Тюремные камеры для уголовников по сравнению с застенками, в которых содержали политических, были пятизвёздочным отелем, а условия жизни- курортными.

Моё нынешнее обиталище напоминало высокую трубу, без окон, в которой заключённый мог лишь только стоять или сидеть на корточках, хотя мне и это было недоступно . Темнота справа, темнота с лева, темнота на потолке и на полу. Скользкие шершавые стены дышали сыростью. Моя мешковатая бесцветная рубаха насквозь пропиталась влагой и едким плесневым духом. Ах! Где же зловонная нянюшка за цветастой шторкой? Где скрипучая железная кровать? Где ежедневные подъёмы на работу и пшённое горячее варево? Вместо всего этого полная свобода, хочешь гадь под ноги, хочешь- в себе держи, хочешь стой, а хочешь садись, уткнувшись лицом в колени, хочешь пей воду с привкусом ржавчины и грызи сухарь, а хочешь- не ешь и не пей.

Состояние моё, в котором я пребывала после допроса балансировало между эйфорией, от прекращения боли, и страхом того, что дверь откроется и вновь в мой чёрный мир ворв ётся следователь. И пусть я уже задыхаюсь от запаха собственной мочи, пусть кишки скручивает от голода, пусть уже целых два дня мои глаза не ощущали света, главное- нет боли, не хлещет кровь из рванных ран. Кстати о ранах, они на удивление, затянулись тонкой корочкой. Откуда эта чудесная регенерация? Да какая разница? Не важно, сейчас больше ничего не важно. Сколько мне осталось жить? Пару дней? Неделю? Месяц? Меня убьют либо пытки, либо голод, либо непригодные для человеческой жизни условия. В любом случаи- здесь не выживают, отсюда не уходят, никто и никогда.

Жёстко зафиксированная на высоком столе под ослепительным светом люминесцентных ламп, я лежала, облепленная множеством присосок. От них тянулись тоненькие разноцветные проводки, присоединённые другим концом к панели со множеством кнопочек.

- Кто ты? – бесстрастно задавал вопрос кругленький розовощёкий следователь с большими торчащими ушами, ни дать ни взять, слонёнок из детского мультика. Он не орал, не сыпал проклятьями, просто выполнял свою работу, выуживал информацию, любыми, доступными способами.

- Синицына Инга Анатольевна, учитель истории, осуждённая за убийство на десять лет, - произносила я, едва шевеля губами.

- Что тебя связывает с вампирами? – задавался следующий вопрос.

- Ничего, - следовал мой ответ.

Ответ слонику не нравился, и он, спокойно нажимал одну из кнопочек на прямоугольной панели. Устало произнося:

- Кишечник.

В животе скручивался тугой узел,

Я кричала от боли, в глазах темнело и сознание начинало ускользать. Но длинноногая докторша в коротеньком, полупрозрачном белом халате, совала мне в нос ватку с нашатырём, и я возвращалась, чтобы после очередного вопроса получить новую порцию боли.

- Откуда у тебя способности вампиров?

- Я не знаю.

- Сердце и сосуды.

В грудной клетке полыхает пожар, мне не хватает воздуха. И хочется уже не быть, не существовать, лишь бы избавиться от этого пламени, пожирающего, беспощадного.

Я умру, я точно умру. В груди прокручивается огненное колесо. Чувствую, как глаза вылезают из орбит, как сдавливает в тисках череп.

- Где находится портал через который они пробрались?

- Я ничего не знаю.

- Кожа, - голос равнодушный, почти усталый и на его фоне мой очередной вопль, безысходный крик раненного, обречённого живого существа, которое осознаёт что оно ещё живо, лишь благодаря боли.

Кожа вздувается и лопается , образуя на теле рванные раны, обнажая мышцы, выпуская кровь.

Тьма вновь накрывает, но и она больше не в силах спасти. Её, такую зыбкую, ненадёжную разгоняют очередной ваткой с нашатырём и ярким светом фонарика. Пытаюсь закрыть глаза, но жёсткие холодные пальцы докторши поднимают веки, и фонарь светит, светит, светит.

- Где состоялась твоя первая встреча с вампиром?

Слова потеряли всякое значение. Я уже не соображала, где нахожусь, о чём меня спрашивают, кто я? Лишь страдания, которым нет ни конца ни края, лишь желание утонуть во мраке ,исчезнуть, забыться, перестать чувствовать.

Клеёнка, которой обита кушетка, пропиталась моими кровью и потом, ремни, сдерживающие лодыжки и запястья врезаются , и я уже не ощущаю ни ног ни рук.

А если рассказать всё? Если открыть им тайну маленького лесного озера. Нет, я никогда не смогу этого сделать, уничтожить парой слов солнечный жизнерадостный город Далер, справедливую Илву, сурового Гуннара, любопытных весёлых девочек из храма воды, а главное- Вилмара.

Боль не давала связно мыслить, она поглотила, растворила меня в себе. Ярко- синяя стреляющая ослепительной молнией пронзала позвоночник, светло- жёлтая колющая острой иглой впивалась в тело насквозь, жгучая красная накатывала огненной волной.

- Каким экспериментам они тебя подвергли? С какой целью?

- Не надо, прекратите. Вы же человек!

Сознание гасло, язык едва ворочался в пересохшем рту. Я и сама уже не соображала, что говорю, почему оказалась в этом страшном месте и чего от меня хотят.

- Костно-мышечная система, – раздражённо выплёвывает следователь.

Нижние конечности сводит судорогой, натягиваются и с омерзительным треском рвутся сухожилья, кости не выдерживают давления, неестественного напряжения мышц и трещат. Ноги, мои ноги. Я ругала их за короткость, за отсутствие стройности. Да как я смела обижать их? Дура!

Ещё одна, очередная вспышка всеобъемлющей боли. Когда же всё это закончится? Я беззвучно открываю рот, но нет крика. Больше не могу кричать, не могу умирать и возвращаться . Я устала, у меня не осталось сил, меня самой больше не осталось.

-Достаточно, - сквозь черноту, в которой тонет моё сознание, раздаё тся писклявый голосок докторши.

И моё тело, израненное, не способное двигаться, тащат в камеру, прислоняют спиной к стене, покрытой слизью, подвешивают за подмышки к железным скобам, так что подвижными остаются лишь запястья, и закрывают дверь.

Два дня, два чудесных, но в то же время ужасных, ведь меня могут вызвать на допрос в любой момент, я нахожусь в кромешной тьме. Скоро оборвётся нить моей жизни, окончательно, и никто на сей раз мне не поможет.

В коридоре послышались чьи- то шаги, их звук гулко отскакивал от бетонных стен. По моей спине пробежала противная струйка холодного пота, меня затрясло от ужаса. Шаги приближались, и все мои инстинкты оповещали, что идут за мной, но не допрашивать, не пытать. Меня собирались убить. Всё ближе и ближе звук шагов, всё чётче и чётче смрадное дыхание смерти.

Когда дверь камеры открылась, и щедрый коридорный свет рассеял тьму, я была уже не способна что либо соображать. Я орала, умоляла пощадить, кусалась и царапалась, извивалась в руках хмурых молчаливых мужчин, тащивших меня вдоль жёлтых стен, с облупившейся краской и чёрных металлических дверей. Самый страшный, самый унизительный и самый последний момент в моей жизни. Не помню, о чём я тогда просила, что выкрикивала, чем грозила. Помню лишь посеревший, от старости, потолок, длинные светильники с мертвенным светом, грязный пол, выложенный рыже- бордовой мозаикой из кафеля, кожаные плащи конвоиров и свой голос, полный отчаяния и бескрайнего ужаса.

Наконец, меня приволокли в белоснежную комнату с огромным окном во всю стену. Но за ним не кипела городская жизнь и не качались деревья. Окно выходило в зал, наполненный людьми. В самой же комнате стояла кушетка и небольшой столик , вокруг которого суетилась полная женщина в зелёном медицинском костюме. И эта мирная картина, где столик накрыт стерильной салфеткой, где пахнет спиртом и хлоркой, где всё дышит чистотой, напугала меня ещё сильнее, чем слоник со своими орудиями пыток, чем камера- стакан.

Я ослабла в одно мгновение и повисла на руках мужчин. К горлу подкатила тошнота, в глазах помутилось. А из зала, на меня смотрело множество глаз, любопытных, осуждающих, заинтересованных, возбуждённых. Меня сгрузили на кушетку, вновь, как и тогда у следователя, закрепили конечности ремнями, и какой- то худой высокий очкарик в строгом чёрном костюме встал напротив окна.

- Уважаемые студенты, - торжественно произнёс он. – Сейчас, на ваших глазах состоится казнь изменника Родине. Предатель получит такую смерть, какую заслужил. Инъекция, вводимая заключённому в вену, действует мгновенно. С помощью монитора, вы сможете видеть, судорожные сокращения гладкой и поперечно- полосатой мускулатуры, разрывы сосудов и разрушения внутренних органов. А чтобы вас не смущали крики заключённого, рекомендуем воспользоваться специальными наушниками. Вам, как будущим юристам должно быть известно, что для предателей родины суды не предусмотрены. Не стоит разбираться в мотивах поступков того, кто порочит своим присутствием воздух родной страны и распространяет заразу инакомыслия. Так избавим же родную землю от предательства и лжи! Медицинский работник, вводите инъекцию! Слава триумвирату! Слава СГБ!

- Слава великому триумвирату! – вторил нестройный хор голосов за окном.

Ослепительно белый свет, льющийся из квадратных ламп, лицо медицинской сестры, на половину скрытое маской. Это будет последним, что я увижу перед смертью.

Внезапно дверь белой комнаты распахнулась, и голос, который я с начала не узнала, таким властным и жёстким он мне показался, произнёс:

- Отставить! Я хочу лично побеседовать с заключённой. Попрошу всех удалиться из помещения.

Люди поспешно оставили нас с генералом Карпеевым наедине. Этот старый, но по прежнему крепкий, статный и мускулистый мужчина, похоже не куда не торопился . В мою сторону даже и не смотрел, медленно прогуливался по кабинету, шурша кожаным болотным плащом, всем своим видом показывая, что моя жизнь полностью в его руках.

Наконец, Карпеев опустился на табуретку, рядом со мной, обдав меня запахом старомодного одеколона и табака. Свежий, аккуратный, с короткими седыми усиками под крупным мясистым носом, серыми глазами, глядящими с гадливостью. Ещё бы, перед ним лежало побитое, грязное зловонное существо. Жалкое, раздавленное, дрожащее от страха. Сама себе противна, а окружающим какого?

- Вампирская подстилка, - процедил он, поднимая двумя пальцами мой подбородок, заставляя смотреть ему в лицо. – Знаешь почему тебя решили казнить? Потому, что ты никчёмная, тупая тварь, и пользы от тебя нашему государству, как от козла молока. Думала, что сможешь всех обмануть? Напрасно, девочка. Всё же генеральские звёзды даются не за красивые глазки. Соединила с вампиром ауру и считаешь себя неуязвимой?

Пальцы сжали мой подбородок так сильно, что заскрипела кость, а на глаза выступили слёзы.

- Ж алко своего любовника, шлюха? – слюна Карпеева попала мне в глаз, упала на щёку. – А пропавших людей не жалко? Думаешь, своим молчанием его спасти? Его и таких же поганых кровососущих гадов, как он, всю их проклятую странёнку? Вот только я хитрее какой- то сопливой девчонки, не находишь? Твой кровосос сам к нам прибежит, рано или поздно. И вот тогда то мы и узнаем, где тот хренов портал.

- Если бы родное правительство тратило наши налоги не на своё обогащение, а на защиту страны, то и никакие вампиры приходящие через портал не были бы страшны.

Губы не слушались, горло раздирала боль, но я смогла это произнести. Мне терять нечего, так зачем скрывать свои истинные мысли?

Лицо Карпеева с каждой минутой багровело от ярости, в уголках рта пузырилась слюна, ноздри расширялись и в них дрожали седые волоски.

- Ох с каким бы удовольствием я превратил тебя в овощ, неподвижный и мочащийся под себя, неблагодарная тварь. Но мне придётся спасти твою никчёмную жизнь ради Агнессы, ради любви к ней.

Я молчала, затаив дыхание, не в силах поверить, что смерть откладывается, а превращение меня в овощ ему тоже не выгодно. И пусть этот мужик называет меня самыми грязными словами на свете, пусть я больше никогда не увижу своего вампира, главное- он жив, и я останусь жива.

- Сейчас тебе введут снотворное, а на мониторе запустят фильм о разрушениях организма другого человека. И все присутствующие подумают, что ты умерла. Из этого кабинета тебя отвезут в операционную, где очистят твою память, полностью. Я думаю, что твои воспоминания не такая уж большая плата за жизнь.

Слова генерала доходили до меня с трудом, плевать, плевать на всё, лишь бы выжить, лишь бы избежать мучительной и унизительной смерти на глазах любопытствующей толпы студентов.

С призрением харкнув мне в лицо, Карпеев вышел, а я осталась неподвижно лежать с кляксой его мокроты на лбу.