Справа и слева от них тянулись прехорошенькие домики, занятые главным образом благочестивыми книжными магазинами и типографиями. Витрины пестрели духовными картинками о «Конце мира», «Сошествии в ад», «Чуде святого Конкордия» и «Молитве на сон грядущий», изображавшей дитя с приподнятыми кулаками. Это зрелище, по-видимому, подняло дух проповедника. Он сунул руки в карманы своей юбки, задрал чепец и толкнул Дурке плечом.

- Фью! - пискнул он вызывающе.

- Фью! - ответил Дурке, взъерошиваясь, как петух, и, в свою очередь, сунув руки в карманы.

- Ну-ка! - ехидствовал проповедник, явно издеваясь над агентом.

Черт побери Дубиндуса! Дурке был разбит, побежден, унижен. Он ничего не мог сделать, кроме как повторить восклицание проповедника, вложив в него всю силу ненависти:

- Ну-ка!

Неизвестно, сколько времени простояли бы они плечом к плечу, один - сотрясаясь от злобы, другой - хихикая от насмешки, если б проповедник не счел за нужное прервать эту опасную близость с разоблаченной гиеной: он победоносно оглядел Дурке с ног до головы, преспокойно перешел улицу - и скрылся в книжном магазине.

Однако Дурке был не из таковских, чтоб выпустить птицу из-под самого своего носа. Оглядевшись вокруг, он увидел приветливую вывеску:

и, не медля, вбежал в нее, то и дело оглядываясь на книжный магазин.

За конторкой сидела приятная полная дама в зеленом переднике. У дверей стояла длинная, худая дама в зеленом платье. На лестнице мелькнуло еще что-то зеленое, и через секунду агент был окружен целым цветником милых, приятных созданий, одетых в зеленое. Правда, каждой из них было не менее сорока, но еще покойный Овидий, специалист по женской части, как известно, рекомендовал «отсчитать пять раз семь» и предпочитал женский пол «как раз вскоре после этого».

Зеленые нимфы оглядывали его, то и дело хихикая себе в ручки.

- Мадам, - сказал Дурке, подходя к конторке, но не выпуская из поля зрения книжного магазина, - дайте мне комнату с окном на улицу, точь-в-точь как эта самая.

- Хи-хи-хи! - залилась приятная дама.

- Хи-хи-хи! - ответил ей весь цветник, скрыв покрасневшие лица в зеленых складках фартуков, отчего они удивительно напомнили разрезанные арбузы.

- Я нанимаю у вас комнату! - сердито повторил Дурке, придвигаясь к конторке.

- Но, дорогой господин и, смею надеяться, добрый христианин! - вспыхнув, произнесла дама. - Ведь это же христианская гостиница для одиноких женщин. Разве вы не видели вывеску?

Дурке хотел было чертыхнуться, но вовремя удержался. Взглянув в симпатичные глазки дамы, он нашел, что они, право же, были недурны собой.

- Я полицейский агент и должен караулить преступника, скрывшегося в магазине, что напротив, - произнес он самым нежным голосом. - Правосудие, дамочка, стоит выше предрассудка! Вы можете положить полицейского агента прямо к себе в постельку, если этого требует правосудие, и, смею вас уверить, красавица, оно не повредит вам ни на волосок.

Прелестная хозяйка залилась краской, что сделало ее еще соблазнительней. Она беспомощно поглядела на свою помощницу.

- Вот мои документы, - продолжал Дурке, выкладывая на конторку полицейский билет. - Не думал я, сударыня, что наши лютеранки хуже католичек. Коли я пойду с моим чином и званием в католический монастырь, они меня впустят во всякое время дня и ночи.

- Если правосудие требует, - шепнула хозяйка расслабленным голосом, - чтоб мы приняли в свои недра мужчину, то пусть Октавия Фрунк проведет уважаемого господина в мою комнату.

- Моя не в пример удобней! - взволнованно вмешалась худая помощница. - Из моей, фрейлейн Тропик, видно каждое окошечко парфюмерного магазина.

- Но ему нужен книжный магазин, а не парфюмерный! - настаивала хозяйка. - Из моей комнаты можно прочитать псалом над молящимся дитятей буква в букву. И так как, дорогой господин, вы представили документ, я не имею права взять с вас за содержание… Нет, нет, ни слова!

Октавия Фрунк с сердцем подхватила агента под руку, чтоб провести его в комнату своей хозяйки.

- Еще одно! - повернулся Дурке. - Вы, душечка, сидите тут перед самым окном. Следите, пока я дойду до комнаты, не выйдет ли из магазина кособокая фигура в чепце и женской юбке… О, не волнуйтесь, это и есть переодетый преступник! Чуть что, мамочка, забейте тревогу.

С этой ласковой речью Дурке последовал вслед за нервной Октавией Фрунк, страдавшей затяжными сердцебиениями, по причине которых она вынуждена была то и дело падать на руки своего спутника.