Жаркий день объял столицу страны Ал-Лат. В полуденном мареве исчезли границы между небом и землей, с белесого неба на мир лилось огненное дыхание солнца. Но в царском саду было зелено и куда прохладнее, чем за его стенами. Бесчисленные фонтанчики разбивали прозрачную гладь крошечных прудов, в которых шевелили плавниками огромные красные рыбины. Дорожки между деревьями золотились мелким песком, а в ветвях, невидимые глазу, пели птицы.
Мансур и Саид готовились к схватке. Это был обычный учебный бой на мечах. Сегодня наставник захотел показать владыке, каких поразительных успехов добились его ученики. Но царь Омар, отговорившись делами, удалился в коридоры дивана, а царица Амани, которая, к слову, ни за какие богатства мира не пропустила бы мига победы своего сына, с удовольствием восседала сейчас в тени акации.
Уже не раз мысленно она возвращалась к недавнему разговору с сыном. Вернее будет сказать, что он просто не выходил у нее из головы. Да, мальчик прав в своих опасениях – из братьев, особенно старшего, Саида, вырос достойный соперник. Страшный еще и потому, что сын Ясмин, похоже, вовсе не помышлял о троне. Он был готов к защите царевича Мансура – его, собственно, и воспитали телохранителем. Но если среди противников царя найдется изворотливый шпион или хитрый интриган… О, тогда сила, ловкость и небольшой ум Саида превратятся из щита для царевича Мансура в меч для него. И потому судьба старшего сына наложницы была решена.
Но решить – это так мало… Важно еще выполнить задуманное. И только этим утром, утром будущего торжества царевича, Амани вспомнила о старом кошеле, по-прежнему лежавшем в черном сундуке царицы. Вместе с одеянием, которое было на Амани в ту ночь, когда царица Хаят умерла. (Даже про себя Амани не могла произнести слов: «когда я отравила царицу…»). Никогда более не надевала дочь визиря тех одежд, а потому никто и пальцем не касался щедро вышитого кушака с пришитым к нему кошелем. В котором должен был по-прежнему лежать заветный флакон с зельем, дарующим сон. Иногда сон вечный.
Так оно и оказалось. И кушак был на месте, и кошель. И в кошеле все еще хранились кольца, которые тем вечером сняла будущая царица Амани, и… синий флакон. Царица подняла его к свету и увидела, что зелье все еще там, что почти два десятка лет не смогли уничтожить коварный напиток.
«Ну что ж, Саид, сын наложницы… Знай, что я не питаю к тебе злых чувств. Но у царя должен остаться только один наследник. И это не ты…»
Но как подать юноше чашу с ядом? Недостойно же будет самой царице поднести чашу с напитком, пусть даже и царскому сыну. Но решение нашлось мгновенно. Весь дворец знал, что после схваток на мечах, будь то жаркий день или прохладный, царевич освежается спелыми сочными фруктами. А вот Саид, его постоянный партнер в каждом учебном бою, пьет сладкий шербет.
«Да будет так! Миг торжества моего сына станет последним мигом твоей жизни, мальчик… И да хранит Аллах милосердный твою матушку, сегодня я все же отберу у нее то, что когда-то сама, неразумная, ей подарила!»
И вот пришел час боя. Юноши надели защитные кожаные доспехи с нашитыми медными пластинами, наставник проверил, хорошо ли держатся специальные пробковые колпачки, которыми были увенчаны кончики мечей. В тени акаций расположились те, для кого царевич и его друг должны были дать представление – царица Амани и мать Саида, Ясмин, любимая наложница царя Омара. Уже давно царица не опасалась ее. Но привычки были по-прежнему сильны, и в присутствии посторонних Амани все так же вела себя с Ясмин как с любимой подругой. На низком столике красовалось чудовищных размеров блюдо с фруктами для царевича и высокий кувшин с питьем для Саида. Никто не смел дотронуться до угощений, предназначенных для юношей. Даже мухи, которых отгонял огромным опахалом раб-нубиец.
Часы на дворцовой башне пробили полдень, и барабан зарокотал. Соперники встали в позицию, бой начался.
Царевич Мансур сражался в красном кафтане и красных шелковых шароварах. Саид, сын наложницы, всегда предпочитавший яркие цвета, в этот раз надел черный кафтан. Вот так и сошлись черная и красная молнии. Немногочисленные зрители замерли. Удары, пусть и не смертельные, сыпались градом, лица соперников стали злыми и сосредоточенными. Из глаз Саида исчезло всякое миролюбие…
Наставник, закусив губу, пристально следил за обоими учениками, чтобы прервать бой, как только кому-то из них начнет грозить серьезная опасность. Он не знал, что серьезную опасность он вызвал сам, поставив друг против друга царского наследника и того, кого Мансур считал своим врагом.
«Мальчик мой, будь рассудителен, не давай гневу взять верх над разумом! Удержись! Останься мудрым царевичем!» – мысленно молила Амани, до боли сжав кулаки.
«О Аллах милосердный! Что они делают! Это же учебный бой! А наши петушки, вместо того чтобы доставить зрителям удовольствие, решили всерьез выяснить отношения…» Увы, наставник был прав – ярость схватки увлекла обоих соперников. Они уже не думали о том, кто они… Кровь кипела в их жилах, а глаза не успевали следить за ударами соперника…
– Саид, сынок! – Голос Ясмин в звоне клинков был почти не слышен. Но этого хватило, чтобы разум начал брать верх.
Черты лица Саида разгладились, в глазах опять загорелся смех. Удары становились все более размашистыми. Более он уже не пытался сражаться – теперь лишь дразнил царевича, делая широкие жесты и комично склоняясь перед Мансуром. Тот сначала не понял, что соперник перестал биться всерьез, и сделал два быстрых выпада. Но Саид смог парировать их, и тогда царевич наконец услышал его тихие слова:
– Угомонись, брат мой! Это же просто танец на потеху публике!
Красный туман ярости перед глазами Мансура рассеялся. Он увидел и ужас в глазах царицы, и ее крепко сжатые кулаки. Словно услышав мысли матери, он начал успокаиваться. Его меч по-прежнему отражал удары Саида, но теперь оба просто играли, стараясь доставить удовольствие немногочисленным зрителям.
Наконец барабан замолк. Усталые юноши опустили мечи.
– Аллах милосердный, ученики мои! Что с вами вдруг случилось? – Наставник не знал, к кому бросаться раньше, укорять или хвалить, порицать или пытаться найти раны.
– Учитель, это же была просто игра!
– Ах, Саид, если бы я не видел твоего лица… И вот это…
Учитель показал на разрезанный в нескольких местах рукав камзола царевича. Да, верхушку меча защищал пробковый наконечник, но широкое лезвие тоже могло нанести увечья.
Царевич Мансур усмехнулся:
– Не стоит так кричать, учитель! Посмотри лучше на кафтан Саида.
Подол кафтана постигла та же печальная участь, что и рукав – ткань была в трех местах рассечена и теперь висела длинными полосами.
– Мальчишки! Ну чему я вас учил!
– Не стоит кричать на царевичей, – попросила Ясмин. – Они просто не смогли удержаться и немножко подразнили друг друга!
– О нет, сестра моя, мать царского сына! – В голосе царицы был слышен гнев. – Это дурной поступок! Царевичам не пристало так себя вести!
– Но матушка…
– Не спорь с матерью, царевич Мансур! Это вспыльчивость, недостойная наследника! Ведь ты же мог нанести рану своему брату!
Но глаза царицы говорили совсем другое: «Тебя никто не должен заподозрить в ненависти к Саиду! Тебе следует быть с ним по-прежнему дружелюбным!»
– Да, моя мудрая матушка! Я действительно не смог удержать себя в руках! – Царевич Мансур прекрасно понял мать. У него хватило силы воли поклониться сводному брату и проговорить: – Прости меня, брат мой!
– Прости меня и ты, царевич! Я был несдержан… – Саид, казалось, удивлялся словам брата. Но принял его игру.
Ясмин с изумлением смотрела на Амани. Не бывало такого, чтобы царица журила сына, тем более при посторонних. Еще более странной дочери звездочета казалась покорность Мансура. Но Ясмин промолчала.
Меж тем защитные нагрудники были сняты, пропотевшие камзолы сменили свежие белоснежные шелковые рубахи.
– Отдохнем, брат мой?
– С удовольствием.
И юноши подошли к низкому столику в тени. То, что произошло дальше, царица вспоминала потом множество раз, поражаясь собственной выдержке.
– Ох, какая сегодня жара! – Саид повернулся к Ясмин. – Матушка, освежись и ты шербетом…
Царица замерла. Известно было, что сладкий напиток предназначался лишь для сына Ясмин. Но наложница благодарно улыбнулась и проговорила:
– С удовольствием…
Юноша наполнил золотую чашу на высокой ножке и подал матери.
– Как удивительно пахнет напиток… Цветами… Быть может, какая-то служанка, стараясь лишь для тебя, положила в него слишком много лепестков жасмина…
– Быть может, – снисходительно улыбнулся Саид.
А царица, широко раскрыв глаза и сдерживая готовый вырваться крик, смотрела, как Ясмин, смакуя, осушает всю чашу.
Рука ее дрогнула, пальцы разжались, и чаша, дребезжа, покатилась по песчаной дорожке.
– Какая я неловкая… Силы совсем покинули меня… Мальчик мой, помоги мне…
Саид резко наклонился над матерью. Но было поздно. Глаза Ясмин начали закрываться, она пыталась сделать какое-то движение рукой. Быть может, искала пальцы сына. Саид растерялся, но не растерялась Амани.
Они вскочила со своего места и с криком «Сестра моя!» бросилась к Ясмин. Опустилась перед ней на колени и наклонилась так, чтобы услышать шепот наложницы.
– Мне так плохо, мудрая Амани. Пошли за лекарем, силы оставляют меня…
– Лекарь вот-вот будет здесь. Но что с тобой, красавица?
Услышав эти, казалось бы, простые слова царицы, наложница вздрогнула и попыталась сесть чуть прямее. Слегка окреп и ее голос:
– Я уже слышала эти слова! Когда-то… Много лет назад…
Казалось, что силы вновь вернулись к Ясмин. Она заговорила чуть громче, но, увы, ее слова могла различить только Амани.
– Я слышала их в ту ночь, когда оставила мою добрую царицу Хаят с тобой… Оставила, не в силах видеть ее муки… А потом ты уходила из покоев… А потом вернулась… А потом царица умерла…
«Аллах милосердный! Да она помнит все! И помнила это все годы! Что ж, значит, снадобье попало по адресу… А мальчишка… ну что ж, придется придумать что-то еще…»
– Царица умерла во сне… И я… я тоже чувствую что сон подбирается ко мне… Сон, что отнимет последние силы… Ты отравила меня, глупая Амани, как отравила мою добрую госпожу, прекрасную Хаят…
Голос наложницы становился все тише. Волей-неволей царице приходилось склоняться все ниже, чтобы не пропустить ни одного слова Ясмин.
– Отравила, думая, что шербет выпьет мой сын… Убийца… Так знай же, что ни тебе, ни твоему глупому несчастному мальчику не править этой страной, как ты этого хотела всю жизнь. Ибо наследник престола, сын царя Омара и мудрой Хаят, жив! Много лет назад его увезли отсюда. И теперь где-то в далекой земле за горами растет тот, кто единственный имеет право занять трон после царя Омара… Только он, а не несчастный мальчик Мансур, сын подлой змеи…
– Что ты говоришь, Ясмин…
– Сейчас, когда меня уже обнимает холод могилы, я говорю чистую правду… Помни же, несчастная дурочка, что жив царский сын. Он жив и готов вернуться…
– Где он? Как его найти? Как узнать? – Наконец Амани надоело играть роль.
– О глупая женщина… Он в далекой стране… за горами… Его найти непросто. А вот узнать будет легко. Ты, коварная, узнаешь его по родимому пятну, что напоминает шрам нашего господина, царя Омара, да хранит его Аллах милосердный от твоего пристального взгляда…
Последние слова отняли у Ясмин все силы. Глаза ее закрылись, а голова откинулась назад. Прекрасное лицо успокоилось, и наложница, дочь звездочета и мать царского сына, умерла.