Макама четырнадцатая
Прохладный ветерок трепал концы пестрого платка Джамили. Но ни она, ни халиф не обращали никакого внимания на погоду – она вышли в город, в истинный Багдад, которого Гарун аль-Рашид ранее никогда, оказывается, не видел. И как этот пышный, грязный, живой, громкоголосый, роскошный, играющий сотнями солнечных зайчиков город отличался от того, который халиф Багдада уже готов был называть своим городом. Ибо в первую прогулку, как все яснее он понимал сейчас, он не увидел ничего. Сегодня же, сопровождаемый Джамилей, он убедился, насколько ошибался.
Ошибался, но вовсе не печалился. И как, о Аллах всесильный, можно печалиться, если рядом с тобой – ожившая греза, девушка, ради которой ты готов свернуть горы, снять звезду с неба, наконец, назваться другим именем?! И потому, вновь пораженный увиденным, халиф наслаждался новыми открытиями.
Но Джамиля хмурилась. К счастью, не ее спутник заставлял тревожно биться ее сердечко. Впервые за десять лет девушка видела, как быстро затягивают черные грозовые облака прозрачно-высокое небо над городом, чувствовала, как крепчает ветер, уже не колышущий, а рвущий в клочья занавеси на все еще распахнутых окнах. Вот ее щек коснулся холод. Вот в воздухе послышался запах влаги.
«О Аллах, нас ждет дождь! – подумала Джамиля. Но резкий порыв ветра, подтвердив ее опасение, вызвал к жизни и настоящий страх. – О нет, это будет не просто дождь… Это будет ливень! Но где же нам укрыться от него? Как уберечься?»
Девушка посмотрела по сторонам. Удивительно, ей казалось, что это она ведет Клавдия по городу, но улицы, что лежала перед ней, она не знала.
– Аллах милосердный, как же нам выбраться отсюда?
– Выбраться, моя прекрасная? Но зачем?
– Вскоре начнется настоящая буря, глупый иноземец. А этих кварталов я почти не знаю. Похоже, что мы где-то у полуночных стен Багдада.
– О прекраснейшая, вот тут я, как ни странно, могу просветить тебя. Эти места мне знакомы. Вокруг нас то, что на моей родине называется деловыми кварталами: сюда на службу приходят ростовщики и банкиры, купцы и смотрители караванных путей.
Джамиля побледнела – она очень хорошо представляла, как далеко от дома оказалась. И мысль о том, что придется возвращаться под проливным дождем, пусть даже и не в одиночку, заставила ее впасть в уныние.
– Но почему ты так опечалилась, о Джамиля? – спросил халиф. О, он, оказывается, был не менее проницателен, чем любой другой мужчина. Особенно когда дело касалось его девушки. Ну, конечно, еще не совсем его девушки. Но Гарун аль-Рашид уже успел привыкнуть к мысли, что эта тоненькая красавица с необыкновенным украшением на шее и удивительными глазами – его суженая. И потому уподобился всем влюбленным, которые видят даже тень печали на лице своих избранниц. Причем чаще всего видят именно тогда, когда никакой печали нет.
– Увы, мой добрый Клавдий, – произнесла девушка. – Я далеко от дома, вскоре нас застигнет непогода… И мы нигде не сможем укрыться. А до моего дома ох как неблизко. И мы можем превратиться в двух мокрых куриц еще до того, как доберемся до горящего очага и сможем хоть слегка согреться.
О, как радовали слух халифа слова «мы можем»! Как бы он хотел, о нет, он бы мечтал, чтобы эти нежные уста всегда говорили только так: мы… «Полцарства, о нет, почти все царство отдал бы я за это… И да хранит меня Аллах всесильный и всемилостивый, если не сдержу этого слова!»
Тут Гарун аль-Рашид вспомнил о глупом Абу-ль-Хасане. «И, если мальчишка справится, если сможет он судить и миловать, вести себя подобно халифу и править моими подданными, я оставлю все как есть! И тогда смогу наслаждаться прекраснейшей из женщин, назвав ее своей женой, став для нее мужем, опорой, защитой… Аллах всесильный, я уже мечтаю об этом! И о дюжине ребятишек с моим лицом и золотым характером Джамили!»
Халиф столь глубоко погрузился в эти сладостные мысли, что не почувствовал первых капель дождя, упавших на его лицо. И, если бы не вскрик девушки, он продолжал бы планировать свою счастливую жизнь до того самого дня, когда разлучит его с Джамилей Разрушительница всех грез.
– О Аллах, глупый иноземец! Мы сейчас промокнем до нитки!
Халиф рассмеялся и, схватив девушку за руку, потащил ее по знакомой улице. Там, в самом ее начале, и распахнул свои двери тот самый постоялый двор, что приютил иноземного купца Клавдия. О да, вовсе не зря было потрачено сегодняшнее утро! Ибо теперь купцу Клавдию, нет, халифу Гаруну аль-Рашиду, было где спрятать свою любимую от гнева всех стихий.
К счастью, им удалось почти не промокнуть. В тот самый миг, когда ливень обрушился на жаждущий влаги Багдад, купец и его милая и усердная провожатая уже устроились у жарко пылающего очага в личных покоях Клавдия. И, о чудо, сам хозяин постоялого двора принес в роскошные комнаты согретое со специями вино и огромный поднос яств.
Теплое вино сделало свое дело. Руки Джамили согрелись, губы порозовели, на щеки вернулся нежный румянец.
«Она самая прекрасная, самая желанная, самая удивительная на свете! – думал халиф, любуясь тем, как Джамиля болтала и грызла твердую, но сладкую грушу. – Как бы я хотел, чтобы она позволила мне поцеловать себя… О Аллах милосердный, я мечтаю о ней, но боюсь спугнуть ее, словно дикую серну! Как же мне быть?»
Точно в ответ на эти мысли халифа Джамиля отложила грушу и каким-то новым, оценивающим, невероятно страстным взглядом окинула Гаруна аль-Рашида. Он понял, что иной возможности может и не представиться и, склонившись, запечатлел на самых прекрасных устах в мире первый поцелуй.
Едва слышный вздох вырвался из груди девушки, но губы уже искали новых поцелуев. Джамиля в единый миг превратилась из пугливого зверька в страстную, жаждущую любви женщину.
– Я так долго ждала тебя, мой любимый, мой единственный, мой…
Но более она не смогла сказать ни единого слова – халиф наконец сумел поверить своему счастью и наслаждался теперь необыкновенными поцелуями – первыми, но жаждущими, пылкими, но невинными, обещающими и дарящими наслаждение.
Вскоре Гарун аль-Рашид понял, что не в силах более оставаться одетым, пусть даже и иноземцем. Не в силах более удерживаться и лишь едва касаться ее прекрасного тела через несколько слоев одежды. Он, осмелев, обнял плечи девушки и прижал ее к себе так, словно более не собирался разжимать этих объятий никогда.
– Я… Я хочу… хочу насладиться тобой, мой Клавдий… – едва слышно проговорила Джамиля. О, похоже, она сама удивлялась своим словам.
– Я мечтаю о тебе, моя греза…
– Я твоя… Я твоя… – проговорила Джамиля, чувствуя, как халиф осторожно снимает булавки с ее хиджаба, освобождая волосы.
Прикосновение же этих прекрасных кос стало для халифа настоящим ударом, подобным удару молнии. Ибо, только почувствовав их шелковистую тяжесть, понял Гарун аль-Рашид, что это вовсе не сон, что самая желанная девушка в мире принадлежит ему не в грезах, а наяву.
Он взглянул в лицо Джамиле и не мог не задохнуться от счастья. Но мудрый внутренний голос – о, какое счастье, что он менее подвержен страстям! – прошептал: «Не торопись, не торопи ее. Дай ей чуть привыкнуть к тебе… Представь, что сегодня ваша первая брачная ночь…»
– О прекраснейшая… великолепная! Остановись на миг… Не торопись…
– Я вся твоя, мой любимый… Говори, что мне делать, – я стану твоей ученицей.
– Да будет так. Тогда позволь мне снять с тебя одеяние… И позволь мне избавиться от своего платья…
Джамиля с закрытыми глазами позволила халифу снять с нее кафтан. Но стоило ему лишь коснуться ее нежной шеи, как глаза девушки раскрылись. Гарун аль-Рашид почувствовал головокружение и постарался найти успокоение в самых обыденных деяниях. Он сбросил кафтан и рубаху, сел и наклонился, чтобы расшнуровать сандалии.
И тут произошло истинное чудо – из статуи Джамиля прекратилась в живую женщину. Она поспешила к нему и склонилась над его ногами, чтобы помочь. Сняв с него сандалии, она залюбовалась его грациозными ступнями.
Ощутив на своей голове прикосновение его руки, она вздрогнула.
– Ты не должна снимать с меня сандалии, мой цветок!
Эти простые слова пробудили в Джамиле ту, что дремала долгих десять лет. О да, сейчас ее душа стала душой Та-Исет, жаждущей, живой. И это преображение не мог не заметить Гарун аль-Рашид. Ему показалось, что совсем новая, сильная девушка глянула сейчас на него из-под черных густых ресниц.
– Но я хочу этого! – возразила она. – Это же мелочь… Но ты сможешь почувствовать, как же сильно я люблю тебя.
Он протянул руку, взял ее за подбородок и приподнял ее голову. Он долго и пристально смотрел в ее прекрасные, желанные глаза. Потом его губы слегка коснулись ее губ, распространяя по всему ее телу легкий трепет. Она в смущении опустила глаза и вдруг заметила, что на нем в этот момент остались только короткие кюлоты, такие, как носили многие франки. Джамиля, будто зачарованная, рассматривала мускулистые и стройные ноги своего возлюбленного, длинные, гладкие и загорелые. Он некоторое время наблюдал за ней, и ему стало весело. Он чувствовал, как ей хочется прикоснуться к нему. Но пока она еще боялась сделать это.
Он встал и привлек ее к себе. Его руки потянулись к сложному узлу, который был завязан на ее вышитом кушаке.
Несколько минут он возился с ним, но разгадка тайны этого узла ускользала от него. Он прошептал:
– Кто же, о Аллах, завязал этот узел?
Джамиля рассмеялась.
– Я, мой прекрасный.
– Коварная… Ах, вот как!
Он потянул шелковую ленту и снял ее. Теперь рубаха Джамили висела свободно. Он снял ее через голову девушки и бросил на огромный сундук в дальнем углу покоев. Миг – и туда же отправились его кюлоты, прежде чем Джамиля заметила, как он их снял. Она стояла, ошеломленная, а он опустился на колени и аккуратно снял ее башмачки с серебряными пряжками. И вновь Джамиля закрыла глаза – ибо халиф осторожно лишил ее последней защиты – тончайших шелковых шаровар.
Потом встал и осторожно развязал ленты, скреплявшие ее длинные косы. Протянув руку, он взял щетку, лежавшую на виду на стоявшем рядом столике, повернул Джамилю и стал медленно расчесывать ее волосы, уже освободившиеся от сложной и вычурной прически. Он восхищался их блеском и длиной – они доходили ей до бедер.
Он снова повернул ее лицом к себе и стоял, созерцая ее обнаженную красоту. Его уверенные действия удивили ее.
Она была потрясена, обнаружив, что стоит обнаженная перед мужчиной. Несколько долгих минут Джамиля оставалась неподвижной под его изучающим взглядом. Она не имела ни малейшего понятия о том, чего он ждал от нее – если он, конечно, вообще ждал чего-нибудь, кроме покорности.
– Чего ты хочешь от меня, мой господин? – немного испуганно прошептала Джамиля.
Выведенный из своего мечтательного состояния, халиф понял, как неловко она себя чувствует. Он нежно привлек ее к себе и обнял.
– Джамиля! – произнес он с нежностью, но его голос показался ей необычайно хриплым. – За свою жизнь я повидал немало красивых женщин, но никогда еще я не встречал женщины столь совершенной, столь безупречной, как ты, мой цветок!
– Значит, ты хочешь меня?
– Хочу тебя?! – произнес он, задыхаясь. – Да я мечтаю о тебе с того самого мига, как увидел, моя колдунья!
– Думаю, я тоже хочу тебя! – ответила она с нежностью. Он рассмеялся.
– Откуда же ты можешь знать, что хочешь меня, моя маленькая целомудренная красавица? Ведь я – единственный мужчина, который когда-либо прикасался к тебе! Но тебе это понравилось, Джамиля! О да, моя греза, тебе это понравилось! Только что, когда ты опустилась на колени, чтобы снять мои сандалии, ты испытывала желание прикоснуться ко мне.
Она залилась краской.
– Откуда ты знаешь об этом?
– Потому что я мужчина, и я знаю женщин.
Он провел рукой вниз по ее спине под волосами и стал гладить и ласкать ее бедра. В изумлении она отскочила от него, но он прошептал ей на ухо:
– Нет, моя сладкая мечта, не надо бояться! Я знаю, как ты невинна, поэтому мы не будем торопиться, ведь сегодня наш первый день… В отношениях между мужчиной и женщиной не должно быть спешки, а только время для наслаждений!
Он приподнял ее голову и с нежностью поцеловал ее.
– Я люблю тебя, Джамиля!
Он поцеловал ее в кончик носа.
– Я люблю твою гордость и твою удивительную красу!
Он поцеловал ее веки, закрывшиеся при его первом нежном натиске.
– Я люблю твою нежность и твою невинность! Но больше всего я люблю тебя саму, мой маленький цветок пустыни!
Он чуть-чуть нагнулся, поднял ее и бесконечно бережно опустил на ложе. Неистовое биение его сердца отдавалось у нее в ушах. Глаза ее были плотно закрыты, но она слышала его голос, который нежно проговорил:
– Я любовался твоим прекрасным телом, моя дорогая, и теперь предоставляю тебе возможность сделать то же самое.
Она услышала шелест ткани.
– Открой глаза, Джамиля! – приказал он ей, и в его голосе слышался смех. – В теле мужчины нет ничего такого, чего следовало бы бояться. Может быть, в нем есть что-то смешное. Ведь у него нет той красоты форм, какая есть в женском теле. Все же, полагаю, я достаточно привлекателен, по крайней мере настолько, насколько может быть привлекателен мужчина.
У нее вырвался тихий смех, но глаза оставались закрытыми.
– Джамиля! – в его голосе слышались и насмешка и строгость. – Открой же глаза! Приказываю тебе!
Она открыла глаза и села. О, каким взглядом она окинула халифа! Гордость всех женщин мира смотрела на халифа из этих темных глаз.
– Мне нельзя приказывать, помни это!
Потом ее глаза расширились, и она произнесла, задыхаясь:
– О-о-ох!
Глядя на нее, он нежно усмехнулся:
– Разве я не привлекателен на твой взгляд, мой цветок?
И он встал во весь рост, давая ей возможность рассмотреть себя как следует, давая ей и возможность чуть привыкнуть к их общей наготе.
Она же просто не могла оторвать взгляд от его тела. Он был намного выше ее, прекрасно сложен: ноги длинные, икры и бедра крепкие и красиво очерченные, узкая талия, переходившая в широкую грудь и еще более широкие плечи; руки длинные и мускулистые, а кисти тонкие, с длинными пальцами. Его тело было смуглым и гладким, и теперь, когда она глядела на него, ее снова переполняло желание ласкать его… Непонятно откуда, но Джамиля знала, какими сладкими бывают прикосновения к любимому телу. Она осторожно отводила взгляд от его стержня страсти. Однако теперь ее взгляд скользнул вниз, и, когда она отважилась сделать это, краска смущения разлилась по ее щекам. К ее удивлению, тот неистовый зверь, перед которым она испытывала страх, оказался всего лишь нежным созданием, маленьким и мягким, угнездившимся на своем ложе, покрытом темными волосами. И снова он угадал ее мысли.
– О как же он изменится, моя греза, едва я лишь возжелаю тебя!
– Но ведь ты же сказал, что хочешь меня! – упрекнула она его.
– Я действительно хочу тебя, мой прекрасный цветок, но хотеть и желать – это разные вещи. Я хочу тебя разумом и сердцем, а желание исходит из моего тела.
Он вытянулся на ложе рядом с ней.
– Сегодня у меня еще не было времени для желания.
Протянув руки, он привлек ее к себе.
– Я просто мечтал, жаждал этого мига, Джамиля.
Его губы нашли ее губы. Он завладел ими и пробовал их вкус до тех пор, пока она, охваченная сильной дрожью, не отдалась его вспыхнувшей страсти.
Она не ожидала, что рот мужчины может быть таким нежным. Он мягко приказал ей разомкнуть губы, и она повиновалась, пропуская внутрь его бархатистый язык. Он ласкал ее, и неожиданно она почувствовала, что внутри у нее начинает полыхать пламя. Она откинула голову назад и несколько раз вдохнула воздух, чтобы унять головокружение, но он только засмеялся и снова завладел ее губами в горячем поцелуе. Наконец, ненадолго насытившись этими обольстительно прекрасными губами, он проложил своим обжигающим ртом тропинку вниз. Его тонкие пальцы гладили ее стройную шею. Запечатлев жаркий поцелуй на ее ушке, он прошептал:
– Ты чувствуешь, как в тебе зарождается желание, любовь моя?
И он нежно укусил ее за мочку уха, а потом двинулся дальше по мягкой шелковистой коже ее шеи. Джамиля задрожала. Когда руки халифа отыскали ее округлые полные груди, она нежно вздохнула в страстном томлении. О, как она желала его прикосновений! Она жаждала их, потому что ей казалось, что тогда растает и исчезнет это ужасное, непереносимое томление, переполнявшее все ее существо. Он с благоговением ласкал ее груди, эти мягкие шары.
Потом без предупреждения опустил голову вниз, и его теплый рот захватил трепещущий и напрягшийся сосок. Он набросился на ее девственную грудь со страстью, и она вскрикнула, удивившись не только его действиям, но и чувству напряжения, которое возникло в ответ на эти действия в самом низу ее живота. О да, Та-Исет была отлично знакома эта тяжесть. Теперь и Джамиле дано будет узнать, что же такое любовное томление.
Халиф поднял голову, и звук его голоса успокоил ее.
– Не бойся, моя мечта! Разве это неприятно тебе?
В ответ она снова притянула его голову к своей груди, и он возобновил эти приятные ласки. Однако вскоре он продолжил свои исследования. Одной рукой он обвил ее талию, а другой легко прикасался к ее животу, который неистово трепетал под его прикосновениями. Он опустил голову и стал раздражать языком ее пупок, заставляя ее корчиться и извиваться. Его рука опустилась еще ниже, к ее гладкому и нежному бугру у самих ног. Теперь он чувствовал, что она начала сопротивляться ему. Ее тело напрягалось под его пальцами, а в звуке ее голоса послышались звенящие ноты.
– Пожалуйста, прекрасный мой! Пожалуйста, не надо!
– Почему ты вдруг стала бояться меня?
Он попытался снова прикоснуться к ней, но она, защищаясь, схватила его за руку.
– Пожалуйста!
Тут ему пришло в голову, что она, может быть, даже не знает о том, что может произойти между мужчиной и женщиной.
Это, конечно, прекрасно знала Та-Исет, душа и сила Джамили. Но сейчас она просто наслаждалась прикосновениями мужчины. Она таяла вместе с девушкой от каждого из них. И не могла же она, в самом деле, поделиться своими знаниями с той, которая уже долгих десять лет была предметом ее заботы и ее юным телом.
Он решительно убрал руки девушки и стал нежно ласкать ее.
– Я всегда считал, что Аллах создал женщину для того, чтобы ее возлюбленный поклонялся ей. Когда я прикасаюсь к тебе с любовью, я поклоняюсь твоему совершенству. Ты не должна бояться меня и моих прикосновений!
– Но еще никто и никогда не прикасался ко мне там! – тихо произнесла она, дрожа под его пальцами. В ответ он снова поцеловал ее и прошептал:
– Не бойся, моя прекрасная! Не бойся!
И она почувствовала, что он с величайшей осторожностью начал исследовать сокровенные уголки ее тела. Странное томление охватило ее; руки и ноги сделались слабыми и беспомощными. Он – ее единственный, ее герой, но неужели он может трогать ее вот так? Его палец мягко проник в ее тело, и она вскрикнула, сопротивляясь и пытаясь увернуться от него. Но халиф быстро перевернул ее, и теперь она лежала под ним. Лежа сверху, он шептал ей на ухо нежные слова любви:
– Не надо, Джамиля, не надо, моя сладкая греза! Не бойся! Не сопротивляйся мне, мой цветок!
Она ощущала каждую пядь его тела. Его гладкая грудь давила на ее полные груди, его плоский живот нажимал на ее слегка округлый живот. Его бедра касались ее бедер и передавали им свое тепло, которое исторгало стон из ее губ. До сих пор она не пыталась прикоснуться к нему, но теперь не стала подавлять неистовое желание, которое проснулось в ней.
Он погрузился лицом в ее волосы. Его поцелуи казались бесконечными. Ее руки обвились вокруг его шеи. Потом она стала гладить его спину, заканчивая свои поглаживания там, где ее ладони встречались с его твердыми ягодицами, и мягко пощипывая их.
– Ах, мой единственный, твоя кожа такая нежная! – прошептала она.
– А что ты знаешь о мужчинах, Джамиля? – спросил он. Его голос зазвучал необычайно резко, а губы обжигали нежную кожу ее шеи.
– Я не знаю и не буду знать ничего, кроме того, чему ты научишь меня, мой властелин! – тихо ответила она.
Ее руки снова заскользили вверх по его спине и обняли его за шею.
– Я научу тебя быть женщиной, мой цветок! Но хватит ли у тебя смелости для этого? – спросил он, и взгляд его темных глаз впился в ее глаза.
Она дрожала, прижавшись к нему, но в ее взгляде не было колебаний, когда она произнесла в ответ:
– Да, мой прекрасный, да, теперь у меня хватит смелости!
Его рот накрыл ее губы в нежном поцелуе, и она почувствовала, что его руки скользнули вниз, под нее, и немного приподняли ее бедра. Кровь неистово бежала по ее венам, и ей никак не удавалось унять дрожь. Тут она вдруг почувствовала, как что-то твердое настойчиво пытается проникнуть между ее дрожащими бедрами.
– О мой господин, я хочу стать женщиной, мечтаю быть лишь твоей женщиной, но снова боюсь!
Она увернулась от него и сжалась в углу ложа. Халиф застонал от разочарования. Еще никогда в своей жизни он не желал женщину так отчаянно. Он поддался искушению силой заставить ее лечь и добиться от нее того, чего он так страстно желал. «Потом она простит мне это», – подумал он. Но когда он поднял голову, то увидел, что она расширенными от ужаса глазами пристально смотрит на его мужское естество.
– Ты не должен делать этого! – закричала она. – Ты же разорвешь мне все внутри!
С минуту он молчал, наслаждаясь ее наивностью.
– Моя звезда, поверь, все будет совсем иначе… Тебе понравится наша страсть!
Она безмолвно покачала головой в знак несогласия. Но он решительно заключил ее в объятия, нежно целовал и гладил ее до тех пор, пока огненная стихия снова не начала бушевать в ней.
Она чувствовала себя очень необычно, как никогда прежде. Ее тело казалось ей сладким пламенем, и это пламя разгоралось под его прикосновениями. Это было приятно и в то же время мучительно. Наконец она почувствовала, что больше не в силах выносить эту сладкую муку.
Он ощутил, что ее тело расслабилось, и его жезл вошел в ворота ее женственности и мягко проник в ее невероятно напряженное лоно. Он на мгновение остановился, поцеловал ее закрытые веки и убрал с ее лба прядь волос. Она застонала, и в звуке ее голоса слышались одновременно и страсть, и испуг. Он чувствовал, как сильно стучит ее сердце под его грудью.
Джамиле казалось, что он разрывает ее на части. Его мужское естество заполняло ее всю, жадно поглощало ее, и она испытывала жестокую боль. Она старалась лежать неподвижно, с плотно закрытыми глазами, чтобы он не узнал о ее боли и его удовольствие не было испорчено. Когда он на мгновение остановился и попытался успокоить ее, она почувствовала некоторое облегчение. Но затем он возобновил свои движения и быстро прорвался через ее преграду.
Она пронзительно вскрикнула от боли и попыталась увернуться от него, но он твердо держал ее и продолжал проникать в ее сопротивляющуюся сладость.
– Нет, нет! – всхлипывала она, и на глазах ее показались слезы.
Тут вдруг она осознала, что его мужское естество, которое всего лишь несколько минут назад казалось ей раскаленной докрасна кочергой, внезапно сделалось источником самого дивного наслаждения. Однако боль все усиливалась. Ей казалось, что она больше не в состоянии сопротивляться ему. Он двигался вперед и назад в ее теле, и казалось, что весь мир вокруг нее пульсировал и кружился в мириадах ощущений.
Джамиля не представляла себе, что может существовать что-нибудь столь же великолепное, как это слияние тел. Она словно бы растворилась в нем, а он – в ней.
Наслаждение все усиливалось, и наконец боль исчезла без следа, а она все падала и падала в теплую и приятную темноту. Она вцепилась в халифа, потерявшись в мире своих чувств, и он был восхищен ее откликом на его страсть. Он с нежностью заключил ее в объятия, чтобы, вновь придя в себя, она почувствовала, что он нежно любит ее. Ведь так оно и было на самом деле. Покрывая ее лицо нежными, легкими поцелуями, он ободряюще прошептал ей:
– Я люблю тебя, моя звезда! Моя единственная, прекраснейшая, я так люблю тебя!
Он повторял эти слова снова и снова, пока она, наконец, не открыла глаза и не взглянула на него.
– О мой господин, я тоже люблю тебя! Я хочу доставить тебе удовольствие, но неужели каждый раз мне будет так же больно, как сейчас?
– Нет, больше никогда! – пообещал он.
Несколько долгих мгновений она молчала и лишь тихонько поглаживала его по спине. Он почувствовал, что от этих простых движений желание снова растет в нем, и думал, осмелится ли он еще раз овладеть ею или нет.
– Я снова хочу тебя, мой прекрасный!
Она подчеркнула свои слова, повернув голову и нежно укусив его за предплечье.
По его телу пробежала дрожь. Он понял, что его возлюбленная – страстная, пылкая… Воистину такая, какой должна быть избранница халифа. Протянув руку, он стал тереть ее сосок, пока он не сделался упругим и не встал, словно стойкий маленький солдатик, стоящий на холме ее восхитительной груди. Она притянула его голову к себе, стала целовать его в губы и шептать;
– Возьми же меня, мой дорогой! Я вся горю!
Он лег на нее и проскользнул в ее нежное лоно, чувствуя, что она чуть-чуть вздрагивает от боли. Он медленно продвигался вперед в ее теле, проникая все глубже, а потом вышел наружу, но только для того, чтобы потом вновь стремительно погрузиться в ее пылающее страстью тело. Он почувствовал, что ее ноготки скребут его спину, и услышал ее крик.
– Нет! Я хочу получить наслаждение, мой герой! Не отказывай мне в этом!
Он засмеялся и сел между ее широко раздвинутыми ногами.
– Не спеши, мой цветок! Можно получить еще большее удовольствие, если не торопить события.
И он начал совершать мучительно медленные движения, которые доводили ее почти до безумия. Джамиля оказалась совершенно беспомощной перед теми восхитительными ощущениями, которые начали одолевать ее. В первый раз она испытывала боль, но потом все пошло хорошо, и это ей понравилось. Теперь, хотя она и испытала минутное неудобство, когда он начал все сначала, ей по-прежнему было приятно. Она не верила, что может быть еще лучше, однако каждая минута приносила все новые восторги, и наконец она закружилась, совершенно потеряв ощущение времени, но ничуть не беспокоясь об этом. Единственная мысль пронеслась в голове – какая она была дурочка, когда боялась его.
Халиф, лежа на ней, застонал от испытываемого им наслаждения и упал на ее грудь.
