В зале пронесся шепот ужаса. Все как один не отрываясь глядели на перепончатую конечность, сильно распухшую в суставах, омерзительно цепкую и деформированную.
— Эта рука, — продолжал доктор Лепсиус сильно дрогнувшим голосом и побледнев, как смерть, — эта рука превзошла все мои ожидания. Она показывает такую степень дегенерации, которой мне еще не приходилось наблюдать в натуре! Я прошу поэтому у почтенного собрания разрешения демонстрировать этого старца целиком!
Распорядитель, окаменев от ужаса, не произнес ни слова. Кое-кто в зале встал с места. Женщины были близки к истерике.
И как раз в эту минуту на лице профессора Хизертона появились признаки оживления. Блуждающие глаза стали сознательней. Взгляд его упал на собственную руку, и в нем сверкнул страх. Зубы его щелкнули, скулы обтянулись. Вырвав руку у Лепсиуса, Хизертон вдруг подпрыгнул и вцепился ему в грудь.
Толстяк вскрикнул, в зале раздался стон. Два рослых милиционера, вынырнув из-под эстрады, оттащили профессора Хизертона от Лепсиуса. Несмотря на их рост и мускулы, они с трудом удерживали этого небольшого человечка.
— Продолжайте! — крикнул кто-то из зала. — Теперь уже нельзя остановиться на середине!
— Я продолжаю… — с трудом ответил Лепсиус, вытерев холодный пот с лица. — Я продолжаю и докончу. Этот профессор — не профессор! Он не может быть работником умственного труда. Он — из тех, кого не хочет держать земля его родины, из тех, кто служили мне объектом для наблюдений!
С этими словами Лепсиус решительно подошел к Хизертону, схватил его за белоснежную шевелюру — и сдернул ее. Зал вскрикнул. На месте старца в руках милиционеров бился ярко-рыжий человек средних лет. Борода его упала на пол.
— Капитан Грегуар! — завизжал Биск, ринувшись к эстраде. — Убийца! Держите его!
Но Биска не допустили наверх. Железные пальцы Тингсмастера сжали ему руку.
— Смотри и слушай! — шепнул он ему повелительно. — Дойдет очередь и до тебя.
Между тем Лепсиус, бросив белый парик наземь, бесстрашно схватился и за рыжий. Секунда — и вместо рыжего человека перед залом бился бледный брюнет с перекошенным лицом, с бескровными губами и сверкающими глазами.
— Грегорио Чиче! — вскрикнул на этот раз сам Микаэль Тингсмастер.
Наступила жуткая тишина.
— Дамы, удалитесь! — потребовал Лепсиус. — Милиционеры, разденьте его.
Переводчик быстро перевел приказание Лепсиуса. Но никто не хотел удалиться, а милиционеры в одну минуту стащили с Чиче одежду, оставив его в одном белье. Теперь им на помощь подошли еще двое. На голову Чиче накинули мешок.
— Поверните его спиной к публике! Вот так. Обнажите спину до пояса!
Милиционеры что-то замешкались.
— Леди и джентльмены, — продолжал Лепсиус свою речь, — я должен открыть вам теперь, в чем сущность отмеченной мною дегенерации. Кое-кто из вас читал, вероятно, старого немецкого философа времен Гете — некоего Гердера. В своих возвышенных писаньях о человечестве он, между прочим, проводит мысль о вертикальном строении человеческого позвоночника в противоположность горизонтальному звериному. И вот, открытый мною бугорок оказался деформированной точкой хребта. Это — Vertebra media sine bestialia. Это начало роста позвоночника не по вертикали, а по горизонтали, как у зверей. Взгляните вот сюда… — Он быстро повернулся к Чиче и вдруг вскрикнул: — Черт побери, да что это такое?
— Не знаю, сэр… — пробормотал переводчик, стоявший возле милиционеров, трясущихся от страха. — На нем что-то железное, сэр. Это не сдернешь с тела.
Спина оголенного человека была в железном футляре.
Лепсиус кинулся к нему, заглянул во все стороны, нашел металлические пряжки, какие бывали на старых книжных фолиантах, и лихорадочно начал их отстегивать. Одна, другая, третья…
— Снимайте футляр!
Милиционеры рванули, на минуту выпустив Чиче. В ту же секунду потрясающий вопль вырвался из тысячи уст. На стол прыгнул зверь с изогнутым, как у кошки, хребтом. Он соскочил со стола в зал и на четвереньках понесся, едва касаясь пола, к выходу.
— Держите его! — истерически крикнул Лепсиус. — Это бесподобный, законченный объект!
Но ни одна душа не могла бы задержать Чиче. Толпа с воплем шарахнулась от него, и он мчался к свободному проходу до тех пор, пока громовый голос Тингсмастера не крикнул:
— Бьюти!
Тогда наперерез бегущему Чиче выросла белая фигура собаки. Бьюти, рыча, пересекла ему путь, но тут произошло нечто непостижимое. Шерсть на собаке стала дыбом, пасть ее жалобно оскалилась, она затряслась и отступила.
Проход был свободен. Чиче прыгнул к дверям мимо шарахнувшейся от него в смятении толпы. Еще секунда — и ночной петербургский сумрак поглотил бы его. Но тут в воздухе просвистела пуля. Красноармеец, неподвижно стоявший у запасного выхода, спокойно опустил к ногам дуло своего ружья. Полузверь-получеловек с пробитым пулей черепом рухнул на пол, не добравшись до двери.
Никто в течение нескольких секунд не был в состоянии ни говорить, ни сдвинуться с места.
Наконец раздался спокойный голос Тингсмастера:
— Тот, до кого побрезгал дотронуться зверь, перестал существовать, товарищи! Но еще не вымерли те, кто не брезгают пользоваться такими, как он!
— Вот именно! — ответил чей-то стальной голос.
К эстраде приблизился новый оратор. Он взошел на нее. Он оглядел публику серыми глазами, на мгновение задержавшись на мнимой чете Василовых. Но Артур и Вивиан не выдержали перенесенных страданий и пережитого ужаса, они оба лишились сознания.
— Я генеральный прокурор штата Иллинойс, — отчеканил незнакомец, отстраняя рукой кинувшегося к нему Лепсиуса. — Я послан сюда, чтобы задержать опасного преступника. Но я был сейчас в публике, и я шарахнулся вместе с нею, дав ему бежать. Если б не точная пуля этого спокойного молодого человека, вряд ли мы хорошо спали бы сегодня.
В зале уже поспешно, под присмотром взволнованного Лепсиуса, убирали труп Чиче.
Незнакомец продолжал:
— Вы видели перед собой одного из величайших преступников эпохи. Он неизвестного происхождения. Его зовут Грегорио Чиче. Родная страна с отвращением свергла его власть и выгнала из своих пределов. Но нашлись люди, поднявшие на щит этого человека. Они дали ему власть и деньги, помогали изменять обличья, убивали его руками. У этого человека было множество адресов. Он и польский аптекарь Вессон из города Пултуска, составитель и продавец страшнейших ядов. Он и рыжий капитан Грегуар, хозяин парохода «Торпеда». Он и преступный профессор Хизертон, гноящий в своем сумасшедшем доме под Нью-Йорком десятки здоровых, но неугодных кое-кому людей. В конторах, банках, армии, церкви, в лучших кварталах и последних кабачках он имел своих помощников. Его магнетическая сила велика. Его хитрости неисчислимы. Он сам пускал слух о себе, как о потомке Калиостро. И все-таки он не хозяин, а только наемник, такой же, каким был Калиостро при королевских дворах. И можно сказать одно: те, кто пользуются им, — хуже и страшнее, чем он.
Сказав это, незнакомец очень медленно сошел с эстрады, догоняемый дрожащим Лепсиусом. Внизу, в толпе, толстяк схватил его наконец за фалды и с жаром упал ему на шею.
— Тсс! — произнес генеральный прокурор, приложив палец к губам. — Молчите! Позаботимся прежде всего об этих двух. — И он показал на Артура Морлендера и Вивиан, лежавших в глубоком обмороке.
Вдвоем они вынесли их обоих из зала, подозвали автомобиль, уложили молодых людей на сиденье, вскочили сами, и прокурор назвал шоферу одну из петроградских гостиниц.
Молчаливо расходился народ со съезда. Ложа с иностранцами опустела уже давно. Тингсмастер, Сорроу, Биск побрели в гавань, к скромному жилищу Сорроу. Бьюти медленно следовала за ними. Шерсть ее все еще стояла дыбом, а хвост был судорожно поджат между задними лапами.
— Дело-то кончилось благополучно, Мик, — тихо сказал Сорроу, — а все-таки жутко на душе, когда подумаешь, что те, кто стоят за Чиче, — еще целы и невредимы.
— Да, — ответил Тингсмастер. — Но удар, полученный ими, посильнее пули.