Революция революцией, а весной 1906 года, после возвращения в Петербург из заграничной поездки, Матильда Кшесинская занялась строительством нового дома – того самого дома, который, как будет рассказано дальше, стал роковым в жизни великого князя Сергея Михайловича, подтолкнув его на печальную стезю алапаевского узника…

Когда родился сын, Матильда поселила его в комнате своей сестры, как раз в ту пору вышедшей замуж и перебравшейся к мужу. И вот теперь настала пора построить удобное жилище, в котором предусмотреть удобные комнаты и для себя, и для сына, и для гостей…

Настала ли такая пора? Да, вопрос, конечно, не имеющий лёгкого ответа. Императрица Мария Федоровна, супруга Александра III, в своё время писала сыну, великому князю Георгию Александровичу:

«Это всё Божья милость, что будущее сокрыто от нас и мы не знаем заранее о будущих ужасных несчастьях и испытаниях; тогда мы не смогли бы наслаждаться настоящим и жизнь была бы лишь длительной пыткой».

Каково было бы жить в России в начале века, если бы знать, что в 1917-м наступит крушение империи? А вот император Николай II и императрица Александра Фёдоровна знали, что их ожидает. И всё-таки жили, и рождали детей, и воспитывали их. Император же руководил державой, старался уберечь её от потрясений, насколько это возможно. Но он всегда помнил о пророчествах.

Вот что писал Роман Сергиев: «Искупительная жертва святого Царя Николая стала залогом неминуемого воскресения Царской России».

6 января 1905 года (Крещение), на Иордани, у Зимнего Дворца, при салюте из орудий от Петропавловской крепости, одно из орудий оказалось заряженным картечью, и картечь ударила только по окнам дворца, частью же около беседки на Иордани, где находилось духовенство, свита Государя и Сам Государь. «Близко просвистела картечь, – писал П. Н. Шабельский-Борк, – как топором, срубило древко церковной хоругви над Царской головой. Но крепкою рукой успел протодиакон подхватить падающую хоругвь и могучим голосом запел он: “Спаси, Господи, люди Твоя”… Чудо Божие хранило Государя для России. Оглянулся Государь, ни один мускул не дрогнул в Его лице, только в лучистых глазах отразилась бесконечная грусть. Быть может, вспомнились Ему тогда предсказания Богосветлого Серафима и Авеля Вещего об ожидающем Его крестном пути». А может быть Император подумал о том, что «будет жид скорпионом бичевать Землю Русскую… чтобы люди в разум пришли»? Чтобы было понятно, что запел протодьякон в момент опасности, грозившей Царю-Богопомазаннику, приведем полный текст молитвы, которая называлась в дореволюционных молитвословах «Молитва за Царя и Отечество»: «Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы Благоверному ИМПЕРАТОРУ нашему НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство».

Спокойствие, с которым Государь отнёсся к происшествию, грозившему Ему самому смертью, было до того поразительное, что обратило на себя внимание ближайших к Нему лиц окружавшей Его свиты. Он, как говорится, бровью не повел и только спросил:

– Кто командовал батареей?

И когда Ему назвали имя, то Он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер:

– Ах, бедный, бедный (имярек), как же Мне жаль его!

Государя спросили, как подействовало на Него происшествие. Он ответил:

– До 18-го года Я ничего не боюсь.

Командира батареи и офицера (Карцева), распоряжавшегося стрельбой, Государь простил, так как раненых, по особой милости Божией, не оказалось, за исключением одного городового, получившего самое лёгкое ранение. Фамилия же того городового была – Романов.

Заряд, метивший и предназначенный злым умыслом Царственному Романову, Романова задел, но не того, на Кого был нацелен: не вышли времена и сроки – далеко ещё было до 1918 года».

Я привела эту цитату лишь потому, что трудно рассказывать о жизни балерины, очень обычной и мирной, зная, в какой обстановке, пока неясной, скрытой, проходила эта жизнь. Тут нужно только добавить, что некоторые авторы относят происшествие к 1912 году, но неизменно лишь то, что происходило оно на Новосвятие.

Обстановка накалялась, тучи сгущались, а счастливая мать думала о будущем сына и уже много лет спустя писала о тех своих мыслях, очень земных и понятных каждой женщине, особенно каждой матери:

«…мне хотелось всё устроить так, чтобы он (сын) мог, когда станет взрослым, продолжать жить у меня в доме удобно. Кроме того, старый мой дом требовал уже столь капитального ремонта, что затраты не оправдались бы, а о перестройке и думать было нечего, он был слишком старый и ветхий. По мнению архитектора, было проще и дешевле снести старый дом и на его месте построить новый, согласно последней технике. Я предпочитала строить новый дом в более красивой части города, а не среди дымящихся фабричных труб, как за последние годы стало на Английском проспекте.

Покинуть свой старый дом, подаренный мне Ники, было очень тяжело. Приходилось расставаться с домиком, с которым были связаны самые дорогие для меня воспоминания и где я прожила много, много счастливых дней. Но в то же время оставаться там, где всё мне напоминало Ники, было ещё грустнее. Из многих предложенных мне мест для постройки мой окончательный выбор остановился на участке, на углу Кронверкского проспекта и Большой Дворянской улицы, застроенном целым рядом маленьких деревянных домиков. Место мне понравилось. Оно находилось в лучшей части города…»