Когда я писал для этой книжки последний очерк – о Дейке – я не предполагал, что он будет опубликован в газете «Павлодарская неделя» уже после смерти моего героя. Да, Дейк погиб. Погиб в пятилетнем возрасте – в полном расцвете молодости, здоровья и собачьего оптимизма – сильный, мускулистый, выносливый. Его намеренно сбил, вернее, убил лихач, мчавшийся на бешеной скорости в автомобиле и не захотевший повернуть руль чуть-чуть вправо. Убил мгновенно, на моих глазах – в тот момент, когда Дейк остановился на проезжей части улицы и повернул назад голову, чтобы удостовериться, что я иду следом. Это случилось 5 апреля 2001 года, на перекрёстке улиц Лермонтова и Советов. Мы возвращались с новой квартиры на старую за очередной сумкой с вещами, а Дейк всегда был нетерпелив, когда приближался к дорогому его сердцу привычному дому на улице Дзержинского.

Никогда не забуду, как целый поток машин сначала притормозил, а потом медленно объезжал меня с двух сторон, давая возможность дотащить до тротуара неимоверно отяжелевшее тело Дейка. А ведь каждый водитель, сидящий за рулём, тоже, очевидно, куда-то торопился – на семафоре несколько раз менялся зелёный и красный свет, надо было успеть проскочить, но машины двигались медленно, как бы отторгаясь от промчавшегося лихача и отдавая последний «салют» погибшей собаке.

В связи с этим мне вспомнилась заметка в газете «Известия», под которой была воспроизведена фотография умного и доброго сенбернара с очень грустным взглядом. Автор заметки, Лидия Григорьевна Коханская (Орша, Белоруссия), рассказав о благородстве пса, закончила повествование так: «Мы все стараемся быть достойными Персика, умной и благородной собаки».

Вот так. Не собака достойна человека, а человек стремится быть достойным собаки. Эти слова могут вызвать возмущение только у тех двуногих, которые давно позабыли про такие понятия, как «верность» и «непродажность».

Строгая документальность этой книжки не предохранила её (я это хорошо чувствую) от некоторых сантиментов и попыток очеловечить собаку. Но тут я ничего не моту с собой поделать. Трудность состоит в том, что невозможно абстрагироваться от взглядов на предмет, о котором пишешь, и от личных ощущений, которые испытываешь постоянно – с самого раннего детства. Здесь у меня есть союзник – непопулярный ныне Карл Маркс. «Мужчина не может снова превратиться в ребёнка, не впадая в ребячество, – писал когда-то основоположник так называемого научного коммунизма. – Но разве его не радует наивного ребёнка и разве сам он не должен стремиться к тому, чтобы на более высокой ступени воспроизводить свою истинную сущность?»

Вот почему, подобно своему поведению в далёкие детские годы, когда я бегал вслед за «собачьим фургоном», чтобы при помощи лёгкого камешка отпугнуть зазевавшегося пса и спасти его, – так и теперь, в 70-летнем возрасте, приезжая в очередной раз в Москву или Петербург по «делам» Булгакова и Дунаевского, я иногда подолгу стою то у входа в метро, то у автобусной остановки, подальше от центра. Смотрю на унылых бродячих собак и терзаюсь, что не в силах им помочь… А они понимают (я в этом убеждён), что при скоплении людей есть больше шансов, чтобы кто-то обратил на них внимание… Вот пишу эти строки и вспоминаю молодую тёмно-серую собаку, свернувшуюся калачиком, но с поднятой головой: она время от времени вытягивала её вслед проходящему в метро человеку, а в глазах – надежда и ожидание: может быть, этот захочет стать моим хозяином а может быть, тот? Молодая, она ещё полна розового оптимизма, в отличие от «стариков», которые уже потеряли веру в человека, а просто здесь стоят или лежат с отрешённым видом, потому что деваться некуда. Как бы в насмешку, природа «закодировала» в собаке неистребимое тяготение к человеку, даже при полном разочаровании в нём. Тяготение нередко сопровождается боязнью. Поманит человек пса – тот отскочит, а потом осторожно пробирается на прежнее место. Парадокс в том, что собаки не голодны (на мимолётную кормёжку люди не скупятся) – кое-где валяются недоеденные корки и недоглоданные кости. Собака ищет не кость, а хозяина. Как тут снова не вспомнить мудрое изречение писателя Юрия Яковлева: не у каждого хозяина должна быть собака, но у каждой собаки должен быть хозяин!

Больше всего мне ненавистна не столько жестокость по отношению к нашим «меньшим братьям», сколько лицемерие с оглядкой на «нравственность». Подобное лицемерие довольно остроумно высмеяла студенческая газета «Да!», прибегнув к условному приёму диалога Собаки и Человека. Роль Собаки взяла на себя студентка-журналистка, а функции сердобольного Человека-теоретика согласился выполнить известный павлодарский администратор, на чьей совести тысячи изуверски казнённых собак: трудно предположить, что он не информирован о ветеринарах, которые в целях экономии разбавляют водой «усыпляющий» укол, обрекая животное на длительные предсмертные мучения… Вот фрагмент такого диалога:

«СОБАКА….почему поступаешь так жестоко с моими друзьями – бездомными кошками и собаками. Зачем нас уничтожать?

ЧЕЛОВЕК. Бывают в жизни такие моменты, когда делаешь что-то против своей воли. Но делаешь это сознательно, чтобы потом получить меньший урон. Самое дорогое для человека – это жизнь, здоровье. Эти твои друзья где только ни ходили и, естественно, набрались всяких паразитов. Они стали опасными для твоих сородичей и людей. Таких собак и кошек нужно изолировать, ограничить от общества, чтобы, не дай бог, ты не заболел. Если мы разбогатеем, я за тебя готов платить не только 500 тенге, а 1000 заплачу, чтобы только потом построить такой дом, дворец, где твоих друзей можно было содержать. Но пока самый радикальный способ – убрать их».

Посмотрите, как ловко, с использованием известной фразы Николая Островского («Самое дорогое для человека – это жизнь») одна проблема подменяется другой. Вместо того чтобы обрушить свой гнев на тех, по чьей вине расплодились бездомные кошки и собаки, наш высокопоставленный администратор с притворными вздохами ополчается на несчастных животных, которые ни в чём не виноваты. «Если мы разбогатеем…» Да никогда мы не разбогатеем (прежде всего – духовно) с такими мыслями и настроениями. Подай нищему сейчас, а не жди, когда разбогатеешь!

Впрочем, зачем осуждать павлодарского теоретика? У него были великие предшественники. Академик Павлов и его последователи с казарменно-канцелярским усердием замучили в вивариях («во имя науки»!) сотни тысяч собак, а потом соорудили «Памятник собаке». Видеть не хочу этого фарисейского памятника… А вот есть на Аляске другой памятник – собаке Балту. Вожак упряжки, Балт потерял своих «подчинённых» во время сильной морозной пурги, но, надрываясь из последних сил, дотащил до поселка пакет с целебной сывороткой, спасшей жизнь людям, которые уже потеряли надежду на выздоровление. Вот к этому памятнику я возложил бы цветы! Не только в честь Балта. Но и в честь людей, оценивших собачий подвиг – между прочим, тоже «во имя науки». Но такой науки, которая неразделима с подлинной нравственностью.

Лицемерие рядится в разные одежды. В быту оно иногда является средством собственного самоутверждения при помощи элементарной логики, которая ограждает человека от осознания своего ничтожества. Выводит как-то на прогулку моя жена Ладу и Дейка, а на скамейке сидят алкаши (или наркоманы), уже с самого раннего утра потерявшие человеческий облик – заросшие, грязные, опухшие. Один из них, едва ворочая языком, пытается комментировать:

– Эти интеллигенты как свиньи. Живут с собаками в квартире. Никакой чистоты, никакой гигиены.

Классический пример «игрового» по сути момента! Именно так, с учёным видом знатока, важные государственные сановники, провалившие при Брежневе экономику страны, с упоением цитировали труд вышеупомянутого Карла Маркса «К критике политической экономии», в результате чего родился нелепый, бесконфликтно-безграмотный тезис: «Экономика должна быть экономной».

Но есть, к счастью, примеры и других «игр». Писатель Рувим Фраерман, автор некогда знаменитой повести «Дикая собака Динго», мог закончить какое-нибудь письмо так: «Жму лапу твоей собаке». Сколько доброго юмора и открытой сердечности проявляется в коротенькой фразе! И мне нравится, что моя дочь Лиза, живущая ныне в Израиле, как бы невзначай пишет почти в каждом письме: «Привет от Валеры, Наташи, Яши, Милочки и Тузика». И еще мне нравилось, что Любовь Захаровна Старенченко, набравшая на компьютере в Астане эту книжку, почти каждый телефонный разговор заканчивала словами: «Передайте вашему Дейку привет от моего Дейка». Да, наши собаки были тёзками, но по характеру и повадкам – совершенно разные. Второй Дейк сейчас жив и здоров, и вы можете его лицезреть на фотографии в начале книги. Не зря мытищинский священник отец Андрей 12 июля 2001 года освятил в Москве приют для бездомных собак. «Собачья» проблема входит составной частью в глобальную проблему потерь общечеловеческих ценностей. Непомерная тяжесть жизни многих слоев населения, лихоимство властей, нищета духовного мира, при которой развлекательная телевизионная программа заменяет общение с умной книгой, несовершенство судебной системы, жаркая и сбивчивая парламентская болтовня, допотопные формы существования бомжей на фоне ослепительного бытия новоявленных буржуа, дискредитация прежних общеавеш1ых идеалов, культ доллара, расцвет наркомании, нашествие спида и музыкальной попсы – таковы грозные симптомы общественного разложения. Человек разрушает мир, созданный Богом! Об этом – стихотворение замечательной алма-атинской поэтессы Светланы Штейнгруд, тоже перекочевавшей в Израиль. Поскольку её книга «Предчувствие жизни», изданная в 1997 году в Тель-Авиве, мало известна в Казахстане и России, привожу полностью одно из стихотворений, имеющее отношение к теме нашего разговора. Оттолкнувшись от пастернаковских строк – «Я люблю твой замысел упрямый и играть согласен эту роль» – Светлана далее продолжает:

Мне непонятен замысел, Создатель, и нестерпимо эту роль играть! Ведь остальные жители земли перед тобой – ни в чем не провинились: ни дерево, ни птица, ни дельфин. И самый лютый зверь уничтожает лишь то, что подлежит уничтоженью для продолженья жизни и потомства. И неразумность малых сих – разумна и созиданьем одушевлена. Из всех известных в этом мире тварей лишь человек – создание Твоё – уничтожает с жадностью безумной, с безжалостной и жалкою тоскою все то, что Ты так долго, терпеливо, так вдохновенно, Боже, создавал! И он, однажды изгнанный из рая, свою обитель райскую земную так планомерно превращает в ад, как будто мстит за прошлое изгнанье с беспечной беспощадностью – себе! И в этом оголтелом ослепленье уже не может он остановиться, как будто кто-то дёргает за нити марионетку, а не человека. И глупая, безжалостная кукла танцует свой тяжелый смертный рок, своим металлом яростно бряцает и по последней, очумелой моде зеленую, замурзанную землю заржавленной машинкою прогресса, как прочих равных – налысо стрижет! Но равенство такое – непосильно для всех, лишенных права сильным быть: лысеют горы, города и дети, и участь их уже оплакать нечем, поскольку реки зарастают тиной и суховеи стонут вдоль пустыни, оставшейся от высохшего русла бездонных прежде человечьих душ… Мне непонятен замысел, Создатель! Но если только вера укрепляет стоящего у бездны на краю, будь милосерд к своим игрушкам бедным, не отнимай последнюю игрушку, свой самый лучший сказочный подарок – божественную сказку – про Себя!

Увы, среди павлодарских тележурналистов есть люди, которые не нуждаются в такой божественной сказке, ибо они – воинствующие безбожники. С недрогнувшей душой «деятели искусства» запечатлевают на видеокассете ужасающие сцены поимки и убийства собак и кошек, любуются, как горят в крематории трупы животных, а потом торжественно пускают это в эфир. Предварительно репетируют на радио, пропагандируя губительную идею необходимости систематического проведения «собачьих боёв».

…Люди! Неужели мы не достойны Персика?

Неужели?

1 августа 2001 г.