В предвоенные годы Кшесинская решила «на некоторое время прервать свою артистическую карьеру». Балетный критик, балетовед Андрей Левинсон (1887–1933) в своей статье «Балет» отметил: «Мы твердо надеемся на то, что балерина покидает Императорскую сцену лишь на короткий срок; её уход был бы тягчайшей утратой для нашей балетной труппы».

Между тем во всё ещё виртуальной семье Матильды Кшесинской проблемы нарастали. У великого князя Андрея не ладилось со здоровьем. Он уже попытался лечиться в Рейхенгале, в Баварии – самой значительной по размерам земле Германии, но после десяти дней наступило лишь ухудшение. По словам Кшесинской, его «схватил сильнейший бронхит».

Заметим… Это было начало 1913 года. Вспомним, долгое время этот год фигурировал в качестве отправной точки, с которой сравнивались успехи социалистического строительства в СССР. Вот эта «отправная точка» нам и интересна. Великий князь Андрей Владимирович спокойно путешествовал по Германии, мало того, именно в Германию, когда чуточку поправивший больной перебрался в Мюнхен, примчалась обеспокоенная его здоровьем мать великая княгиня Мария Павловна. И туда же она вызвала – обратим внимание – из Парижа своего постоянного врача профессора Робена. Почему я заострила внимание на этих фактах? Думаю, понятно. Шёл 1913 год, последний мирный год. Русские великий князь и его мать великая княгиня в Германию вызвали врача-француза. А спустя полтора года Германия сцепилась в жестокой схватке и с Россией, и с Францией. Кто бы мог подумать из тех, кого я назвала выше, что случится такая жестокая схватка? Мирная поездка, добрые отношения с теми, кто принимал в германских землях. Как же жестоки и бесчеловечны те, кто в алчности своей, ради корыстных целей, ради наживы и т. д. и т. п., в конце концов, превращают людей в непримиримых врагов и заставляют убивать, убивать, убивать…

Конечно, служители Мельпомены не участвуют в бойнях, да и страдают они – точнее, страдали – при прежних война в меньшей степени. Но тут назревало нечто иное – целью грядущей войны, уже назначенной нелюдями, хотя того не знали ещё даже те, кто открывал войну, – назревало переустройство мира, назревали смуты и испытания, через которые уже предстояло пройти всем сословиям, людям всех профессий. Назревала смута, которая не позволит никому отсидеться в сторонке. В первую очередь в России. И каждый должен был решить, что он будет делать в грядущем мире. Решать это предстояло и Кшесинской, которая, ещё вовсе не подозревая того, а лишь ощущая смутные недобрые предчувствия, всё же привычно и спокойно путешествовала по Европе.

Великому князю Андрею Владимировичу Робен посоветовал отправиться на всю зиму в швейцарский курорт Санкт-Мориц, живописнейшее место на берегу высокогорного озера.

Матильда Кшесинская вспоминала:

«Андрей мне рассказывал, что доктора, которые в то же время были директорами санатории Рейхангаля, пришли в полное отчаяние, когда узнали, что из Мюнхена он больше к ним не вернётся. Это был их первый зимний сезон, на который они возлагали большие надежды, а его приезд служил им рекламой. Андрей был их первым и единственным в то время клиентом. Директор сам приехал в Мюнхен, чтобы уговорить Великую Княгиню не отсылать Андрея в Сен-Мориц, но она осталась непреклонной, тем более что профессор Робен, присутствовавший при этом разговоре, категорически настаивал на переезде туда».

Уговаривали те, кто скоро должен был стать непримиримыми врагами. Войны быстро меняют людей, особенно людей западных, которые имеют примитивный мыслительный аппарат. Это мы, русские, можем отличать врага с винтовкой от жителя враждебной страны без винтовки. Западные европейцы в большинстве своём этого не умеют. Они с лёгкостью убивают женщин, детей, стариков… В 1812 году, разоряя Москву, взрывая дома, «которые неможно истребить пламенем», они заодно заживо сожгли 15 тысяч русских раненых солдат и офицеров, которых оставили в Москве, полагая, что в город войдут люди, а вошли нелюди. Этот факт зафиксирован в европейских энциклопедических изданиях.

Ну а в Швейцарии всё было тихо. Там было тихо и на протяжении грядущей войны, да и той, что пришла через два с половиной десятилетия – самой жестокой и кровопролитной. Матильда вспоминала свой предвоенный приезд в Швейцарию с особым чувством, ведь это было самое последнее спокойное, мирное, счастливое – омрачённое лишь болезнью любимого человека – путешествие:

«Андрей меня встретил на вокзале в Сен-Морице, и мы в санях с парой лошадей и бубенцами покатили к гостинице Кульм, где он остановился и где приготовили для меня комнаты. Сен-Мориц сразу произвёл на меня чарующее впечатление: всё в глубоком снегу, солнце светит и греет, как летом, весь город как игрушечный, и все ходят в разноцветных фуфайках и шарфах, что придает картине веселый колорит. У нас с Андреем были прелестные комнаты, составляющие как бы отдельную квартиру с видом на каток и далекую долину. Первым долгом мы пошли с Андреем по магазинам обмундировывать меня по-зимнему: специальные ботинки, чтобы ходить в снегу, фуфайки, шарфы и вязаные шапочки и перчатки. Вещей этих было во всех магазинах вдоволь, на все вкусы и средства».

Матильде Кшесинской было уже сорок пять лет, но эта поездка вселила в неё молодость. Она готова была всё воспринимать как юная девица красная, она молодела на глазах. Да, собственно, если принять во внимание её долгую жизнь, оставив мысли о календарном времени, то следует значительно убавить эти сорок пять…

К примеру, выдающийся народный целитель Николай Илларионович Данников, кстати, выпускник Кавказского суворовского военного училища и Ленинградского высшего общевойскового училища имени Ленсовета, а уже только после этого и после службы в строю выпускник медицинского вуза любит повторять, что все люди, живущие в данный момент, – СОВРЕМЕННИКИ, и разница в летах не имеет никакого значения, ведь у каждого срок земной жизни свой, и кому черёд, и когда идти в мир иной, ведомо только Богу. А ныне появилось немало научных публикаций, в которых утверждается, что постоянные напоминания о летах прожитых, о юбилеях и прочем, с этим связанном, как раз и сокращают годы жизни благодаря сильнейшему эмоциональному воздействию на мысли человека.

А вот Кшесинская в своих проникновенных и откровенных мемуарах практически не упоминала о возрасте своём на том или ином этапе жизни. И она, по воспоминаниям её, воспринимается вечно юной, ну и в крайнем случае молодой на протяжении всей книги. А ведь пережить ей пришлось немало.

Разве не молодостью веет от таких строк?

«Днём мы заказывали парные сани, лошадей с бубенцами и, закутавшись в теплые пледы, отправлялись кататься по окрестностям. Их было много, все красивые и разнообразные, тут и сосновые леса, долины и горы, все в снегу и залито горячим солнцем. Навстречу попадались такие же сани, с такой же, как мы, катающейся публикой, всем весело и хорошо, по крайней мере на вид. Забавен был вид главной улицы, все шли с лыжами в руках или тащили за собою санки, чтобы идти в горы и на них спускаться, все в самых разнообразных туалетах всех цветов радуги».

Но счастье не может длиться вечно. Пора было отправляться домой, в Россию, где ждал сын, где ждали празднования необыкновенного размаха, которые не могли обойтись без неё, ведь они посвящались трехсотлетию дома Романовых.