— Значит, ты хорошо знаешь этого Рун-Рина? — повторил диктатор.

— Я уже сказал, экселенц, что мы были когда-то друзьями, — вздохнул Дельфас.

— И вы давно не виделись?

— Года четыре с лишним. Закончив институт, я сразу же уехал, а Рун-Рин оставался в Париже.

— Он тебе доверяет?

— Вполне.

— Расскажи, как тебе удалось разнюхать эту историю с Аладдиновой лампой.

— Рун-Рин еще тогда носился с этой идеей. Но он еще учился, и у него, естественно, не было ни средств, ни возможностей для практических шагов в этом направлении. И когда до меня дошли некоторые сведения о том, чем занят он сейчас, я решил нанести ему визит. Разумеется, неофициальный и в штатском.

ИНЭ и предприятие фирмы находились в 18 километрах от города. Дельфас никогда не бывал тут и был поражен видом этого научно-производственного городка, который скорее напоминал крепость. Высокие бетонные стены с несколькими рядами колючей проволоки наверху отгораживали эту цитадель электроники от внешнего мира. Подкатив на своем «Ситроене» к воротам, Дельфас прежде всего столкнулся с двумя часовыми, одетыми в зеленую униформу и вооруженными автоматами. На спинах их курток стояло клеймо фирмы.

После долгих и придирчивых расспросов — кто да зачем? Дельфас попал в контрольно-пропускной пункт и получил возможность связаться по видеотелефону со старым приятелем. Рун-Рин, казалось, был приятно изумлен неожиданным посещением и распорядился выписать пропуск. Но и после этого Дельфасу пришлось заполнить анкету, предъявить служебное удостоверение (он заранее запасся фиктивным документом скромного юрисконсульта) и паспорт. И только тогда Дельфас получил квиток, дающий право на посещение этой «святая святых» современной электроники. Униформист проводил его до дверей кабинета, на которых красовалась бронзовая табличка «Генеральный конструктор».

И вот бывшие друзья сидели друг против друга в глубоких кожаных креслах и с интересом рассматривали друг друга.

Рун-Рин отметил, что Дельфас нисколько не изменился — все такой же сухопарый, тощий, долговязый, «глиста Дельфас» по студенческой кличке. Рун-Рин сохранил подвижность и спортивную выправку и одет был, как и прежде, с элегантной простотой, но осунулся и выглядел усталым и похудевшим, как человек, которого точит какая-то тайная болезнь.

— Давно мы не виделись, старина, — сказал Дельфас самым задушевным тоном, похлопывая генерального конструктора по колену.

— Да что-то около пяти лет, — заметил Рун-Рин.- Я совсем потерял тебя из виду. Да и не мудрено: последний год я почти не выхожу за пределы института, частенько и сплю здесь… он кивнул на диван в углу кабинета, покрытый персидским ковром.

— Ты, может, выпьешь чего-нибудь, Кербер? Помнишь кабачок «Улитка» на Монмартре, где мы с тобой, с Жанной и Мари пили белое вино. Помнишь дядюшку Буато за стойкой, этого друга и доброго гения студентов?…

— Париж никогда не забудется, — вздохнул Дельфас. — Ну, давай твое зелье, встречу надо вспрыснуть…

На столике появилась бутылка арманьяка.

— Значит, ты забросил и теннис, и конный спорт? — спросил Дельфас, потягивая вино из бокала чешского радужного стекла.

— Сейчас мне не до этого, — признался Рун-Рин. — Ну, а ты что поделываешь?

— Работаю в коммерческом арбитраже, учреждении, которое разбирает конфликты и взаимные претензии предприятий и торговых фирм, — солгал Дельфас. — А ты сидишь здесь, как в осажденной крепости. Кстати, почему такие строгости, охрана, контроль и прочее?

Дельфас показал пропуск, на котором была наклеена фотокарточка.

— Пока я заполнял анкету, меня успели сфотографировать, о чем я и не подозревал.

Рун-Рин улыбнулся.

— Так положено. К вечеру детективное бюро института будет иметь исчерпывающие сведения о тебе. На постороннее лицо, хотя бы оно побывало в стенах института только раз, заводится досье… И тут я ничего не могу сделать.

Дельфас выругался про себя, он понял, что дал маху.

— Видишь ли, — продолжал Рун-Рин, — работы, которые мы ведем, находятся в стадии эксперимента, излишняя гласность могла бы только повредить. Электронные и кибернетические новинки, которые здесь создаются, — лакомый кусочек, и охота за секретами фирмы приняла такой размах, что администрации волей-неволей приходится ограждаться от нее.

— Над чем же ты сейчас работаешь, если не секрет?

— Секрета, собственно, нет. Ты помнишь мое увлечение самовоспроизводящимися машинами еще в бытность в Париже?

— Да, ты не раз толковал об этом. Но ты знаешь, что я в технике профан и мне до сих пор многое неясно…

На круглом столике перед диктатором медленно вращались миниатюрные диски портативного магнитофона. Весь разговор Дельфаса с Рун-Рином был записан на пленку. Это устройство, размером чуть больше портсигара, выпускалось фирмой «Юниверсал электронике» и предназначалось для «термитов экономики», то есть для лиц, занимающихся промышленным шпионажем.

Голос Рун-Рина: Идея не нова, почему я и говорю, что секрета нет. Эту идею высказал еще в начале шестидесятых годов английский ученый Артур Кларк. Но так как он был не только ученым, но и писателем-фантастом, то его идею восприняли не как прозрение человека науки, а как игру ума фантаста. Ну, де, фантаст и фантаст, что с него взять… Правду сказать, при тогдашнем уровне техники эта идея выглядела преждевременной.

Но похоронена она не была. Ведь незадолго до Кларка выдающийся математик Джон Нейман сформулировал важный принцип, который утверждает возможность создания машины, способной воспроизводить любые другие машины, в том числе и самое себя.

Идея — это «тайна, лежащая открыто». Кто можетпусть разгадает. Разгадка — секрет, конструктивное решение, в которое я, извини, не могу тебя посвятить.

Дельфас: А потом? Что было потом, после Неймана и Кларка?

Рун-Рин: За эту задачу взялся замечательный физик, голландец Ван-Хорн. Для решения задачи у него были необходимые технические средства в виде электронно-вычислительной машины, новейшая электроника, прекрасная лаборатория. Истратив на изыскание свое весьма значительное состояние, он не сумел получить поддержку от государства или от промышленных магнатов. Те, кто считал создание самовоспроизводящихся машин химерой, оказались, к сожалению, в большинстве.

Ван-Хорн, человек уже преклонных лет, умер в лаборатории от инфаркта, так и не добившись своего. Эстафету приняли его ученики и сотрудники — французы Анри Дюваль и Мишель Эне, испанец Луис Монтеро и, независимо от них, такая звезда кибернетики, как профессор Высшей королевской технологической школы в Стокгольме Фольке Хальден.

Я разыскал Дюваля, и он работает сейчас у меня. Что делают остальные — мне неизвестно. Во всяком случае могу сказать, что эти люди в своих поисках шагнули вперед через столетие.

Дельфас: Благодарю за посвящение в историю вопроса. Но все же главное остается для меня по-прежнему неясным…

Рун-Рин: Тебе приходилось когда-нибудь видеть автоматическую станочную линию?

Дельфас: Нет, как-то не приходилось. Это ведь не по моей части…

Рун-Рин: Представь себе, что мы с тобой основали фирму «Дельфас и Рун-Рин» и решили выпускать на автоматической линии такие сложные устройства, как телевизоры и мотоциклы. Для этого нам нужно иметь точное словесное описание предмета, а также чертежи, синьки, а лучше всего их современный эквивалент — импульсы, записанные на магнитной ленте. Вот эта лента, управляющая автоматической станковой линией, несет на себе в закодированной форме полное физическое описание производимого предмета.

Но вот лента с программой готова, и на этом, по существу, акт творения заканчивается. Начинается производство, то есть чисто механический процесс воспроизведения, так же, как печатание газеты с готовых печатных форм. Нынче таким автоматизированным образом изготовляют все более и более сложные изделия. Но для каждого предмета требуются узкоспециализированные машины. Так, скажем, машину, изготовляющую радиоприемники, нельзя переключать на выпуск кинопроекторов. Так считалось до сих пор.

Дельфас: А теперь уже не считается?

Рун-Рин: Как человек, работающий над решением этой проблемы, могу заявить — не считается.

Дельфас: Значит, ты нашел решение?

Рун-Рин: Не я, а мы. Но это решение не окончательное.

Дельфас: Не понимаю.

Рун-Рин: Я вижу, дорогой Кербер, что для тебя все это не более, как китайская грамота. Но попробую пояснить. Представь себе, что ты перенесся в Испанию средних веков и что ты изобрел такую прозаическую вещь, как фотоаппарат для цветной съемки. За какую-то долю секунды он может создать копию картины, которой гениальный художник отдал, может быть, полжизни. По существу это универсальная машина, которая воспроизводит с большой, хотя и не абсолютной точностью, все возможные сочетания света, тени и красок. Слухи об этом доходят до всеслышащих ушей «святейшей» инквизиции. И на тебя напяливают балахон, разрисованный чертями, и торжественно, под звон колоколов, волокут на костер…

Дельфас: Бр-р-р… За что?

Рун-Рин: За опасное чародейство и связь с дьяволом.

Я бы не сказал, что в наше просвещенное время в некоторых государствах времена инквизиции миновали. Но современным инквизиторам приходится считаться с тем, что нынешняя техника располагает. устройствами, могущими решать неизмеримо более сложные задачи, чем фотоаппарат. Назову, например, нейтронные активационные анализаторы, спектрометры для инфракрасного и рентгеновского излучения, газовые хроматографы — широкая публика даже не слыхивала названия многих таких приборов. С их помощью в считанные секунды можно выполнить детальный анализ сложных веществ. Можно с уверенностью сказать, что в предвидимом будущем учеными будет создана аппаратура, которая сможет проникнуть в тайны любого объекта и автоматически записать все его характеристики.

Дельфас: И все же я не понимаю: где же решение?

Рун-Рин: Сделай еще хороший глоток арманьяка, Кербер, может быть, это прояснит твои юридические мозги. Что я подразумеваю под окончательным решением проблемы? Абсолютно универсальную автоматическую линию, на которой можно производить все, что угодно. Нужно только изменять закладываемую программу. Я имею в виду машину, которая сможет воспроизводить даже самое себя. Но такую машину современная техника при всех ее достижениях создать пока не может. Это крепкий орешек, и раскусить его в недалеком будущем призвана новая область техники — микроэлектроника. Дельфас: Арманьяк не помогает… Рун-Рин: Теперь мы уже располагаем микрорадиосхемами, в которых атомы программно напыляются слой за слоем. Компоненты этих схем настолько малы, что их мож"но разглядеть только в сильный микроскоп. Управление этим процессом, само собой разумеется, автоматизировано.

Дельфас: Но все-таки, на каком же этапе пути вы находитесь сейчас?

Рун-Рин: На полпути к цели. Сконструирована автоматическая линия, на которой машина может производить любые неодушевленные предметы, за исключением самой себя.

Дельфас: И танк?

Рун-Рин: Да.

Дельфас: И атомную бомбу?

Рун-Рин: И атомную бомбу.

(Если бы кто-нибудь присутствовал при этом разговоре, то заметил бы, что, отвечая на эти вопросы, Рун-Рин как-то странно посмотрел на собеседника).

Дельфас: А что же будет представлять собой абсолютно универсальная машина?

Рун-Рин: Артур Кларк условно называет ее дубликатором и предсказывает, что она сможет осуществлять синтез высших органических структур.

Дельфас: Но это ведь явится революционной перестройкой всех методов производства!

(Магнитофон не зарегистрировал, что, произнося эту фразу, Дельфас прикусил язык: само слово «революционный» рассматривалось ныне в Микроландии, как величайшая крамола).

Рун-Рин: Ты прав. Рождение дубликатора будет означать конец фабрикам и заводам. Для производства дубликатору потребуются только воздух и вода. Превращая элементы один в другой, машина сама обеспечит себя любым сырьем. Каждая семья все необходимое будет производить на месте у себя дома — от муки до мяса, от обуви до мебели.

Дельфас: Но ведь это возвращение к натуральному хозяйству!

Рун-Рин: Да, но на высочайшем уровне.

Дельфас: Ты рассказываешь необычайные вещи!

Рун-Рин: Однако следует учесть, что первый экземпляр дубликатора будет стоить баснословно дорого — не менее триллиона долларов… Зато второй и последующие будут получены, так сказать, бесплатно — ибо первой задачей первого дубликатора будет производство подобных себе. Таким образом задача решена нами только наполовину, пожалуй, даже на одну треть.

Дельфас: И как называется ваша конструкция?

Рун-Рин: Кодовое название «ЛА-5», то есть «Лампа Аладдина, модель 5».

Дельфас: Остроумно, дружище…

На этом магнитофонная запись обрывалась — не хватило ленты. Но все главное, в сущности, уже было сказано.

Дельфас взглянул на часы и стал торопливо прощаться.

— Я очень рад, что мы встретились, дружище. Но у меня в два часа арбитраж. Знаешь что? Давай-ка, по старой памяти, отужинаем на неделе в хорошем ресторане.

— Охотно, — отозвался Рун-Рин. — Вспомним студенческие времена и кутнем как следует. Я чувствую, что мне просто необходимо хотя бы на несколько часов отключиться от всяческих электронно-кибернетических материй, пока я не свихнулся на этих треклятых формулах и уравнениях.

Договорились встретиться послезавтра, в пятницу, в ресторане «Фонтенбло» с французской кухней.

Прямо от Рун-Рина Дельфас гнал машину к диктат торскому дворцу. Вот оно, валится само в руки — чины, ордена, деньги…

Это ликование омрачала одна мысль: завтра детективное бюро института сообщит Рун-Рину, кто такой Дельфас на самом деле. Дельфас морщился, ерзал за баранкой и, наконец, решил:

— А, будь что будет. Может быть, до Рун-Рина это и не дойдет? Во всяком случае на встречу я пойду…