Штурман перевернул очередную страницу навигационного журнала и аккуратным почерком вывел новую дату: 27 февраля 1942 года. В этот момент, да и в течение нескольких последующих часов ничто не предвещало, что этот день станет для «четыреста второй» днем большой боевой удачи.
Правда, когда лодка ночью всплыла, подводники подивились полному штилю, что в Баренцевом море бывает крайне редко. Однако штиль за добрую примету не посчитали. Ведь в такую погоду противнику легче обнаружить лодку, да и выходить подводникам в торпедную атаку по этой же причине труднее.
К счастью, ночь прошла спокойно, и «щука» получила возможность полностью зарядить аккумуляторную батарею, «набить» воздух высокого давления, как следует провентилировать отсеки.
Когда батарея была заряжена полностью, командир лодки почувствовал себя значительно спокойнее. Это прежде всего значило, что лодка опять приобрела максимальный запас подводного хода, ибо в морской глубине она может передвигаться только с помощью гребных электромоторов. Правда, запас этот был в те годы не так уж велик — до семидесяти часов на самом малом ходу и только один час на самом полном. Подводники мечтали о более высоких возможностях, но в общем-то старались укладываться в имеющиеся. Во всяком случае, сразу же после выхода лодки из базы в отсеках устанавливался строжайший контроль за расходом электроэнергии и весь экипаж, а особенно электрики, вел борьбу за ее экономию. На чем экономили? На грелках, например. Старались пореже включать их, хотя в феврале в отсеках было довольно холодно.
Что касается сжатого воздуха (или воздуха высокого давления), то без него подводной лодке не всплыть на поверхность. Этот воздух своим давлением вытесняет воду из балластных цистерн, и облегченная лодка освобождается от цепких объятий глубины.
Словом, свой четвертый день на позиции подводная лодка начала, как говорится, в полной боевой готовности. Погрузившись на перископную глубину, «щука» продолжала поиск противника.
Командир — в центральном посту. Время от времени он поднимает перископ и, пригнувшись к окуляру, осматривает горизонт. В тусклом освещении отсека особенно ярким казался луч с поверхности, проникавший внутрь лодки через перископ. Будто из другого мира.
Комиссар и штурман внимательно следили за выражением лица Столбова — не привлечет ли что-нибудь его внимания. Но Николай Гурьевич молча отрывался от окуляра, складывал рукоятки перископа и нажимал кнопку. Стальная труба медленно уползала вниз, в шахту. А командир опять садился на разножку. Непривычно молчаливый. Видимо, вчерашняя неудача не давала ему покоя.
Когда командир в очередной раз поднял перископ, протер ваткой линзу окуляра и прикрыл глазом яркий лучик, комиссар со штурманом сразу заметили, как напряглись его ладони, сжимавшие рукоятки. Столбов долго не отрывался от окуляра, чуть-чуть подворачивая перископ вправо и влево. Долгополов наконец не выдержал:
— Что там?
— Караван! — быстро ответил Столбов. — Транспорты в охранении тральщиков и катеров.
И вновь по отсекам зазвенели звонки. Боевая тревога! Торпедная атака!
Командир, назначив курс прямо на вражеский караван, приказал увеличить ход. Через десять минут снова взглянул в перископ. Теперь уже точно установил сторону движения судов противника, выбрал самый большой транспорт.
— Тысяч на восемь потянет, — проговорил он, ни к кому не обращаясь.
Лодка пошла параллельно транспорту. Столбов тем временем определил дистанцию и курсовой угол цели, скорость ее движения. Помощник командира выбрал из таблиц необходимые данные, определяющие позицию залпа.
Рассчитали боевой курс.
Повернули на боевой курс.
В лодке — полнейшая тишина. Подводники понимали всю ответственность момента. Там, наверху, корабли охранения противника. Их акустики, надо полагать, прослушивают море. В случае если они услышат шумы винтов лодки, обнаружат ее, значит, усилят бдительность, начнут противолодочное маневрирование, а на наши головы обрушат глубинные бомбы. А вражеские транспорты упускать больше нельзя. В них наверняка находятся войска или оружие и боеприпасы. Все это против наших людей, против нашей Родины.
И это хорошо понимают краснофлотцы и старшины. Они внимательны и сосредоточенны, чутко прислушиваются к распоряжениям и командам, стараются действовать быстро и точно. Как накануне говорил командир? Успех зависит от всех вместе и от каждого в отдельности.
Капитан-лейтенант Столбов снова поднимает перископ. Транспорт теперь виден совсем хорошо даже без увеличения, его громада все ближе и ближе подходит к залповому пеленгу.
— Носовые аппараты товсь! — приказывает командир.
Высокий черный форштевень транспорта наползает на вертикальную нить в окуляре перископа. Теперь пора!
— Пли! — крикнул Столбов, рубанув рукой воздух.
И все в центральном почувствовали, как вздрогнула «щука», освободившись от торпед.
— Торпеды вышли, — докладывает из первого отсека старший лейтенант Захаров.
Боцман «Щ-402» главный старшина Николай Добродомов
Опасные мгновения. Облегченную носовую часть лодки потянуло к поверхности. Того и гляди, над водой покажутся нос и рубка. Мало того что лодка покажет свое место, можно еще и снаряд в прочный корпус получить. Но инженер-механик Андрей Дмитриевич Большаков и боцман Николай Добродомов успели предпринять необходимые меры и удержали «щуку» на глубине. Большаков командовал трюмным, сколько и откуда перекачать воды в носовые цистерны вспомогательного балласта. Добродомов умело и энергично действовал горизонтальными рулями, бдительно наблюдая за пузырьком дифферентомера.
А стрелка командирского секундомера неторопливо бежала по циферблату. И начинало казаться, что уже пора бы прогреметь взрыву. Или опять неудача? Во всех отсеках люди, прислушиваясь, замерли…
Два сильных взрыва один за другим отдались в корпусе лодки звенящим гулом. Значит, победа! И все-таки надо бы убедиться, что торпеды взорвались действительно от удара о борт транспорта.
— Акустик, как горизонт? — спрашивает Столбов.
— Приближающихся шумов нет!
Командир, как только торпеды устремились к цели, начал послезалповое маневрирование для уклонения от возможного преследования. Столбов предпочел уклоняться в сторону берега, резонно полагая, что в этом направлении лодку вряд ли будут искать. Пока что его предположения сбывались.
— Боцман, всплывать под перископ! — последовало приказание.
Медленно поползла вверх стальная труба. Едва из шахты показалась нижняя головка перископа, командир тут же откинул рукоятки и еще на подъеме развернул его в направлении взрывов.
Картина, которую Столбов увидел на поверхности, явно ему понравилась.
— Чистая работа, — сказал он довольный. — Ну-ка, быстро, кому хочется посмотреть.
Кому хочется посмотреть в перископ? Каждому! Все находившиеся в центральном посту по очереди заглядывали в светлый глазок окуляра и не могли сдержать возгласов удовлетворения: огромный транспорт тонул, разламываясь пополам.
— Смотрите, что с ним делается, — воскликнул Сергеев, маленького роста электрик, которого товарищи по-дружески звали Вовочкой.
— Пошел немчура рыбку кормить, — злорадно бросил краснофлотец Пронин.
Мичман Сергей Кукушкин, увидев высоко задравшийся нос уходившего в воду транспорта, только и сказал восхищенно:
— Вот это да!
Командир тем временем сообщил по переговорным трубам в отсеки:
— Атака прошла успешно. Транспорт водоизмещением в восемь тысяч тонн отправлен на морское дно. Возможно преследование кораблей охранения. Приготовиться к борьбе за живучесть!
А в отсеках все подводники, как один, вполголоса крикнули «ура». Каждому было радостно от того, что врагу нанесен еще один чувствительный удар, что не пропал труд, затраченный на борьбу со штормом, что не зря вот уже четвертый день мы находимся в море, каждую секунду рискуя наскочить на вражескую мину или попасть под глубинные бомбы гитлеровцев.
Между тем преследования почему-то не было. Правда, корабли противника сбросили несколько глубинных бомб недалеко от торпедированного транспорта. Но вскоре акустик доложил, что посторонние шумы не прослушиваются. Значит, караван ушел. Ушел, не досчитавшись самого крупного транспорта. Помощник командира веселым голосом скомандовал из центрального поста:
— От мест по боевой тревоге отойти! Первой смене заступить на вахту!
В отсеках воцарилось оживление. Радостные и взволнованные подводники делились впечатлениями.
— Взрыв-то какой! — говорил краснофлотец Максименко. — Аж нашу «щуку» тряханул.
— Я рулил на всю железку, а нос лодки лезет и лезет кверху. Хорошо Вангатов быстро заполнил носовую цистерну, — возбужденно рассказывал боцман, главный старшина Добродомов.
— Теперь, ребята, Гитлер своим фрицам всыплет за то, что нас прошляпили и не спасли свой транспорт.
— Вообще здорово получилось…
В первом отсеке, примостившись у торпедных аппаратов, старший лейтенант Захаров подсчитывал, какой урон понесли немецко-фашистские захватчики в результате успешной атаки нашей лодки. Вокруг него сгрудились Ивашев, Бахтиаров и другие подводники.
— Если этот транспорт перевозил войска, — рассуждал вслух Захаров, — то на нем находилось около трех тысяч человек с вооружением и всякими там припасами. Разделим теперь это число на каждого из нас, внуков Нептуна. Должен вам сказать, друзья, приходится по нескольку десятков фрицев на брата.
— Такой транспорт, — присоединился к беседе военфельдшер Разговоров, — может перевезти почти двухмесячный запас продовольствия для четырех дивизий.
— И это неплохо, — заметил секретарь партбюро Бахтиаров. — А если он нагружен был не войсками или харчами, а, скажем, теплым обмундированием, без которого околевают гитлеровцы на заполярном морозе. Тоже годится, пусть они мерзнут: собаке собачья смерть.
В общем, разговоров было много. В этой обстановке легко могло зародиться в экипаже благодушное настроение. Предвидя это, мы с Долгополовым прошли по отсекам и предупредили, что успокаиваться никак нельзя, что на лодке еще есть торпеды, которые надо использовать по назначению.
— Если мы привезем их обратно, — говорил Николай Афанасьевич морякам, — смех пойдет по всему Заполярью. Так что бдительность и еще сто раз бдительность, товарищи, требуется от нас сейчас.
Эти слова комиссара не заглушили радости и гордости, переживаемой людьми. Однако они заставили не в меру восторженных краснофлотцев и старшин снова настроиться на боевой лад, сосредоточиться на выполнении своих обязанностей.
Обед по случаю торпедной атаки несколько задержался, но прошел с большим подъемом, никто не жаловался на отсутствие аппетита. Но не успели еще бачковые посуду помыть, как акустик Васильев услышал подозрительные шумы. Вахтенный офицер попросил командира в центральный пост. Столбов ждать себя не заставил.
Лодка повернула навстречу шумам, и минут через двадцать командир увидел в перископ вражеский конвой: шесть транспортов с охранением. Транспорты усиленно дымили.
— Скорость изображают, супостаты. Торопятся проскочить мимо опасного места, — усмехнулся Столбов и повернулся к помощнику. — Играйте, Константин Никитич, боевую.
Эта торпедная атака по времени была значительно короче предыдущей. Дело в том, что и конвой в общем-то шел встречным курсом и самый крупный транспорт оказался ближайшим к лодке, на идеальном курсовом угле.
— Атака, как в учебнике, — пошутил Столбов, поглядывая на секундомер.
Забегая чуть вперед, можно сказать, что командир несколько поторопился с подобным заключением.
Ивашев и Бахтиаров в первом отсеке расторопно и энергично готовили к стрельбе оставшиеся в аппаратах две торпеды. И едва старшина группы торпедистов доложил в центральный пост, что носовой двухторпедный залп изготовлен, как оттуда скомандовали: «Товсь!» — и почти сразу же: «Пли!»
Торпедисты рванули на себя спусковые рычаги. Сжатый воздух с мощным шипением толкнул торпеды вперед. И опять томительное ожидание: «Попали или нет?» — и опять бурная радость, когда донеслись до лодки глухие взрывы торпед.
После атаки «щука» круто развернулась на обратный курс, потом сделала несколько зигзагов, чтобы уклониться от преследования. Бомбежки опять почему-то не было. Командир поднял перископ. Увидел неспокойное море, волны, с которых ветер срывал пенные гребни. Верхнюю головку перископа то и дело захлестывало. Но все же Столбов разглядел то, что его интересовало.
— Комиссар, полюбуйся-ка!
Долгополов приник к окуляру. Он увидел, что торпедированный транспорт идет ко дну: над поверхностью моря была видна только труба.
— Миноносец повернул в нашу сторону. И два катера, — сказал комиссар, уступая перископ командиру.
— Боцман, ныряй на пятьдесят метров! — приказал командир.
Чтобы ускорить выполнение этого маневра, одновременно было отдано распоряжение немедленно заполнить цистерну быстрого погружения. Добродомов энергично переложил рули, а затем, нервно постукивая пальцем по стеклу глубиномера, будто от этого скорость погружения лодки могла возрасти, стал докладывать:
— Глубина 25 метров… 30… 35…
На этом его доклады оборвались. Первые взрывы глубинных бомб сотрясли корпус подводной лодки, когда глубиномер показывал 37 метров.
И тут началось. Вражеские корабли с ожесточением преследовали «щуку» и нещадно ее бомбили. От особенно близких взрывов в отсеках лопались лампочки, вылетали предохранители на подстанциях. Отдался даже кингстон уравнительной цистерны, и в нее хлынула забортная вода. Это было, пожалуй, опаснее всего: теперь лодка могла провалиться в морскую пучину слишком глубоко, где ее корпус не выдержит давления воды.
В этот момент судьба лодки и экипажа полностью зависела от расторопности и самоотверженности трюмных. Промедли они, и тогда над жизнью всех нас нависла бы смертельная опасность, предотвратить которую чрезвычайно трудно.
К счастью, вахтенный трюмный Вангатов действовал самоотверженно. Он молниеносно юркнул под настил центрального поста, кое-как протиснулся между помпой и воздушными магистралями и, нырнув в ледяную воду, смог сравнительно быстро устранить повреждение.
Поступление забортной воды прекратилось. В бомбежке временами наступали такие паузы, что порой начинало казаться, будто попытки гитлеровцев уничтожить лодку закончились. Но спустя некоторое время опять возобновлялись близкие сильные разрывы глубинных бомб. От каждого из них снова вздрагивал корпус лодки, а из центрального поста снова и снова раздавались команды:
— Осмотреться в отсеках!
Осматриваться часто приходилось в кромешной тьме. Это когда вылетали предохранители на подстанциях. Правда, электрики Бызов и Парфентьев быстро восстанавливали освещение.
— В первом все в порядке, — докладывали торпедисты в центральный пост.
— В пятом все в порядке.
Подводники держались стойко. А молодому мотористу краснофлотцу Сидорчуку, из тех, кто впервые участвовал в боевом походе, было страшно. Он прижимался к масляной помпе и вздрагивал при каждом взрыве бомб. Командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Новак, улучив момент, подошел к нему, спросил сочувственно:
— Что, боязно?
Сидорчук вздрогнул от неожиданного вопроса и хотел было сказать, что он не боится бомбежки, но, почувствовав к Новаку доверие, ответил вопросом на вопрос:
— А бомбы могут попасть в нашу лодку?
— Конечно могут, — сказал Новак совершенно спокойно. — И попадут, если мы будем прятать головы. Надо каждому делать свое дело в любой обстановке и безошибочно. Помнишь, как сказал командир: «Успех зависит от всех нас вместе и от каждого в отдельности».
— Да, да. Я это уже понял, — Сидорчук отошел от помпы к пульту дизеля.
— Наш командир опытный, — продолжал Новак. — Он не раз выводил лодку из очень трудных положений. Так что можно не сомневаться: он и сейчас обхитрит врага.
Бомбежка еще продолжалась, но взрывы раздавались уже далеко. Стало ясно, что лодка искусным маневрированием оторвалась от преследовавших ее кораблей.
— Ну и денек же выдался сегодня, — Столбов улыбнулся вахте центрального поста. — Поздравлю товарищей. Все-таки не каждый день по два транспорта топим. Пойду-ка я в отсеки, чтоб не отвыкали там от командира.
Ветеран подводной лодки «Щ-402» мичман С. Д. Кукушкин
В шестом отсеке Николай Гурьевич подсел к редактору боевого листка мичману Кукушкину. Посмотрел некоторые заметки, потом сказал:
— Мне думается, что наверху надо крупными буквами написать: «Счет мести растет». Ну а заметку об этом хорошо может написать старший лейтенант Захаров. Я слышал, как он после первой атаки подсчитал, что если на потопленном транспорте были войска, то утопленников хватит по нескольку десятков на каждого члена нашего экипажа. Теперь этот счет, по крайней мере, удвоился. Среди торпедистов есть и другие варианты подсчета вражеских потерь. Возьмите у них все выкладки и опубликуйте. Получится здорово.
В первом отсеке командир застал людей за напряженным трудом. Здесь полным ходом шла перезарядка торпедных аппаратов. Запасные торпеды находились тут же — по правому и левому бортам. С помощью специальных приспособлений торпедисты выкатили их на середину отсека, чтобы подготовить к действию.
Наибольшей точности и аккуратности требовала установка взрывателя. Эту работу всегда производил мичман Егоров. Старшина Ивашев устанавливал различные приборы и заливал горючее. Краснофлотец Бахтиаров обильно смазывал торпеды тавотом. В таком виде, густо покрытые смазкой, похожей на вишневое варенье, торпеды вталкивались в трубы аппаратов. Николай Гурьевич увидел на них надписи, сделанные прямо по тавоту: «Смерть Гитлеру!», «За Родину!».
И вот уже торпедные аппараты перезаряжены. Подводная лодка опять готова к бою. Здесь командир пробыл дольше, чем в других помещениях. Он наблюдал за ходом перезарядки аппаратов, а когда люди освободились, рассказал о результатах двух атак, о том, как тонули вражеские корабли.
Наступил поздний вечер. Возвратившись в центральный пост, командир приказал:
— По местам стоять, к всплытию!
Экипаж быстро занял места по расписанию. Вахтенный сигнальщик Беседин с биноклем на шее уже забрался в боевую рубку. Сюда же поднялись командир, вахтенный офицер Сорокин, рулевой. В рубке ни зги не видно. Не многим лучше видимость и над морем, где в это время года властвует заполярная ночь. Поэтому, прежде чем подняться на мостик, надо побыть в рубке минут пятнадцать, чтобы глаза привыкли к темноте.
Акустик Васильев доложил: «Горизонт чист».
— Всплывать! — приказал командир.
Вангатов открыл общий клапан. Сжатый воздух по магистралям ворвался в цистерны и с силой вытеснил воду за борт. Лодка пошла вверх. Ее сразу же начало раскачивать с борта на борт.
Откинулась массивная крышка рубочного люка. Первым на мостик выскочил командир, за ним сигнальщик, потом вахтенный офицер и рулевой. Осмотрелись. Все в порядке.
— Хороший все-таки был сегодня денек! — проговорил Столбов, затягиваясь морозным воздухом.