. По штрекам подвесили контактные провода, возле стрелок поставили светофоры. Влажные гранитные стены шахты празднично засияли, отражая зелёные и красные лучи сигнальных огней.
Кони стали лишними, Первым покинул своё стойло Гетман - в верёвочной сетке поехал наверх.
Когда Гетмана освободили от пут, он встал, повёл чуткими ноздрями, тихонько заржал, а потом нерешительно шагнул и остановился, чуть не налетев на столб.
- Да он, братцы, слепой! - воскликнул кто-то из шахтёров.
- Пятнадцать лет в нашем подземном царстве - не шутка, - сказал десятник.
- Куда его теперь?
- Известно куда… на мясо.
- А жалко всё-таки, братцы… Нашего Лёньки ведь друг был настоящий, шахтёрский, - с грустью проговорил старый крепильщик.
И только тут Лёнька понял, какая судьба ждёт его друга.
Целый день сам не свой бродил Лёнька по руднику, почти, всю ночь проворочался в своей кровати, а рано утром пошёл к начальнику нового конного парка.
- Куда, интересно знать, вы теперь поставите моего конька? - притворно равнодушным тоном спросил Лёнька.
Начальник был не в духе и ответил, глядя на бумагу, лежащую на столе:
- Спишем его по балансовой стоимости, и крышка.
- Как это - спишем? Ведь это не вагонетка, не лопата, а лошадь, живое существо. С соображением!- возразил Лёнька.
- Не о чем нам с тобой разговаривать, парень! Мне работать надо, а ты с пустяками пристаёшь! - ответил начальник.
- Вы его хоть на лесозаготовки пошлите, а? - начал упрашивать Лёнька. - Конь-то совсем здоровый.
- Ничего из него не выйдет на лесозаготовках. Там по разным дорогам ездить надо, а он слепой. В первый же день ноги себе поломает.
Долго уговаривал Лёнька начальника конного парка, но ответ был один:
- Сказано - спишем, и не приставай!
Понурив голову, вышел Лёнька из кабинета начальника конного парка. Ну, где найти такую работу для коня, чтобы он мог всё время ходить по одной и той же дорожке? Как в шахте.
Зашёл Лёнька в конюшню, а Гетман словно ждал его: взглянул на товарища невидящими глазами и тихонько заржал. Проглотил Лёнька слёзы, сунул в мягкие губы Гетмана кусок сахару и с усилием проговорил:
- Беда-то какая, Гетман… Списывают нас… Что делать-то прикажешь, а?
Сказал это и поскорее вышел из конюшни.
Погружённый в свои невесёлые думы, Лёнька amp;apos; и не заметил, как оказался на таёжной дороге за рудником. Всё о судьбе Гетмана думал: неужели нельзя ему помочь? И вдруг Лёнька услышал чьё-то беспечное посвистывание. Он поднял голову и увидел, что навстречу ему идёт бригадир старателей Епанчинцев, прозванный Дон-Кихотом.
Неизвестно, кто и когда наградил его этим метким прозвищем, но оно цепко пристало к нему.
И действительно, бригадир старателей Епанчинцев был высокий, худой, блестящие резиновые сапоги хлопали по его тонким икрам. Внешнее сходство с Дон-Кихотом ещё больше подчёркивал крючковатый нос, нависающий над усами, острыми, как иглы.
Лёнька не любил Епанчинцева за его хвастовство: ведь если верить ему, то во всём мире нет такого знатока металлов, как он! И, чтобы не обижать Дон-Кихота недоверием, обычно Лёнька старался избегать встреч с ним. Так хотел было поступить и сейчас, но вдруг подумал: «Может, Дон-Кихот выручит? Ведь у него на прииске, как и в шахте, Гетману придется ходить по знакомой дорожке!»
А Епанчинцев уже заметил Лёньку и закричал:
- Эй, подземный дух! Куда шагаешь?
- Да так, никуда, - ответил Ленька, и ему стало страшно просить о своём друге: вдруг и Епанчинцев откажет!
Однако Епанчинцев не заметил смущения Лёньки и продолжал, азартно размахивая руками:
- Эх, и кустик я опять принюхал! Гольное золото! Шёл бы ты к нам.
- Что же я у вас делать буду? - спросил Лёнька и добавил: - Я машинист электровоза.
- Ну и что? Эх ты, аристократия подземная! Да на грабарке будешь работать, породу к бутаре возить!
- Ослеп он у меня, Гетман-то, - мрачно сказал Лёнька, глядя себе под ноги.
- .Ну и шут с ним, что ослеп! У нас работа не больно заковыриста: от забоя к бутаре, от бутары к забою!
- А вы возьмите одного Гетмана, - сказал Лёнька и даже схватил Епанчинцева за руку. - Я-то ведь не могу… Ну как я уйду из шахты? У меня сейчас электровоз новенький… А Гетмана на мясо хотят…
Епанчинцев внимательно посмотрел на Лёньку и ответил неожиданно серьёзно:
- Что ж, возьму коня. Когда приведёшь?
- Да хоть когда! Только… Только ведь за него заплатить надо… По балансовой стоимости…
Епанчинцев раскатился в безудержном смехе и хвастливо заявил:
- Что ты меня балансовой стоимостью пугаешь? Да я вашу шахту вместе с твоими электровозами могу купить!
Через пять минут Лёнька шагал вместе с Епанчинцевым обратно к руднику, и ему казалось, что нет на свете человека лучше, чем этот долговязый насмешливый Дон-Кихот.
А вечером Лёнька зашел в конюшню и, отзываясь на тихое ржание Гетмана, радостной скороговоркой сообщил:
- Ну и молодец этот Епанчинцев! Чего головой-то мотаешь? Не веришь? На-ко погрызи да готовься завтра на вольном воздухе гулять. Ловко? А?
Конь энергично хрустел сахаром, тыкался липкими губами в ухо Лёньки и шумно вздыхал.
Лёнька в полутьме конюшни заглядывал в фиолетовые глаза коня и успокаивал:
- Ну, ну, затосковал? Да я к тебе каждый выходной буду приходить. Чуешь?
Конь всхрапнул, будто ответил:
«Да, чую…»
