Ну а Кшесинская, конечно, в такие тайны посвящена не была, да и не только она, судьбой отдалённая от её любимого Ники, но и ближайшие родственники Николая Александровича, кроме императрицы Александры Фёдоровны, не были посвящены в том, что их ожидает.

Кшесинская была в преддверии важнейшего события в своей жизни.

Вот что писала она в своих мемуарах:

«Приближался день, когда я должна была родить. Всё было приготовлено к этому у меня на даче в Стрельне. Мой личный доктор, который должен был принимать, был в отсутствии, пришлось вызвать из Петергофа ассистента профессора Отта, доктора Драницына, который вместе с личным доктором Великого Князя Михаила Николаевича, Зандером, принимал ребёнка. Меня едва спасли, роды были очень трудные, и врачи волновались, кто из нас выживет: я или ребёнок. Но спасли обоих: ребёнка и меня. У меня родился сын, это было рано утром 18 июня, во втором часу. Я ещё долго проболела с высокой температурой, но так как я была сильная и здоровая по натуре, то сравнительно скоро стала поправляться».

Что ж, если и вообще вынашивание и рождение ребёнка, я считаю, для любой женщины – настоящий подвиг, то в минувшие века это был подвиг вдвойне. Сколько смертей было при родах! Не только в простых семьях, но и в императорских тоже. Вот, к примеру, даже у государя Павла Петровича первая супруга, Наталья Алексеевна, при родах умерла, а вторая, Мария Фёдоровна, едва не умерла при родах шестого ребёнка (четвертой дочери), и лишь настойчивое вмешательство императрицы Екатерины Великой, приказавшей на свою ответственность делать родовспоможение, в ту пору ещё только-только начатое за рубежом, спасло и саму супругу Павла, и его дочь, наречённую в честь бабушки Екатериной.

Но вот роды позади. Родился сын. Но это ли наряду со счастьем матери не начало её новых личных проблем.

В предыдущей главе я не случайно коснулась судьбы Анны Павловой. Знаменитая балерина даже в зените счастья стыдилась своего более чем неясного происхождения. Кто же отец? Кого только не причисляли в отцы. А это и матери укор, где молчаливый, а где и открытый, да и самой дочери не легче.

Пока было ожидание родов, о том как-то не думалось. Не секрет, что для каждой женщины время ожидания этого важного момента – тревожное время. Как-то всё пройдёт?! До мыслей ли о том, что будет дальше? Думаю, что, конечно, нет-нет да посещали и мысли о будущем, о том, как войдёт в этот мир её ребёнок, но в мемуарах о них ни слова. Эти мысли со временем забылись, а вот действия окружающих – нет…

Писатель Олег Михайлович Гусев в своей уникальной книге «Белый конь Апокалипсиса» раскрыл сакральное значение великого действа – рождения ребёнка. Женщина, совершающая это действо, выходит, по его словам, на новую, более высокую ступень в своей жизни, становится матЕРью. Какова эта степень? А если мы вдумаемся в высокий смысл первых строк стихотворения Михаила Юрьевича Лермонтова «Молитва»?

Так вот Олег Гусев пишет:

«ЕР-Понятие – это лингвистическое средство присвоения человеку, хорошо овладевшему специальностью, “знака качества”, т. е. он становится как бы помечен Р-Энергией Вибрации Небесного Блаженства, которая ЕР: Есть Рекуче. Ъ-Еръ – “…это Символ Космической Защиты от ошибок и оплошностей Прошлого. В ней – далее автор ссылается на работы Анания Фёдоровича Шубина-Абрамова – “…обобщено и сосредоточено то, что достигнуто в предыдущем развитии и необходимо для дальнейших Свершений Жизни”.

До 1917 г. “Ъ” ставился в конце слова после согласных…

Женщина, родившая ребёнка, становится матЕРью, т. е. тоже лингвистически “помечается” Р-Энергией-Вибраций Космоса, переходя на более значимую в социуме ступеньку».

Почему-то стёрлись в сознании некоторых похотливцев от «документалистики» эти понятия, и вот начинают скабрезно выписывать, от кого, мол, ребёнок, да и чей он, ребёнок? Ах, такая-сякая Кшесинская – родила!!! Как посмела! От всех царей сразу!!!

Может быть, конечно, женщины сами отчасти виноваты в том, что упала планка в их оценке. Но упала она и падает далеко не из-за всех, а из-за отбросов общества, из-за тех, которые позорят имя женщины, убивая детей во чреве или бросая их на произвол судьбы в младенческие и детские годы. Сколько подобной информации в новостях! Ужас! Так вот похотливцев вовсе не занимают такие факты и такие отбросы общества, потому что на них имени, пусть и дурного, но имени литературного, не заработаешь. А вот прилепиться к имени великой балерины, славы русского балета – это дело другое, это то, что таковым особям, ошибочно именуемым мужчинами, и надо.

Кому и какое дело, с чьей помощью создала Женщина новую жизнь?! Главное, что эта жизнь создана, что новый человек начал своё нелёгкое шествие по свету, ведь путь каждого человека – это чреда испытаний…

Современник Кшесинской, религиозный писатель и общественный деятель Сергей Александрович Нилус (1862–1929) в одном из своих трудов отмечал:

«…Задумывался ли ты когда-нибудь, дорогой читатель, о конечной и для всех живущих на земле единственно общей цели всех земных трудов и усилий, всех горестей и радостей, разочарований и надежд, любви и ненависти, добра и зла всего, словом, того, из чего сплетается терновый венец твоей жизни?»

Кшесинская не только не собиралась бросать ребёнка. Она с самого начала стала примерной матЕРью и таковой осталась на всю жизнь, в чём мы убедимся в последующих главах. Ну а сына Владимира, которого на протяжении всей жизни звала просто Вовой, она воспитала достойным патриотом России. Его не согнули даже испытания 2-й мировой войны, которую он вместе с родителями пережил во Франции, с думами о России, и, выдержав даже гитлеровские застенки, пусть и не такие жестокие, каковыми они были в России, но не менее опасные. Жизнь человека для фашистов нигде не имела никакой ценности.

Кшесинская вспоминала:

«Когда я несколько окрепла после родов и силы мои немного восстановились, у меня был тяжёлый разговор с Великим Князем Сергеем Михайловичем. Он отлично знал, что не он отец моего ребёнка, но он настолько меня любил и так был привязан ко мне, что простил меня и решился, несмотря на всё, остаться при мне и ограждать меня как добрый друг. Он боялся за моё будущее, за то, что может меня ожидать. Я чувствовала себя виноватой перед ним, так как предыдущей зимой, когда он ухаживал за одной молоденькой и красивой Великой Княжной и пошли слухи о возможной свадьбе, я, узнав об этом, просила его прекратить ухаживание и тем положить конец неприятным для меня разговорам. Я так обожала Андрея, что не отдавала себе отчёта, как я виновата была перед Великим Князем Сергеем Михайловичем».

Вот между строк этих фраз читается многое. Сама Матильда ещё не осознала до конца, что ждёт и её саму, и её ребёнка, которому она даже имя пока не дала. А человек, уже опытный, понимающий кое-что в жизни и в различных реакциях общества на те или иные «солёные факты», переживал за любимую им женщину. Здесь ведь можно сказать, что любимую без всяких оговорок. Известно же, что великий князь Сергей Михайлович так и не женился, ну а его поведение в годы крушения империи нам расскажет ещё о многом. Но это позднее. А пока он переживал за то, как войдёт в мир хоть и не его ребёнок, но ребёнок обожаемой им женщины.

Матильда признавалась:

«Трудный вопрос стал передо мною, какое имя дать моему сыну. Сперва я хотела назвать его Николаем, но этого я и не могла, да и не имела права сделать по многим причинам. Тогда я решила назвать его Владимиром, в честь отца Андрея, который всегда ко мне так сердечно относился. Я была уверена, что он ничего против этого иметь не будет. Он дал своё согласие.

Крестины состоялись в Стрельне, в тесном семейном кругу, 23 июля того же года. Крестными были моя сестра и наш большой друг, полковник Сергей Андреевич Марков, служивший в лейб-гвардии Уланском Её Величества полку. Согласно обычаю, я как мать не присутствовала на крестинах.

В этот день Великий Князь Владимир Александрович подарил Вове чудный крест из уральского тёмно-зелёного камня с платиновой цепочкой. Увы, этот драгоценный подарок остался в моём доме в Петербурге.

Летом, когда я уже встала, меня посетил Великий Князь Владимир Александрович. Я была ещё очень слаба и приняла его лежа на кушетке и держа своего младенца на руках в пеленках. Великий Князь стал передо мною на колени, трогательно утешал меня, гладил по голове и ласкал меня… Он знал, он чувствовал и понимал, что у меня творится на душе и как мне нелегко. Для меня его посещение было громадной моральной поддержкой, оно дало мне много сил и душевное спокойствие».

Нужно признать, что все Романовы, которые оказались так или иначе близки к этому рождению, вели себя исключительно порядочно. Не было интриг, не было обид на то, кого из них предпочла Матильда, оказавшаяся в весьма затруднительной жизненной ситуации. Странно читать опусы, в которых её называют чуть ли не любовницей всей мужской половины императорского дома. Пренебрежительно называют, реплики бросают походя, свысока, как будто этим злопыхателям (если применить выражение адмирала Павла Чичагова) самим за свои поступки краснеть не приходится. Не суди, да не судим будешь… Не-ет, это не для них. Ныне для каждого графомана, кое-как пробившегося в окололитературный мир «документальных» промыслов, самым большим удовольствием является обгаживание нашего прошлого и героев нашего прошлого, которые если даже и имели какие-то недостатки, то недостатки, которые не касаются ума злопыхателей и пасквилянтов. Такие сочинители чаще всего наделяют героев своими похотливыми чувствами, ибо область человеческих отношений, в которую они вторгаются, настолько индивидуальна, настолько интимна, скрыта и принадлежит исключительно только двум партнёрам – возлюбленным ли, любовникам ли – и, как правило, за очень и очень редким исключением не разглашается ими. Откуда же могут знать о том, как и что было на самом деле те, кто не был, да и не мог быть, свидетелем свершаемого теми двумя людьми, судить которых соизволяют.

Матильда Кшесинская стала звездой балета вовсе не по императорскому указу, она работала, работала самоотверженно, самозабвенно, целеустремлённо, работала порою на износ ради того, чтобы приносить людям радость. Слава? Слава переменчива. Успех – тоже. Стоит ослабить работу, и всё может быть потеряно.

Умела ли она любить? Любила ли? Или правы пасквилянты, которые хотят считать, что залог успеха – постель? Постель в её истории, в её драмах и трагедиях должна оставаться за кадром, как, собственно, оставляет она эти моменты за кадром в своих довольно откровенных, выразительных мемуарах.

Сегодня мир свихнулся, сегодня сайты интернета буквально ломятся от идиотских сообщениях об интиме современных поп… и прочих непотребных звёзд. Причём слышатся в информашках порою в большей степени зависть и восторг, нежели осуждение. Ну а Кшесинская, видите ли, виновна. В чём? Когда мы сегодня слышим о любви князей из грязи, разве это не противно? А Кшесинскую любили, мягко говоря, иные люди. Неужели можно сравнить цвет России – цесаревича Николая Александровича, великого князя Сергея Михайловича, великого князя Владимира Александровича, великого князя Андрея Владимировича – с теми наглыми, настырными и омерзительными особями, впихивающимися любыми средствами в средства массовой информации, чтобы заявить о себе хотя бы с помощью довольно мерзких скандальных хроник?

Я написала: «…цесаревича Николая Александровича» по той довольно ясной причине, что он был в любовной связи с Кшесинской именно в статусе цесаревича, но никак не императора. Об этом уже говорила и не буду повторять.

Нам не дано знать, какие чувства испытывал государь к Матильде Кшесинской, какова была их сила в то время, когда он уже создал прекрасную семью, считающуюся образцом для подражания. Человек долга, государь не смел позволить себе ни малейших вольностей. Но разве он мог запретить себе думать, чувствовать. И если он позволял себе какие-то знаки внимания к Матильде в последующие после их внешнего разрыва, знаки, показывающие ей и только ей, что разрыв произошёл лишь на физическом уровне, то делал это чрезвычайно осторожно и незаметно ни для кого.

Кшесинская рассказала о таких знаках:

«Тридцатого июля у Государя родился долгожданный сын, Наследник Цесаревич Алексей Николаевич. Радость была большая, и в Царской семье, и в России. Я в это лето мирно и тихо жила у себя на даче в Стрельне. Уже в эмиграции, читая изданный после переворота Дневник Государя, я нашла его запись под датой 24 августа 1904 года: “Совершил большую прогулку верхом с Мишей. Были в Стрельне”. Несомненно, они проехали мимо моей дачи, и я уверена, что Ники еще раз хотел взглянуть на нее, а может быть, надеялся увидеть меня в саду. И я узнала это только теперь… Он был так близко, и я могла бы выйти, снова его увидеть, а может быть, даже говорить с ним. Мне и сейчас больно до слез об этом думать.

Когда Государь возвращался в Петергоф из Красного Села, Андрей звонил мне по телефону, и я выходила на горку к мосту, на котором ожидался Высочайший проезд. Полиция, оберегавшая пути, не допускала приблизиться публику, но меня знали и даже спрашивали у меня, выехал ли уже Государь, так как я всегда имела точные сведения от Андрея. Раз видели меня близ моста – значит, Государь выехал. В этом месте был поворот, и нельзя было быстро ехать. Когда Государь приближался, его голова всегда была повернута в мою сторону и рука приложена к козырьку. Как сейчас, помню его чудные глаза, устремленные на меня».

И снова факт удивительный… «Андрей звонил мне по телефону». Сколько порядочности, достоинства! Великий князь Андрей прекрасно понимал, что чувствует его возлюбленная, и не просто его возлюбленная, но мать его сына. Он не ревновал к прежним чувствам, а если и были росточки ревности, то он прятал их где-то в глубине. Он сообщал о выезде государя, чтобы Матильда могла попытаться увидеть его хотя бы издали…

Кшесинская была великой балериной, русской балериной и позиционировала себя как русская балерина, несмотря на польские корни. Она искренне любила Россию, и не её вина, что вынуждена была покинуть русскую землю в результате революции. Ей остаться было невозможно, ведь у неё рос сын, который был сыном великого князя. А это значит – прямая дорога в штольню шахты, как у алапаевских узников. Да и в связи с изуверским террором против великих князей она и не могла остаться. Мы увидим это в соответствующих главах. А пока о работе балерины, о работе, которую она не бросала, несмотря ни на какие перипетии.

Матильда писала о работе:

«Силы мои стали быстро восстанавливаться, так что через два месяца я уже могла танцевать в Петергофе на парадном спектакле по случаю свадьбы Великой Княгини Елены Владимировны с Королевичем Николаем Греческим, которая состоялась 16 августа 1902 года в Царском Селе. Парадный спектакль был в Петергофском театре 19 августа. Я выступила в одном акте из балета “Дон Кихот”. Я очень пополнела после родов и долго не решалась участвовать в этом спектакле, но Директор Императорских театров В. А. Теляковский меня, в конце концов, убедил».

А любовь не гасла. У Матильды с великим князем Андреем Владимировичем был по нынешним меркам гражданский брак. Вообще-то само понятие «гражданский брак» ведь условно, если не сказать более – бессмысленно. Давайте разберёмся. В традициях Руси было супружество, брак, это когда он и она венчаются и перед Богом дают клятву в любви и верности. Понятие церковный брак как-то не принято, да и не принято к тому же во все времена, к примеру, постимперское понятие такое. Венчание означает брак. А если соединение не освещено церковью, то это, пусть и поставлен штамп, что рай-исполкомовский, что ад-министративный, – всё это и есть гражданский брак. Ну а если и такового штампика не оказывается, это не брак, это по-церковному блуд, а по-гражданскому – сожительство. Но нельзя мерить всех одной меркой. У Матильды Кшесинской были обстоятельства совершенно особые. Да, вот так получилось, что она стала возлюбленной – как-то не хочется применять термин «любовницей» цесаревича. Разве бы она не хотела стать супругой? Разве не мечтала о том? Но… Это было невозможно. А что же дальше? Она писала, что отношения с великим князем Андреем Владимировичем – «это уже не флирт». Но что же? Она снова любила. Разве не может женщина полюбить снова, если прежняя любовь невозможна, если она ни во что серьёзное вылиться не может? Разве должна становиться монахиней в миру? Конечно, можно и в монастырь! Но она ведь актриса, да какая? Она – слава русского балета. Что же делать? Она же не из-за дурных наклонностей стала и не женой, но и не любовницей – какая уж любовница, если связывает с любимым ребёнок?

Но она предана, она любит! Она соизмеряет свои планы с планами любимого. Читаем:

«В этом году (это после родов. – А.Ш.) я, конечно, никуда за границу не поехала. Андрей осенью должен был поступить в Александровскую Военно-Юридическую Академию и всё лето к этому готовился и тоже, конечно, никуда не поехал».

Она никуда не поехала даже не из-за младенца, она никуда не поехала из-за того, кого в душе считала мужем. Знаете, ведь можно и в душе считать любимого мужем перед Богом!!! Заявление спорно? Но ведь она, с той поры как рядом появился Андрей, боле ни на кого даже не смотрела. Он, один он, и более никого!

И ещё один момент. Вот ведь, великий князь, а готовился к поступлению в академию!!! Это вам не «всеблатнейшее» время, открывшееся, если и не сразу после революции, то уж точно с хрущёвских времён и далее до бесконечности…

Постепенно жизнь, несколько изменившаяся после родов, вошла в определённую колею. Кшесинская писала:

«В моей домашней жизни я была очень счастлива: у меня был сын, которого я обожала, я любила Андрея, и он меня любил, в них двух была вся моя жизнь. Сергей вёл себя бесконечно трогательно, к ребёнку относился как к своему и продолжал меня очень баловать. Он всегда был готов меня защитить, так как у него было больше возможностей, нежели у кого бы то ни было, и через него я всегда могла обратиться к Ники. Великий Князь Владимир Александрович стал очень часто бывать у меня в доме и любил по вечерам играть в модную в то время игру, “тетку”. Он мне дарил прелестные вещи: то красивую вещицу для украшения комнат, то пару великолепных ваз из вещей князя Воронцова, а на Пасху всегда присылал огромное яйцо из ландышей с привязанным к нему драгоценным яичком от Фаберже. Раз он мне прислал браслет с привешенным к нему сапфиром. В день своего рождения, 10 апреля, Великий Князь Владимир Александрович был у меня на ужине вместе с Великими Князьями Борисом и Андреем Владимировичами. Мне казалось, что он стал бывать у меня, чтобы предотвратить возможное недоразумение между Андреем и Сергеем Михайловичем. Но не это было причиной его приездов ко мне, как я сперва думала, а то, что он очень ко мне привязался и любил бывать у меня… Он мне раз сказал, что ценит моё отношение к нему и верит в мою искренность. Ему всегда казалось, что к нему относятся не просто как к человеку, а только как к Великому Князю.

Летом 1903 года он иногда приходил ко мне пешком из Петергофа в сопровождении своего адъютанта барона В. Р. Кнорринга. Вове был тогда уже год, но он еще не ходил, и его приносили показывать Великому Князю. Ходить Вова начал очень поздно. У него было немного волос на голове, но я ухитрялась собирать пучок волос и завязывать их голубым бантиком. Великий Князь всегда клал руку на голову Вовы и говорил: “Совсем моя голова”. Великий Князь любил присылать мне какую-нибудь новую музыку для танцев и раз прислал “ла-шакон”, которая по его желанию была поставлена на сцене, а потом, в упрощенном виде, стала модным танцем.

В этом году я просила Ники подарить мне свою фотографию, и какова была моя радость, когда я увидела на присланной им мне карточке подпись не “Николай”, как он обычно всем подписывал, а “Ники” и год “1903”».

В России ещё было спокойно. Потрясения ещё были впереди. Но если те, о которых говорилось в пророчествах святого преподобного Серафима Саровского и преподобного Авеля-прорицателя, далеко впереди, то другие, спланированные бесами с целью подготовки тех, отдалённых, уже неотвратимо приближались. Россия благоденствовала накануне новых смутных времён.