Вернёмся к амурным делам и драмам Матильды Феликсовны, которой в ту пору было всего двадцать девять лет. Театр театром, балет балетом, а сердце, оттаявшее после первых любовных страданий, вновь открылось для любви, быть может, и не такой сильной, как первая, но охватившей всё существо балерины. Не нам судить о силе этой любви. Наверное, и сама Матильда не могла бы твёрдо ответить на этот вопрос. Её любовь к цесаревичу, ставшему императором России, возможно, переросла в какое-то светлое, необыкновенное чувство.

Для возлюбленных вполне естественна страсть к путешествиям. Человек так устроен, что чарующая красота природы очаровывает ещё более, когда рядом любимый. Прошёл этап знакомства, сближения, объяснений. И вот хочется чего-то нового, незнакомого. Хочется новых впечатлений, которые, быть может, одним из возлюбленных испытаны, но как приятно открывать мир тому, кого любишь.

Матильда Кшесинская уже успела побывать во многих странах Европы. Она конечно же была занята не только сценой, конечно же видела многое и многим восторгалась, но так, чтобы отправиться именно в путешествие… нет этого у неё ещё не было.

В мемуарах она писала:

«Осенью мы решили с Андреем прокатиться по Италии, которую он ещё совсем не знал, а меня туда тянуло, как всегда. Мы решили встретиться в Венеции».

То есть как раз то, о чём сказано выше: Матильда мечтала вновь посетить знакомые ей места, но уже со своим возлюбленным.

Встретиться договорились уже в Италии, куда Матильда отправилась вдвоём с женой брата, как она выразилась, «очаровательным и весёлым существом, незаменимым в путешествии…»

Характерная, причём не так уж часто встречающаяся в мемуарной литературе, особенность, заключающаяся в умении описывать людей, их характеры, великолепные пейзажи, сделали мемуары особенно читаемыми.

Вот и в этой главе точными мазками отмечены виды из окна на Большой Канал (Канале Гранте), где «бесшумно сновали чёрные гондолы и раздавались звуки пения». И, конечно, потрясали «силуэты соборов вдали, залитые лунным светом, – действительно, картина поразительная». А какое музыкальное сопровождение. Доносились аккорды прелестного романса, судя по словам, какого-то нового.

Но всё это прелюдия к волшебству, ожидавшему впереди. В условленный срок примчался великий князь Андрей Владимирович в сопровождении своего адъютанта штабс-ротмистра Александра Алексеевича Беляева, которого Кшесинская охарактеризовала «очень милым и симпатичным человеком».

Он был сыном няни великого князя Гавриила Константиновича Анны Александровны Беляевой. В семье великого князя её звали Атей, ставшей впоследствии монахиней Анастасией в Богородицком Леснинском монастыре (Леснинской обители). Ставропигиальный женский монастырь находился в юрисдикции неканонической Сербской истинно-православной церкви.

Сколько радостей, сколько впечатлений…

Кшесинская описывала впечатления, словно в дневнике:

«Мы любили ходить обедать в маленький ресторан “Иль Вапоре”, есть итальянские блюда и пить кианти…

…Мы поехали в Падую поклониться могиле Святого Антония Падуанского, которому я всегда молилась, в особенности когда я что-либо теряла. Я всегда находила потерянное после того, как помолюсь ему.

…У могилы Святого продавались его образки, которые для освящения надо было потереть о саркофаг. Мы все, конечно, купили себе образки. Из Падуи мы проехали прямо в Рим, где провели около двух недель, чтобы успеть спокойно и внимательно осмотреть этот город.

…Мы видели часовню, по преданию, построенную на том месте, где Апостолу Петру, покидавшему Рим, явился Христос Спаситель и спросил его: “Quo vadis?” (Камо грядеши?), то есть “Куда идёшь?” Это и послужило Сенкевичу темой для его романа. В часовне нам показали на каменном полу полуглубокий след ступни, оставленный Спасителем, когда Он остановился, чтобы вопросить Апостола Петра».

И таких записей – целый дневник.

Матильда в этой поездке смотрела на мир глазами возлюбленного. И в этой именно поездке в ней зародилась новая жизнь, подаренная им на свободе от интриг и пересудов.

Об этом событии она вспоминала:

«По приезде в Париж я почувствовала себя нехорошо, пригласила врача, который, осмотрев меня, заявил, что я в самом первом периоде беременности, около месяца всего, по его определению. С одной стороны, это известие было для меня большой радостью, а с другой стороны, я была в недоумении, как мне следует поступить при моём возвращении в Петербург. …Пробыв несколько дней в Париже, я вернулась домой, предстояло пережить много радостного, но и много тяжёлого… Мне, кроме того, предстоял трудный сезон впереди, и я не знала, как я его выдержу в таком состоянии».