В Париже Анна узнала о том, что Виктор Дандре арестован за крупную растрату. Она не ведала, в чём причина и что произошло, но, забыв обиду, сразу стала собирать деньги на его освобождение.

Из России шли известия о причинах ареста. Дело в том, что Виктор Дандре принимал активное участие в строительстве Большеохтинского моста через Неву в Санкт-Петербурге. И вдруг строительство было остановлено, изъята вся документация, и началось следствие. Комиссия вскрыла растрату 36 тысяч рублей. В те времена, когда на пятак можно было купить, как сейчас чуть ли не на тысячу, если того не более, сумма была огромной. Вот эти 36 рублей Дандре был обязан выплатить – такова цена свободы.

Писательница, филолог, сценарист Елена Арсеньева (Грушко Елена Арсеньевна) так рассказала в своей книге:

«В то время общественное мнение было весьма направлено против деятельности столичной Думы – вернее, полного отсутствия проку от этой деятельности. Городские газеты захлебывались от нападок. Император поручил опытному юристу, сенатору Нейгардту (между прочим, зятю премьер-министра Столыпина) провести ревизию петербургского самоуправления. Тридцать первого января 1911 года несколько посланных сенатором чиновников явились в помещение городской управы и были немало изумлены, что там не было ни одного “думца”. Оказалось, что большинство ответственных за расходование городского бюджета лиц предпочитали работать дома и там же держали финансовые документы. И всё же двадцать пять пудов документов в присутствии было обнаружено, изъято и на нескольких извозчиках отправлено в гостиницу «Баярд», где обосновался Нейгардт на время ревизии. Вслед за этим были проведены обыски на квартирах членов городской Думы, допросы, а затем произведены и аресты, поскольку для членов городской управы депутатской неприкосновенности не существовало. Конечно же арест главных: Виктора Дандре, Николая Романова (тезки и однофамильца самого императора!) и городского архитектора Евгения Вейнберга наделал шуму. Больше всего внимания привлекало к себе именно дело Дандре – в основном из-за его связи со знаменитой балериной Павловой. <…> Сплетни и частная жизнь барона, впрочем, не интересовали Нейгардта, который выяснил, что своим богатством Виктор Дандре был обязан прежде всего городской казне, в которую он, председатель ревизионной комиссии Думы, смело запускал руку. Вот только один случай. Когда в 1907 году столичные власти решили проложить в городе трамвайные пути, на многомиллионный подряд претендовали две компании: германская “АЕГ” и американский “Вестингауз”. Подряд достался “Вестингаузу”. Следствие Нейгардта обнаружило, что Дандре получил за это взятку в семь с половиной тысяч рублей. Деньги баснословные по тому времени, когда корова стоила два рубля! Нейгардт также выяснил, что когда в 1910 году город выбирал компанию для подряда на строительство нового моста через Неву (этому мосту позже дадут имя Петра I), то из Варшавы прибыл, чтобы претендовать на контракт, Шмидт, представитель фирмы “Рудзский и К°”. Когда польский представитель приехал в Петербург и остановился в гостинице “Европейская”, ему протелефонировал Виктор Дандре и предложил содействие. Он запросил пять тысяч рублей, получил их, и подряд был отдан Варшаве, а не Коломенскому заводу – второму претенденту. Это были далеко не единственные случаи взяток, полученных Дандре, однако следы прочих оказались с большей или меньшей тщательностью заметены. На основе открывшегося Дандре был предан суду. Ему, сенатскому прокурору и умелому юристу, удалось избавиться от обвинений во взяточничестве и переквалифицировать статью. Теперь ему инкриминировали “введение в заведомо невыгодную сделку”».

Анна Павлова собрала необходимую для освобождения сумму и отправила её в Россию. Вскоре Дандре сумел выбраться за границу.

Она так объяснила свой поступок:

«В Париже я решила, что без Дандре жить не могу. Я сразу же вызвала его к себе. Мы обвенчались в церкви, под секретом. Он ведь мой, только мой, и я его обожаю».

А ведь перед отъездом на гастроли она довольно резко поговорила с ним, когда он повинился и попытался восстановить отношения. Она сказала ему твёрдо:

– Благодарю тебя, Виктор. Уже ничего не надо от тебя. Между нами всё кончено.

Дело было в ресторане, где она ужинала с Дягилевым, когда вошёл Виктор Дандре. Высказав ему все двумя-тремя фразами, Анна встала и, опираясь на руку Дягилева, покинула ресторан.

Анна Павлова писала о замужестве:

«Я хочу ответить на вопрос, который мне часто предлагают: почему я не выхожу замуж. Ответ очень простой. Истинная артистка, подобно монахине, не вправе вести жизнь, желанную для большинства женщин. Она не может обременять себя заботами о семье и о хозяйстве и не должна требовать от жизни тихого семейного счастья, которое дается большинству.

Я вижу, что жизнь моя представляет собой единое целое. Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылёк, который чарует на миг и улетает».

Ну а у Матильды Кшесинской были в то время свои проблемы. Она, несмотря на своё положение, стремилась помогать в создании новых спектаклей. Уговорила Мариуса Петипа дать Анне Павловой роль в возобновлённой им «Баядерке».

Матильда вспоминала:

«Чтобы помочь Павловой изучить этот балет, я, несмотря на состояние моего здоровья, репетировала с ней его целиком, показывая все движения. Павлова одновременно проходила “Баядерку” с Е. П. Соколовой, которая много раньше меня танцевала этот балет».

Артистка балета Евгения Павловна Соколова (1850–1925) принадлежала к старшему поколению и уже перешла в разряд педагогов. Может, именно потому, что она уже не составляла конкуренции на сцене, Павлова в интервью по поводу балетного спектакля выразила благодарность Соколовой и ни слова не сказала о Матильде Кшесинской, которую это, конечно, несколько удивило и немного обидело, хотя Матильда и написала:

«Я хорошо знала Анну Павлову и была уверена, что она это сделала не по своей воле, а по совету людей, желавших искусственно создать между нами недружелюбные отношения. Меня огорчила такая несправедливость со стороны Павловой по отношению ко мне после всех моих стараний ей помочь».

Впрочем, увы, там, где сцена, там интриги, там зависть. Да что там сцена… Там, где литература, поэзия, там, где музыка, эстрада, зачастую поступками людей правит зависть.

Матильда Кшесинская не скрывала такого положения вещей. Она писала:

«Мне пришлось испытать и другие неприятности от товарок по сцене».

Возможно, от других «товарок», но высокий талант делает человека высоким и светлым. Матильде Кшесинской в будущем, уже в эмиграции, довелось убедиться в том, что Анна Павлова – человек с большой буквы. Вот что рассказала сама Матильда о своей встрече с Анной Павловой:

«В один из первых своих приездов в Париж мне посчастливилось снова встретиться с Анной Павловой на одном благотворительном вечере в Клеридже. Она танцевала в этот вечер свои очаровательные маленькие вещицы. После представления я пошла её поцеловать, и мы бросились друг другу в объятия. “Малечка, как я счастлива вас опять видеть! Давайте поставимте вместе гран-па балета “Пахита”, как это было в Петербурге. Здесь, в Париже, Тата Карсавина, Вера Трефилова, Седова, Егорова, Преображенская. Вы будете танцевать главную роль, а мы все позади вас, не правда ли, какая это будет прелесть!” И это говорила Павлова в апогее своей славы, предлагая танцевать во второй линии за мною. Трогательно это было, бесконечно трогательно с её стороны. В этом она показала себя мировой артисткой и чудным человеком».

Но это было ещё далеко впереди. Россия ещё была империей, и Матильда радовалась тому, что было в той имперской жизни, пусть и не озарившей семейным счастьем, но подарившей возможность испытать любовь и испытать радость материнства.

Но сначала о некоторых тайнах императора и России…