Восточный мудрец и газеты

ПИСЬМО МУДРЕЦУ

Один западный ученик в сфере духовного написал яростное и осуждающее письмо некоему восточному мудрецу, увидев его имя в газете. «Вам следует быть совершенно безразличным к вещам этого мира!» — сказал он-и многое еще.

Когда я посетил мудреца, то спросил его, что он думает о письме, ибо хотел сообщить его реакцию написавшему.

«Да, письма я получаю, — тихо сказал он, — но, увы, не читаю их, видите ли, письма — вещи этого мира, а к ним я безразличен»…

"Вещи этого мира включают, согласно суфиям, все кроме истины.

ПОВЕДЕНИЕ СУФИЕВ

Поведение суфиев не обязательно показывает степень их отрешенности. Чаще оно показывает то, что воображает наблюдатель о том, что оно показывает. Шейх Яхья Мунир, как и многие авторитеты, утверждает, что поведение реализованных суфиев (Аулийя) внешне не одинаковое. Одни хорошо едят и спят; другие постятся и бодрствуют ночью; одни одеты в лохмотья; другие в великолепную одежду. Некоторые принимают дары, другие нет. Те, кто судит о других по таким внешним признакам, названы суфиями "людьми внешнего".

Такие суждения принадлежат людям, чья эмоциональная жизнь развилась за счет их человечности, логических способностей и, конечно, духовного восприятия.

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ИМЕНИ БОГА…

Дилемма человека, который для своих религиозных понятий использует лишь слова, без полного понимания, хорошо проиллюстрирована в истории о плодах — из книги Руми Fihi та Fihi.

Один человек нарвал плодов с фруктового дерева и стал их есть. Владелец сказал ему: «Почему вы так незаконно поступаете? Бога не боитесь?»

Любитель фруктов ответил: «Чего ж бояться? Дерево — Божье, и я, Божий слуга, вкушаю с Божьего дерева». Владелец сказал: «Что ж, отвечу тем же». Он привязал этого человека к дереву и стал его бить. Человек вскричал: «Вы не боитесь Бога [что так поступаете со мной]?»

Землевладелец сказал: «Чего ж мне бояться? Вы — слуга Бога, а это Божья палка, которой бьют Божьего слугу!»

Точно так же, как интеллектуальная и систематизированная религиозная аргументация оказывается несостоятельной, будучи введенной в более широкий контекст, так и религиозные представления, даже расширенные, не выдерживают сравнения с безграничным восприятием истины, которое суфии вносят в человеческий опыт. Это является посланием всех суфийских мудрецов.

На чем основан интерес

некоторые люди желают знать, почему со мной так трудно увидеться. Они также хотят рекламировать мои "духовные достижения".

Я расскажу вам и о том, и о другом.

Это ни легко и ни трудно, дело тут скорее в арифметике. Так же было бы с любым.

Взяв для расчета восьмичасовой рабочий день и семидневную неделю, получим, что если уделять одному человеку по часу:

ежедневно проводить одночасовые беседы и ничем другим не заниматься; то за год я смог бы увидеть не более трех тысяч человек, причем каждого лишь один раз.

Однако, примерно в три-десять раз большее число людей выражают желание "видеть меня". И если каждый год видеть каждого человека лишь дважды, то можно увидеться только где-то с полутора тысячами людей.

Хотя повод всегда предполагается важным, замечу, что крайняя необходимость таинственно пропадает во время каникул и летних отпусков…,

Обратите внимание, что если бы я не занимался ничем, кроме ежечасных встреч со всеми приходящими ко мне, эта процедура несла бы в себе предпосылки для ее собственного разрешения. Причина в том, что я стал бы таким скучным, таким неоригинальным, таким бесполезным, что желание меня видеть возникало бы у людей все реже и реже, и, таким образом, я в конце концов вернул бы себе свободу.

Итак, вместо того, чтобы проходить через все это, почему бы мне не вести себя в том же духе, что и сейчас, и не оставаться в том положении, в котором я окажусь в любом случае?

Тем более, что есть достаточно предложений со стороны других людей, которым доставляет наслаждение быть окруженными толпами и группами людей, впитывающими их мудрость с утра до ночи.

Меня уже критиковали за это высказывание. Говорят, что такие люди всегда вызывают неудовлетворенность у большинства своих последователей, которые вскоре переключаются на следующего гуру. Как раз это я и имею ввиду: если бы я вел себя подобным образом, я бы также вызывал неудовлетворенность, когда люди насытились бы ритуалом моего восседания в позе великого гуру.

У меня нет ни склонности, ни воспитания для того, чтобы зачислить себя в круг гуру.

Вышесказанное, конечно, переводит "встречи с людьми’ в разряд социально-психологической деятельности, уже адекватно отмеченной социологами, но полностью игнорируемой людьми, склонными к оккультизму: за исключением того случая, когда эти люди путают ее с "духовной деятельностью", которой она, конечно же, не является.

По моему собственному опыту, вполне подтверждающему опыт традиционных суфийских авторов, сами группирующиеся будут оправдывать это группирование, называя его "духовной деятельностью". На них лежит бремя поступать так или же искать близких им по природе людей: искателей лести, чья другая основная характерная черта, как часто оказывается, состоит в том, что они не могут долго быть одни.

В юности учитель сказал мне: «Если бы "собираться вместе" было путем к большему просветлению, все песчинки стали бы святыми, стаи птиц разлетелись бы, и каждая стала бы духовным учителем, функцию просветленных выполняли бы бараны. Подобным образом, эта характерная черта, видимая нами у наименее просветленных существ, — собираться вокруг вещей и людей, считающихся странными, ценными или возбуждающими — была бы тогда чертой не сборища зевак, а, скорее, собрания избранных…»

ДРУЗЬЯ ШЕЙХА АБУ-ИСХАКА

Что касается "духовных достижений", это напоминает мне слова, обращенные шейхом Абу-Исхаком с Зеленого Острова, около Альхесираса в Испании, к Ибн Араби и записанные в работе последнего Durrat al-Fakhira, XII век:

«Я разделяю людей на два типа. Во-первых, есть тот друг, который хорошего обо мне мнения и отзывается обо мне хорошо. Он — друг. И есть тот, кто плохо обо мне отзывается, кто рассказывает о моем "духовном состоянии"».

Мышление в терминах спроса и предложения

В: Когда люди, интересующиеся духовными вещами, задают вопросы, которые фактически являются «коммерческими», то чей это недостаток, людей или систем? Как, по-вашему, соотносится круг людей, задающих вопросы вам, с такими же кругами около других людей, работающих в духовной сфере?

О: Здесь в одном вопросе несколько вопросов. Во-первых, люди приучены думать почти обо всем в грубых терминах спроса и предложения. Это объясняется культурной и социальной точкой зрения, поэтому трудно назвать это недостатком людей или систем, к которым они обращаются с вопросами.

Во-вторых, если бы вы прочитали опубликованную литературу, написанную людьми, работающими в духовной сфере, с точки зрения анализа спроса и предложения, вы были бы удивлены, обнаружив, что вообще ни спрашивающий, ни духовный человек, по-видимому, не осознают, что они заняты делами "коммерческого типа".

В-третьих, обсуждение с людьми таких профессий, как врачи и юристы, показывает, что их клиенты задают им того же рода вопросы, по структуре своей, вопросы спроса и предложения; и. действительно, они получают от них весь набор надоеданий и субъективностей, о которых я говорил. Это так хорошо понималось реальными учителями на Востоке, что резюмировано в шутке: «Такой-то шел к некому учителю для беседы, но все, что он получил — просветление!»

В: Предназначены ли, в таком случае, ваши книги «заполнить» пробелы а возможных образцах поведения у людей, обращающихся к суфизму?

О: На общем уровне, они все несут такой замысел, и, в результате просьбы к заинтересованным людям читать их тщательно, установилась и успешно поддерживается основа для поддерживания точки зрения, для раскрытия и развития которой потребовались бы, в ином случае, условия монастыря.

В: Помимо ваших книг, какими еще видами деятельности вы занимаетесь?

О: Число их велико. Но эти виды деятельности — многие из которых, хотя и традиционны для суфиев, узко обусловленными людьми не были бы признаны духовными — используются на практике вслед за подбором книг и в особой мере: «прописываются», так сказать, нуждающимся людям. Поэтому они не поддаются раскрытию путем перечисления или описания.

ЗНАНИЕ КАК ДЕЙСТВИЕ

То, что есть люди, которые занимаются духовными вопросами, как если бы они были коммерческими, и есть люди, которые ищут образцов поведения, как во втором вопросе, вопросе о видах деятельности, — все это, я думаю, от запросов, основанных на желании действия. Что касается того, насколько это верно, то следует обратить внимание на сказанное шейхом Ибрагимом Газур-и-Илахи по вопросу знания и действия: как не может действие быть без знания.

Он подчеркивает: «Люди спорят о том, что приходит первым: знание или действие. Но это одно и то же. [Стоящее] действие — это фактически знание в действии. Правильное действие возникает из правильного знания. Правильное знание обретается через учителя».

КНИГА, ПРИВОДЯЩАЯ В ЯРОСТЬ

Одним из немногих примеров, где мы можем сослаться на действие не-книги как инструмента, и тем не менее являющегося мостиком через область литературы, является случай Книги о Книге. В этой истории, которую я опубликовал в форме книги, рассказывается о том, как люди разочаровываются в книгах, и как они могут научиться из них тому, что в них есть и чего в них нет. Критики были разъярены тем, что эта история была такой короткой, тогда как они предполагали, что книга должна быть определенного объема. Эта ярость овладела ими прежде, чем они прочли книгу, в которой описывалось их поведение и показывалось, каким неадекватным оно является. Это дало нам — и многим другим людям — публичное доказательство такого склада ума литераторов и буквально мыслящих людей, в чем они никогда бы не признались, если бы их прямо на это вызвали. Мы позволили им сделать это для нас. Это показывает, как книга может быть использована для создания ситуации.

Действие рассказов и историй

В: Вы опубликовали несколько сотен сказок и историй, преимущественно Среднего Востока, иллюстрирующих ситуации, которые часто показывают силу и слабости людей. Почему вы экспортируете этот материал из других культур, вместо того, чтобы представить его в современных терминах, и каково его действие на Западный мир, если не просто продвижение "Восточной Мудрости"?

О: На Востоке этот материал хорошо развит как учебная среда; поэтому, пожалуй, нет смысла пытаться улучшать или заменять то, что проверено и действенно. Посмотрите с другой стороны: люди на Востоке обычно не пытаются изобрести для себя радио просто потому, что оно уже было изобретено и импортировано с Запада.

Действие нашего материала в Западном мире уже широко описано людьми на Западе, которые говорят, что они находят его полезным, и по этому вопросу я должен отослать вас к ним.

Другой причиной, почему мы не используем материал с Запада, является то, что до недавнего времени у нас не было выращенного здесь продукта, достаточного количества материала такого рода, чтобы запускать его в дело.

Даже если бы мы были способны собрать его, то то, как его восприняли бы, не дало бы ему хорошей возможности из-за шаблонно-презрительного отношения к наставляющим историям. Только после указания на его употребительность, жизненность и долговечность в определенных культурах, нашедших его полезным, мы могли бы побудить людей из других мест искать местный продукт и — более того — использовать его.

Нам пришлось вновь поднять вопрос о возможной ценности сказок, рассказов, шуток и историй и удерживать его открытым, несмотря на установившееся на Западе мнение, что такой материал имеет лишь развлекательную ценность. И произошло следующее: на Западе стал устанавливаться эквивалент технологическому основанию, или базовая грамотность, в этой области.

Но не следует полагать, просто потому, что вы живете и учитесь на Западе, что (а) этот материал предназначен только для Запада: поскольку он также имеет необычайный успех на Востоке; или что (б) людям на Востоке не приходится заново проходить через подобный процесс возвращения и ознакомления, чтобы получить возможность вернуть не-развлекательное содержание этих произведений их собственных культур.

Действительно, на Востоке, как и на Западе, все еще имеется много людей, неспособных настроиться на восстановление высших и обучающих измерений этого материала. Справедливости ради следует сказать, что если на Западе, в общем, только недавно пришло время для обретения энергии, гибкости и широты любознательности, чтобы исследовать эти материалы тем способом, который задумывали его первоначальные создатели, то на Востоке — тоже в общем — склонны забывать атрибуции, глубину, содержание и структуры, в которых они традиционно были представлены.

Части обоих сообществ приходят к свежему пониманию этих материалов; части каждого из них в значительной степени по соображениям личной безопасности и из-за привязанности к сверхупрощенным идеологиям остаются незаинтересованными или враждебными.

Далее, стоит отметить, что большая часть Западной религии и традиции полностью пропитана сказками и рассказами Востока, многие из которых, являясь, согласно суфиям, изначально рассказами с внутренним смыслом, сейчас воспринимаются буквально или только как аналогия. И сказки и рассказы — это почти единственный феномен культуры, который, как оказывается, является достоянием всех народов мира, не принадлежа, строго говоря, никому.

ОППОЗИЦИЯ К АРАБИ

Ибн Араби учил посредством того, что явно было любовной лирикой, и люди стали относиться к нему крайне враждебно. Такое их поведение было обусловлено неспособностью понять используемый им план, а не реальностью их представлений. Но они были твердо уверены, что их предположения о нем и его работе представляют истину, реальны по своей природе. В свою очередь, он смог учить их дальше, составив комментарий, который удовлетворил их и заставил почитать его как великого мистика. Но поступив так, они оказались отрезанными от выгод действительного использования этого материала внутри себя, поскольку не пришли к этому пониманию путем внутреннего и личного восприятия. Они были удовлетворены только интеллектуально и эмоционально. Их восприятие Ибн Араби было ограничено вновь обретенной уверенностью, что его идеи не противоречат их собственным укоренившимся убеждениям.

Именно этот склад ума, фактически являющийся поверхностным оцениванием, — причина бедности потенциального понимания в тех людях, которые ищут только объяснений, а не восприятий.

Рассказы о чудесном

В: Являются ли «чудесные» рассказы о деяниях суфиев верными буквально, или они придуманы для иллюстрации структур, эквивалентных тому, что может случиться в жизни, или предназначены делать людей доверчивыми, или чтобы научить "мыслить по-новому"?

О: Ответ — такой же, как и ответ на вопрос типа: «Является ли морковь желтой, или она предназначена для того, чтобы давать питание, или чтобы размножаться, или чтобы сочинять о ней рассказы?» Дело в том, что при правильных условиях все эти факторы могут быть верными, в соответствии с тем, как их используют.

Вы можете использовать сказки дервишей, чтобы поражать людей, если они хотят быть пораженными, или если получаете что-либо от этого обмана, и многие люди действительно так и делают.

Кроме того, слушатели могут неправильно их использовать, если упорствуют в том, чтобы они их впечатляли, или в циничном к ним отношении. К тому же они почти всегда содержат в себе структуры и непосредственные значения, которые могут быть аналогиями; и они могут снова и снова повторяться в действительных событиях, и, когда они циклически повторяются, это делает их верными буквально.

В: Нельзя ли привести пример рассказа, который вы можете вспомнить не только как традиционный и представляющий образец, но и как действительно происшедший?

КОРОЛЬ И ДРОВОСЕК

О: Вот один, хорошо известный среди афганцев и приписываемый в наши дни Ахмаду Шаху, первому королю современного Афганистана:

Ахмад Шах был королем, получившим венец из рук некоего всеми уважаемого дервиша. С того времени он часто надевал мантию дервиша и странствовал среди своих подданных, стремясь улучшить свое правление.

Однажды, переодетый, он посетил дровосека, жившего в лесной хижине. «Что бы ты делал, если бы не смог продавать свои дрова?» — спросил он. «Уважаемый дервиш, — сказал дровосек. — Я уповал бы на Бога и что-нибудь нашел бы».

На следующий день король объявил, что ни один дровосек не будет допущен в город, и спустя день или два снова посетил, переодетый, этого человека.

«Как ты живешь теперь, когда король стал так странно относиться к дровосекам?» — спросил он.

«Что ж, теперь я делаю кожаные ремни и продаю их в лавки. Уповаю на Бога, и на еду мне хватает».

Король покинул его и спустя некоторое время издал указ, запрещающий продавать в лавках изделия из кожи.

Когда Ахмад Шах снова посетил своего бедного дровосека-изготовителя кожаных ремней, он сказал: «Как идут твои дела теперь, когда Судьба, кажется, преследует тебя и оборвала твою новую карьеру?»

«Господин, — сказал тот. — Уповаю на Бога и работаю носильщиком на базаре. Все хорошо, и на еду мне хватает».

Тогда, по приказу Ахмада Шаха, все базарные носильщики были призваны в Дворцовую Гвардию, без какой-либо платы и даже без места для ночлега.

Той же ночью король в дервишском плаще пошел навестить своего друга и обнаружил его в хижине, что-то кушающего и стругающего дерево.

«Что ты делаешь?» — спросил король. «Меня забрали в королевскую гвардию, но без пиши и ночлега, — сказал человек, — поэтому я заложил меч, который мне вручили, купил еды, и вот делаю поддельный меч, пока мое будущее не прояснится».

Король вернулся во дворец.

На следующее утро командир гвардии вызвал дровосека и приказал ему обезглавить узника. Они вместе отправились к месту казни, где, согласно обычаю, ожидал король. Дровосек не узнал короля в его короне и королевской мантии, но сказав: «Уповаю на Бога», вытащил свой деревянный меч в ожидании приказа ударить. Узник произнес: «Во имя Бога, пусть этот меч откажется рубить — ибо я невиновен"» Дровосек уронил свой меч на землю. После расследования обвиняемый был, в конце концов, признан невиновным. Ахмад Шах был так изумлен, что сделал этого человека великим визирем. С того времени Афганские короли всегда употребляли перед своим именем Аl Mutawakkil ala Allah" — тот, кто уповает на Бога.

ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ЖАЖДАНИЕ

Люди, которые интересуются чудесным, либо будут «поглощать» чудесные сказки из-за эмоциональной жажды, либо смогут позволить им действовать как альтернативным способам мышления, чтобы развить ту часть ума, которая говорит: «стереотипные реакции сковывают».

Эмоциональные реакции, точно так же, как и автоматические, являются частью вторичного «я» и не представляют восприятия истины.

Сирри аль-Сакати, умерший в 867 году христианской эры, сказал:

«Истинная мудрость — это непривязанность к себе и преданность Истине».

Эффективная деятельность в противовес непрерывной

непрерывная деятельность, ярлыки, обусловленное чувство важности или прогресса, достижение на поверхностном плане менее значительных целей — все это имеет тенденцию быть плотью и кровью многих человеческих систем, члены которых ожидают от них гораздо больше того, что они могут дать.

Поскольку они удовлетворяют социальные нужды, удерживают людей занятыми и снимают напряжения, считается, что они являются не именно этим, а чем-то более высокого порядка.

С другой стороны, метод обучения и учеба, которая прерывна, не пользуются методом кнута и пряника, работают с теми, с кем могут, когда и где могут, что и есть суфийский путь, кажутся детям автоматизма чем-то менее обещающим, менее интересным, менее притягательным.

Он был бы менее важным и, пожалуй, менее интересным, если бы существовала альтернатива. Иначе говоря, если бы была возможность достичь проницательности, знания себя, реализации, просветления, высшего сознания и т. п. через механические организации. В таком случае не было бы нужды в суфийской системе: она была бы неуместной и неэффективной.

Но они не являются альтернативой. И только когда это понято, люди могут приблизиться к суфийской учебе и получить от нее пользу. До этого они всегда жаждут следующего:

· системы, которая будет открыта им, если только они выдержат неразбериху суфиев;

· самим быть способными выжать порядок из того, что, как они неосознанно считают, является хаотическим состоянием суфийского плана;

· или чего-нибудь, к чему они могут перейти, и что может напоминать им суфийскую учебу, но предлагает того рода стимулы, которые они жаждут.

Это не новая проблема. Но формулировать ее надо постоянно. Если она учтена, может начаться реальное учение, свободное от смирительной рубашки и шор поверхностной деятельности.

Но как это делается, откуда мы начинаем?

Это делается посредством закрепления этой идеи в уме с той же, по меньшей мере, прочностью, что и фантазии, которые противостоят ей и выдают себя за действительность; мы начинаем, убедившись, что впитали это утверждение, а не просто жадно его проглотили и просим следующую порцию привлекательных новинок.

ЛЮДИ КАК ДЕМОНЫ

Вспоминайте, что сказал Руми, и вы увидите, как люди сковывают себя своими желаниями, которые не есть то же самое, что их потенциальные возможности:

Люди — демоны, и страсти — их цепь,

Тащит она их в цеха и поля.

Тревоги и страхи ее составляют.

Не считайте свободными создания:

Тянет она их в борьбу и погоню

Тянет их в море и недра земли.

Способность приходит прежде мнения

В: Некоторые люди говорят, что они могут учиться по книгам, другие — что в книгах нет ничего стоящего, третьи — что они еще не нашли нужных книг. Что вы скажете по этому поводу?

О: Лучшее, что я могу сделать, это повторить старую историю, рассказанную одним суфием. Он описал, как одно время искал книги и не находил, затем он их нашел и думал, что в них есть все; потом он решил, что в них нет ничего. В конце концов, но только после прохождения через все эти стадии — а они именно стадии — он понял, какие же книги были полезны ему и в чем в действительности была их польза.

Ошибкой была его позиция принимать или отвергать книги до того, как он обрел способность изучать материал должным образом. Он составлял мнения, не продвинувшись сначала в развитии обычных способностей, и просил то, из чего был не в состоянии извлекать пользу.

Ему следовало бы иметь вначале больше здравого смысла.

Руми говорит о людях, которые полагаются на письменное слово, что иногда они не более чем ослы, груженные книгами. Почему люди всегда интересуются — являются ли книги чем-либо хорошим, не интересуясь — в состоянии ли сами они извлечь пользу из этих книг?

Когда меня впервые учили этому, мне дали следующее высказывание, так что, вызывая его в памяти, я мог снова почувствовать поверхностность дискуссий о книгах, которые ведутся в столь многих кругах:

«Преждевременная самостоятельность — дочь самонадеянности».

Если вы запишете вопрос и посмотрите на него, вы, я думаю (и надеюсь), тотчас увидите, что это вопрос не об учении суфиев, а о книгах. Этот человек концентрируется на идее о книгах, а не на идеях, что в книгах.

Освященная жадность

Суфийская учеба с одной стороны труднее, а с другой легче, чем иные формы учебы, предполагающие саморазвитие человека.

Она труднее, например, потому что многие из подходов и образцов поведения, необходимые для суфийской учебы, не привились в обычной культуре; они не были нужны обществу для формирования и поддержания себя на некотором уровне.

С другой стороны, ко многим суфийским образцам приблизиться легче, потому что мы уже имеем аналоги образцов мышления и правил поведения, пройденные культурой для установления и поддержания себя: основа уже есть.

Но иногда между этими двумя сторонами имеется конфликт — или кажется, что имеется. К примеру, недифференцированное желание внимания и частое потребление стимулов в общем ритме известны каждому. В большинстве человеческих культур, особенно в их более грубых формах, это стимулопотребление было поставлено на службу самих культур. Его не анализировали и не подразделяли как, например, в случае пищи, когда аппетит отделили бы от потребности в питательных веществах и, кроме того, от вкуса, аромата, привычки и жадности.

Итак, возьмем наш пример, люди освятили жадность — постольку, поскольку такого вида жадность поощряется обществом. Жадность любого другого вида помечается ярлыком «плохая», а допустимая жадность помечается ярлыком "хорошее побуждение", правда слишком часто. Это отвлечение жадности на национальные, родовые и тому подобные цели только укрепляет пагубное поведение. Люди развивают, скажем, чувство внимания; общество говорит: «Да, вы можете иметь это, и единственно, что вам надо, — это благотворительными, героическими делами стремиться к нашему одобрению», — что бы при этом общество ни думало о том, что оно хочет или что ему нужно. Такие одобренные дела нередко вызывают несправедливое отношение к другим делам.

Из-за того, что жертва ищет и получает стимулы, она обычно полностью занята этим и не в состоянии увидеть, что ею манипулируют или что ее принуждают. Спектр ее восприятия (в данном случае) стяжательства никогда не развивался. Это как если бы она имела чувство осязания, но не могла отличить тонкое от грубого, или горячее от холодного. Соответственно, она находится в невыгодном положении по отношению к людям, которые имеют более тонкие чувства, а также по отношению к возможной многогранности, ее и общества, включая решение проблем.

Так как ей никогда не говорили, что существует высокочувствительное осязание, то (продолжая аналогию) она не может соответствующим образом воспринимать. Поскольку она получает одобрение на использование грубого осязания, то находится во власти людей и институтов, которые устанавливают правила. Не задумываясь о возможности чего-то более утонченного, она не имеет шансов найти его. Потому что его не существует, конечно, в рамках ее условностей, в ее племени. Или она может представить себе возможность этого, но ошибаться в выборе методов развития.

Это, конечно, пред-разумное, пред-научное, пред-организованное состояние. О нем суфии говорят как о ситуации «В супе должна быть гуща» (из истории о деревенщине, который не мог принять суп без гущи, так как такой суп он никогда прежде не встречал и потому отказался его есть).

Итак, жертва не только неразвита, она — наркоманка. Как же ее вылечить?

Излечить ее может жизненный опыт. Но сначала она должна принять такую возможность. Затем она должна испытать его воздействие, но только после того, как она обретет "дополнительную способность", время и займет позицию, все это позволит ей сфокусироваться на данной проблеме. Она никогда не сможет сделать этого до тех пор, пока те альтернативы, которые ей предложены, являются просто другими формами наркомании.

Жертва должна привыкнуть к идее, что она действует как автомат, даже когда заглатывает панацею, называемую «Я не собираюсь быть автоматом!»

Ей, возможно, придется повторять свои попытки снова и снова. Саади, в Boston ("Фруктовый сад"), говорит: «Не каждая устрица содержит жемчужину / Не каждый раз стрелок попадает в цель».

Духовно убогие

В: Существует ли какой-нибудь быстрый, практический способ определить, серьезен ли человек и способен ли учиться на суфийском Пути?

О: Если и есть, то такой: серьезные люди готовы начать с начала и двигаться шаг за шагом, «начать путешествие в тысячу миль с одного-единственного шага»; несерьезные люди ищут чудес, стимулов и "продвинутой работы".

В: Что порождает и что поддерживает эту непригодность?

О: Тщеславие, вот почему большинство систем требуют смирения.

В: Раз большинство систем требуют его, почему же оно не работает?

О: Потому что большинство систем кончают превращением воображаемого смирения в форму тщеславия, так что они кончают точно так же тщеславием.

Можно ощутить стремление человека, если оно является искренним, по изменению в эманациях от такого человека.

БЕСПОЛЕЗНАЯ МОЛИТВА

Омар Хайям сказал:

Они ушли, и не вернулся ни один

Тебе поведать, что на стороне на той

Ты не достигнешь ничего автоматической молитвой

Молитва бесполезна без искренности

и истинного устремленья.

Второй вопрос, о непригодности, интересует меня несколько больше, чем первый, — о "быстрых, практических методах". Задавался ли спрашивающий когда-либо вопросом, что он мог бы делать с таким методом?

В: Но, несомненно, молитва, должным образом совершаемая, может подготовить к правильному обучению?

О: "Должным образом обученный" — ключевое выражение. Люди, которые молятся и которые не уделяют внимание, как основе молитвы, необходимому изменению в себе, отличаются от тех, кто действительно молится. Люди, которые молятся, непременно изменяются посредством молитвы, и это изменение частично проявляется в их поведении и нраве.

Многие суфийские учителя настаивали на том, чтобы ученики прошли через психологическое и социальное развитие даже до того, как им будет позволено молиться, или, по крайней мере, до подтверждения, что они способны эффективно молиться. Ходжа Муинуддин Гариб Наваз Чишти фактически приравнивает молитву к правильной мысли и правильному действию на обычном человеческом уровне:

«Молитва, — сказал он, — заключается в том, чтобы выслушивать жалобы обиженных и помогать им; помогать нуждающимся и угнетаемым; кормить людей и освобождать узников из плена. Все это, — подчеркивает Гариб-Наваз, — имеет огромную важность» .

Когда критика может прекратиться

В: Когда прекращается критика того, что делают другие?

О: Сообщают, что когда Джалалуддин Руми начал излагать свои двустишия мудрости, прошло довольно мало времени, чтобы составить о нем какое-то мнение.

Одни заинтересовались, другие нет. Некоторые, следуя неизбежной схеме человеческого поведения, возмущались им. Они говорили: «Мы надеемся, что вы не считаете себя вторым Эзопом или кем-нибудь вроде него».

ЗАПАДНЫЙ МУДРЕЦ

Согласно одному западному мудрецу, критике следует пройти такие стадии:

1. Это невозможно.

2. Это возможно, но бесполезно.

3. Это полезно, но я всегда знал об этом. Затем критика может прекратиться.

БОЛЬНОЙ. КОТОРЫЙ РУГАЛСЯ

Творить людям добро — это иногда и выдерживать критику от них. В Boston Саади можно прочитать историю о больном человеке, которому помогал великий суфий Мааруф из Карха. Больной ругался на него, и жена Мааруфа спросила, почему он продолжает служить столь неблагодарному человеку.

Мааруф ответил, что терпение было частью помощи больному: он заметил, что больной не может успокоиться до тех пор, пока ему не позволят излить свой гнев.

Сам я не слишком заинтересован в прекращении критики. Как насчет заинтересованности в улучшении качества критики: чтобы она стала более полезной? Многое в ней настолько плохо, что даже критика нежелательных явлений неэффективна, особенно, когда критик демонстрирует свое раздражение или предубеждение вместо того, чтобы быть конструктивным.

Шейх Абдуллах Ансари из Герата, великий суфийский учитель, справедливо сказал:

Несчастье другого предотвратить можно:

От своего — нет спасения…

Информация и опыт

В; Почему вы подчеркиваете важность не только опыта, но и информации?

О; Есть высказывание, что в соответствии с ментальностыо индивидуума даже лик ангела может казаться ему лицом дьявола. Полезно также заметить, что поскольку лик ангела может казаться лицом дьявола, и лицо дьявола — ликом ангела, то есть и другие формы этого недуга.

ИНФОРМАЦИЯ ПРЕЖДЕ МНЕНИЯ

Люди склонны формировать мнения о людях, вещах и идеях лишь на основании информации и предубеждения, уже имеющихся у них. Если вы покажете ребенку или первобытному человеку, скажем, фотоаппарат, он может подумать, что это чудовище.

Информация людям нужна и намного чаше, чем они это осознают. По этой причине поколения суфиев трудятся над тем, чтобы расширить базис информации и опыта, доступных человеку. Обладая информацией и опытом, человек может вернее судить о людях, идеях и вещах. Чем меньше он имеет информации, тем меньше вероятность того, что он в состоянии понимать. Попытки учить любого, кто находится в условиях недостатка информации, бесполезны, никогда не предпринимаются настоящими учителями и являются тратой времени и энергии обеими сторонами.

ИНСТИТУТ БЕЗ ПРОНИЦАТЕЛЬНОСТИ

«Залы и классы, ученые беседы, портики и арки, — говорит Хафиз, — что проку от них, когда нет мудрого сердца и видящего ока?» Чтобы реально ощутить опыт, информация также должна быть.

Учение — это вопрос поведения

В: Могут ли люди следовать суфийской форме учебы без того, чтобы их тренировали и постоянно стимулировали, как это делается во всех системах, которые я исследовал?

О: Следующее знаменитое высказывание нашей традиции заслуживает самого пристального внимания: «Учение — это вопрос поведения».

Действуя определенным образом, человек может быть способен создать впечатление, что он просвещен, усерден, достоин, ценен, или делать много чего другого впечатляющего. Все учения, на своих низших ступенях, стремятся научить людей усваивать подходящие манеры и поведение.

ПОВЕДЕНИЕ, В ДАННОЙ СИТУАЦИИ, НЕ ОЗНАЧАЕТКОНФОРМИЗМА

Из-за этого акцента на поведение, очень легко возникает неправильное понимание. Люди начинают воображать, что если они выглядят подчиняющимися, то они подходят или прогрессируют.

В действительности, конечно, конформизм является частью воспитания людей. Если люди подчиняются правилам окружающей их культуры, то это позволяет легче общаться большему числу людей. Разногласия обычно ослабевают. Общение между людьми становится возможным, когда, например, все говорят не одновременно.

Бывает необходимо следовать определенным типам ожидаемого поведения для того, чтобы учиться чему-то. Но когда этот конформизм становится единственной или главной характерной чертой людей, учение перестает воздействовать. Вместо обучения мы имеем практику: практику конформизма.

Вред от конформизма может быть двояким: (1) люди примут конформизм за «высшее» поведение; (2) люди будут верить, что все, что им следует делать — это выглядеть подчиняющимися и, вследствие этого, они обретут "место на Небесах".

Мы все знакомы с человеческими системами, в которых один или оба этих порока очевидны. Они, действительно, столь живучи, что конформизм может быть принят как внешний признак организации. Но это не только необязательно: конформизм может быть безусловно опасен для потенциальной функции группы. Тогда почему же мы говорим «Учение — это вопрос поведения»?

ЗНАНИЕ И ДЕЙСТВИЕ ВЗАИМОСВЯЗАНЫ

Во-первых, потому, что когда форма поведения заложена в Учении, будь то выполнение задания, учеба или упражнение, существует особая связь между ментальной «установкой» и физическим действием. Она помогает упражнению или учебе воздействовать правильно.

Во-вторых, потому что, когда человеку дают выполнять что-то в качестве порученной или предполагаемой деятельности, — то, как он выполняет ее, выполняет ли вообще, степень компетентности или активности без постоянного побуждения: все это характеризует человека. Можно сказать, и индивидуум должен быть способен сказать сам при помощи самоизучения, прогрессирует ли он или ведет себя автоматически. Если он обнаруживает, что нуждается в постоянном стимулирующем воздействии угрозы или обещания, то он не настраивает себя правильным образом. Если он желает вести себя определенным образом только при условии, что получит определенное количество внимания, то он ставит требование внимания выше учебы.

Имеются две основные причины того, что Учение на протяжении поколений принимало множество различных внешних форм.

Первая: то, что в соответствии с временем и культурой, Учение должно быть спроецировано заново.

Вторая и более подходящая сейчас к нашей теме: «новые» формы принимаются отчасти для того, чтобы не допустить автоматического конформизма.

В реальной обучающей ситуации индивидуум проверяется, и может проверить себя сам по степени активности, которую он способен поддерживать без внушения, повторения, постоянных призывов, и которая ведет к личной воле.

Чтобы показать, что их не «тренируют и постоянно стимулируют», как вы называете это, и чтобы показать, что поведение имеет как внешнее, так и внутреннее значение, суфии используют метод поведения Маламати (заслуживающий порицания). Суфий может преднамеренно навлекать на себя поношение не из мазохизма или для возбуждения внимания, но чтобы показать другим, как охотно они отзываются на внешние сигналы, которые, возможно, вовсе не имеют смысла.

Подобно этому, некоторые люди, работающие на дервишском пути, были названы Бешара (без закона)," потому что на протяжении веков они избирали практику тайной подготовки и предпочитали избегать общественных стимулов, указывая, что внешность может означать только поверхностность.

РАССКАЗ О МУХЕ

Саади описывает один довольно характерный пример поведения-обучения из жизни Хатима аль-Асамма — «Diyxoco». Некоторые дидактики, рассказывает он, считают, что Хатим из Балха был глухим: не верьте этому. Однажды он увидел муху, попавшую в паутину, и обратился к ней в назидание присутствующим, сказав, что она была обманута чем-то привлекательным и соблазнительным, но сумела лишь попасться.

Однако эта аналогия с состоянием человека приобрела особую остроту, когда аудитория осознала, что внимание Хатима привлекло жужжание мухи, которое другие люди едва могли услышать: и все же именно его считали глухим.

Хатим объяснил, что он вовсе не глух. Он делал вид, что не может слышать, потому что, в таком случае, от него не ждут, что он будет выслушивать похвалу или порицание, предназначенные повлиять на него. Посчитав его глухим, окружающие могли бы высказать, что они о нем думают на самом деле.

Интересное различие между суфиями и остальными состоит в том, что подобно социологам и другим ученым, проводящим испытания, суфии могут притворяться — обманывать, как всегда утверждают некоторые, — хотя принято, что человеку никогда не следует притворяться тем, кем он не является, в данном случае, конечно, глухим. Но суфии всегда подчеркивает, что в то время, как он может притворяться с целью указать на некоторый акт, обычный человек притворяется потому, что хочет признания и уважения людей. Поэтому его притворство гораздо хуже, гораздо менее продуктивно, и ничего не дает кроме обмана и самообмана.

Курс занятий, составленный в суфизме учителем для своего ученика, может выродиться в конформизм и автоматизм в различных подражательных сообществах и мнимых «школах», но их легко распознать. Метод учебы у суфия — это руководство, осуществляемое учителем, какую бы форму оно ни принимало и как бы ни противоречило предположениям других людей о том, чем оно является или чем ему следует быть.

Роль учителя в том, чтобы сделать себя лишним для ученика, помогая ему избегать тенет низших идей и поверхностного ума. Но пока не наступит этот момент, за учителем, как за проводником на пути, невидимом для учащегося, следуют с абсолютным доверием.

Великий суфий Абдул-Кадир из Гилана подчеркивает в семнадцатом обращении в Futuh al-Ghaib, что это подобно роли кормилицы, которой надо прекратить кормить грудью ребенка, когда тот сможет есть твердую пищу. Когда вторичные и низшие привязанности исчезают, искатель устанавливает связь с объективной Реальностью. Вот тогда, продолжает шейх, нет больше необходимости в ученичестве.

Познание собственной искренности

В: Как человек может узнать, искренен он или нет?

О: Быть лицемером — это, возможно, худшее, что бывает. Но мне думается, что есть нечто более губительное; воображать, что не притворяешься в "благих намерениях". Не воображайте, что вы притворяетесь, и не занимайтесь самобичеванием, ибо и то и другое может быть формой самопотакания.

Имейте мужество признать, что, вне зависимости от того, на скольких людей производят впечатление кажущиеся смиренность и самопорицание набожных людей, реальное усилие — в познании самого себя, так чтобы с этим можно было что-то сделать. Стоит только поддаться и встать на сравнительно легкий путь принятия на себя личной вины, и вы можете стать виновным в саморазвлечении, упоении своей никчемностью.

Если вы так поступаете, то люди могут восхищаться вами, они могут ставить вас в пример, традиционная литература может поддерживать вас в мыслях и действиях, общество может верить, что оно получает пользу от вашего существования — но для вас это путь в никуда.

Люди реального знания существуют, можно сказать, для указания по-настоящему серьезным искателям, что человек в действительности обманывается, когда чувствует себя праведным. Они существуют не для того, чтобы заклеивать щели обоями, соглашаясь, что определенная тренировка мышления или последовательность действий, либо и то и другое вместе, являются неизменными признаками подлинной веры и практики.

Один великий суфий сказал: «Святой до тех пор святой, пока не знает, что он святой».

Суфий во все времена вызывали уважение и понимание у большинства религиозных людей тем, что настойчиво утверждали, что искренность никогда никому не может быть просто приписана. Люди узнают об искренности в себе и в других, наблюдая действия и изучая мысли, и сверяя слова с поступками.

Неглубоко верующие люди устраивают «проверки» на искренность, которые лишь продлевают невежество и неправильное понимание.

БЕДУИН-УЧИТЕЛЬ

Руми приводит прекрасную аналогию этого, показывая, как люди, которые судят о вещах, не зная фактов, приходят к ложным заключениям.

В этой истории бедуин слушал, как молился один человек. Тот начал произносить отрывок из Корана, где в Суре IX ("Покаяние") стих 97 говорится:

«Арабы из пустыни — более всех погрязли в неверии и лицемерии…»

Разгневавшись, араб дал ему затрещину. Молящийся, продолжая чтение, перешел к отрывку:

«…Но некоторые арабы из пустыни верят в Бога и Судный день…»

«Вот это уже лучше! — сказал бедуин. — Теперь я научил тебя, как себя вести…»

Здесь бедуин представляет собой поверхностную и склонную к предположениям часть ума буквально мыслящих религиозных людей, чья «вера», очевидно, основана на поведении и чьи суждения о вере других людей основаны на их собственном воображении о том, что представляют собой верования этих людей.

Бедуин у Руми — и наш спрашивающий об искренности — могли бы проделать такой тест, знай они о нем, если поразмыслят над афоризмом:

«Кто думает, что не самообольщается, пусть проверит, хорошего ли он о себе мнения».

Те, кто претендует, и те, кому следовало бы

между теми, кто претендует стать последователями Традиции и теми, кому следовало бы ими стать, может иметься существенная разница.

И у тех, и у других могут быть необходимые способности.

Те, кому следовало бы, вполне возможно, никогда не слышали о метафизике. Они, возможно, даже ненавидят идею эзотеризма. В наши дни все еще очень много людей, не имеющих представления о религии, мистицизме, "духовных ценностях" — и не интересующихся ими — хотя число их с каждым днем уменьшается.

Претендующие — это те, кто был привлечен в то или иное время отблеском истинной внутренней деятельности. Они, быть может, встретились с кем-то, занимающимся такого рода деятельностью, прочитали какую-то литературу. Они претендующие, потому что верят, что, поскольку слышали о чем-то, даже, может быть, пытались практиковать это, то по этой причине имеют на это право.

Вообще, тесный контакт с претендующим показывает, что его интерес сравнительно неглубок. Его вина, как заявил бы психолог, в желании системы, которая согласуется с его предубеждениями, в стремлении достичь не более чем какого-либо вида личного равновесия.

Возможно, он имеет способности. Чаще всего у него нет необходимого отношения. Он склонен, конечно, верить, что у него правильное отношение. Он обвиняет других в его отсутствии.

И тем, и другим необходимо обучение суфийской эволюционной философии, вначале путем ознакомления с ее некоторыми положениями и материалами. Это трудно, так как существует немного изложений общего характера для этого материала, вопреки распространенной вере, что «он должен быть в книгах» или «не надо беспокоиться о книгах, лучше получить его от кого-нибудь во плоти». Но именно поэтому существуют, и всегда существовали, суфийские школы. Это одна причина, почему школы принимают, для грубого наблюдателя, озадачивающе разнообразные внешние формы.

Как говорит Ахлак-и-Мухсини:

У птицы, не знающей пресной воды,

В соленой воде всегда клюв.

НЕ В СОЛЕНОЙ ЛИ ВОДЕ ВАШ КЛЮВ?

Соленая вода, по разумению суфия, есть то, что иначе называют "этим миром". Обычный человек воображает, что то, что он воспринимает более быстро, вроде материальных объектов и очевидных (для него) мыслей, по логике должно быть тем, что более реально. Но суфий говорит, что так называемые конкретные вещи не узнаны на опыте, а выведены путем умозаключений.

Вы умозрительно выводите огонь из дыма, и дым может казаться реальным, но лежащая в его основе реальность — огонь. Когда уходит привычка полагать, что непосредственно воспринимаемые вещи важнее, чем более тонкие, последние становятся воспринимаемыми. Суфийская учеба посвящена этой задаче.

Именно по этой причине великий шейх Абдул-Карим Джили говорит:

Истина, реальность [al-Haqq] ощущается, воспринимается:

Этот мир выводится путем умозаключений [ma" qulun].

До тех пор, пока человек считает первичным то, что на самом деле вторично (включая его вторичное, обусловленное "я"), более тонкий, но более реальный первичный элемент — Реальность и Сущность индивидуума — восприниматься не будет.

ВСТРЕЧА С ТРЕМЯ ДЕРВИШАМИ

Я встретил трех дервишей на Среднем Востоке, и спросил их, не сталкивались ли они когда-нибудь с искателями с Запада. «Часто», — был их ответ. Я спросил, обучали они их чему-либо. «Бывает вот что, — сказал один из них, — они приходят к нам и говорят "Учите нас", и мы пытаемся, сидя вместе с ними, или, оставив их и удалившись, чтобы сообщаться путем прямого восприятия». Я поинтересовался, что случалось дальше. «Всегда одно и то же. Через два-три дня они опять отправляются в путь, жалуясь, что мы не делаем того, что обещали».

Цель ритуала и удовлетворение от него

В: Повсюду в мире мы видим людей, испытывающих удовлетворение от ритуала. Как можно выйти за рамки ритуала?

О: Посвящение и торжественные ритуалы, совершаемые в религиях, обществах и других объединениях, могут иметь различные — весьма несхожие — источники, цели и функции.

Мы могли бы уподобить все эти цели, источники и функции, скажем, различным процессам, которые известны и существуют в любой науке. В химии, дистилляция это не то же, что ферментация; применение спиртов иное, чем применение кислот. Существуют как промышленная, так и исследовательская химия.

В случае науки о человеке различия такие же.

КОГДА НАЧИНАЕТСЯ РИТУАЛИЗМ

Когда знание об этих различиях исчезает, берет верх ритуализм или же ограниченное применение таких процессов. Когда применение и возможность ограничены, эффект незначителен: он может быть даже вредным. Как говорит Саади: «Огнепоклонник может сотню лет заботиться о своем пламени, но если свалится в него, то погибнет».

Возьмите молитву. Когда молитвы совершаются среди людей с определенной подготовкой, и когда уделяется должное внимание таким вещам как правильный настрой, тогда будет один эффект от молитвы. Если людей побуждают молиться без этих или других элементов, то их молитва может стать психотерапевтическим инструментом: весьма ценным, но, тем не менее, более низкого уровня по сравнению с его оптимальной функцией.

ЭМОЦИИ, ПРИНИМАЕМЫЕ ЗА ВЫСШИЕ ЧУВСТВА

В таком случае эмоциональное принимается за духовное. Единственное возражение против такой деятельности то, что человек или община, в которых запущен механизм связывания молитвы с эмоцией, будут почти неспособны к дальнейшему развитию, потому что обусловливание, постоянно вызываемое посредством вида, звуков молитвы или участия в ней, будет эмоциональным.

Общества и индивидуумы, взращенные на эмоциональном и обусловленном использовании ритуалов и других процедур, должны подвергнуться переориентации прежде, чем они смогут воспринять в таких ритуалах более высокое содержание.

Это трудно, потому что такие люди обычно ищут углубления своего привычного опыта, а не усовершенствования его.

Саади в Boston говорит: «Не жди, дитя мое, награды от Омара, если работаешь в доме Зайда».

ОПРЕДЕЛЕНИЕ СУФИЯ

Чтобы учиться, люди должны отказаться от многого, в том числе и от ритуала, как того, на чем, как они воображают, они могли бы учиться. Чтобы подчеркнуть это, Абу-Якуб аль-Суси, цитируемый в Taaruf Калабадхи, утверждает, что суфий — это «тот, кто не беспокоится, когда у него что-то берут, но не прекращает искать то, чего у него нет».

Реальное и мнимое самосовершенствование

В: Работают ли в суфийской школе над автоматизмом человека?

О: Люди по видимости и насколько они понимают, возможно, пытаются себя совершенствовать.

Фактически (что может быть установлено изучением того, что они действительно делают и на самом деле подразумевают под тем, что говорят), люди зачастую автоматизируют или развлекают себя.

Так происходит лишь потому, что они действуют поверхностно, используя ум, область, которая сравнительно легко становится обусловленной.

Забавно, что многие, слышавшие об этом процессе и видящие его в других, думают, что сами они защищены от него именно тем, что постоянно повторяют, что «человек становится почти мертвым, обусловленным». Но само такое повторение будет автоматизировать, обусловливать человека. Освобождение оказывается от таких теоретиков дальше, чем от «непосвященных», никогда не слышавших этого аргумента.

От автоматизма можно улизнуть, используя технические приемы, разработанные с целью перехитрить его. Но во-первых, мы должны отметить на достаточно глубоком уровне, а не просто замечать часто или возбужденно, что такой процесс необходим. Во-вторых, мы должны определить, имеет ли данный человек способность быть избавленным от автоматизма. В-третьих, мы должны предписать лечение именно для него. В-четвертых, мы должны оценить, будет ли он следовать этому лечению.

Все это входит в круг причин для существования технических приемов и особых курсов в настоящей суфийской школе.

Некоторые люди, пытающиеся получить пользу от работы суфийской школы, в то же время, внутренне настроены сохранять свой автоматизм. На мой взгляд, это реальная проблема. «В оковах забот о бороде и тюрбане, — говорится в сборнике Шамс-и-Табризи, — как же припадешь к великой чаше?»

По словам Дхун" Нуна, автоматизм человека преодолевается посредством стремления «быть таким, как был, где был до того, как был».

Роли учителя и ученика

В: Как суфийский учитель преодолевает сложившиеся, но неосознаваемые предубеждения ученика?

О: Давайте посмотрим на относительное положение учителя и ученика. Ученик рассматривает учителя как человека, который имеет что-то в большом количестве и даст ему какую-то часть. Или он может считать, что тот знает метод как достичь чего-то.

Для учителя ученик — это тот, кто пригоден для получения порции чего-то. В другом смысле, он считает его тем, кто может чего-то достичь.

Каждый — на своем пути, между их положениями существует связь.

Проблема учителя значительнее проблемы ученика. Одна из причин — в том, что ученик стремится учиться, но редко осознает, что он может учиться ТОЛЬКО ПРИ ТЕХ УСЛОВИЯХ, КОТОРЫЕ ДЕЛАЮТ УЧЕНИЕ ВОЗМОЖНЫМ.

Он не может продвигаться вперед, пока не будет подготовлен к учению. Когда подготовка завершена, ученик может продвигаться медленно, быстро или мгновенно, проходя через ряд этапов, на которых он понимает, что же он называл смыслом жизни или знанием себя.

Поэтому, самое важное — настроить ученика таким образом, чтобы его прогресс мог быть эффективным и непрерывным.

Это может направлять только тот, кто знает картину в целом и знает, что в отношении индивидуума или данной группы людей возможно, а что — нет.

Поскольку ученик, вероятно, находится в плену сформировавших его отношений, он будет склонен обращаться к учителю и к учению всевозможными неэффективными и второстепенными способами. Он попросит "спокойствия ума’, успеха в мирской жизни, денег, знания, просветления, гарантий — всего того, что может быть важно в том или ином отношении, но не обязательно относится к его ситуации. Другими словами, он попросит, чтобы его научили или чтобы ему дали знание и вещи, каковые ЕМУ ОКАЗАЛИСЬ ЖЕЛАТЕЛЬНЫМИ ПО ТОЙ ЕДИНСТВЕННОЙ ПРИЧИНЕ, ЧТО ОН РЕШИЛ, ЧТО ОНИ НЕОБХОДИМЫ ИЛИ НАСУЩНЫ.

С некоторой точки зрения, это так же нелепо, как если бы школьник сказал: «Что ж, учите меня французскому, но только в 4 часа дня», или: «Я хочу учиться математике, но только не в этом классе», или еще: «Я хотел бы изучить основы биологии, но сначала мне нужно узнать что-нибудь о головастиках, так как, по моему мнению, это самое важное».

В действительности, вы можете учиться только тому, чему вас можно обучить. Если вы навязываете или выставляете условия, основывающиеся на теоретических размышлениях, эмоциях, воображении, интеллекте и тому подобном, то вам все еще нужно учиться тому как учиться. То есть узнать, как собирать знание шаг за шагом, правильным образом, без вышеупомянутых ограничений.

Человек, не знающий, кто он на самом деле, не знающий откуда он и куда может идти, вряд ли в состоянии даже предполагать, в какой форме ему следует получать указания, или что прежде, чем он что-нибудь сделает, надо облегчить его боль или подправить его дела, возможно способом, который он, оказывается, потребовал из каприза или даже из приверженности чему-то.

Первая обязанность учителя — сделать это ясным и не идти на компромисс с поверхностными чувствами, которые многие люди считают основой.

Руми говорит:

«Свой опыт любишь ты, а не меня

Ко мне приходишь ты, чтоб чувствовать эмоции свои».

Если вы посмотрите на ваш способ подхода к вещам, включая желание учиться и его выражение в действии, и если отметите, какие сделали ошибки, а также то, что говорят суфии о ролях учителя и ученика, вы осознаете, что ученик со сложившимися, но неосознаваемыми предубеждениями, о которых вы говорите, нуждается в ком-то стороннем, кто снабдил бы его стимулами, которые позволят ему (или ей) выбраться из ловушки привычного шаблонного мышления.

УЧЕНИКИ, КОТОРЫЕ НЕ УЧАТСЯ

Шейх Абдаллах Ансари из Герата, признанный одним из величайших мудрецов Школы, а также одним из ярчайших ее представителей, перечисляет вещи, которые люди делают и думают — и которые препятствуют их прогрессу.

Они приводят к разочарованности, печали и путанице. Люди, не следующие предписаниям своего учителя, или остаются в одном из этих состояний, или же прибегают к некоторой — часто неосознаваемой — психологической уловке, ведущей к лицемерию, фанатизму, или воображаемому пониманию.

Вот вещи, которые ученик не может измерить в себе и о которых заботится учитель:

Хотеть прежде, чем полагается

Желать большего, чем полагается

Хотеть того, что принадлежит другим.

Конечно, некоторые люди столь упрямы, что даже если вы скажете им, что не собираетесь идти на компромисс со сложившимися предубеждениями, они будут продолжать бороться. В таких случаях учитель не оправдает их ожиданий, сделав вид, что не подходит ученику, заимствуя для этого технику Маламати. Даже тогда провинившийся ученик может быть не в состоянии понять, что происходит, и будет давать всевозможные фантастические объяснения. У Саади, в Гулистане, есть история об этом.

ИСТОРИЯ О МУЭДЗИНЕ

Жил когда-то муэдзин, призывавший верующих к молитве таким отвратительным голосом, что попечитель мечети, добрый человек, предложил ему десять динаров, чтобы он ушел в другой город. Впоследствии тот встретил попечителя и сказал: «Вы предложили мне всего десять динаров, чтобы я ушел в другой город, а там мне сейчас предлагают двадцать, но я все же отказываюсь уйти».

Попечитель рассмеялся и сказал: «Подождите и вы увидите, что они дойдут даже до пятидесяти».