Третий день не спали жители столицы славной страны Ал-Лат. Третий день они вместе с царем Омаром радовались тому, что Амани, дочь визиря, стала теперь любимой женой царя. Съехались гости со всего мира, от земель на восходе солнца до земель на его закате. И для каждого царица находила слова приветствия, каждого радовала благосклонным кивком головы.

Царь Омар уже в который раз подумал, что, отослав малыша, он принял самое верное решение в своей жизни. Конечно, его немного смущало то, что Хаят, не выдержав груза горя, умерла. Но, быть может (так утешал себя владыка), она была не самой хорошей царицей. Ведь та, первая, свадьба была и куда скромнее, и куда скучнее. Хаят не снисходила до того, чтобы самой принимать гостей, беседовать с ними. Лишь сидела на троне разряженной куклой.

Увы, надо признать, что царь Омар вовсе не печалился о смерти первой жены. Он забыл и ее голос, и ее нежность так быстро, как прохладу ночи сменяет жар дня. Забыл, и теперь наслаждался тем, что желанная Амани стала его добычей и принадлежит ему по праву. Царь не обращал внимания на слова мудрецов, сетовавших, что положенный срок траура не соблюден, что новая царица украсила собой трон еще до того, как прежняя упокоилась в вечных объятиях могилы. Царь Омар был счастлив и отодвинул все заботы на потом.

По-своему счастлива была и Амани. Теперь ей, царице, смиренно повиновались многочисленные служанки и рабыни. Теперь ее слово ловили, чтобы немедленно исполнить самое затейливое из ее желаний. Теперь в ее власти было и казнить, и миловать. И новая царица и казнила, и миловала.

Лишь одного человека Амани по-прежнему опасалась. И конечно, это была не ворожея, которая некогда продала ей за два цехина сонное зелье. О нет. Опасалась Амани дочери звездочета, прекрасной и чуткой Ясмин. И не без причины. Она-то прекрасно помнила, как повстречала девушку у дверей опочивальни царицы Хаят.

Помнила она и тот взгляд, которым окинула ее Ясмин, когда глашатаи объявили о свадьбе царя Омара и дочери визиря. Ничего не сказала дочь звездочета, лишь в глазах ее мелькнул огонек ледяного презрения.

Как и раньше, Ясмин называла Амани «госпожой», как и раньше, была внимательна и предупредительна. Но… Какой-то холодок вражды теперь всегда веял от прикосновения ее руки, взгляда, простого поклона. Хотя, быть может, Амани все это только придумала, и Ясмин уже давно забыла встречу в полутемном коридоре у дверей царской опочивальни.

Как бы то ни было, Амани опасалась Ясмин. Но, как истинная дочь своего отца, не спешила ославить прекрасную наложницу. Наоборот, она при царе всячески превозносила ее разум, знания и умения, здраво рассудив, что от любимой наложницы царь все равно не отдалится. Но наблюдать за действиями недруга всегда проще, когда он рядом. А потому пусть Ясмин по-прежнему остается украшением царского гарема, давним и близким другом царской семьи.

В положенный час отгремели свадебные торжества, и жизнь великой страны Ал-Лат вошла в норму. В царском дворце все так же появлялись послы разных стран, принося и хорошие и дурные вести. Все так же в погожий день царь, презрев государственные дела, отправлялся на соколиную охоту. Все так же плелись интриги и заговоры – ибо так уж устроена природа человеческая, что просто наслаждаться самим существованием можно лишь мгновения. А потом приходит зависть, которая по ночам нашептывает слова, способные отравить всякую радость.

Царица Амани не спешила заводить свои порядки ни на женской половине дворца, ни в стране. Пусть все идет, как велел Аллах всемилостивый. Ведь менять нравы или привычки лучше постепенно. Так никто не заметит, что в один прекрасный день станет нормой то, что десятилетиями казалось постыдным или недостойным.

Со дня смерти царицы Хаят не прошло и месяца, когда Амани объявила своему царственному супругу, что вскоре он вновь станет отцом. А увидев радость на лице мужа, сказала, что постарается родить царю наследника престола. И попросила, чтобы добрая и умная Ясмин, сведущая в зельях и врачевании, с этого дня помогала царице.

Омар был готов на все. Вот так случилось, что с этого дня Амани и Ясмин стали почти неразлучны. Лишь вечером, когда звучал призыв к вечерней молитве, царица дозволяла Ясмин, дочери звездочета, удалиться к себе.

С удивлением следили многочисленные няньки и служанки за этой странной парой. Конечно, не могло от них укрыться и то, что не только царица ждала наследника. Но прошло лишь полгода, прежде чем царь Омар понял, что вскоре он станет отцом не одного ребенка. Увы, так уж устроены мужские глаза – очевидного они не замечают, а то, чего не существует, различают во всех деталях.

Много раз мудрецы дивана уговаривали царя Омара положить конец странной дружбе царицы и дочери звездочета. И лишь хитрый визирь был всегда на стороне царя – ибо дружба, пусть и вынужденная, всегда много лучше интриг и ревности. И намного дешевле.

Дни проходили за днями. Вновь на землю прекрасной страны Ал-Лат, что раскинулась на берегах теплого Аравийского моря, пришла волшебница-весна. И в тот день, когда в дворцовом саду зацвели персики, у царицы Амани родился сын.

Юного наследника нарекли Мансуром, что значит «даруемый победой». Звезды были благосклонны к малышу. Они предрекли спокойное течение жизни и ему, и стране. Большего Амани и не надо было. Теперь-то она знала, что в ее силах сделать так, чтобы сын обязательно в положенный срок занял трон отца.

Но не успели отгреметь празднества в честь рождения наследника, как Ясмин тоже родила сына. Хитрости и изворотливости Амани хватило на то, чтобы уговорить Омара презреть древний обычай умерщвлять всех детей мужского пола, которые рождались у наложниц.

– О царь мой, звезда моего сердца, подумай над моими словами. Быть может, этот обычай столь же древний, как и наша прекрасная страна. Но нашему мальчику, красавцу и умнице Мансуру, обязательно нужны будут при дворе верные люди. Так почему бы нам самим не воспитать таких людей? Пусть сыночек Ясмин растет вместе с нашим сыном. А мы постараемся найти мудрых воспитателей, которые сделают их неразлучными.

– Быть может, моя мудрая жена, ты и права. Но если сын Ясмин пожелает занять место нашего сына?

– Ну, этот мир, к несчастью, так жесток, что разбойники по-прежнему собирают свой кровавый урожай…

– О чем ты, Амани?

– Я просто думаю, – царица поспешила оправдаться, – что разумно будет воспитать из сына Ясмин верного друга нашего Мансура. Друга, который будет, как пес, всегда бросаться на защиту царевича. Это куда мудрее и куда достойнее, чем соблюдать древний кровавый обычай, приносящий так много горя матерям.

Да, боль и страдания Хаят, первой жены Омара, оставили в душе Амани глубокий след. И теперь, став матерью, она все чаще вспоминала тот страшный вечер, когда свершилось неизбежное… Быть может, Амани пыталась искупить свой грех, о котором помнила только одна она.

– Да будет так, прекрасная моя Амани, – наконец согласился царь. – В твоих словах больше души, чем холодного расчета. Но… Мне и самому претит мысль, что я должен отобрать мальчика у Ясмин. Ведь он тоже мой сын. И я горжусь тем, что две столь прекрасные женщины подарили мне великую надежду.

Царица склонила голову, чтобы муж не увидел, как мгновенная ненависть проскользнула в ее глазах. «Пусть он считает меня щедрой и благородной! Мальчишка вреда не принесет, а Ясмин никогда не станет моей противницей уже хотя бы потому, что я сохранила жизнь ее сыну!»

Ясмин, дочь звездочета, была и в самом деле благодарна царице. О нет, не просто благодарна. Она готова была стать ее рабыней за это. Но все же что-то постоянно тревожило девушку. Какие-то неясные воспоминания не давали ей спокойно спать. Но увы! Она все никак не могла четче рассмотреть тени, тревожащие ее покой. Лишь сын, которого дочь звездочета назвала Саидом, радовал ее душу. Ее и Назира Благородного, который в одночасье стал родственником самого царя.

Уже не раз Ясмин хотела раскрыть царице страшную тайну, которую носила в своем сердце. Но каждый раз что-то в словах самой Амани отвращало ее от этого шага. Была ли это верность данному слову, или, быть может, Ясмин так и не смогла до конца поверить в искренность дочери визиря?… Но то, что царица Хаят умерла от горя, причем горя, которое ей причинил сам царь, было для Ясмин очевидным. Увы, сейчас, когда память о доброй и великодушной царице жила в сердцах лишь нескольких человек, представлялось куда более разумным молчать.

Царь сдержал данное Амани слово. Мансур и Саид росли и воспитывались вместе. Их вскормила одна кормилица, а первые шаги они делали, держась то за руки Амани, то за руки Ясмин. Царских сыновей даже одевали одинаково. Посторонним это казалось неслыханной, недопустимой щедростью, но Амани считала, что только так можно воспитать человека, преданного до мозга костей. Понимала это и Ясмин. Она видела, что ее малыша, которому уготована была, возможно, совсем иная судьба, растят телохранителем, защитником, вторым «я» маленького царевича. Но понимала, что это куда лучше, чем смерть малыша в угоду древнему обычаю.

Прошло два года. Наступила и минула весна, прошумело знойное лето, и в первое полнолуние осени у Ясмин родился еще один сын.

– Я назову его Валидом. Он для меня всегда будет малышом. И пусть царица отобрала у меня старшего сына, но младшего я воспитаю сама.

– Если позволит Аллах, – заметил Назир.

– О нет, отец, если позволит царица.

Что-то в голосе Ясмин заставило звездочета пристально взглянуть в глаза дочери.

– О чем ты говоришь, дочь моя?

– Я говорю лишь о том, что царица, как мне кажется, меня опасается. Быть может, ее страшит то, что я должна помнить что-то, ее унижающее. А быть может, она подозревает, что я могу стать преградой в каких-то ее делах.

– И ты что-то помнишь?

– Увы, отец, сколько я не пыталась думать об этом, я ничего понять не могу. Знаю лишь, что царица Амани, да хранит ее Аллах всемилостивый, воспитывает моего старшего сына не потому, что она так добра, и не потому, что лишать ребенка жизни во имя старых обычаев – недостойно царицы такой просвещенной страны. Я чувствую, что за всем этим кроется какой-то расчет. Но пока не могу понять какой.

– Но, быть может, ты подозреваешь царицу напрасно? Быть может, Амани просто полна любви и уважения к миру? И так пытается одарить всех, кто живет рядом с ней?

– О нет, отец, такой была добрая Хаят. Но и ей не пришло бы в голову идти против давних обычаев, освященных веками.

– Ну что ж, дочь, я могу, конечно, посоветоваться с оракулом. Вероятно, он даст ответ на те вопросы, которые мучают тебя. Могу ли я погрузить тебя в легкий сон и так помочь тебе вспомнить то, что сейчас сокрыто где-то в глубинах твоего разума?

– Знаешь, отец, я и хочу и не хочу этого. Пока я пребываю в неведении, мои дети будут оберегаемы так, как могут быть взлелеяны лишь дети царя. И пусть царица подозревает, что я скрываю нечто очень важное. Пусть. Это даст мальчикам долгую и спокойную жизнь.

– Но так ты рискуешь сама.

– О нет, мое молчание и будет залогом моей долгой и спокойной жизни рядом с тобой, мудрый мой отец, и малышами. Пусть царица меня опасается…

– Да будет так, дочь моя!

Звездочет, наклонившись, поцеловал Ясмин в лоб. Словно волна счастья окатила девушку. «Пусть будет велик Аллах благословенный и всемилостивый! Пусть позволит он, чтобы некогда мои сыновья почувствовали от моего поцелуя такую же радость, какую дано было испытать мне сейчас!»

Совсем иной разговор шел в эти минуты в опочивальне царицы. Нянька, вскормившая царевича Мансура и Саида, сына Ясмин, вбежала в ранний утренний час к Амани, чтобы та, не медля ни секунды, узнала все дворцовые новости. Каково же было разочарование этой сварливой женщины, когда царица не воспылала гневом! Увы, Амани лишь кивнула и проговорила:

– Да, я знала, что малыш родился сегодня ночью.

– Но, моя царица, его же нельзя оставлять в живых. Древние обычаи, которые нарушил наш царь, оставив Саида, не потерпят двух соперников для нашего красавчика Мансура!

– Оставь, глупая женщина, свои мысли при себе. Древние обычаи, да хранит нас Аллах милосердный, вытерпели уже множество нарушений. А великая страна Ал-Лат как стояла, так и стоит!

– Прекрасная Амани, я тебя не в силах понять! Будь я царицей, я бы…

– Но пока царица здесь я! – В голосе Амани явственно звенела злость. – И потому малыш будет расти как сын царя. Если над ним смилуется Аллах, даровав ему острый разум, я отправлю его в ученики к нашему звездочету. Моему сыну нужны будут самые мудрые и ученые люди, чтобы править страной!

– Как скажет великая царица!.. – низко поклонилась кормилица.

– Поди прочь! И никогда больше не переступай порога моей опочивальни.

Кормилица странно посмотрела на царицу и выскользнула за дверь. Амани усмехнулась, услышав в коридоре рыдания, и подумала, что преданность тоже бывает неразумной и навязчивой.

– Увы, надо бы отправить эту несчастную вместе с мужем в какое-нибудь наше далекое поместье! Пусть радуется, что я не приказала ее казнить за то, что она посмела мне перечить!

И царица посмотрела в высокое бесценное зеркало, которое недавно ей привезли из полуночной страны. То, что она увидела, изогнуло вишневые губы царицы в довольной улыбке. И перед одеванием Амани проговорила, не отрываясь от созерцания своей прекрасной персоны:

– Да, пусть мальчишка растет советником. Если, конечно, Назир согласится учить собственного внука. Но что значит «согласится»? Думаю, он будет этому несказанно рад!

И более не задумываясь о судьбе родившегося сына наложницы, царица занялась своей несравненной красотой. Предстать неубранной перед царем она позволить себе не могла.