Открытие Академии наук Армении

В 1942 году произошёл конфликт между Амбарцумяном и ректором Ленинградского университета А. А. Вознесенским. Ректор требовал покинуть Елабугу и переехать в Саратов. По его мнению, проректор по научной части должен был находиться там, где находятся основной коллектив университета и студенты. В Елабуге Амбарцумян несколько раз получал телеграммы от Вознесенского с требованием переехать в Саратов. Но для Амбарцумяна это было неприемлемо. Оставить налаженный, работающий над важными научными проблемами коллектив он не мог. Однако получилось так, что конфликт разрешился сам собой.

В Москве в сентябре 1943 года, проходя по Кропоткинской улице, Амбарцумян случайно встретил Иосифа Орбели. Он был в прекрасном настроении и сообщил ему, что вопрос об организации Академии наук Армении по существу решён. Торжественное открытие должно было состояться 29 ноября 1943 года. Это было фантастическое событие: страна, находящаяся в тяжелейшем состоянии, в состоянии войны, заботилась о фундаментальных научных исследованиях в союзных республиках. Такой факт демонстрировал мудрость руководства страны и вызывал сильный подъём радости и энтузиазма. Орбели спросил Амбарцумяна: «Вы не откажетесь работать в Академии наук Армении?» Амбарцумян сразу согласился. Тогда Орбели добавил, что эта работа не будет означать отказа от Ленинградского университета. В ответ Амбарцумян заметил, что считал бы своим высшим долгом работать в Академии наук Армении. Для этого он обязательно переселится в Ереван, чтобы полностью посвятить себя этому новому роду деятельности. Однако Орбели снова безуспешно попытался убедить его, что достаточно будет приезжать в Армению только месяца на два в году.

Во время этой встречи Амбарцумян понял, что Иосиф Орбели — главный организатор академии, и что он хочет привлечь к работе учёных-армян, живущих вне Армении. По всей видимости, Орбели полагал, что сначала важны лица, а потом уже придёт дело. Амбарцумян очень уважал Орбели, но такой либеральный подход ему не понравился. Он ничего не сказал, лишь повторил, что если его пригласят в Армению, то там и будет основное место его работы. Тем не менее, они расстались в прекрасном настроении. Ведь уже была осень 1943 года, Красная армия изгоняла врагов за пределы страны и, наконец, скоро должна была открыться Академия наук в Армении.

Будучи очень деликатным, Иосиф Орбели, по-видимому, счёл неудобным сообщить при московской встрече, что Амбарцумяна хотят включить в первый состав академиков. Возможно, что тогда этот состав ещё не был определён окончательно.

В том же 1943 году, примерно 20 ноября, Амбарцумян услышал по радио, что в Ереван выехала делегация Академии наук СССР в связи с предполагающимся открытием Академии наук Армении.

Он выехал в Москву, и в Академии наук сочли возможным командировать его как члена-корреспондента в Ереван для участия в открытии Академии наук Армении.

Он прибыл в Ереван 4 декабря. На вокзале его встречали астрономы Г. С. Бадалян и Б. Е. Маркарян. Они сообщили Амбарцумяну, что открытие академии прошло хорошо, и что оргкомитет включил его в список академиков, который был утверждён правительством, а этот начальный состав академии уже избрал Амбарцумяна вице-президентом.

Это было неожиданностью: Амбарцумян надеялся, что, перейдя из Ленинградского университета в Академию Армении, он будет иметь больше времени для научной работы. А тут возникал вопрос, удастся ли ему вообще заниматься наукой. Однако после долгих размышлений Амбарцумян пришёл к выводу, что никаких оснований для отказа он не имеет.

Начальный период работы в должности вице-президента и первый состав АН Армянской ССР подробно описаны в книге воспоминаний В. А. Амбарцумяна «Эпизоды жизни», изданной в 2001 году.

Весною 1944 года Амбарцумян выехал из Еревана в Саратов для того, чтобы проститься с Ленинградским университетом, с которым он был связан как студент, как преподаватель, потом как заведующий кафедрой и проректор. С ректором, Александром Алексеевичем Вознесенским, состоялась откровенная беседа. Ленинградский университет был всегда близок сердцу Амбарцумяна, однако его решение уйти из университета было окончательным, и в этом духе он и разговаривал с Вознесенским. Вознесенский его понял, и они расстались по-дружески.

Из Саратова Амбарцумян отправился в Елабугу, где всё ещё находилась его семья, и все вместе совершили довольно сложный переезд в Ереван. Они выехали из Елабуги на пароходе в Астрахань, а оттуда на корабле «Коллонтай» прибыли в Баку. На следующее утро после выезда они по радио узнали, что союзники наконец открыли «второй фронт».

В Баку их встретили представители азербайджанского филиала Академии наук и сотрудник Ереванской обсерватории Бениамин Маркарян, который только что вернулся из армии. Вместе с ним через Джульфу они и приехали в Ереван. Так произошло возвращение семьи Амбарцумяна в Армению.

О своём переезде Амбарцумян вспоминал: «После этого прошло сорок лет. Было много и хороших, и плохих дней в течение этих сорока лет, но не было ни одного дня, чтобы я пожалел о переезде. Мои самые сокровенные мечты осуществились».

Далее Амбарцумян вспоминает: «Несмотря на арменоведческую направленность первого выдающегося состава отделения общественных наук, было очевидно, что наука Армении в начале сороковых годов уже созрела для организации Академии. Но за пределами общественных наук положение оказывалось не столь благоприятным. В первый состав не вошли ни философы, ни экономисты. Среди академиков не было ни одного математика. Это было большим недостатком, поскольку современная фундаментальная наука основывается на математике. В физике положение было ещё тяжелее: кроме братьев Алиханянов не было ни одного доктора наук. Старший, Абрам Алиханов, уехал в Москву, и в первые годы существования Академии наук посещал Ереван раз в год. Младший брат, Артём Алиханьян, возглавлял экспедицию на Арагаце и её вспомогательную лабораторию в Ереване. Эта лаборатория называлась институтом физики и быстро расширялась, так как развитие физики в Армении всячески поощрялось, но сам Алиханьян не преподавал в университете и стремился жить в Москве, во всяком случае, там он занимал какую-то должность.

Большие надежды внушал кандидат наук, физик Норайр Кочарян. Он и ещё несколько других физиков смогли высоко поднять уровень преподавания физики в Ереванском университете.

В Ереване, в разных учреждениях, успешно работали такие люди, как математик Арташес Шагинян, геолог Ованес Магакян и другие. Я бы предпочёл, чтобы эти учёные вошли в первый же состав Академии. Впоследствии все трое были избраны в Академию.

Мы хорошо понимали, что в области точных наук нужно выполнить огромную работу, правильно поставить задачи, приобрести современное оборудование и упорно, терпеливо работать. Теперь эта задача была гораздо важнее задачи выбора академиков.

Всего труднее было положение в биологических науках. Конечно, среди академиков первого списка было имя Левона Орбели. Престарелый учёный в Ленинграде имел целый ряд видных учеников, таких как Э. Асратян, А. Карамян и др. К сожалению, он только один раз на несколько дней посетил нашу Академию, взволновался и прослезился, когда увидел первые шаги Академии на своей родине. Спасибо и за это!

Одной из больших ошибок Иосифа Орбели было то, что он не включил в первый список московского физиолога Асратяна. Впоследствии мне удалось исправить эту ошибку, и Асратян всегда сотрудничал с молодыми физиологами Армении».

Теперь, по истечении семидесяти лет становится понятным, какие гигантские усилия были предприняты, чтобы с помощью этого небольшого количества учёных создать в Армении огромную систему передовых научных институтов и научных школ. Это было бы невозможно без мощной государственной поддержки и без опоры на мировую, в первую очередь русскую культуру.

Амбарцумян считал, что «истинным создателем и организатором Академии Армении является вся страна, армянский народ, Коммунистическая партия и Советская власть».

Некоторые его коллеги, в особенности после распада Советского Союза, пытались обвинить его в чрезмерной преданности коммунистической системе страны, в конформистском отношении к властным структурам. Однако он гордился Советской страной при всех её издержках и даже худой порядок предпочитал либеральной разболтанности и безответственности. Он был уверен, что для успешной работы академии и её жизнеспособности было необходимо политическое руководство со стороны компартии. Амбарцумян знал и подчёркивал, что первый секретарь ЦК КП Армении того времени, Григорий Артемьевич Арутюнян, очень высоко ценил роль и значение Академии наук. Амбарцумян считал, что если бы не усилия Арутюняна, организация академии в разгар ужасной войны была бы невозможной. Решение об организации Академии наук Армянской ССР, принятое в Москве, было подписано Сталиным, и Амбарцумян надеялся, что такое внимание со стороны партии будет продолжаться.

Амбарцумян был убеждённым сторонником сильного, хорошо организованного государства. Государственные интересы он ставил превыше всего, считая это гарантией справедливого, безопасного функционирования личности и общества в целом, планового развития науки и техники страны. Функции государственного деятеля он выполнял, не глядя со стороны, как многие учёные, а находясь в гуще государственных событий. Принимал самое активное участие в подготовке важнейших решений правительства. Он длительные годы подряд был членом ЦК КП Армении и избирался депутатом Верховного Совета СССР. Прекрасно был осведомлён о состоянии дел в народном хозяйстве страны, его промышленности, и тем более науки, и активно влиял на их организацию и развитие.

В 1946 году Виктор Амазаспович впервые был командирован за границу, в Англию, на празднование трёхсотлетнего юбилея Исаака Ньютона. Он любил вспоминать об этой поездке и так описывает свои впечатления в дневнике:

«Ранней весной 1946 года стало известно, что Лондонское Королевское общество хочет устроить празднование юбилея Ньютона. Англичане пригласили все более или менее известные академии участвовать в торжественных заседаниях Королевского общества, назначенных на лето 1946 года в Лондоне. Была приглашена, естественно, и Академия Наук СССР. Президент АН СССР Вавилов имел персональное приглашение. Однако было решено отправить делегацию, состоящую только из четырёх лиц. Главой делегации был назначен А. Е. Арбузов из Казанского университета. В делегацию вошли: выдающийся советский математик Иван Матвеевич Виноградов, радиофизик Борис Александрович Введенский и я. Было решено, что Вавилов пошлёт текст своего доклада через нас.

Состав делегации в точности соответствовал областям научного творчества Ньютона. Ньютон был и химиком, и физиком, и математиком, и астрономом. Я был самым младшим и по годам и по званию (членом-корреспондентом АН СССР), и это была моя первая заграничная командировка. Что касается Виноградова, то он был единственным советским учёным, имевшим титул члена Лондонского Королевского общества (Пётр Капица тоже входил в состав Лондонского Королевского общества, но он был избран действительным членом общества, когда жил вместе с семьёй и работал в Англии). Командировка была интересной.

Советский самолет после двухчасовой остановки в Берлине должен был доставить делегацию в Париж. В Берлинском аэропорту были одни советские военнослужащие, и была слышна только русская речь. В Париже мы провели один день и одну ночь. Война только что окончилась, и материальное положение парижан было довольно плохим. Для Парижа того времени характерным был стук дамских деревянных туфелек по мостовой. На поезде мы добрались до Кале, вокзал которого был разрушен, а оттуда на корабле в Дувр и Лондон.

В Лондоне делегацию разместили в Месфер-отеле в центре города, откуда легко было дойти пешком до Берлингтон-хауса, где располагалось тогда Королевское общество. Состоялись многочисленные торжественные и научные заседания, приёмы, которые были посвящены жизни и научной деятельности Ньютона. Несмотря на то, что Королевское общество приложило немало усилий, чтобы успешно провести юбилей, создавшаяся атмосфера была холодной и формальной. Причина этого была в том, что организаторы не догадались к гостям прикрепить английских учёных той же специальности, а также не подумали о преодолении языковых барьеров. Дело в том, что из членов делегации по-английски говорили только Введенский и я.

Совершенно другая атмосфера царила в Кембридже, куда нас повезли на автобусах. Здесь ко мне и Виноградову прикрепили физика Дирака, королевского астронома Спенсера Джонса и нескольких математиков. Нам показали несколько примечательных мест в кембриджском университетском комплексе, в том числе и ту церковь, которую посещал Ньютон. В Тринити-колледже, в том самом здании, в котором жил Ньютон, был организован обед, на котором присутствовало около ста пятидесяти человек. В знак особого уважения к советской науке рядом с председателем посадили только одного гостя — академика Ивана Виноградова. Всех присутствующих одели в мантии членов колледжа.

Как положено, на столе перед каждым местом стояла карточка с фамилией гостя. Сев на своё место, я обратил внимание, что на карточке моего соседа справа, которого ещё не было, написано — "князь Оболенский". Я подумал, что это могло быть сделано, чтобы причинить мне неприятность. Ведь из титула следовало, что это — белогвардеец, покинувший нашу страну в 1917 году после революции. Я ждал, что придёт старик, но пришёл молодой человек лет тридцати, прекрасно говорящий по-русски. Его родители действительно были эмигрантами, но сам он в 1917 году был младенцем. Выяснилось, что он сотрудник кафедры русского и славянских языков. На меня произвели огромное впечатление совершенство и сочность его русского языка. Как бы то ни было, подумал я, родители этого молодого человека были влюблены в свой язык и много внимания уделили обучению сына русскому языку. В глубине души я сожалел, что такие люди из-за непонимания происходящего или под влиянием страха покинули свой народ.

Я использовал своё знакомство с Джонсом и попросил его помочь мне купить для Бюракана наилучший в то время атлас звёздного неба, который был составлен и издан Королевским Астрономическим обществом. Для этой цели я намеревался использовать сэкономленную мною английскую валюту. Но Спенсер Джонс устроил так, что общество подарило мне этот атлас, который использовался в Бюракане до тех пор, пока не появился Паломарский атлас. Теперь Джонса уже нет, но он навсегда остался в моей памяти».

Бюраканская астрофизическая обсерватория

До переезда Амбарцумяна в Ереван, да и в первые годы его работы в Армении армянские астрономы ютились в Ереванской университетской обсерватории, которая находилась в черте городе, в сквере между университетом и политехническим институтом. К сожалению, она находилась в очень жалком состоянии. В составе сотрудников обсерватории не было ни одного кандидата наук. Наиболее трудоспособными людьми были Г. С. Бадалян и Б. Е. Маркарян. Бадалян наблюдал сравнительно яркие переменные звёзды, цефеиды. Маркарян прошёл в Ленинграде аспирантуру у Амбарцумяна и готовился в Ереване к защите диссертации. Было ещё четыре или пять сотрудников, которые выполняли чисто техническую работу. Единственным инструментом, взятым на время в Ленинграде, был девятидюймовый телескоп. Было ясно, что проводить хоть какие-нибудь серьёзные астрофизические работы в такой обсерватории невозможно. Амбарцумян решил, что надо начать строительство новой современной обсерватории, в Ереванском университете надо готовить астрономические кадры и командировать молодых астрономов перенимать опыт астрономических наблюдений в других обсерваториях, а также необходимо было получить работоспособный телескоп сравнительно большого размера. Осуществление этих планов опиралось на поддержку руководством республики и АН СССР.

Прежде всего нужно было определить область и направление исследовательских работ будущей обсерватории. Было ясно, что каковы бы ни были открывшиеся финансовые возможности для оснащения обсерватории телескопами, они будут весьма ограниченными, и придётся решать труднейшую задачу — малыми средствами выйти на передние рубежи бурно развивающейся астрофизической науки. Амбарцумян умышленно сузил круг научных задач для обсерватории и сконцентрировал усилие армянских астрономов на исследованиях в чрезвычайно важном направлении астрофизики — изучении нестационарных явлений, происходящих в звёздах, в кратных звёздных системах, в туманностях и во внегалактических объектах — галактиках. В круге интересов остались и злободневные задачи теоретической физики и теории переноса излучения. Впоследствии стало ясно, что такое сужение задач было абсолютно оправдано.

Естественно, что для будущей обсерватории нужно было найти место с хорошим астроклиматом. Это означало, что прозрачность атмосферы должна быть очень высокой, количество ясных ночей большим, а освещённость от искусственных источников света близлежащих больших населённых пунктов минимальной. Требовались также относительная близость к Еревану и наличие хоть каких-то дорог.

Выбор был остановлен на селе Бюракан, расположенном на склоне горы Арагац, на высоте около 1400 метров. Была создана экспедиция, которая выехала в Бюракан во второй половине июля 1944 года и разместилась в здании бюраканской школы. Интересно, что секретарь райкома поначалу не рекомендовал Бюракан. Он предлагал столь же пригодные, по его мнению, другие деревни района. Как выяснилось, он считал Бюракан слишком отсталой и нищей деревней, астрономы будут испытывать здесь неудобства. Но в конце концов секретарь райкома согласился, и в Бюракане начались строительные работы.

Наблюдения, выполненные в 1944 и 1945 годах, убедили астрономов, что место выбрано неплохое, а в 1946 году они окончательно остановились на территории, находящейся к югу от деревни. Здесь в 1946 году был построен домик, состоявший из шести комнат. Эти комнаты использовались и как жилое помещение, и как место для работы. Инструменты стояли на улице, без башен и куполов.

В 1947 году в Бюракане начались первые спектральные исследования на только что изготовленном 250-миллиметровом телескопе Мельникова — Ионнисиани АСИ-5. Инструмент имел кварцевую оптику и позволял регистрировать излучение в ультрафиолетовой части спектра. На этом телескопе бюраканские астрофизики Людвиг Мирзоян и Нина Иванова получили многочисленные спектры переменных звёзд.

Но нужно было определиться и в выборе будущих крупных инструментов.

По оптическим параметрам телескопы принципиально отличаются друг от друга, и оптические системы выбираются в зависимости от стоящей астрономической задачи. Если ставится задача регистрации и измерения яркости слабых объектов, то следует иметь телескопы с относительно коротким фокусом, то есть светосильную систему. При этом в фокусе телескопа получаются концентрированные изображения небесных объектов минимальных линейных размеров. Конечно, выбрав телескоп с короткофокусной оптикой, астроном сознательно ограничивает себя в возможности исследовать структуру протяжённого небесного объекта, так как масштаб изображения мал.

Другой важнейшей характеристикой оптической системы телескопа является его поле зрения, то есть способность одновременно видеть большую площадь неба. Если пользоваться, например, телескопом с одним параболическим зеркалом, то окажется, что изображение звёзд в его поле зрения имеет допустимое качество изображения только в пределах не больше одной минуты дуги. То есть количество одновременно исследуемых объектов будет чрезвычайно мало. Если выйти за пределы поля в одну минуту, на краю поля возникнут искажённые изображения звёзд. Так на краю поля появится (кроме сферической аберрации и астигматизма) самая неприятная аберрация под названием «кома»: изображения точечных источников света (звёзд), находящихся вне оптической оси телескопа, окажутся не точечными и даже не круглыми, а искажёнными, вытянутыми в радиальном направлении и «лохматыми», с «хвостом».

Но как можно увеличить поле зрения телескопа, не вызывая таких искажений, и до какой величины? Так перед оптиками встала одна из тяжелейших задач — разработка оптической системы с большим полем зрения, но без аберраций.

Среди разработчиков в этой области ещё в 1930 году вперёд вырвался эстонский талантливый оптик, работавший в Германии, Бернхард Шмидт. Он предложил оптическую систему, состоящую из сферического главного зеркала и коррекционной пластины размером в оптический диаметр телескопа, исключающей все аберрации сферического зеркала. Так Шмидт тяжесть изготовления широкоугольного телескопа перенёс на коррекционную пластину, которую сам же виртуозно и изготовил. Он получил поле до шести градусов дуги без аберраций. Это было огромное достижение.

Прекрасный советский оптик Д. Д. Максутов также сумел исключить все аберрации для шестиградусного поля, предложив компенсирующую менисковую систему. Сравнивая светосильные широкоугольные системы Шмидта и Максутова, необходимо заметить, что легче конструировать и изготавливать телескоп системы Шмидта, чем Максутова.

В 1945–1946 годах во время совещаний в Москве было принято важное решение в деле телескопостроения для обсерваторий СССР. Дело в том, что во время войны были разрушены самые крупные советские обсерватории: Пулковская, Симеизская и Киевская. Было решено, в порядке репараций, привезти из Германии в Советский Союз целый ряд готовых и изготавливающихся у Цейса телескопов и разместить эти инструменты в первую очередь в Пулкове, в Крыму и в Киеве. Поскольку ещё до войны предполагалось создать в Армении астрофизическую обсерваторию, то астрономический совет решил, что и Академия наук Армении тоже имеет право получить часть репарационных инструментов.

Так, из Германии было получено два готовых инструмента. Первый — двойной пятидюймовый астрограф, который позволял фотографировать звёзды до звёздной величины 13,5, и был использован для наблюдения переменных звёзд в различных диапазонах длин волн одновременно. Другой телескоп представлял собой прекрасную восьмидюймовую камеру Шмидта с объективной призмой. С его помощью можно было получать прямые фотографии звёзд до 17-й величины и спектры до величины 11,5. Этот инструмент можно было считать важным приобретением. В дальнейшем был получен и 12-дюймовый телескоп.

Однако самые большие ожидания были связаны с третьим инструментом, который ещё только изготавливался на заводе Цейса. Это был «Шмидт» с оптическим диаметром один метр и светосилой объектива 1:2,1. Ходили слухи, что этот инструмент Гитлер готовился подарить Муссолини для использования в Италии.

На метровом «Шмидте» остановимся поподробнее, поскольку он определил лицо обсерватории, дав возможность бюраканским астрономам получить уникальный наблюдательный материал мирового уровня.

Без преувеличения можно считать этот телескоп с метровыми объективными призмами (впоследствии по заказу бюраканцев изготовленными в СССР) самым удачным и продуктивным инструментом в мире, выдержавшим конкурентоспособность до восьмидесятых годов XX века. Кстати, в 1948 году в США в Паломарской обсерватории был установлен прекрасный 122-сантиметровый «Шмидт» со светосилой 1:2,5, на котором, при 10-минутном экспонировании, можно было получить изображение звёзд до 20-й звёздной величины. С его помощью был составлен знаменитый Паломарский атлас звёздного неба.

Бюраканский «Шмидт» был приспособлен Амбарцумяном наилучшим образом для спектральных наблюдений очень слабых объектов. Объектами исследований, по мнению Амбарцумяна, должны были стать до сих пор не зарегистрированные и не изученные переменные звёзды и галактики.

Конкуренцию этот инструмент выдержал благодаря трём правильно задуманным метровым малодисперсионным объективным призмам, дающим возможность получать массовые спектры очень слабых звёзд и галактик.

Однако завершение работ над метровым «Шмидтом» очень затянулось. Инструмент был передан Советскому Союзу в конструктивно незавершённом виде. Потребовалось долгое время, прежде чем заводу ЛОМО, конструктору Добычину удалось завершить и передать в Бюракан этот телескоп, изготовление которого началось на заводе Цейса ещё в годы Второй мировой войны.

Но телескопу посчастливилось: с 1961 по 1980 год он был одним из самых результативных телескопов мира, а среди телескопов, проводящих широкоугольные спектральные наблюдения, первым по результативности. На этом инструменте были получены многочисленные важные результаты по переменным и вспыхивающим звёздам, и Б. Е. Маркаряном произведён спектральный обзор неба с целью обнаружения галактик с ультрафиолетовым избытком излучения, названных впоследствии галактиками Маркаряна. С помощью маркаряновской селекции, длившейся более пятнадцати лет, было обнаружено большое количество сейфертовских и других активных галактик и квазаров (QSR) и квазизвёздных объектов (QSO) (Э. Е. Хачикян, М. А. Аракелян, Дибай, М. А. Казарян и др.).

В 1980-х годах в Бюраканской обсерватории был установлен 2,6-метровый телескоп системы Кассегрена.

Таким образом, обсерватория в основном была оснащена современными инструментами. Какие же результаты были получены обсерваторией? Перечислим основные.

• В Бюракане были открыты и исследованы компактные группы компактных галактик (В. А. Амбарцумян, Р. К. Шахбазян и др.). В этой работе принимали участие и астрономы из Германии.

• Р. К. Шахбазян и С. Г. Искударян открыли три сверхновые звезды в одной галактике, вспыхнувшие в течение всего шести лет, причём последние две из них — всего за два месяца. Такое удаётся исключительно редко.

• В обсерватории успешно работали 40- и 50-сантиметровые инструменты для электрофотометрических и поляриметрических наблюдений. На этих инструментах была открыта поляризация света Крабовидной туманности (В. А. Домбровский), u мю Цефея (К. А. Григорян) и звёзд типа Т Тельца (Р. А. Варданян). Изучено распределение поляризационного излучения по Крабовидной туманности (Э. Е. Хачикян). Было показано, что поляризация этой туманности доходит до 50 процентов.

• В обсерватории производились электрофотометрические и поляриметрические наблюдения звёзд типа UV Кита и Т Тельца (Р. А. Варданян, В. С. Осканян, М. А. Ерицян, Н. Д. Меликян). В 1964 году Р. А. Варданян впервые обнаружил поляризацию излучения звёзд типа Т Тельца и переменность этой поляризации.

• В 1977 году на картах Паломарского атласа звёздного неба были обнаружены 60 кометарных туманностей (А. Л. Гюльдубагян и Т. Ю. Магакян). В 1979 году публикуется каталог из ста кометарных туманностей (Э. С. Парсамян, В. М. Петросян).

• В последующем была зафиксирована сильная переменность двух кометарных туманностей (А. Л. Гюльдубагян, Т. Ю. Магакян и др.).

На крупнейшем в СССР радиотелескопе РАТАН-600 радиоастрономами Бюракана было зарегистрировано переменное радиоизлучение кометарных туманностей.

• В 1970-х годах в обсерватории на 2,6-метровом телескопе с помощью инфракрасного фотометра, разработанного и изготовленного пулковскими специалистами (Ю. Л. Шахбазян, В. В. Кирьян и М. А. Погодин), проводились наблюдения звёзд в инфракрасном диапазоне. У ряда звёзд были обнаружены инфракрасные избытки излучения, наличие углерода и воды в их атмосферах.

• В 1968 году, на основе статистического анализа обнаруженных к тому времени вспышек в скоплении Плеяды, В. А. Амбарцумян предсказал, что почти все звёзды низкой светимости этого скопления должны быть вспыхивающими. Ещё в 1950-х годах, на основе его трудов, трудов Г. Аро и других, было установлено, что звёзды Т Тельца относятся к вспыхивающим иррегулярно переменным звёздам. В 1968 году Амбарцумян разработал статистическую теорию звёздных вспышек, которая стимулировала исследования вспыхивающих звёзд как в Бюраканской обсерватории, так и за рубежом (международное сотрудничество с обсерваториями Тонанцинтла, Асиаго и др.).

Пользуясь методами теории вероятностей, Амбарцумян получил теперь хорошо известную и широко применяемую формулу:

n 0 =n² 1 /2n 2 .

Здесь n 0 — число звёзд, ещё не выявлявших ни одной зарегистрированной вспышки, а n 1 и n 2 — количество известных вспыхнувших звёзд, соответственно по одному и по два раза. Началось широкое исследование скопления Плеяд на многих обсерваториях планеты. Благодаря широкой международной кооперативной программе в Плеядах было обнаружено более пятисот вспыхивающих звёзд. Более того, в Бюракане было зарегистрировано около четырёхсот повторных вспышек (Л. В. Мирзоян, Э. С. Парсамян, О. С. Чавушян). Эти наблюдения подтвердили предсказание В. А. Амбарцумяна: почти все звёзды Плеяд низкой светимости оказались вспыхивающими, что говорит о том, что фаза вспышечной активности является неизбежной фазой на ранней стадии эволюции звёзд. Этот вывод сделал более вероятной гипотезу Амбарцумяна, согласно которой в недрах молодых звёзд содержится не полностью израсходованное протозвёздное вспыхивающее вещество.

• В теоретическом отделе обсерватории продолжалось развитие работ по теории переноса лучистой энергии. В. А. Амбарцумян получил решение нелинейных задач теории переноса излучения, решив задачу об отражении монохроматического излучения от одномерной среды. Был сформулирован новый метод — принцип самосогласованных оптических глубин для исследования нелинейных процессов рассеяния. Вскоре с помощью этого принципа учениками Амбарцумяна была решена задача полихроматического рассеяния света в трёхмерной среде (А. Г. Никогосян, В. Ю. Теребиж, О. В. Пикичян). Была решена и линейная задача некогерентного рассеяния света Н. Б. Енгибаряном (подробнее см. в главе восьмой).

• На зарубежных современных инструментах по бюраканской программе длительно и успешно вели наблюдения Л. В. Мирзоян, Э. С. Парсамян, Э. Е. Хачикян, Г. М. Товмасян. В своё время бюраканские молодые астрономы Б. Е. Маркарян, Л. В. Мирзоян, Н. Л. Иванова, М. А. Аракелян, Э. Е. Хачикян, К. А. Григорян, В. Ю. Теребиж тесно сотрудничали с ведущими ленинградскими астрофизиками.

• В Бюраканской обсерватории, а затем в Аштараке (Багаване) успешно функционировала Бюраканская оптико-механическая лаборатория (БОМЛ), преобразованная впоследствии в СКБ. Здесь выполнялись основные оптико-механические работы, связанные с деятельностью обсерватории. Лабораторию основал и почти бессменно руководил ею выпускник Ереванского политехнического института, кандидат технических наук Гурген Седракович Минасян.

• Но самым существенным открытием в новорождённой обсерватории было обнаружение молодых нестабильных кратных систем — звёздных ассоциаций. Подробный разговор об этом впереди.

В Бюракан, естественно, к Виктору Амазасповичу, приезжали астрофизики со всех континентов. Работы проводились в содружестве с другими обсерваториями Советского Союза и со многими зарубежными странами.

Обсерватория, без преувеличения, стала естественным координирующим мировым центром по исследованию нестационарных явлений во Вселенной.