Акка приплясывала с лирой в руках, пела во славу весны и нимф лесных источников, прорицательниц Лациума, славила Порриму, Постверту, Ютурну и Карменту.

Амулий глядел с берега на красавицу хищными глазами, как волк на овцу; всякий случай любви, дружбы, благосостояния, удачи других людей возбуждал зависть этого мрачного человека; он скрывал черноту души своей только от тех, кто держал его сторону, потому что нуждался в пособниках замыслам, а всех не бывших с ним заодно ругал без снисхождения.

Амулий брел по берегу до того места, где лодка причалила, побрел и в лес вслед за приплывшею веселою гурьбой молодежи, подстерегая каждый шаг Акки. Амулий знал, что она и Фаустул любят друг друга; испортить им всю дальнейшую жизнь, во что бы то ни стало, отравить им кубок счастья сделалось для Амулия жгучим желаньем.

Начались веселые проводы зимы и встреча весны в виде хороводов на луговине, причем сожгли чучело, изображающее холод, и чествовали другое – тепло.

На это празднество сошлись в большом числе жители близких поселков, любившие повеселиться и пошутить с молодыми девушками, старые пришли к старым в гости. Поселок рамнов, где находилась царская усадьба, привлекал весь Лациум своей живописною, лесистою местностью, удобною для учреждения празднества гораздо больше, чем песчаные пустыни Лациума к югу или крупные горы Альбы.

Но все-таки в племени рамнов нашлись люди, пожелавшие встречать весну в ином месте, с людьми, которых любили. Такими оказались сам царь Прока и его сын Нумитор.

К царю в гости прибыл Мунаций, жрец Латиара, но не застал престарелого царя; после полуденного отдыха Прока ушел с Нумитором в лес, в довольно далекое оттуда святилище, к своему другу Нессо, жрецу Цинтии.

Сдержанно поворчав с досадой на невозможность побеседовать с царем о деле, ради которого прибыл, – увещевать его мужественно подготовиться к тому, что совет старейшин решил о нем, – Мунаций вмешался в среду молодежи и, выпивши поднесенных ему напитков, принялся веселиться.

Амулий очень обрадовался прибытию жреца, бывшего одним из его самых преданных сторонников, и стал угощать его, к чему старик имел сильную склонность.

Найдя в роще место, удобное для уединенной беседы, царевич и жрец легли на траве, взявши с собою много вина, пива и меда с разною закуской.

Их беседа шла долго и оживленно; жрец сообщил Амулию приятную весть, что его заговор против жизни отца увенчался полным успехом.

Несмотря на свою проседь пожилого возраста, Мунаций любил разгул, хоть и держал себя важно. Это склонило его сильнее всего прочего к замыслу Амулия. Старый царь никогда не делал ему замечаний о поведении, но сама его фигура – честного, трезвого старца – колола Мунацию глаза, как безмолвный укор, суровый пример того, какую жизнь должен вести человек почтенных лет и высокого звания.

Охмелевши изрядно со жрецом Латиара, Амулий приказал девушкам плясать перед ними, делая разные наглые заметки; в его глазах горело пламя сладострастья; и он и жрец кинулись в хоровод ловить тех, которые показались им привлекательнее, но девушки моментально разбежались, как нимфы от Сатиров, и спрятались в кустах лесной чащи. Амулий запутался густыми длинными волосами в колючей листве какого-то дерева, а жрец упал в яму, которой не видал в застилавшем ему глаза винном тумане.

Выругавшись, они снова уселись и принялись пить.

– Где Нумитор? – перебил жрец болтовню Амулия вопросом про старшего брата.

– Пьяная голова! – отозвался дерзкий человек, – я уже тебе три раза говорил, что он ушел провожать отца к озеру Цинтии. Они дня три не вернутся. Отец, ты знаешь, – и он усмехнулся с презреньем, – в последнее время не любит никаких повозок, – говорит, что ему в них всегда растрясут все кости... известно, его кости в могилу просятся, и пора вам уложить его туда.

– Я хотел поговорить с твоим братом... жаль, что его нет!.. – процедил жрец, начиная дремать, – он меня уважает; я тебя люблю, Амулий, крепко люблю, а все-таки скажу: Нумитор умнее тебя; он лучше тебя сумел бы уговорить отца, подготовить к тому, что решено у нас.

– К чему эти подготовки, Мунаций!.. это не мое правило; когда я буду у вас царем, я не стану делать никаких подготовок, так вы это и знайте: сегодня я решу набег на рутулов или рамнов, а завтра поведу вас к ним.

– Это многим нравится больше всего в тебе, царевич, потому что нерешительность, медлительные обсуждения и передумывания, отсрочки и откладывания твоего отца прискучили в Лациуме даже самым робким и вялым простакам. Смелый царь нам люб и желателен уже давным-давно, но все-таки... царь Прока... Нумитор... без подготовки, как хочешь, нельзя, потому что, знаешь.

– Знаю, что это можно. Когда у вас все покончат, решат, я прямо приду и скажу: «отец, тебя завтра зароют» – и все тут.

– Но...

– Эти слезы, прощанья, расставанья... последние речи... заветы и приветы... это способно заставить меня зажать глаза и убежать от ваших церемоний к козлам и баранам в горы. Чего вы хотите? зачем тянуть лыко вместо того, чтобы вить из него веревку? ты рассуди, Мунаций: что у вас за царь? – он является в Альбу на совет так редко, что можно подумать, будто она за горами, по ту сторону Аппенин, где марсы живут. Все он вас сюда зовет, к его очагу на совещанье, точно хочет сделать рамнов выше альбанцев; разве вы это допустите?

– Альба искони веков выше.

– Рамны должны к вам ходить, а не вы к ним, теперь же, когда после отца Нумитор станет здесь отдельным царем, – мы этой альбунейской усадьбы знать не захотим!..

– Отлично!..

– Заставим рамнов к нам ходить с дарами на поклон, а не захотят, – сделаем набег и заставим, все тут разорим с землею сравняем.

– Великолепно!..

– Отца одолевают старческие немощи; он уже не в силах ездить ни на осле верхом, ни на волах в телеге... могу себе представить, как он теперь ползет улиткой, опираясь на плечо Нумитора!.. рамнам, поверь, не великий клад достанется: мой брат во всем похож на отца, такое кислое тесто на проквашенном молоке.

Амулий замолчал, увидев, что жрец уснул под его болтовню.

Свечерело. Девушки ушли с лесной луговины. Амулий, покинув пьяного жреца спать в лесу, побрел с небольшим, тусклым факелом в руке к усадьбе домой, спотыкаясь почти на каждом шагу; он был еще больше пьян, нежели Мунаций, но заснуть не мог, – вино будоражило его горячую кровь; ему мерещились плясавшие девушки; он стал искать их около усадьбы и на ее дворе.

Знойный весенний воздух сгустился в туман и стал струиться белою волною от реки по прибрежной долине. Стояла тишина. Не шелестели листья старого громадного платана, под которым с незапамятных времен помещался длинный камень, удобный, как скамья, для сиденья и лежанья на нем.

Предание альбунейской усадьбы говорило, будто на этом камне древние Лары семьи сидели и лежали при своих предсмертных пирах, прощаясь с родными; камень от этого имел священное, заветное значение, служил подобием убежища: с него просили себе прощенья у старших провинившиеся дети, чтоб избегнуть побоев; на него ложились те, кто готовился к смерти.

В праздничную ночь весны на камне Ларов спала Акка, уверенная в безопасности этого неприкосновенно-священного места для всех, кто бы ни очутился на нем.

Ничто не нарушало водворившейся тишины, только воды реки тихонько журчали вдали.

Тяжело дыша, пьяный Амулий оперся на дубину, увидев свою добычу. Для этого человека ничто священное и заповедное не существовало. Забыв и Ларов и наказание от суда старейшин за оскорбление священного места, он любовался сонной девушкой, как лежит она с разметанными волосами, сбросив одежду, разгоряченная пляской на знойном воздухе весеннего дня.

Молодая дикарка улыбалась во сне. Амулий наклонился к ней, готовый обхватить добычу трясущимися руками, но в эту минуту его самого сзади охватили чьи-то сильные руки и отбросили прочь с такою энергией, что развратник грохнулся, как сноп, на землю за несколько шагов от своей жертвы; грозный голос прогремел в ушах его:

– Нечестивец!.. беззаконник!.. благодари судьбу за то, что ты мне брат, потому что чужого я убил бы тебя!.. Добрый Лар отвлек меня назад, чтобы обличить твое поведение.

– Перед кем, Нумитор? – отозвался злодей, быстро возвратив самообладание, – старейшин здесь нет, никаких Ларов и Пенатов я не боюсь, а Мунаций вполне верит, что эта красотка «волчица». Мунаций не позовет меня к ответу за нее, не заставит клясться перед алтарем Латиара.

– Ах, как кстати я вернулся, чтоб не дать тебе опозорить наш дом несчастьем сироты!..

– Почему ты вернулся, Нумитор?.. не может быть, чтоб ты успел отвести отца на озеро.

– Повторяю, Лары и Пенаты тянули меня назад... мне вдруг пришло на ум, что хорошо бы подарить старому Нессо масла в глиняном горшке, который мы с отцом недавно очень удачно расписали всякими узорами. Отец нашел это хорошим и послал меня домой за маслом, а сам остался ночевать недалеко отсюда у вернувшегося к стаду Эгерия. Я вижу, что вовремя вернулся...

Между тем испуганная Акка, очнувшись и поняв, что такое произошло, вскочила и убежала, оглашая поселок неистовыми криками.