Подводную лодку резко тряхнуло и повалило на борт. Главный старшина Николай Хромеев от большого крена чуть не вывалился из койки. Он только что сменился с радиовахты и собирался отдохнуть. Однако не тут-то было. Корпус лодки тряхнуло еще сильнее, и Хромеев все-таки оказался на палубе.
— Держись, браток, — весело крикнул ему торпедист Мельников, державшийся обеими руками за трубопровод.
Вставая, Хромеев закусил губу. Потом он несколько минут массирует колено, смахивая с глаз непрошеную слезу.
Боль была, видимо, адской. При таких ушибах в нормальной обстановке впору обращаться к врачу. Но здесь было не до медицинской помощи. Сильно прихрамывая, Николай отправился в радиорубку. Сейчас его волновала не боль, сколь бы жгучей она ни была, а целость аппаратуры, которую в такой шторм, чего доброго, могло сорвать с места.
А шторм все усиливался. «Щуку» бросало из стороны в сторону так, что указатель кренометра стремительно ходил по шкале от упора до упора.
Едва Хромеев пролез через переборочную дверь в центральный пост, как очередная волна накрыла мостик и через рубочный люк вниз хлынул поток воды. Вахтенного трюмного Ивана Вангатова отбросило в сторону, а Николай еле удержался за переборку. Вода в центральном не успевала стекать в трюм и устремилась в соседний аккумуляторный отсек. Это уже было опасно, поскольку грозило замыканием батареи на корпус. Хромеев быстро сообразил и захлопнул дверь, прижавшись к ней всем телом.
Тем временем Вангатов, отфыркиваясь, крутил маховики клапанов на водяной магистрали. Потом он пустил помпу на откачку воды из трюма за борт.
Вода в центральном пошла наконец на убыль. Хромеев, превозмогая боль в колене, двинулся в сторону радиорубки. Вангатову он сказал:
— Держись. Тебе не так тяжело, как командиру и ребятам на мостике.
Люди на мостике действительно выбивались из сил. Видя, что обычное время между сменами вахт — четыре часа — в такой обстановке им не выдержать, командир приказал сменяться через два часа. Промокшие до костей, закоченевшие от холода рулевые-сигнальщики и вахтенный офицер спускались внутрь лодки, торопливо сбрасывали прорезиненные плащи и вытирали лицо полотенцем. Кожа на лице от едкой соленой воды начинала шелушиться. Посидев у электрической грелки около двух часов, они опять поднимались на мостик, чтобы сменить товарищей.
Зима в 1942 году даже для Севера выдалась на редкость суровой. Морозы на побережье Баренцева моря доходили до сорока градусов. Сильные штормы еще более усугубляли обстановку плавания. Но что бы там ни было, походная жизнь шла своим чередом. По пути на позицию, как обычно, офицеры разъясняли своим подчиненным конкретные задачи, вытекающие из боевого приказа. Редактор стенной газеты мичман Кукушкин готовил выпуск боевого листка. Примостившись на раскладном стуле у компрессора воздуха высокого давления, он просматривал поступившие заметки, отбирая те, которые надо было дать в первую очередь.
По совету командира этот боевой листок посвящался борьбе за скрытность перехода подводной лодки в заданный район. «Каждый курящий, — писал в своей заметке помощник командира Сорокин, — должен отдавать себе отчет, что брошенная за борт папироса или пустая коробка демаскирует корабль. В ночное время надо проявлять особую аккуратность при курении. Малейшая искра может быть замечена врагом».
«Будь бдителен, — напоминал в другой заметке штурман Леошко. — Выйдешь на мостик, наблюдай, помогай сигнальщику увидеть противника раньше, чем он обнаружит нас».
Боевой листок призывал сигнальщиков к особенно бдительному несению вахты. Это было вызвано тем, что на пути возможно появление плавающих мин.
Рядом с Кукушкиным устроился электрик, он же корабельный художник Евгений Парфентьев. Он рисовал в углу листка фигуру наблюдателя на мостике. Наблюдатель получился чуть похожим на старшину 2-й статьи Ивана Харитонова.
Харитонов же в это время готовился к заступлению на вахту. Он с трудом натянул дождевик поверх ватной куртки. Потом надел длинные резиновые сапоги, плотнее завязал шапку-ушанку.
Подошло время смены, и Харитонов полез на мостик, предварительно спросив разрешения у вахтенного офицера. Его предшественник краснофлотец Максименко неторопливо сообщил, каким курсом идет лодка, направление и силу ветра, посетовал на плохую видимость и сильные снежные заряды, после чего с облегчением нырнул в рубочный люк. А Харитонов, взобравшись на площадочку, специально устроенную для сигнальщика-наблюдателя, окинул острым взглядом горизонт, пытаясь рассмотреть сквозь густую пелену висящего над морем тумана зыбкую поверхность моря.
Вахтенный офицер лейтенант Захаров чувствовал себя на мостике тревожно. Его не очень успокаивали однообразные доклады Харитонова: «Горизонт чист». Какой уж тут горизонт, когда видимость всего два кабельтова. А что там дальше, в тумане? Какая невидимая опасность подстерегает подводную лодку? И командир почему-то долго не выходит на мостик. Все-таки, когда он рядом, на душе спокойнее.
— Мина, правый борт десять, дистанция два кабельтова!
Голос у Харитонова громкий и твердый. Захаров метнулся к ограждению мостика, увидел медленно выплывающее из тумана черное пятно, крикнул рулевому:
— Лево на борт!
— Есть, лево на борт!
О мине доложили в центральный пост. Раскачиваясь на высокой волне, зловещий шар приближался, увеличиваясь в размерах.
— Мина на траверзе, — доложил Харитонов как полагается, хотя вахтенный офицер видел это и сам.
Захаров прикидывал на глаз расстояние — не забросит ли мину волной на лодку… Нет, отвернули вовремя. Молодец сигнальщик! От сердца отлегло.
В этот момент на мостик вышел командир. Захаров подробно доложил обстановку и принятые им меры. Столбов проводил глазами мину, которая уже уходила за корму, похвалил верхнюю вахту за бдительность и расторопность. Потом склонился над люком и крикнул в центральный пост нижнему вахтенному:
— Передайте по отсекам: за бдительное несение вахты старшине второй статьи Харитонову, обнаружившему плавающую мину в плохую видимость, объявляю благодарность и ставлю его в пример.
Пришлось мичману Кукушкину в уже готовый боевой листок подклеивать новую заметку. Она очень хорошо подкрепляла призывы к бдительности. И то, что нарисованный Парфентьевым сигнальщик чуточку походил на Харитонова, тоже оказалось кстати.
Впрочем, встреча с миной была все-таки будничным событием. А на следующий день плавания нас ждал праздник. Наступило 23 февраля.
Красная Армия и Военно-Морской Флот отмечали свою 24-ю годовщину в обстановке жестоких боев с немецко-фашистскими захватчиками. И все же это был праздник. Он напомнил о славных традициях советских воинов, о победах, которыми начали свою героическую историю Вооруженные Силы первого в мире государства рабочих и крестьян. Нашего государства. Нашей Родины. История, традиции укрепляли веру в то, что фашистам не сломить советских людей, что и в этой войне не на жизнь, а на смерть окончательная победа будет за нами.
Экипаж «четыреста второй» готовился торжественно отметить этот праздник. С утра свободные от вахты навели чистоту в отсеках, побрились, а кое-кто даже ухитрился погладить форму одежды первого срока.
Мы с комиссаром тоже занялись своим туалетом. Попутно вспоминали о том, как проходил этот день в предвоенные годы — торжественный подъем флага на кораблях, праздничные приказы…
— Надо бы постараться принять по радио приказы Народного комиссара обороны и Наркома Военно-Морского Флота.
— Хромеев и Васильев занимаются этим, — ответил Николай Афанасьевич.
Едва он проговорил это, как в отсек вошел радист Васильев. Он протянул комиссару толстую конторскую книгу, в которую радисты записывали принятые по радио сводки Информбюро, и доложил:
— Все записали. И приказы, и последние известия.
— Очень вовремя, — обрадовался Долгополов, — большое спасибо.
Внимательно прочитав записи, мы с комиссаром пошли по отсекам проводить беседы.
Краснофлотцы и старшины уже ждали. Каждый хотел знать о событиях на фронтах, каждого волновали известия с Большой земли. Подводники сосредоточенно слушали правдивые и суровые слова из приказа Наркома: «Врагу нанесены серьезные удары, но мы не должны успокаиваться, враг еще силен… Мы знаем, что победа не приходит сама, ее надо завоевывать в упорных боях».
Жгучая ненависть подводников к врагу была ответом на сообщения Советского информбюро о неслыханных зверствах гитлеровцев на нашей земле.
Рулевой Николай Максименко достал из кармана мятый треугольник письма.
— Разрешите прочитать. От сестренки получил перед походом.
Голос у него срывался, на глазах блестели слезы. «Когда пришли к нам немецкие гады, — читал срывающимся голосом Максименко, — они надругались над нашей мамой. Нет теперь у нас больше мамы. Мы похоронили ее. Если бы ты знал, что творят немецкие разбойники! Уму непостижимо. Все забрали, до последней нитки, что не могли увезти — сожгли, разрушили.
Мы остались холодные и голодные. Теперь, после нашествия дикарей, не осталось у нас ни хлеба, кур, ни картофеля. Будь они прокляты, презренные фашисты! Зверь, самый подлый зверь на двух ногах. Коля! Бейте гадов! Отомсти за смерть нашей мамы, за наши мучения, за наши слезы».
Спокойно все это слушать было невозможно. Старший краснофлотец Данилов вскочил с места:
— Я клянусь, что не пожалею своей жизни, чтобы отомстить за пролитые слезы наших родных и близких. Да, мы знаем, что победу надо завоевывать в упорных боях. И фашисты почувствуют, что у нас хватит сил для их полного разгрома!
Клятву Данилова поддержали все, кто находился в отсеке.
— Дали фашистам под Москвой, и еще дадим!
— За всех наших матерей и сестренок!
— Мы еще искупаем гадов в Ледовитом океане!
Потом разговор пошел о боевых делах североморцев. Назывались имена прославленного летчика Сафонова, морских пехотинцев сержанта Кислякова и краснофлотца Сивкова. И конечно же своих товарищей-подводников.
Речь о героях корабля особенно интересовала пятерых молодых краснофлотцев, которые были новичками на «щуке» и впервые участвовали в боевом походе. Это о них беспокоился на партийном собрании комсомольский секретарь Васильев. Да и ветераны лодки с удовольствием вспоминали различные эпизоды предыдущих походов. В центре этого разговора, вполне естественно, находилось все, что было связано с потоплением первого вражеского корабля, когда экипаж «Щ-402» открыл боевой счет подводных сил Северного флота.
Сейчас, через много лет, трудно воспроизвести этот коллективный рассказ подводников о своем корабле.
Помню только, что получился он интересным и произвел на новичков большое впечатление.
Разговор о боевом пути корабля начался издалека, с первого дня войны, когда «четыреста вторая» находилась в заводском ремонте. Выйти в море она пока не могла, но ее экипаж включился в боевые действия сразу.
Первыми вступили в бой с ненавистным врагом подводники (слева направо) М. Горожанкин, А. Мельников, А. Бахтиаров и Г. Данилов. Огнем управляет лейтенант Н. Захаров
Еще не было объявлено о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну, а над Полярным раздался рев сирен воздушной тревоги и из-за сопок показалось несколько вражеских самолетов. Торпедисты секретарь партийной организации Алексей Бахтиаров и Арсений Мельников, мотористы Михаил Горожанкин и Григорий Данилов бросились к орудию и немедленно привели его в готовность к стрельбе.
Вокруг загрохотало. Стреляли зенитчики с берега и с находившихся поблизости кораблей. Вели огонь по самолетам и подводники «четыреста второй» под руководством лейтенанта Николая Захарова.
Шквал огня заставил фашистских летчиков отвернуть от Полярного.
В те дни моряки экипажа «Щ-402» вместе с рабочими завода приложили максимум усилий, чтобы быстрее ввести лодку в строй. И 10 июля она вышла в первое после ремонта плавание.
Несколько дней «щука» безрезультатно бороздила пустынные воды Баренцева моря. И тогда Николай Гурьевич Столбов (он был еще старшим лейтенантом) решил проникнуть в ближайший фиорд и там нанести удар по врагу. Штурман Леошко рассчитал курс и проложил на путевой карте, после чего подводная лодка направилась в Порсангер-фиорд. Шли в надводном положении. Плотный туман скрывал «щуку» от противника. Впрочем, с таким же успехом он мог скрыть и приближение врага. Поэтому сигнальщики Харитонов и Пронин до боли в глазах всматривались в густую молочную пелену.
Когда стена тумана неожиданно расступилась, впереди справа и слева открылись скалистые берега фиорда. Значит, курс был правильный. Лодка моментально погрузилась и дальше продвигалась на перископной глубине. Шла она медленно и осторожно. Боцман Добродомов употребил все свое искусство горизонтальщика, чтобы точно выдержать заданную глубину погружения. Через некоторое время командир обнаружил в перископ большой фашистский транспорт. Он стоял на якоре посредине бухты Хоннинговог. На палубе его отчетливо были видны люди, некоторые из них даже загорали на солнце.
Дистанция была настолько короткой, что все команды, которые подаются во время торпедной атаки, следовали буквально одна за другой, почти без пауз. Но торпедисты сделали свое дело. По команде «Пли!» торпеды устремились к цели.
Вскоре над бухтой прогремели взрывы. Командир видел в перископ, как фашистский транспорт разломился пополам и быстро тонул, задрав вверх нос и корму.
Это произошло 14 июля 1941 года.
Это он, командир отделения торпедистов «Щ-402» Арсений Мельников, 14 июля 1941 года открыл на Северном флоте счет вражеским кораблям, потопленным в Баренцевом море
Советское информбюро сообщало тогда:
«Энская подводная лодка Северного флота под командованием старшего лейтенанта Столбова проникла в фашистскую гавань и атаковала транспорт водоизмещением в 6000 тонн. Торпедист Мельников двумя торпедами взорвал вражеское судно. Подводная лодка благополучно вернулась на свою базу».
В следующем походе «Щ-402» потопила второй транспорт водоизмещением в 4000 тонн.
…Время за беседой пролетело незаметно. Из центрального поста передали команду — обедать. Меню было скромным: борщ по-флотски, котлеты с макаронами да компот с булочкой, но по тем временам считалось праздничным. Ели с аппетитом, похваливали кока Антонова. А после обеда походная жизнь опять вошла в будничную колею.
Шторм не утихал. Он продолжал изматывать подводников, уходивших все дальше и дальше от родных берегов.
К вечеру того же дня «Щ-402» пришла в район северо-западнее Варангер-фиорда. Здесь находилась отведенная ей позиция.
Ночью всплыли на поверхность. Погода несколько утихомирилась. Пустили дизеля — главные двигатели надводного хода. Начался активный поиск вражеских судов.
Когда ночью проходишь по помещениям лодки, кажется, что в ней совсем мало людей. В отсеках полумрак. На вахте одна боевая смена. Остальные отдыхают. Только в дизельном отсеке яркий свет. Здесь стоял такой грохот, что вахтенные мотористы вынуждены были объясняться условными жестами. Этот отсек чем-то напоминает заводской цех. По правому борту — небольшой токарный станок, в шкафчике размещен различный инструмент. Да и краснофлотцы тут — люди мастеровые.
Старшина моторной группы мичман Степаненко — ветеран подводного флота. За плечами у него уже было более десяти лет службы на лодках. Когда он нес вахту, сосредоточенный, серьезный, весь поглощенный работой мощных двигателей, трудно даже предположить, что в обычное время это добродушный, веселый человек.
В центральном посту находился только командир отделения трюмных Алексей Маслюк. Тот самый, который забывал писать матери. Вахта у него очень ответственная. Ведь если внезапно потребуется срочно увести лодку на глубину, ему, вахтенному трюмному, придется одному управлять всей системой погружения. Поэтому он то и дело проверял клапана, манипуляторы, помпы и лишь изредка подходил на минуту-другую к нижнему рубочному люку, чтобы взглянуть вверх на черное беззвездное небо, а главное — подставить лицо под струю холодного воздуха, глотнуть его.
Мужественные и отважные подводники Алексей Маслюк (слева) и Евгений Парфентьев
В электромоторном отсеке на вахте электрик Евгений Парфентьев. Прислушиваясь к ровному гулу дизелей, доносившемуся из-за переборки, он любовно протирает станины главных электромоторов. Когда лодка идет под дизелями, моторы отдыхают. Но как и трюмный Маслюк, вахтенный электрик готов в любое мгновение включить их в работу, если потребуется. Для того он и бодрствует, вполголоса напевая полюбившиеся всем морякам слова:
Командир в это время тоже не спал. Он сидел в своей тесной каютке за небольшим столиком, на котором была развернута морская карта, лежали различные таблицы, справочники. Тут же — параллельная линейка, транспортир, остро заточенный карандаш и циркуль. Столбов отмеривал на карте расстояния и углы, заглядывал в таблицу торпедной стрельбы.
Спустился с мостика комиссар. Проходя мимо каюты Столбова, задержался.
— Почему не отдыхаете, Николай Гурьевич?
— Да вот дела. Занимаюсь. Хочется еще раз проверить себя. Прикидываю различные варианты стрельбы.
Долгополов тоже склонился над картой, потом сказал:
— Полезно бы с вахтенными офицерами провести занятия.
— Обязательно проведем, — согласился Столбов. — Я дал указание помощнику включить в недельный план несколько тренировок. Проведу их сам.
— Кстати, ведь у помощника двадцать шестого день рождения. Константин Никитич заслужил, чтобы мы хорошо отметили это событие в его жизни.
— Конечно заслужил. Надо его поздравить потеплее, — сказал Столбов. И добавил одобрительно: — Хорошо, что помнишь и об этом. Надо заранее с офицерами поговорить. Может быть, придумают что-нибудь оригинальное.
Ночь прошла спокойно. Наступило пасмурное утро, и подводная лодка, погрузившись на перископную глубину, продолжала поиск вблизи вражеского берега. Вахтенный офицер старший лейтенант Михаил Леошко через каждые десять — пятнадцать минут поднимал перископ. Но в окуляре по-прежнему виднелось только хмурое холодное море да на берегу чернели гранитные уступы, с которых снег сдуло штормовыми ветрами.
Пока позволяла обстановка, секретарь комсомольской организации старшина 2-й статьи Васильев собрал членов бюро, чтобы обсудить вопрос о даче рекомендаций комсомольцам Алексееву, Чернавцеву, Ивашеву и Данилову, решившим вступить в партию. Заседание проходило по-деловому. Васильев зачитывал проекты рекомендаций. Они были кратки, но достаточно полно характеризовали каждого комсомольца. Эти люди мужественно вели себя в боевых походах, не раз смотрели смерти в глаза, на деле доказали свою преданность Родине, коммунистическим идеалам. Тем не менее члены бюро, обсуждая рекомендации, требовательно подходили к своим товарищам, говорили не только об их боевых заслугах, но и о тех недостатках, с которыми не пристало мириться будущим коммунистам. Комиссар, участвовавший в заседании бюро, тоже взял слово. Просто, сердечно сказал о высоком звании члена Коммунистической партии и его долге перед народом.
Все рекомендации были утверждены.
Вечером состоялось закрытое партийное собрание. Четыре комсомольца, впервые присутствовавшие на нем, волновались, ожидая рассмотрения их заявлений.
Заявления, как и характеристики, немногословны. Но в каждой их строке чувствовалась твердая решимость молодых подводников навсегда связать свою судьбу с партией, горячее желание вступить в ее ряды в трудное и суровое время.
Григорий Данилов, высокий, немного неуклюжий моторист, в прошлом автослесарь из Брянска, написал так:
«Прошу партийную организацию принять меня кандидатом в члены ВКП(б). В бой против немецких захватчиков хочу идти большевиком. За Родину, за партию я не пожалею своей жизни».
Достоин быть в рядах партии — таким было мнение коммунистов. Данилова приняли кандидатом в члены партии единогласно.
Следующим обсуждалось заявление торпедиста Евгения Ивашева. Секретарь партбюро прочитал его заявление, анкету, боевую характеристику. Евгению 24 года, учился в школе, потом работал в Ленинграде слесарем на заводе. На подводную лодку пришел служить в 1938 году. Отличный торпедист. Всегда готов помочь товарищам. Ивашев, простой и прямой парень с открытым липом, уверенно и твердо отвечал на вопросы. Устав партии знает и обязуется выполнять. Фашистов ненавидит и готов отдать свою жизнь за победу над врагом.
Такими же кристально чистыми, пламенными патриотами предстали перед собранием Алексеев и Чернавцев. Правда, им было указано на некоторые частные недостатки в службе, но и они были приняты в партию так же единогласно, как Данилов и Ивашев.
В очередном боевом листке была опубликована заметка молодых коммунистов:
«Этот день останется для нас памятным на всю жизнь. Мы вступили в ВКП(б). Нам оказано великое доверие. Мы заверяем партийную организацию и командование, что это доверие с честью оправдаем. Каждый механизм, порученный нам, будет работать в бою безотказно. Все наши силы и знания мы отдадим для разгрома ненавистного немецкого фашизма».
…Пошли третьи сутки на позиции. Наступило 26 февраля. Этот день был отмечен двумя событиями. Одно из них носило праздничный характер, другое вызвало чувство досады и оставило неприятный осадок у каждого. Впрочем, по порядку.
Когда подводники, расписанные во втором отсеке, собрались на обед, краснофлотец Музыка неожиданно объявил:
— Ребята, тихо. Знаете ли вы, что у помощника командира сегодня день рождения?
Известие это вызвало шумную реакцию. Неистощимый на выдумки Алексей Маслюк предложил выделить от отсека делегацию и пойти с поздравлением в кают-компанию. Все с этим согласились. Избрали в состав делегации старшину 1-й статьи Сорокина (от однофамильцев, как пошутил Михаил Мацура) и краснофлотца Музыку.
— А какой подарок мы преподнесем новорожденному? — спросил Сорокин.
— Да, с подарком дело неважное. Тут, брат, в магазин не сбегаешь.
Музыка почесал затылок и вдруг махнул рукой:
— Была не была. Я сделал из дерева резную рамку для фотографии. Знакомой девушке хотел послать. Но по такому случаю отдаю для подарка. Только надпись требуется.
За это дело взялся старшина 2-й статьи Мельников. Он в свое время увлекался гравировкой и тут довольно быстро и неплохо вырезал на рамке:
«Помощнику командира „Щ-402“ К. Н. Сорокину от личного состава второго отсека в день рождения.
26 февраля 1942 года.
Баренцево море, у норвежского побережья.
Под водой. Глубина 20 метров».
В кают-компании третьего отсека тоже было довольно шумно. Командир тепло и сердечно поздравил своего неутомимого помощника с днем рождения. Офицеры, поднявшись со своих мест, подходили к растроганному Константину Никитичу и крепко пожимали руку. Сорокин не то чтобы забыл про свой день рождения, просто не до того было. И вдруг всеобщие поздравления, подарки. И не только от офицеров и от моряков из второго отсека. Матросы и старшины пятого и шестого отсеков тоже послали делегатов. Старшина 2-й статьи Новак вручил имениннику миниатюрный самодельный чернильный прибор.
Сорокин необычайно взволнован, чего с ним не случалось в самой тяжелой боевой обстановке. Надо сказать, что помощника командира на лодке любили. Пожалуй, самое замечательное в нем — органическое соединение волевого характера, трезвого ума и горячего сердца. Он обладал умением работать с людьми, любил и знал морское дело, был большим патриотом подводных лодок.
Константин Сорокин родился и вырос в далеком от моря селе Лукояновского района, Горьковской области, однако любовь к флоту появилась у него еще в детском возрасте. Именно в те школьные годы ему попала в руки книга писателя-мариниста Станюковича. «Проглотив» ее, он стал романтиком моря. Об этом увлечении знали в райкоме комсомола, и, когда появились путевки в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе, одна из них была предложена ему. Он принял ее с радостью, успешно сдал вступительные экзамены. Учился очень хорошо. По окончании училища получил назначение на Северный флот. С «четыреста второй» была связана большая часть службы этого молодого офицера. Подводная лодка стала для него домом, а экипаж — родной семьей, которая сейчас так тепло и сердечно отметила его день рождения в боевом походе вблизи берегов, на которых хозяйничают гитлеровцы. Было от чего разволноваться.
Еще не закончился обед, когда вахтенный офицер доложил о том, что на горизонте обнаружены силуэты кораблей. Командир вскочил с места и моментально оказался в центральном посту. Прильнув к окуляру перископа, он увидел вдалеке большой транспорт в охранении военных кораблей. Тотчас во всех помещениях раздался его нетерпеливый голос:
— Боевая тревога! Торпедная атака!
В считанные секунды подводники разбежались по своим боевым постам.
Столбов повел подводную лодку на сближение с конвоем противника. Дистанция была довольно большой. Минут через пятнадцать снова подвсплыли под перископ. Определив необходимые данные цели, командир повернул лодку на боевой курс.
Но тут «щуку» постигла неприятность. На горизонтальных рулях нес вахту недостаточно опытный специалист. При циркуляции, опасаясь, чтобы лодка не выскочила на поверхность (а это во время циркуляции вполне возможно), он нечаянно загнал ее на довольно большую глубину. Тут уж командир ничего не мог поделать. Когда «щука» снова всплыла под перископ, то оказалась уже за кормой транспорта. Торпедная атака не состоялась. Вражеские суда прошли безнаказанно.
Капитан-лейтенант Столбов даже побледнел от досады и обиды, его лоб покрылся испариной. Упустить такой транспорт! Молодому специалисту-горизонтальщику, конечно, досталось по первое число. Строгие внушения были сделаны и всем тем, кто должен был оказаться в этот ответственный момент близ молодого матроса. Но, как всегда, Николай Гурьевич быстро отошел, взял себя в руки. И даже горизонтальщику, который сидел на своем месте совсем убитый неудачей, сказал:
— Не расстраивайся, Иван Матвеевич. Пусть этот случай станет уроком.
И добавил, обращаясь ко всем в центральном посту:
— Мы должны хорошо выучить этот урок и в следующий раз ответить по нему на пятерку.
И еще одно обстоятельство беспокоило командира — чтобы у экипажа не упала вера в свои силы.
— Николай Афанасьевич, — повернулся Столбов к комиссару, — прошу вас пройти по отсекам и объяснить причину неудачи. Напомните людям, что успех зависит от всех вместе и от каждого в отдельности.