— Вот поэтому, моя греза, я и не могу остаться с тобой! Голос Шимаса сорвался на крик.

— Успокойся, любимый! Я все понимаю — нет ничего выше клятвы, которую дал себе сам. И не надо пытаться оправдываться. Тем более передо мной… Да, я знаю, ты мечтаешь остаться здесь…

Шимас кивнул.

— …рядом со мной… Шимас кивнул сильнее.

— …но твой долг велит тебе вновь отправляться в поход.

Шимас откинул голову столь яростно, что едва не ударился затылком о стену.

— Я, мой прекрасный, поверь, более всего в жизни хотела бы, чтобы ты остался здесь, со мной. Но, увы, это невозможно…

Шимас с удивлением поднял голову.

— Да, друг мой. Ведь ты сбежал из-под стражи, куда тебя заточил…

Тут Гелаба запнулась, а Шимас с еще большим удивлением, если вообще такое возможно, взглянул девушке в лицо.

— …один весьма влиятельный царедворец. Заточил из глупой ревности, без объяснений, просто из прихоти. Тебя словно нет, понимаешь… И лучшее сейчас для тебя, да и для меня, просто исчезнуть, отправиться завоевывать… Серединную Чинийскую империю, к примеру. Или, как тебе велит долг, вернуться в Арморику, дабы покончить счеты с отъявленным негодяем, который убил твою мать.

Юноша поднялся, сделал два шага и взглянул в лицо Гелабы, которая отчего-то стала прятать взгляд.

— Так этот царедворец… Он хочет сделать тебя своей? И заточил меня лишь для того, чтобы я ему не мешал?!

Теперь молча кивнула девушка.

— И тебе я обязан не только своей свободой, но и своим пленением?…

— Поверь, любимый, я не хотела! Я даже не знала об этом!

Шимас слушал любимую и понимал, что она лжет ему, хотя при этом совершенно искренна («Аллах всесильный, но как это может быть?»).

— Не знала?

— Не знала, пока он сам не проболтался… Девушка опять отвернулась и смахнула слезинку.

Какое-то мрачное предчувствие шевельнулось в душе Шимаса. Он уже знал, когда именно этот царедворец мог проболтаться. Юноша больше не смотрел на Гелабу. Более того, он даже вышел в сад и стал вглядываться в темноту небес. Несколько минут пытался найти ответы в его бесконечной пустоте и потом, войдя в комнату, глухо произнес:

— Так, говоришь, мне сейчас лучше убраться? Отправиться как можно дальше?

— Да, любимый…

Шимас от этого слова дернулся, но промолчал.

— Да будет так, прекраснейшая. Завтра же на рассвете я покину город. Отправлюсь покорять страну Хинд или эту… как ее… Фузан.

Девушка улыбнулась.

— Тебе нет нужды так торопиться. Можно не на рассвете и не завтра.

— Но чего ж теперь тянуть? На что надеяться? Что твой любовничек сменит гнев на милость? Или что у него хватит терпения на пару-тройку месяцев, пока я буду прятаться под твоей юбкой?

Почему-то обычно столь учтивый юноша сейчас был отвратительно груб, напоминая полуночного варвара, что появлялись в изящном Толедо обычно вместе с соболиными шкурами и называли себя древними урусами. Это столь неприятно поразило Гелабу, что она вновь одним движением ресниц превратилась из влюбленной девчушки, вынужденной просить возлюбленного тайком покинуть ее дом, в холодную красавицу, которая приказывает убраться назойливому ухажеру.

— Надеяться, юноша, тебе не на что, верно… Шимас поднял голову.

— А ждать тебе, наглец, придется еще день, пока достойный гансграф фон Гильстерн отправится по ярмаркам с торговым караваном. Он сделал мне одолжение, зачислив тебя в стражи каравана. Ты, если захочешь, отстанешь от торговцев в своем полуночном захолустье. Захочешь — сделав дело, присоединишься к ним вновь.

И Шимас покорно кивнул, соглашаясь. Увы, несколькими неловкими словами он сам лишил себя всякой надежды. Приходилось признать, что прекрасная как сон Гелаба для него теперь достижима не более, чем далекая луна.

— Да будет так, прекраснейшая. Повинуюсь…

Через день Шимас присоединился к каравану сразу за Полуночными воротами Толедо. Теперь ему не нужно было прятаться от стражников, выдавать себя за нищего или странствующего фокусника или бродячего мудреца. Он был самим собой — Шимасом Абд-Алишером, стражником.

Неулыбчивый гигант гансграф окинул юношу довольным взглядом и, не сказав ни слова, дал знак к началу похода. Шимас не успел удивиться немногочисленности каравана, не успел задать ни одного вопроса.

И лишь в конце долгого дневного перехода понял, что торгового каравана еще не видел. На привал устраивалась только стража — до каравана же следовало идти еще не один день.

Такие караваны вели торговлю по всей Европе, передвигаясь по старым торговым путям, установившимся с глубокой древности, задолго до римских времен. Некоторые следовали по древнему Янтарному пути от Балтики к Средиземному морю, по этой дороге доставляли янтарь египетским фараонам, самому Соломону Мудрому и Хираму Тирскому.

Эти компании купцов, связанных между собой клятвой взаимной верности, были хорошо вооружены и готовы противостоять нападениям разбойников и раубриттеров, рыцарей-грабителей, — некоторые бароны налетали на дороги в надежде ограбить торговый караван. Многие замки служили местами сбора и наблюдательными пунктами для таких шаек.

Караван гансграфа фон Гильстерна, принадлежавший Белой Торговой Компании, оказался богатым. Шимасу стало ясно, что его прекрасная и потерянная любовь, мудрая Гелаба, сделала ему на прощание более чем щедрый дар — с таким караваном можно будет путешествовать хоть до Страны восходящего солнца без малейших потерь, путешествовать без тревог.

Наконец караван собрался вместе. Мудрость гансграфа, в которой Шимасу за день перехода уже удалось убедиться неоднократно, проявилась и в том, что местом встречи он назначил богатый постоялый двор у развилки дорог на краю огромного луга. Теперь и люди, и животные могли разместиться с удобствами.

Сам же юноша вместе с остальными стражниками вошел в низкое задымленное помещение трактира, где, как было видно, разместились в ожидании с полдюжины купцов каравана. Шимас устроился на краю длинной лавки, лицом к двери, ибо привычка всегда быть настороже еще никогда его не подводила. Гигант гансграф сел напротив, и Шимаса снова поразило, до чего же он велик. Одет во все черное: черные штаны в обтяжку, высокие черные сапоги, сверху накинут черный плащ.

Фон Гильстерн поднял глаза и спросил так, словно вел с юношей беседу уже несколько часов.

— Ты солдат?

— Солдат удачи, — ответил Шимас. — Боец, когда необходимо, но иногда и ученый.

— Нам предстоит неблизкий путь… — Гансграф поджал губу и снова смерил юношу оценивающим взглядом: — Тебя рекомендовала госпожа Гелаба, а ее слову можно верить. У тебя есть средства, которые хотелось бы куда-нибудь вложить? Наша компания торговая, товары мы покупаем и продаем сообща и прибыль делим между собой.

— А я смогу войти в долю в вашей компании? Ведь я простой стражник.

— Если захочешь, будешь одним из нас. И твой меч станет нашим. Страж и купец в одном лице всегда лучше, чем просто страж или просто купец.

— Куда же лежит путь каравана?

— Через Памплону в По и Авиньон. Мы идем на полуночь, а потом повернем на восход, но не напрямую, а от ярмарки к ярмарке…

Так и случилось, что Шимас-мститель, которому хотелось быть ученым, географом-странником и, может быть, лекарем, превратился теперь в купца. В купца с мечом.

Бурые холмы разлеглись вдоль узкого тракта, словно спящие львы. Далеко впереди, во главе каравана, ехал шильдраке — знаменосец. За ним следовали шестеро вооруженных людей, выбранных в головной отряд за искусство владеть оружием, а затем — сам гансграф.

Караван состоял примерно из пятисот вьючных животных, большей частью лошадей и мулов, были в нем также и волы. Когда нагруженные на них тюки будут проданы или перегружены на лошадей, волов съедят. Вьючные животные шли парами, потому что дорога была узкая, по сторонам колонны двигалась вооруженная охрана.

Караван сопровождали четыре женщины, а мужчин было почти пять десятков, все — бойцы, закаленные долгими странствиями и непрестанными вооруженными стычками. Все были пайщиками, а Мартин фон Гильстерн был превосходным начальником, который поддерживал строжайшую дисциплину. Того, кто нарушал принятые правила, немедленно изгоняли из компании, товары его выкупали, а самого оставляли одного, где бы то ни было.

В то утро Гильстерн стоял, уперев руки в бока, расставив ноги, словно вросшие в землю, и пристально смотрел на Шимаса. Это была его привычная поза, но юноше только предстояло это узнать.

— Ты кельт?

— Из Арморики, вблизи песков Бриньогана. Гансграф кивнул.

— Мы направляемся на полуночь, в Монтобан, а потом на ярмарки во Фландрию и затем на восход. Может и год пройти, пока доберемся до океана… — Он устремил на Шимаса острый взгляд: — И еще одно: войдя в трактир на постоялом дворе, ты был готов к драке… Скажи, ты не задира, не любитель лезть в драку?

— Нет, я не из таких.

— Запомни: мы все здесь вроде одной семьи. Все ссоры и несогласия улаживаю я. В любой момент, если ты чем-то недоволен… или если будем недовольны мы… если ты окажешься не таким, каким должно, мы выкупаем твой пай, и ты уходишь своей дорогой. Компания защищает всех своих членов, и все торговые компании готовы прийти на помощь друг другу…

Шимас кивнул — предупреждение было высказано вполне однозначно.

Под пасмурным небом караван шел на полуночь. Большие ярмарки во Фландрии и Шампани привлекали купцов из всех стран Европы. Считалось, что честь быть старейшей принадлежит ярмарке в Сен-Дени, однако и другие — в Ипре, Лилле и Брюгге — возникли почти столь же давно. Во Фландрии самая крупная проводилась в Генте. Торг длился от трех до шести недель, и купеческие караваны обычно передвигались от одной ярмарки к другой — из Камбре в Шато-а-Тьерри, потом в Шалон-на-Марне и все дальше на восход, ближе к варварским половецким землям.

Законы многих стран давали особые привилегии ярмаркам и купцам, которые участвовали в них, привилегии поощряли торговлю. Купцы, торговавшие на ярмарках, действовали по специальным уложениям — «кондуитам», пользовались защитой и покровительством правителя страны, через которую проезжали. Порядок поддерживали специальные группы вооруженных людей — «ярмарочная стража»: письмо, скрепленное печатью этих стражников, обеспечивало безопасность каждому, кто его имел. Ни один купец, направлявшийся на ярмарку или обратно, не мог быть задержан по долговым обязательствам, взятым вне этой ярмарки, и любому можно было не опасаться ареста за преступление, совершенное вне ее незримых стен.

Самым оживленным торговым путем был тот, по которому следовал гансграф со своими людьми — от Прованса к фламандскому побережью, в Шампань, в Кельн, Франкфурт, Лейпциг и Любек в Германии, а потом, может быть, в Киев и Новгород… Где предполагал гансграф закончить путь, никому из его людей не было известно — вряд ли это знал и сам фон Гильстерн.

Компания (это слово происходит от латинского выражения «компанис», что значит «разделяющие хлеб») возникла для того, чтобы разделить и так уменьшить опасности путешествия в те неспокойные времена, когда дороги осаждали шайки разбойников, отряды баронов-грабителей и целые армии воинствующих монахов, покинувших свои обители ради поисков пропитания, тоже куда более похожих на грабежи.

Первыми купцами, очевидно, были безземельные люди, бродяги и авантюристы, которые всегда появляются в обществе во времена смуты и брожения. Часто становились торговцами младшие сыновья, бесприютные изгнанники, зарабатывающие деньги местной торговлей или тайно финансируемые церковными властями. Кое-кто начинал с торговли вразнос или с мелких уличных лавчонок в городах, а потом, накопив некоторый запас товара, пускался в дорогу вместе с себе подобными.

Один из купцов, ехавший впереди, задержался, явно желая побеседовать с Шимасом. Худощавый, с лицом хищной птицы, он был уроженцем Ломбардии и называл себя Луккой.

— Ты поступил разумно, — сказал он. — Фон Гильстерн — лучший гансграф на этой дороге. В прошлом году в Швабии он основал свою собственную ярмарку у переправы, потому что чует рынок, как другие чуют кувшин с хмельным медом. Редко бывает, чтобы наши капиталы оставались без дела… Впрочем, и руки наши тоже.

Лукка взглянул на юношу:

— Ходят слухи, что ты ученый. А чем занимаешься?

«Прекрасный вопрос… — с печальным смешком подумал Шимас. — Какого рода я ученый? Да и ученый ли вообще? Невежество мое беспредельно. В сравнении с этим Луккой, думаю, мои познания ничтожны… Я приобретаю знания не столько затем, чтобы улучшить свою судьбу, сколько для того, чтобы понять мир, в котором живу, эта жажда привела меня к учению и к размышлениям. Чтение без размышления — ничто, ибо не так важно то, о чем говорится в книге, как то, о чем она заставляет задуматься».

— Хороший вопрос, — ответил юноша, — пожалуй, самым правильным будет сказать, что я просто искатель мудрости, считающий своим предметом весь мир, ибо, по-видимому, все знания связаны между собой и каждая наука каким-то образом зависит от других. Мы изучаем звезды, чтобы больше узнать о земле, и травы — чтобы дальше продвинуться в искусстве врачевания.

— Так ты лекарь? — Лукка поднял брови.

— Немного. Хотя до сих пор у меня было больше опыта в нанесении ран, чем в их излечении.

— Ну, если хочешь набраться опыта, то в походе у тебя будет предостаточно возможностей и для того, и для другого. Мы частенько встречаем грабителей, которые любят расплачиваться за товары мечом.

— Что ж, значит, хорошо поторгуем…

Шимасу в голову вдруг пришла странная мысль:

— В Бретани, стало быть, ни одной ярмарки нет?

— Может, и есть одна, но совсем крошечная. Иногда мы заезжаем в Сен-Мало, но есть там один разбойник-барон, у которого в обычае дальние набеги.

— Фулкхерст?

— Он. Ты его знаешь?

— У него на лице шрам? Да?

— Точно. Хотел бы я, чтобы у него был шрам на глотке.

Шимас сказал, положив руку на кинжал:

— Шрам у него от такого же кинжала, который был в руках моего отца. Барон убил мою мать и всех наших людей. Если мы пойдем этой дорогой, я хочу нанести ему визит.

— В одиночку?

— А как же еще?

— Надо потолковать об этом с гансграфом.

Шимас двинулся назад вдоль колонны под накрапывающим дождиком. Караван поднялся по склону горы, и перед ним раскинулась красивая долина, затянутая пеленой тумана, в дальнем конце ее высилась серая громада замка. Унылое это было зрелище — замок и горы за ним, теряющиеся в облаках.

Караван уверенно двигался вперед — неподалеку от замка высилась настоящая гостиница с просторной конюшней, а за старинным двухэтажным зданием раскинулось огромное поле. Здесь хватило бы места не только для торгового каравана, но и для маленькой армии.

«Каковая, мне кажется, разместилась во-он там, на опушке леса».

Зоркие глаза Шимаса не обманули его — отряд вооруженных людей расположился так, чтобы никому не мешать, но и никого не задевать.

Опустился вечер, тихий и теплый. Дождь, досаждавший каравану, закончился, запахи земли и трав удерживали от ночевки в спертом воздухе здания.

Караванщики разожгли костры. Должно быть, случайно, хотя все в этом мире как-то связано, костер стражи, над которым кипел огромный котел, оказался рядом с тем самым вооруженным отрядом.

Шимас приготовился было к схватке, но, подойдя ближе, увидел десятка полтора совсем молодых мужчин, которые менее всего желали драки. Их усталые лица говорили, что по сердцу им сейчас лишь дорога домой.

Не прошло и часа, как два лагеря слились в один. Гансграф начал осторожно расспрашивать юношу, которому окружающие оказывали почести, от которых принц Салех, как называли его друзья, отмахивался с короткими смешками. Оказалось, что он и в самом деле принц — сын мудрого халифа Мирзы, властелина маленькой, но гордой страны Аль-Миради.

— Возвращаемся мы, почтенный гансграф, с войны, какая не сделала бы чести никому, ибо была развязана непонятно зачем, но определенно известно кем.

Так начал рассказ Фархад, один из сидящих сейчас вокруг костра друзей Салеха.

— К сожалению, как бы ни был справедлив халиф, но за весь мир держать ответ он не может. Вот потому и пошел войной на мирную страну Аль-Миради наш полуночный сосед — княжество Аль-Баради, ведомое тучным и громогласным, но, увы, не самым умным правителем. Халиф наш оказался умен куда более, чем можно было бы ожидать, — он не полез в драку сам, а отправил своего сына командовать одним из полков.

Гансграф переглянулся со своими людьми. Фархад усмехнулся, вполне правильно растолковав этот взгляд:

— О, многие могут сказать, что хватило ему не ума, а безумия, что юного наследника могли убить в первой же схватке. Но это неверно. Ибо вместе с Салехом отправились и мы, его близкие товарищи по странствиям и юношеским забавам… Конечно, иногда забавы эти были не совсем невинны, но война очень быстро раскрыла беззаботным юношам глаза на то, какими должны быть настоящие мужчины.

Главным наказом, который должны были выполнять товарищи Салеха, как понял Шимас, был негласный, но от того не менее суровый наказ — во что бы то ни стало сберечь жизнь Салеха. За два года, проведенных на этой войне, Салех сдружился со всеми — от солдата до командующего, приобретя себе множество друзей и каким-то воистину волшебным образом ухитрившись не нажить врагов (что, согласитесь, иногда более чем трудно, чтобы не сказать и вовсе невозможно).

— Повезло ли вам одержать победу? — с улыбкой спросил Шимас.

Принц Салех пожал плечами.

— Увы, мне это неведомо…

Теперь удивился Шимас, но рассказ принца развеял его недоумение. Сопредельное княжество Аль-Баради понесло небольшие потери, но ни пяди страны Аль-Миради не получило. Войско же страны Аль-Миради понесло потери и того меньшие. Однако чужая территория халифу Мирзе была без надобности, и потому, как только глупый и обширный чревом правитель Аль-Баради вернулся в свою столицу, Мирза Ас-Юсеф объявил, что наступил мир.

— Вот так, мой друг. Теперь мы возвращаемся домой. К счастью, мы победили и победа эта не покрыла нас позором. Думаю, что наши недруги надолго теперь оставят нашу страну в покое…

— Дружище, — хохотнул гигант рядом с принцем, — ну кому может понадобиться наша страна? Глупец-сосед выставил себя на посмешище сам…

— Как бы то ни было, Фархад, победа осталась за нами.

— Это верно.

Шимас усмехнулся — представить принца командующим было совсем непросто. Лишь плотно сомкнутые губы и непреклонное выражение лица выдавали силу, которой нельзя было не подчиниться.

Салех умолк. Молчали и его спутники, ожидая ответного рассказа Шимаса, ибо он оказался самым любопытным из всех людей фон Гильстерна. Однако юноша не торопился, взвешивая, стоит ли рассказывать всю свою историю, тем более что рядом сидели люди гансграфа. Но, с другой стороны, почему бы этого не сделать? Ведь его намерения вполне объяснимы — а воины, сидящие сейчас вокруг костра, лучше многих иных могут понять, что им движет.

— …поэтому единственное, что мне оставалось, это прислушаться к мудрому совету и присоединиться к торговому каравану, который направлялся на полуночь… Быть может, вместе с ними я отправлюсь и дальше, когда миссия моя будет выполнена.

— Не вернешься в блистательную Кордову? — удивленно спросил Салех. — Ты рассказывал о ней с восхищением. И теперь, получается, не собираешься возвращаться.

Шимас пожал плечами.

— Быть может. Я еще не решил, что буду делать после того, как избавлюсь от барона. Отцу я не нужен — его тревожат совсем иные заботы. Прекрасная моя возлюбленная, думаю, утешится без меня… Возможно, я еще успею обрести новую цель…

«Увы, она уже утешилась. Но вот об этом никому знать не надо…»

Принц поднял голову и взглянул в лицо Шимаса. Да, ясно читалось у него на лице, такой встречей пренебрегать неразумно.

— Ну что ж, друг мой… Цель твоя уважаема. Надеюсь, у тебя хватит сил и смекалки не сражаться с бароном, а казнить его.

Шимас в который уж раз молча пожал плечами — он-то знал, что без схватки не обойтись, но надеялся, что умений, обретенных в фехтовальной школе и, куда более — за ее стенами, — ему должно хватить. Фон Гильстерн ухмыльнулся — он-то понимал, что грань между схваткой и казнью провести совсем непросто.

— …Но, — продолжил Салех, — если ты почувствуешь, что скитания более тебе не милы… Одним словом, я зову тебя к себе. Страна наша невелика, но благополучна. А человеку с твоими знаниями и умениями найдется в ней и приют, и дело по душе.

Спутники принца Салеха закивали. Шимас с удивлением увидел в их взглядах полное согласие со словами молодого правителя.

«Похоже, в этом мире нашлась страна, где ценят человека, а не титул, знания, а не родословную, умения, а не звонкое пустословие…»

— Благодарю тебя, принц. Я не скажу сейчас ни да, ни нет. Но обещаю, что непременно обдумаю твое приглашение.

— На это я и рассчитываю. Тишина охватила лагерь.

«Быть может, — думал Шимас, — покончив с бароном, и в самом деле разумно отправиться в крохотную гордую державу, которая ценит людей по их заслугам… Кто знает, возможно, эта встреча на пересечении караванных троп так же была предначертана, как и месть за гибель матушки…»

Мысль об устроенном и спокойном грядущем впервые посетила Шимаса. Ему вдруг нестерпимо захотелось долгожданного возвращения домой, неторопливых бесед за поздним ужином, счастливых ночей любви, смеха детей…

«Я непременно обдумаю это приглашение…»