— Да они же просто трусы! — разочарованно произнес Али, младший.

— Ага, трусы, — кивнула его сестричка, Алия.

— Нет, малыши, — задумчиво проговорила Саида, погладив по голове сначала внука, а потом внучку. — Они вовсе не трусы. Подумайте сами — ведь мальчик увидел их с высокого пригорка; они шли, стараясь незаметно подобраться к монастырю. И как только этот Бан?… Да, Бан… Так вот, как только этот Бан раскрыл их коварный замысел, они должны были исчезнуть, убежать как можно быстрее. Ведь их всего-то полтора десятка. Если монахи их увидят первыми, они просто сотрут их в порошок…

— А зачем монахам порошок из солдат?

Почтенная Саида усмехнулась и вновь погладила внука по голове. Лицо ее было столь задумчиво, что Алмас просто не верила собственным глазам. Алмас вообще с трудом могла поверить в происходящее — муж рассказывает историю, матушка сидит и слушает, стараясь вполголоса пояснять внукам то, чего они не понимают.

Маруф умолк.

— Ой, папа… А что было дальше? А он догнал их? А они сбежали? А кого укусила собачка?

Дети задавали вопросы наперебой. Алмас готова была уже прикрикнуть на них, но тут случилось еще одно чудо, удивительнее всех, уже виденных ею сегодня.

Маруф улыбнулся сыну, погладил по голове дочь и пожал плечами.

— Не знаю, малыши. Наверное, он их догонит. И они славно и весело подерутся. А тут прибегут монахи из монастыря и накажут солдат за глупое любопытство.

— Но, уважаемый, — возразила Саида. — Они же всего лишь солдаты. И монахам, если они хотят наказать кого-то, надо сначала найти того, кто послал этих глупых солдат…

— Должно быть, ты права, почтенная Саида, — кивнул, соглашаясь, Маруф.

«О Аллах всесильный и всемилостивый! Да что же это делается? Сначала муж признается в том, что он чего-то не знает. А потом соглашается со словами матушки… Которая к тому же вовсе не спорит с ним…»

Алмас готова была уже поверить во что угодно — в собственное безумие, в чудеса, которые вдруг начали сбываться… Даже в то, что кроме Хатидже, живет в их городе еще один колдун, который превратил мать в кроткую женщину, а мужа — в доброжелательного учтивого собеседника.

— Мамочка! — закричала малышка Алия, поворачиваясь к Алмас. — Какую папа нам рассказал истоо-рию… А еще он сказал, что будет рассказывать нам все, что мы попросим… Правда, здорово?

— Правда, малышка…

«Аллах всесильный и всемилостивый, какое счастье! Да разве много нужно человеку для того, чтобы душа его была спокойна?»

Алмас уже совсем было решила, что больше не пойдет к Хатидже. Пусть тайна источника знаний Маруфа так и останется тайной. Лишь бы он был столь же спокоен, как сейчас, чтобы веселы были дети… И матушка не превратилась вновь в склочную старуху…

И лишь где-то в самой глубине души Алмас все еще шевелился червячок сомнения. Уж он-то знал, что завтра, ближе к закату, добрая ханым наденет светло-сиреневый хиджаб, заколет шаль на затылке и отправится к колдунье, прихватив целую корзину лакомств.

Слова Алмас не давали Хатидже покоя.

— Их дюжина… И она знает о них столько, сколько может знать человек, наблюдающий за жизнью соседей… Или дальних родственников, час от часу заглядывающий на огонек поболтать… Дюжина…

Разгадка крылась где-то совсем рядом. Крылась, но пока не давалась в руки.

— Увы, так я все же не смогу ничего понять… Жаль…

И Хатидже, поднявшись, отправилась в дальнюю комнату, служившую прибежищем огромной волшебной книге и всегда ревностно охранявшую покой колдуньи.

Вновь она потянулась, вновь с криком боли коснулась пальцами глаз. Вновь прозрела и с нетерпением принялась листать книгу, пока еще не понимая толком, что же искать… Или чего опасаться найти.

— Джинны… Долины… Дружба с колдунами… — Тут она поневоле улыбнулась. — Дюжина… Дюжина ремесел… Так… Дюжина подвигов… Нет, это о другом мужчине… Дюжина змей… Каких змей, Аллах всесильный? Дюжина грез… Дюжина грез? Быть может, это оно?

И колдунья принялась за чтение, пытаясь сопоставить рассказы Алмас и слова колдовской книги.

— Аллах всевидящий, как славно, что у девочки такая прекрасная память… Итак: «Ежели тот, кто грезит, не помнит, что видел в своих грезах, не пытается понять, откуда приходят к нему знания, но обогащается этими знаниями, то это значит, что грезы его были истинны… Если же тот, кто грезит, знания свои теряет…» Нет, это не то… Но что, скажи мне, глупая книга, значат твои слова «…знания его истинны…»? А даже если они ложны?

Словно в ответ на вопрос Хатидже, в окошко ворвался порыв ветра. Он, конечно, не был силен, но все же ему удалось перевернуть несколько листов книги, как бы толсты они ни были.

Мудрость же Хатидже простиралась так далеко, что она с удовольствием принимала подсказки от всех и отовсюду — даже если ей подсказывал всего лишь теплый осенний ветерок.

— Истинность знаний… Ага, значит ты не так и глупа, умная моя книга… «Истинными знаниями разумно назвать те, что приобретены человеком после какого-то события или в течение оного… Выводы, сделанные им, ощущения, сохранившиеся в его памяти, чувства, обогатившие или отяготившие его душу — все суть истинные знания. Ибо лишь то, что прочувствовано самим человеком, есть истинное. То же, о чем человек узнал из рассказов или книг, станет истинным лишь после того, как перебродит, словно вино, в котле его разума…»

Хатидже пожала плечами.

— Увы, не могу сказать, что мне стало все понятно… Но если истинными являются лишь знания, пережитые самим человеком… Значит, Маруф, обретая их, переживал все, о чем рассказывает, на собственной шкуре… И значит, сам охотился за Великим змеем, пиратствовал в полуночных водах, прятался от преследователей… Но при этом не покидал ни своего города, ни своего дома.

Книга будто тоже, подобно хозяйке, пожала плечами и тяжело вздохнула, должно быть, досадуя на неповоротливость разума колдуньи и перевернула еще несколько толстых пергаментных страниц.

— Грезы… Да что же, Аллах всесильный, я должна здесь найти? Неужели я не знаю, что такое грезы?

Книга молчала, ясное дело. И Хатидже принялась читать разъяснения, которые должны были очистить ее голову.

— Грезами следует назвать те образы, которые существуют в разуме человеческом… Отдельно следует рассматривать грезы, рожденные книгой или рассказом, и образы, оставленные действительно происходившими событиями. Разум человеческий подобен копилке, собирающей эти образы и хранящей их до того дня, когда нужда или любопытство не заставят к ним обратиться… Ну, это вовсе не откровение…

Должно быть, книге надоело давать туманные ответы… Или она всерьез разозлилась на непроходимую тупость хозяйки. Она решительно перевернула бóльшую часть своих страниц, и Хатидже показалось — сердито насупилась в ожидании, когда просветление снизойдет к ней, глупой и невежественной колдунье.

— Разум человеческий… Да, умная моя книжечка… Ты полна сюрпризов не менее чем сама жизнь… «Разум человеческий суть субстанция невещественная, которая собирает знания и чувства, и хранит их до того мига, пока душа не превратит их в опыт». Более чем забавно… Что же дальше? «Разум столь подвижен, что может, по дару небес ли, по дару могущественных магов ли, путешествовать отдельно от тела, возвращаясь или не возвращаясь к своему обладателю… Тот же, кого разум покинул, вовсе не становится безумным. Ибо душа его, накопившая некий опыт, будет и далее вести этого человека по жизни, не выставляя его ни дураком, ни лжецом. Тот же, чей разум, странствуя, возвращается к своему обладателю, становится воистину всезнающим… Его знания, как кажется посторонним, берутся неизвестно откуда и охватывают даже те стороны жизни, о которых его обладатель никак не мог бы узнать, будь он человеком обычным…»

Хатидже откинулась на спинку кресла. Глаза ее вскоре должны были вновь стать незрячими и уже сейчас все сильнее уставали от прочтения каждого слова. Колдунья решила, что больше не прибегнет к советам своей книги без крайней необходимости. Сейчас же, о Аллах всесильный, ей казалось, что ответы ужа найдены и следует лишь осмыслить прочитанное.

— Выходит, разум может странствовать, собирая знания и даря грезы… Которые, пройдя горнило души, становятся жизненным опытом. Да, это похоже на то, о чем рассказывала мне Алмас… Дюжина жизней… И странствующий разум… Что ж, думаю, для нее это будет вполне достаточным ответом на ее вопрос. К счастью великому, ни проклятия врага всего сущего, Иблиса Проклятого, ни дары повелителя нашего, Аллаха всесильного и всемилостивого, не коснулись Маруфа. Он просто живет не одной, а целой дюжиной жизней. И потому в двенадцать раз более любого обычного человека знает… Нет, в тринадцать — ведь есть же еще его, Маруфа, собственная жизнь… Спасительная пелена уже затянула взор Хатидже. О, сейчас она была этому почти рада. Ибо в той полутьме, в которой она привыкла жить, все было спокойно и уютно, а почти полная слепота делала ее собственную душу более чем чуткой и пытливой, даря умение врачевать души тех, кто прибегал к ней, колдунье, за советом и помощью.