В предвоенные и предреволюционные годы Кшесинская была очень богата. Ну, представьте себе, каково в тот период, когда автотранспорт находился в самом начале своего развития, иметь три личных автомобиля. А дом в центре Петербурга, с балкона которого, кстати, что исторически достоверно, однажды выступал Ленин! А великолепная дача! Ну а о драгоценностях, украшениях, необыкновенной домашней утвари и прочем, прочем, прочем говорить нечего. Но человек характеризуется, я думаю, не только и не столько тем, что у него имеется в наличии в виде движимости, недвижимости и прочих богатств, а отношением ко всему этому. Характеризуется иными ценностями. Кшесинская оставила в России счастливое детство, радостно-печальную юность, освещённую настоящей любовью, путь к славе, который порой вспоминать радостнее, нежели сама слава. Ну и, конечно, отношением к реликвиям, которые составляли основу жизни. Богатства постепенно приедаются, о чём говорят неопровержимо многочисленные факты…
Александр Иванович Куприн писал:
«Любовь одна дороже богатства, славы и мудрости, дороже самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит и не боится смерти».
Матильда Кшесинская в своих мемуарах высказала много философских мыслей, ну а некоторые выводы проистекают из того, о чём и, главное, как она вспоминала.
Вот эпизод, который не может оставить читателя равнодушным:
«Двадцать восьмого апреля 1928 года ко мне приехала на виллу “Алам” Зоя Инкина. Я так была счастлива, когда она мне накануне позвонила. Я рада была узнать, что она жива, ведь она была подругой детства Вовы, и я хорошо знала всю её семью. Я с нетерпением ждала её, чтобы узнать о судьбе моей шкатулки с письмами Ники, которые я им дала на хранение перед отъездом на Кавказ. То, что она мне сказала, нанесло мне ужасный удар. У них на квартире часто производились обыски, её мать была арестована, хранение писем становилось опасным, и они были вынуждены сжечь их.
Я многое потеряла – и состояние, и дом, и драгоценности, лишилась счастливой, беззаботной жизни. Но из всего потерянного я ничто так не оплакиваю, как эти письма. Ведь тогда была ещё надежда, что многое вернётся, но этих писем, дотла сгоревших, вернуть нельзя, как нельзя их и заменить. А эти десять лет я всё время мечтала когда-нибудь их снова увидеть и перечесть, вспомнить мечты и переживания ранней юности. Теперь всё это рухнуло. Я потеряла самое драгоценное воспоминание, свято хранившееся у меня. Даже теперь, более двадцати лет спустя, когда я вспоминаю мою встречу с Зоей, так тоскливо и грустно становится на душе».