– И да сохранит эту семью Аллах всесильный и всевидящий во всякий день и во всякую ночь!

Имам поспешно захлопнул книгу. Быть может, старость брала свое, быть может, проводить свадебный обряд в кузне он считал ниже своего достоинства… Как бы то ни было, теперь эти двое уже женаты и больше ему здесь, в стенах, по которым мечутся красные отсветы горна, делать нечего.

– Сын мой, запись будет сделана в главной городской книге завтра в полдень! И да пребудет с вами, дети, милость повелителя всех правоверных!

Старик засеменил прочь, решительно отказавшись от угощения. Более того, он не обратил внимания и на то, что обычно ясные небеса затянуты тяжелыми свинцовыми тучами, которые грозят невиданной бурей всякому, кто осмелится выйти на улицу.

– Жена, моя жена… – едва слышно и очень нежно проговорил Синдбад.

– Муж, мой прекрасный муж, – ответила Амаль.

Не было в мире слов, чтобы выразить бурю чувств, которая поглотила сейчас души новобрачных. И потому они не обратили никакого внимания на непонятный звук, который заполнил всю кузню на краткий миг – словно огромный шмель попытался вылететь из собственной плоти. Низкий гул завибрировал и затих, будто предупреждая неразумных детей о бесповоротности решений судьбы.

К счастью, эти двое, наконец обретшие свою вторую половинку, ни о чем не тревожились – они впервые остались одни, и дождь беспокоил их меньше всего.

Амаль больше всего волновалась из-за того, что ее неловкость и неопытность могут помешать ей. Синдбаду же было довольно одной ее улыбки: он желал ее и знал, что она горит не меньшей страстью.

Тишина и шум дождя за окном сделали свое дело – сейчас во всем мире их осталось лишь двое. Они принадлежали друг другу, и одно лишь предвкушение соединяло их неразрывно.

«Она самая прекрасная, самая желанная, самая удивительная на свете девушка! – подумал он, любуясь ее сильным телом, лишь угадывающимся под хиджабом. – Как бы я хотел, чтобы она позволила мне поцеловать себя… О Аллах милосердный, я мечтаю о ней, но боюсь спугнуть ее, будто дикую серну! Как же мне быть?»

И в этот момент она, должно быть, почувствовав его горящий взгляд, отложила пирожок и каким-то новым, оценивающим, невероятно страстным взглядом окинула юношу, стоящего у окна. Он понял, пора пришла и дальше откладывать просто глупо, подошел к ней и склонился к ее устам, запечатлев первый, горячий и страстный поцелуй.

Едва слышный вздох вырвался из груди девушки, но губы уже искали новых поцелуев. Из пугливого зверька она в единый миг превратилась в страстную, жаждущую любви женщину.

– Я так долго ждала тебя, мой любимый, мой единственный, мой…

Но более она не смогла сказать ни единого слова – он наконец поверил своему счастью и наслаждался теперь необыкновенными поцелуями – первыми, но жаждущими, невинными, но страстными, робкими, но дарящими наслаждение.

Вскоре юноша почувствовал, что не в силах более оставаться одетым, что удобный кафтан грозит превратиться в путы, что он не в силах более удерживаться и лишь едва касаться ее прекрасного тела через несколько слоев одежды. Он, осмелев, обнял плечи девушки и прижал ее к себе так, словно не собирался разжимать этих объятий никогда.

– Я… Я хочу… хочу насладиться тобой, мой прекрасный, мой желанный… – едва слышно проговорила Амаль. Проговорила и сама удивилась тому, что смогла произнести эти слова вслух.

– Я мечтаю о тебе, моя греза…

– Я твоя… Я твоя… – проговорила она, чувствуя, как ее возлюбленный осторожно снимает булавки с хиджаба, освобождая волосы.

Прикосновение этих прекрасных кос стало для юноши настоящим ударом, подобным удару бича. Ибо, только почувствовав их шелковистую тяжесть, убедился он, что это вовсе не сон, что самая желанная девушка в мире принадлежит ему не в грезах, а наяву.

Он взглянул в лицо любимой и не мог не задохнуться от счастья. Но мудрый внутренний голос, о какое счастье, что он менее подвержен страстям, прошептал: «Не торопись, не торопи ее. Дай ей чуть привыкнуть к себе… Помни, сегодня ваша первая ночь. И если ты хочешь, чтобы вторая и третья… и все остальные не превратились для кого-то из вас в тягостную повинность…»

– О прекраснейшая… великолепная! Остановись на миг… Не торопись…

– Я вся твоя, мой любимый… Говори, что мне делать, – я стану твоей ученицей.

– Да будет так. Тогда позволь мне снять с тебя одеяние… И позволь мне избавиться от своего платья…

Девушка закрыла глаза, позволив ему снять с нее платье. Но стоило ему лишь коснуться ее нежной шеи, как глаза ее раскрылись. Юноша почувствовал головокружение и постарался найти успокоение в самых обычных действиях. Он сбросил кафтан и рубаху, сел и наклонился, чтобы снять башмаки.

И тут произошло истинное чудо: из статуи его желанная превратилась в живую женщину! Она поспешила к нему и склонилась над его ногами, чтобы помочь. Ощутив на своей голове прикосновение его руки, она вздрогнула.

– Моя греза, что ты делаешь?

Амаль подняла голову и посмотрела ему в глаза. О, эти глаза – они горели черным пламенем страсти. Она чувствовала прикосновение этого взгляда каждый раз, когда видела его, она чувствовала, что он не просто замечает каждое ее появление, что он каждый день ждет мига, когда она войдет в кузню. Что ждет дня, подобного сегодняшнему, позволившему наконец им соединить свои тела так, как давно уже соединены их души.

Синдбад протянул руку, взял ее за подбородок и приподнял голову. Он долго и пристально смотрел в ее прекрасные, желанные глаза. Потом его губы слегка коснулись ее губ, распространяя по всему девичьему телу легкий трепет. Она в смущении опустила глаза и вдруг заметила, что ее возлюбленный почти обнажен – лишь легкие шальвары из шелка еще скрывали его ноги. Девушка, зачарованная, рассматривала его тело, тихонько пальцами прикасаясь к волоскам на груди, широким загорелым плечам, огромным ладоням, длинным, чуть узловатым пальцам… Он некоторое время наблюдал за ней, и ему стало весело. Он встал и привлек ее к себе. Его руки потянулись к сложному узлу, который был завязан на ее вышитом кушаке.

Несколько минут он возился с ним, но разгадка тайны этого узла ускользала от него. Он прошептал:

– Кто же, о Аллах, завязал этот узел?

Девушка рассмеялась.

– Я, мой прекрасный.

– Коварная… Ага, вот как!

Он потянул шелковую ленту и снял ее. Теперь полупрозрачная рубаха повисла свободно. Он снял ее через голову девушки и бросил на огромный сундук в дальнем углу. Миг – и туда же отправились его шальвары – прежде, чем девушка заметила, как он их снял. Она стояла, ошеломленная, а он опустился на колени и аккуратно снял ее башмачки. И вновь девушка закрыла глаза, ибо юноша осторожно лишил ее последней защиты – тончайших шелковых шальвар.

Потом встал и осторожно развязал ленты, скреплявшие ее длинные косы. Черные и длинные, словно волшебные змеи, они упали почти на пол – чуть распушившиеся кончики закачались под коленями. Когда же он погрузил пальцы в их нежное тепло, то поразился, насколько похожи волосы его любимой на шелк, драгоценный и живой.

Синдбад снова повернул ее лицом к себе и стоял, созерцая ее обнаженную красоту. Его уверенные действия удивили ее.

Амаль была потрясена, обнаружив, что стоит обнаженная перед мужчиной. На несколько долгих минут девушка замерла под его изучающим взглядом. Она не имела ни малейшего понятия о том, чего Синдбад ждал от нее – если он, конечно, вообще ждал чего-нибудь, кроме покорности.

– Чего ты хочешь от меня, мой господин? – немного испуганно прошептала она.

Выведенный из своего мечтательного состояния, юноша понял, как неловко она себя чувствует. Он нежно привлек ее к себе и обнял.

– Прекраснейшая! – произнес он с нежностью, но его голос показался ей необычайно хриплым. – За свою жизнь я повидал достаточно красивых женщин, но никогда еще я не встречал столь совершенной, столь безупречной красы, моя светлая греза!

– Значит, ты хочешь меня?

– Хочу тебя?! – произнес он, задыхаясь. – Да я мечтаю о тебе с того самого мгновения, как увидел тебя, маленькая колдунья!

– Думаю, я тоже хочу тебя! – ответила она с нежностью. Он рассмеялся.

– Откуда же ты можешь знать, что хочешь меня, моя красавица? Не ты ли мне говорила, что я – единственный мужчина, который когда-либо прикасался к тебе! Но тебе это понравилось, не спорь! О да, моя греза, тебе это понравилось! Только что, когда ты впервые коснулась меня.

Она залилась краской.

– Откуда ты знаешь об этом?

– Потому что я мужчина и я знаю женщин.

Он провел рукой вниз по ее спине под волосами и стал гладить и ласкать ее бедра. В изумлении она отскочила от него, но он прошептал ей на ухо:

– Нет, моя мечта, не надо бояться! Мы не будем торопиться, ведь сегодня наша первая ночь… мужчина и женщина должны дарить друг другу величайшее из возможных наслаждений, смакуя, пробуя на вкус каждый миг, ничего не опасаясь и всему радуясь!

Он приподнял ее голову и бережно поцеловал ее.

– Я мечтаю о тебе, прекраснейшая!

А потом, улыбнувшись, поцеловал ее в кончик носа.

– Я люблю твою гордость и твою удивительную красу!

Синдбад поцеловал ее веки, закрывшиеся при его первом нежном натиске.

– Я люблю твою робость и твою решительность! Но больше всего я люблю тебя саму, моя удивительная мечта, единственная из всех девушек мира! Единственная… моя ведьма… моя мечта…

Она лишь слегка вздрогнула, услышав его «я люблю…», но ничего не сказала. О, пусть этот миг продлится как можно дольше – миг, когда он любит ее, как в самых сладких ее мечтах!

Он чуть-чуть нагнулся, поднял ее и бесконечно бережно опустил на ложе. Неистовое биение сердца отдавалось у нее в ушах. Глаза Амали были плотно закрыты, но она слышала его голос, который нежно проговорил:

– Я любовался твоим прекрасным телом, моя дорогая, и теперь предоставляю тебе возможность сделать то же самое. Открой глаза, не бойся! – приказал он ей, и в его голосе слышался смех. – В теле мужчины нет ничего такого, чего следовало бы опасаться. Может быть, в нем есть что-то смешное. Ведь у него нет той красоты форм, какая есть в женском теле. Все же, полагаю, я достаточно привлекателен, по крайней мере настолько, насколько может быть привлекателен мужчина.

У нее вырвался тихий смех, но глаза оставались закрытыми.

– Ну же, глупенькая! – В его голосе слышалась и насмешка, и строгость. – Открой глаза!

Амаль открыла глаза и села. О, каким взглядом она наградила юношу! Гордость всех женщин мира смотрела на мужа с нескрываемым гневом.

– Мне нельзя приказывать, помни это!

Потом ее глаза расширились, и она выдохнула:

– О-о-ох!

Глядя на нее, он нежно усмехнулся:

– Разве я не привлекателен на твой взгляд, моя колдунья?

И он встал во весь рост, позволяя рассмотреть себя как следует, даря возможность чуть привыкнуть к их общей наготе.

Она же просто не могла оторвать взгляд от его тела. Он был подлинным гигантом, намного выше ее, прекрасно сложен: ноги длинные, икры и бедра крепкие и красиво очерченные, узкая талия, переходившая в широкую грудь и еще более широкие загорелые плечи; руки поражали силой, длинные и мускулистые, лишь пальцы выдавали, как тяжко он трудится – длинные, чуть узловатые, они казались чересчур крупными даже для его сложения. Его тело было загорелым и гладким, и теперь, когда она глядела на него, ее снова переполняло желание ласкать его…

Непонятно откуда, но Амаль знала, какими сладкими бывают прикосновения к любимому телу. Девушка осторожно отводила взгляд от его стержня страсти. Однако теперь ее взгляд скользнул вниз, и, когда она отважилась сделать это, краска смущения разлилась по ее щекам. К ее удивлению, тот страшный зверь, перед которым она испытывала ужас, оказался всего лишь нежным созданием, маленьким и мягким, угнездившимся на своем ложе, покрытом темными волосами. И снова Синдбад угадал ее мысли.

– О, как же он изменится, моя греза, едва я лишь возжелаю тебя!

– Но ведь ты же сказал, что хочешь меня! – упрекнула она его.

– Я действительно хочу тебя, о моя греза, но хотеть и желать – это столь различные чувства. Я хочу тебя разумом и сердцем, а желание исходит из моего тела.

Он вытянулся на ложе рядом с ней.

– Сегодня у меня еще не было времени для желания.

Протянув руки, он привлек ее к себе.

– Я просто мечтал, жаждал этого мига, моя колдунья.

«Почему он называет меня колдуньей? Неужели он не боится? В самом деле не боится связать свою судьбу с дочерью колдовского народа?» Но мысль, почти паническая, исчезла столь же быстро, сколь и появилась.

От сладости его прикосновений голова кружилась, и мыслям уже не было места в закручивающемся все туже водовороте страсти.

Губы Синдбада нашли ее губы. Он завладел ими и пробовал их вкус до тех пор, пока Амаль, охваченная сильной дрожью, не отдалась его вспыхнувшей страсти.

Она не ожидала, что губы мужчины могут быть такими нежными. Он мягко приказал ей разомкнуть губы, и она повиновалась, пропуская внутрь его бархатистый язык. Он ласкал ее язык, и неожиданно она почувствовала, что внутри у нее начинает полыхать пламя. Она откинула голову назад и несколько раз вдохнула воздух, чтобы унять головокружение, но он только засмеялся и снова завладел ее губами в горячем поцелуе. Наконец, ненадолго насытившись этими обольстительно сладкими губами, он проложил своим обжигающим ртом тропинку вниз. Его сильные пальцы гладили ее длинную шею. Запечатлев жаркий поцелуй под самыми волосами, он прошептал:

– Ты чувствуешь, как в тебе зарождается желание, любовь моя?

И Синдбад нежно укусил ее за мочку уха, а потом двинулся дальше по мягкой шелковистой коже шеи. Девушка задрожала. Когда руки юноши отыскали ее округлые полные груди, она нежно вздохнула в страстном томлении. О, как Амаль желала его прикосновений! Она жаждала их, ей казалось, что тогда растает и исчезнет это ужасное, непереносимое томление, переполнявшее все ее существо. Он с благоговением ласкал ее груди, дивясь их мягкости и нежности.

Потом без предупреждения опустил голову вниз, и его теплый рот захватил трепещущий и напрягшийся сосок. Он набросился на ее грудь с непонятной ей страстью, и она вскрикнула, удивившись не только его действиям, но и чувству напряжения, которое возникло в самом низу ее живота. О, то было любовное томление, и сейчас ей впервые дано было ощутить его коварную тяжесть.

Синдбад поднял голову, и звук его голоса успокоил ее.

– Не бойся, моя мечта! Разве это неприятно тебе?

В ответ она снова притянула его голову к своей груди, и он возобновил эти приятные ласки. Однако вскоре продолжил свои исследования. Одной рукой он обвил ее талию, а другой легко прикасался к ее животу, который неистово трепетал под его прикосновениями. Синдбад опустил голову и стал раздражать языком ее пупок, заставляя ее корчиться и извиваться под ним. Его рука опустилась еще ниже, к ее гладкому и нежному бугру у самих ног. Теперь он чувствовал, что она начала сопротивляться ему. Ее тело напрягалось под его пальцами, а в звуке ее голоса послышался страх.

– Пожалуйста, прекрасный мой! Пожалуйста, не надо!

– Почему ты вдруг стала так бояться меня?

Он попытался снова прикоснуться к ней, но она, защищаясь, схватила его за руку.

– Пожалуйста!

«О, как она робка… Как сладко дарить страсть этой сильной и робкой красавице! Как сладко делиться ею с той, кто впитывает уроки страсти всем своим существом!»

Он решительно убрал ее руки и стал нежно ласкать ее.

– Я всегда считал, что Аллах всесильный создал женщину для того, чтобы ее возлюбленный поклонялся ей. Когда я прикасаюсь к тебе с любовью, я поклоняюсь твоему совершенству. Ты не должна бояться меня и моих прикосновений!

– Но еще никто и никогда не прикасался ко мне так! – тихо произнесла она, дрожа под его пальцами. В ответ он снова поцеловал ее и прошептал:

– Не бойся, моя прекрасная! Не бойся!

И она почувствовала, что он с величайшей осторожностью начал исследовать сокровенные уголки ее тела. Странное томление охватило ее, руки и ноги сделались слабыми и беспомощными. Он – ее единственный, ее герой, но неужели он может трогать ее вот так? Его палец мягко проник в ее тело, и она вскрикнула, сопротивляясь и пытаясь увернуться от него. Синдбад быстро перевернул ее, и теперь она лежала под ним. Лежа сверху, он шептал ей на ухо нежные слова любви:

– Не надо, не бойся, моя сладкая греза! Не бойся!

Она ощущала каждую пядь его тела. Его гладкая грудь давила на ее полные груди, его плоский живот нажимал на ее слегка округлый живот. Его бедра касались ее бедер и передавали им свое тепло, которое исторгало стон из ее губ. До сих пор она не пыталась прикоснуться к нему, но теперь не стала подавлять неистовое желание, которое проснулось в ней.

Он погрузился лицом в ее волосы. Его поцелуи казались бесконечными. Ее руки обвились вокруг его шеи. Потом она стала гладить его спину, заканчивая свои поглаживания там, где ее ладони встречались с его твердыми ягодицами, и мягко пощипывая их.

– Ах, мой прекрасный, твоя кожа такая нежная! – прошептала она.

– А что ты знаешь о мужчинах, малышка? – спросил он. Его губы обжигали нежную кожу ее шеи.

– Я не знаю ничего, кроме того, чему ты научишь меня, мой властелин! – тихо ответила она.

Ее руки снова заскользили вверх по его спине и обняли его за шею.

– Я научу тебя всему, что знаю и умею сам, моя греза, моя мечта! Но хватит ли у тебя смелости для этого? – спросил он, и взгляд его темных глаз впился в ее глаза.

Амаль дрожала, прижавшись к нему, но в ее взгляде не было колебаний, когда она ответила:

– Да, мой прекрасный, да, теперь у меня хватит смелости!

Его рот накрыл ее губы в нежном поцелуе, и она почувствовала, что его руки скользнули вниз, под нее, и немного приподняли ее бедра. Кровь неистово бежала по ее венам, и ей никак не удавалось унять дрожь. Тут она вдруг почувствовала, как что-то твердое настойчиво пытается проникнуть между ее дрожащих бедер.

– О мой господин, я хочу стать женщиной, мечтаю быть лишь твоей женщиной, но снова боюсь!

Она увернулась от него и сжалась в углу ложа. Синдбад уже готов был застонать от разочарования. Еще никогда в своей жизни он не желал женщину так отчаянно. Он поддался искушению силой заставить ее лечь и добиться от нее того, чего он так страстно желал. «Потом она простит мне это», – подумал он. Но когда он поднял голову, то увидел, что она расширенными от ужаса глазами пристально смотрит на его мужское естество.

– Ты не должен делать этого! – закричала она. – Ты же разорвешь меня!

С минуту он молчал, наслаждаясь ее наивностью.

– Моя любовь, поверь, все будет совсем иначе… Тебе понравится наша страсть!

Она молча покачала головой. О, как же она боялась… Сейчас буря, что бушевала снаружи, казалась ей легким весенним дождиком по сравнению с той бурей, что сотрясала ее душу. Она и желала его, и хотела бежать. Но он решительно заключил ее в объятия, нежно целовал и гладил ее до тех пор, пока огненная стихия снова овладела всем ее существом.

Она чувствовала себя очень необычно, как никогда прежде. Ее тело казалось ей сладким пламенем, и это пламя разгоралось под его прикосновениями. Это было приятно и в то же время мучительно. Наконец, она почувствовала, что больше не в силах выносить эту сладкую муку.

Синдбад ощутил, что ее тело расслабилось, и в то же мгновение его жезл вошел в ворота ее женственности и мягко проник в напряженное лоно. Он на миг остановился, поцеловал ее закрытые глаза и убрал с ее лба прядь волос. Она застонала, и в звуке ее голоса слышались одновременно и страсть, и испуг. Он чувствовал, как сильно стучит ее сердце под его грудью.

Девушке казалось, что он разрывает ее на части. Его мужское естество заполняло ее всю, жадно поглощало ее, и она испытывала жестокую боль. Она старалась лежать неподвижно, с плотно закрытыми глазами, чтобы он не узнал о ее боли и его удовольствие не было испорчено. Когда он на мгновение остановился и попытался успокоить ее, она почувствовала некоторое облегчение. Но затем он возобновил свои движения и быстро прорвался через ее преграду.

Она пронзительно вскрикнула от боли и попыталась увернуться от него, но он твердо держал ее и продолжал проникать в ее сопротивляющуюся сладость.

– Нет, нет! – всхлипывала она, и на глазах ее показались слезы.

Тут вдруг Амаль осознала: то, что всего лишь несколько минут назад казалось ей страшным орудием пыток, внезапно сделалось источником самого дивного наслаждения. Ей казалось, что она больше не в состоянии сопротивляться ему. Он двигался вперед и назад в ее теле, и казалось, что весь мир вокруг нее пульсировал и кружился.

Она не представляла себе, что может существовать что-нибудь настолько великолепное, как это слияние тел. Она словно бы растворилась в нем, а он – в ней.

Наслаждение все усиливалось, боль забылась, а она все падала и падала в теплую и приятную темноту. Она вцепилась в плечи юноши, потерявшись в мире своих чувств, и он был восхищен ее откликом на его страсть. Он с нежностью заключил ее в объятия, чтобы, вновь придя в себя, она почувствовала, как он любит ее. Ведь так оно и было на самом деле. Покрывая ее лицо легкими поцелуями, он ободряюще прошептал ей:

– Моя единственная, прекраснейшая, я так люблю тебя!

Синдбад повторял эти слова снова и снова, пока она, наконец, не открыла глаза и не взглянула на него.

– О мой единственный, я тоже люблю тебя! Я хочу доставить тебе удовольствие, но неужели каждый раз мне будет так же больно, как сейчас?

– Нет, больше никогда! – пообещал он.

Несколько долгих мгновений она молчала и лишь тихонько поглаживала его по спине. Он почувствовал, что от этих простых движений желание снова растет в нем, и думал, осмелится ли он еще раз овладеть ею или нет.

– Я снова хочу тебя, мой прекрасный!

– Отдохни, моя греза… И мы еще насладимся друг другом, клянусь тебе.

Но Амаль упрямо повторила:

– Я снова хочу тебя, мой прекрасный!

Она подчеркнула свои слова, повернув голову и потянув зубами мочку его уха.

По телу Синдбада пробежала дрожь. Он в первый раз ощутил, насколько его возлюбленная страстная, пылкая… Именно такая, какой должна быть подлинная женщина, настоящая дочь огня. Протянув руку, он стал массировать ее сосок, пока он не сделался упругим и не встал, словно стойкий маленький солдатик на холме ее восхитительной груди. Она притянула его голову к себе, стала целовать его в губы, шепча:

– Возьми же меня, мой желанный! Я вся горю!

Он лег на нее и проскользнул в ее нежное лоно, чувствуя, что Амаль еще слегка вздрагивает от боли. Он медленно продвигался вперед в ее теле, проникая все глубже, а потом вышел наружу, но только для того, чтобы потом вновь стремительно погрузиться в ее пылающее страстью тело. Он почувствовал ее ноготки на своей спине и услышал ее стон.

– Нет! Я хочу получить наслаждение! Не отказывай мне в этом!

Он засмеялся и сел между ее ногами.

– Не спеши, греза! Можно получить еще большее удовольствие, если не торопить события.

И он стал совершать мучительно медленные движения, доводившие ее почти до безумия. Амаль оказалась совершенно беспомощной перед теми восхитительными ощущениями, которые вновь начали одолевать ее. Она не верила, что может быть еще лучше, однако каждая минута приносила все новые восторги, и наконец все вокруг закружилось и она совершенно потеряла ощущение времени, ничуть, правда, не беспокоясь об этом. Единственная мысль пронеслась в голове – какая она была дурочка, когда боялась его.

Синдбад застонал от наслаждения и упал на ее грудь.