Все эти дни техник Сорроу пролежал в бездействии: приступ старой болотной лихорадки, подхваченной им в молодости, на сырых шахтах Кресслинга, вдруг свалил его с ног. Проклиная свою болезнь, он срывал досаду на трех верных друзьях, безропотно по очереди ходивших за ним и выполнявших важную работу по городу.

Сорроу знал все неутешительные новости: Мик протелеграфировал ему о том, что в последнюю минуту Кресслинг, по-видимому, подменил механизм в часах, так остроумно обезвреженный техником Сорроу, и Лори Лен по его приказу уже снесся с советскими властями и подробно рассказал им об этом. Знал Сорроу и о готовящихся в Петрограде событиях — торжественном заседании Петросовета и съезде психиатров. Сегодня, почувствовав себя намного лучше, он встал, оделся и сменил лежачее положение на ходячее. Когда три верных друга — белокурый Лори, молчаливый Нэд и степенный Виллингс в обличье чистильщика сапог — заглянули к нему в комнату, они увидели старичину Сорроу, с заложенными за спину руками измеряющего по привычке — взад и вперед, взад и вперед, от стены к стене — малое пространство своей комнаты.

— Садитесь, докладывайте, ребята! — кивнул он им, нетерпеливо продолжая свою прогулку, от которой так долго удерживала его лихорадка. — Что нового? Где Мик? Пришла «Торпеда»? Нашлась мисс Ортон? Начинай хоть ты, Лори.

Бедняга Лори покраснел и потупился. Все это время, днем и ночью, он безуспешно разыскивал пропавшую красавицу. Ни следа, ни намека не удалось ему найти. Лицо его было растерянно и сумрачно.

— Ничего, Сорроу, не нашел. Мисс Ортон как сквозь землю провалилась. Даже сам Морлендер нам не помог — Виллингс говорит, что Артур не видел ее с того момента, как она вышла за двери его комнаты. И чемодана никто не востребовал.

Сорроу покачал головой. Несчастный вид Лори удержал его от словечка, вертевшегося на кончике языка.

— Ты, Нэд? — спросил он после некоторого, тяжелого для всех, молчанья.

— Мои новости получше. Два ящика — заметь: не один, а два — спустили с «Торпеды». Я проследил, куда их свезли. Оба доставлены в одно и то же место. На первом — знаю с точностью, сам разобрал в лупу — наше клеймо. Это, стало быть, те самые часы, Сорроу. Что в другом — неизвестно.

Степенный Виллингс старательно прочистил глотку:

— Мои новости важные. Доложу перво-наперво, что переглядел всех пассажиров. Мика среди них не видать. Во-вторых, Морлендер поехал к капитану Грегуару, сидел часа два в его каюте, потом вышел оттуда… Ну, Сорроу, готовься к удивленью, старик! Вышел опять подмененный. Отделан под Василова, ничего не скажешь, да только это не Морлендер. А где сам Морлендер, жив или мертв, — не знаю. Это еще не все. Новый Василов поехал с «Торпеды» прямехонько на завод. Что он там делал, как ты думаешь? Выхлопотал себе пропуск и разрешение на Центральную Аэро-электростанцию!

— Аэро-электростанцию! — в сильном беспокойстве воскликнул Сорроу, прекратив ходьбу. — Этого мы не предвидели! Надо принять меры. Но почему бумажка с завода? Ведь у него полны карманы документов и ему верят, Виллингс!

Чумазый чистильщик усмехнулся, достал из широких брюк бумажник, а из бумажника — несколько листочков, чуть тронутых ваксой, и гордо разложил их перед техником Сорроу:

— Вот эти самые документы. Я их прибрал заблаговременно из комнаты Морлендера.

— Молодец! — похвалил Сорроу. — Вот что, ребята… Времени уже мало. Где твой новый молодчик, Виллингс?

— На заводе. До завтрашнего утра не может предпринять ничего — доступ на станцию уже прекращен.

— Хорошо. Лори, баночки с гримировкой!

Лори Лен не без удивления принес ему ящик с красками.

— Ну-ка, усаживайтесь все трое рядком, чтоб мне не разделывать вас поштучно!

Лори, Виллингс и Нэд уселись на скамейку, в недоумении глядя на Сорроу.

Тот обмакнул тряпку в воду — раз, два, — сорвал с Лори белобрысые усы и брови, с Виллингса — весь восточный гарнитур, а потом прошелся по их лицам мокрой тряпкой. Покончив с этим, он взял кисть, три белокурых парика, щипцы для носа и прочие тайны гримировки и стал быстро орудовать над всеми тремя молодцами, равномерно промазывая их с полным беспристрастием. Спустя полчаса перед ним было три молодых человека, отделанных не без таланта под несчастного Василова, или Артура Морлендера.

— Выделка, можно сказать, без тонкости, хромовая, — произнес Сорроу, любуясь делом своих рук, — ну, да хватит с нас и этого. Лори, есть у нас приличная одежа?

— На одного джентльмена, Сорроу, — вон там, в шкафу.

Сорроу вынул новую черную пару, штиблеты, цилиндр, галстук, перчатки и тросточку и поглядел на все это критическим оком.

— Не беда, братцы! — произнес он решительно. — Поделите-ка одного джентльмена на троих, сойдет и так.

Не прошло и минуты, как Виллингс щеголял в отличном смокинге, Нэд — в щегольских брюках, а Лори — в цилиндре, лакированных штиблетах, перчатках и с тросточкой, или, как правильнее было бы выразиться, — при цилиндре, лакированных штиблетах, перчатках и тросточке.

— Честное слово, — сказал Сорроу, — вы сойдете, куда ни шло! А теперь нате-ка эти документы.

Он дал Лори рекомендательное письмо на имя Василова, Нэду — удостоверение на имя Василова, а Виллингсу — партийный билет на имя Василова и серьезным голосом произнес:

— Слушайте меня с толком, ребята. Взрыва я не боюсь. Переменили или нет машину, — советская власть предупреждена. Единственно, чего нам надо бояться, это несчастья с монтером Аэро-электростанции. Поняли? Вряд ли новый Морлендер полезет к нему с раннего часу. А поэтому, братцы, возьмите-ка на себя небольшую работишку: отправляйтесь с самой зарей на Аэро-электро и потолкуйте с монтером от имени Василова…

— О чем это? — с изумлением спросил Лори.

— Как о чем? — подмигнул Сорроу. — Натурально, насчет подкупа. Так и так, говорите ему, не продаст ли он за приличную валюту советскую власть и не отвинтит ли там перед вами какие-нибудь винтики.

— Сорроу, ты спятил! — вырвалось у Виллингса.

— И не думал, — спокойно ответил Сорроу. — Оно конечно, первому из вас не миновать тюрьмы, а вы пустите второго. При умелой дипломатии можно рассчитывать, что и второго упекут. Тогда в самый раз выйти третьему.

— Да на кой черт? — простонал Нэд.

— А на тот черт, дурья твоя башка, что уже четвертому-то Василову они и говорить не дадут, — понял?

Ребята переглянулись и, расхохотавшись, полезли было целовать Сорроу, но тот увернулся как раз во-время, чтоб сберечь драгоценную гримировку на лицах товарищей.

Станция Аэро-электро была самым укрепленным пунктом города. Монтер, заведующий электрификацией пространства, день и ночь оставался на ней, лишенный, как римский папа, права выхода на другую территорию. Белые аэропланы непрерывно бороздили небо, сторожа гигантские электроприемники. При первой же вести об опасности колоссальный рычаг с передаточной силой на двадцативерстную цепь из железных перекладин должен был выбросить на высоту тысячи метров над Петроградом невидимую броню электричества. Одновременно с этим весь город выключался из сети и погружался в абсолютную темноту.

Внизу, у ворот станции, стоял взвод часовых, сменявшихся каждые полчаса.

Ранним утром, не успел только что отдежуривший отряд часовых промаршировать на отдых, салютуя своей смене, как на площади появился вертлявый молодой человек в цилиндре и с тросточкой. Он подвигался вперед всеми своими конечностями, забирая туловище, елико возможно, внутрь, отчего скверный пиджачишко и заплатанные брюки совершенно стушевывались перед наблюдателем.

— Я коммунист Василов, — проговорил он отрывисто и сунул документ в лицо дежурному, — мне нужно немедленно видеть монтера!

Документ был прочитан и принят, а Василов препровожден в первый дворик, куда он пробежал, помахивая перчатками.

Пройдены — не без затруднений — все заставы.

Приемная станция Аэро-электро. Монтер, седой человек с неподвижным и строгим лицом, вышел к посетителю.

— Товарищ… э? Вы говорите по-английски?

— Да, — ответил монтер.

— Я пришел… э… по поручению одной державы… Монтер, знаете вы курс доллара? Какого вы мнения о курсе великолепного доллара?

Монтер в изумлении уставился на странного человека.

— Полно дурака валять! — примирительно произнес человек в цилиндре и схватил монтера за плечо. — Испорть всю эту музыку! Держава не поскупится… Тысячи миллиардов… Раз, два!

Монтер свистнул и крикнул подбежавшему отряду хранителей станции:

— Душевнобольной или преступник! В тюремное отделение станции!

Молодого человека подхватили подмышки и, хотя он и делал неоднократные попытки кусаться и плеваться, немедленно водворили в общую камеру станционной тюрьмы.

Спустя полчаса взвод часовых, чинно стоявших у входа на станцию, был заменен новым. Он отсалютовал пришедшим, взял ружья на плечо и стройно отмаршировал в казармы.

— Кха, кха! — раздался заискивающий кашель, и к новому взводу подошел человек, горделиво выпятивший живот.

Он был в великолепном смокинге, и каждый зритель невольно останавливал взор свой на импозантной фигуре джентльмена, что давало ему возможность держать обе ноги в рваных сапогах далеко позади всего прочего корпуса.

— Товарищи, я коммунист Василов! Вот мой документ. Ведите меня к монтеру! — важно и с расстановкой произнес смокинг.

Ворота были открыты, и джентльмен устремил туда свой передний корпус с таким проворством, что обе ноги едва не были оставлены за быстро захлопнувшимися воротами.

Седовласый монтер не без досады вышел ко второму посетителю. Он вздрогнул, когда увидел его разительное сходство с первым. Но удивление его перешло в оторопь, когда посетитель поманил его пальцем и сказал таинственным тоном:

— Монтер, иди сюда! Иди, брат! Я к тебе по знатному делу. Не можешь ли ты… того, за хороший миллион долларов отвинтить мне пару-другую приемников? Мы собираемся с одной дружественной державой метнуть сюда бомбочку… А?

Спустя десять минут он уже барахтался в общей камере станционной тюрьмы, пугая своих сторожей громоносным кудахтаньем, похожим не то на рев, не то на хохот.

Между тем перед новым взводом часовых, расставляя ноги в виде циркуля и отогнув голову набок, как если б она была несущественным пакетом с покупкой, стоял молодой человек в блестящих бальных брюках. Он растопыривал их перед рослым часовым с большим достоинством, произнося в нос свою фамилию:

— Я коммунист Василов, вот мой документ. Я должен видеть монтера по государственному делу!

Получив пропуск, он повернулся вокруг своей оси и медленно прошел за ворота, ставя ступни носками внутрь, насколько это позволяла анатомия человеческого тела.

— Странно! — пробормотал монтер, увидев третьего посетителя.

— Друг, — сказал ему молодой человек в брюках, — предположи, что у тебя жена и дети. С одной стороны, жена, дети и триллион долларов — не каких-нибудь, а вашингтонских, заметь себе! С другой стороны, какая-то плевая электрификация… Поразмысли хорошенько, дружище!

Заперев его в общую камеру, монтер вызвал по телефону дежурного.

— Алло! — сказал он отрывисто. — В городе появилась психическая эпидемия, если только это не заговор. Не сменяйтесь до вечера. Если появятся новые Василовы, хватайте их без всяких разговоров, обыскивайте и под конвоем препровождайте в станционную тюрьму.

Не успел дежурный повесить трубку, как перед взводом часовых остановился служебный автомобиль Путиловского завода, и оттуда выпрыгнул статный человек в полной паре и прочих принадлежностях туалета.

— Я коммунист Василов, — вежливо произнес он, подходя к дежурному и поднимая два пальца к кепи. — Вот просьба от заведующего заводом…

Он не успел закончить, как несколько дюжих красноармейцев кинулись на него, связали по рукам и по ногам и обшарили его сверху донизу.

— Спрячь-ка это в будку! — сказал один, подавая дежурному странное стеклышко, отмычки, флакон с голубыми шариками и уродливый крючковатый стальной инструмент.

Пойманный был поднят и под конвоем унесен в общую камеру станционной тюрьмы, где он вздрогнул и свирепо уставился на трех веселых молодчиков, ужасно похожих друг на друга и залившихся при виде него неистовым гоготаньем.