Отряхивая пыль с башмаков и кутаясь в плащ, Хасиб говорил:

– Старая история. Старая как мир. Просто глупая девчонка захотела сбежать из родительского дома. Должно быть, мудрые родители запрещали ей встречаться с этим молодцом… А может быть, она сначала узнала о старом кладе, который зарыт где-то в доме, а потом стала уговаривать своего дружка найти его и сбежать вместе. А может, все было и не так…

– Но при чем тут пляшущие и стенающие камни дома?

– Ну, это как раз понятно… Ведь дочь уважаемой повитухи в конце концов сгребла сыновей в охапку и сбежала из этого проклятого места. И теперь ее падчерица могла спокойно целыми днями искать это самое сокровище и не бояться ни настойчивых расспросов, ни скандалов, ни укоров, что она якшается с кем попало…

– Должно быть, все так и было…

– О, если бы все тайны решались столь же просто и понятно… – вздохнул Хасиб. – Сейчас довольно было медной монетки и старого заклинания. Где же взять такой же простой ключик, чтобы разгадать мои загадки?..

– Увы, мой друг, – отвечала цыганка, с удивительным проворством поспевая за широким шагом Хасиба. – Не думаю, что все загадки разрешаются столь же просто. Но от всего сердца желаю, чтобы это было так.

– И я тоже, почтеннейшая, и я тоже.

Давно уже исчез из виду заколдованный дом, вскоре перед глазами должен был предстать и балаган. Но Хасиб шел, не замечая, казалось, ничего вокруг. Он вновь и вновь вспоминал эхо, которому неоткуда было взяться в тесных стенах старого подвала; эхо, которое напугало не только глупого мальчишку, но и его самого – Хасиба-фокусника.

«Почему? – думал он. – Почему этих слов было достаточно, чтобы я услышал сотни голосов, шипящих и свистящих на разные лады? И почему, Аллах всесильный и всевидящий, эти свисты и шипения вновь так испугали меня?!»

Увы, ответов на эти вопросы Хасиб не знал. Как не знала их и старуха Кара, как не знал их никто в целом мире.

День, начатый Хасибом и Карой столь деятельно, катился своей обычной колеей. Подготовка к представлению, представление, дождь монет, которые сыпали благодарные зрители на ковер. Поклоны уставших циркачей, когда представление завершилось… И длинный вечер, которому предстояло дать отдых усталым членам и усмирить громко бьющиеся сердца.

Но сегодня все было иначе – старуха Кара решила поведать о малышке, возжелавшей сокровищ, о ее друге, поверившем вместе с ней в эту древнюю сказку, и о Хасибе, который оказался хранителем древних кладов более подлинным, чем сам призрак, если, конечно, таковой и жил некогда в старых каменных стенах.

Циркачи – и жонглеры, и акробаты, и плясуны, и дрессировщики – отлично знали цену истинному актерству и потому с удовольствием слушали о забавных приключениях цыганки и фокусника в древнем доме.

– Но я, братья мои, – качала головой цыганка, – как же я сразу не поняла, что все так просто? Почему я позволила себе думать о подлинно стонущих и пляшущих камнях?

– Потому, уважаемая, – проговорил Хасиб, приобнимая старуху за плечи, – что только настоящий колдун знает, что никакого колдовства в мире нет. Всему и всегда можно найти самое простое и разумное объяснение, не прибегая к помощи магии или чародейства. Да и есть ли они в мире?

Увы, и на этот вопрос не было ответа у Хасиба. Вечер окутывал всех, кто сидел перед костром. Усталость брала свое. И циркачи стали разбредаться по своим уголкам, чтобы отдохнуть перед новым днем и новым представлением, последним в этом древнем городе на берегу не менее древней реки.

– О да, сегодняшняя публика не чета вчерашней, – шептала Малика, поглядывая через дырочку в занавесе. – Посмотри, Хасиб.

– Прости меня, красавица, но я и смотреть не буду. Для меня все эти глупцы уже давно на одно лицо. Настоящие легковерные болваны. Иногда их можно купить на такой дешевый трюк, что даже мне, неопытному и ненастоящему магу, становится смешно.

– Ну, во-первых, маг ты вполне настоящий. Хотя и циркач еще… И не циркач вовсе. А во-вторых… Быть может, там, в публике, сегодня найдется твоя судьба.

– Ты шутишь, малышка… Ну как можно надеяться, что в публике сегодня найдется та, что станет для меня всем на свете? Разве какой-то мало-мальски разумной и при этом богатой и молодой женщине придет в голову связать себя с балаганным фокусником? Фальшивым магом?

Малику, пусть и мимоходом, но все же задели эти слова. Ведь он же мог сказать, что его судьба здесь, рядом с ним… Или что его судьба – только циркачка… Но нет, оказывается, он подумывал о том, что может найтись такая женщина, которая пленится им, фокусником из странствующего балагана.

Но, тут же справедливо одернула себя Малика, ведь она тоже поглядывает туда не для того, чтобы убить время. Она тоже, да, это правда, надеялась, что там, среди зрителей, сейчас сидит он – ее судьба, ее мужчина, самый умный и самый красивый, самый добрый и самый богатый из молодых наследников немалых родительских сокровищ. Тот, кто, не колеблясь ни минуты, приведет возлюбленную-цыганку в свой дом, назвав ее хозяйкой всех сокровищ и госпожой его души.

Так, должно быть, думают многие девчонки, не только те, кто продает свое искусство в цирковом балагане или на театральных подмостках. К счастью, иногда, пусть и очень редко, эти надежды сбываются. Вот поэтому, должно быть, и не бывает совершенно целых, не дырявых занавесов ни в цирке, ни в театре.

Малика вылетела на сцену на Чернооком и начала свое выступление. Как и на других представлениях, она вскакивала обеими ногами на бешено скачущую лошадь, плясала у нее на спине, проползала под брюхом коня, который все так же, не снижая аллюра, несся по кругу, потом спрыгивала на ковер и вновь взлетала в седло.

Хасиб уже знал, после какого прыжка ему следует готовиться к своему выходу. Дождавшись этого, он спокойно отвернулся от занавеса, надел синюю чалму и завернулся в темно-сиреневый, драгоценный, крашенный кошенилью плащ. О, это было его первым самостоятельным приобретением и настоящим «плащом удачи», как привык считать юноша.

На канате вверх поднялся сундук. До выхода оставались мгновения.

Распахнулся занавес, и Малика верхом на Чернооком исчезла с глаз зрителей. И в этот миг сердце Хасиба глухо стукнуло. О, теперь и он знал, что сегодняшнее представление будет заметно отличаться от всех остальных. Непонятно как, но знал. А когда, покинув седло, Малика стала рядом с ним, его сердце глухо стукнуло еще раз.

– О, все боги мира! – с трудом дыша, проговорила девушка. – Сегодня воистину необыкновенное представление. Столько богачей, столько богачек… Но получить от них самые тихие аплодисменты куда труднее, чем от ткачей и прачек, пекарей и повитух… Они считают свои силы точно так же, как золотые монеты, и трясутся над каждым ударом ладоней ничуть не меньше, чем над ломаным грошом.

– Ну что ж, пусть себе трясутся. Сейчас я им покажу, что такое настоящее волшебство, и они, клянусь тебе всеми богатствами мира, будут бить в ладоши как безумные, – проворчал Хасиб, поплотнее заворачиваясь в «счастливый» плащ.

Запел одинокий дутар, потом к нему присоединилась песня одного уда, потом другого, призывая к зрителям его, «великого мага и колдуна, объявшего истины всего мира и узнавшего все тайны, подземные, подводные и воздушные». Сделав несколько шагов, он оказался прямо перед теми, кого уже давно не боялся, как не боялся никогда книг или дождя, града или матушкиных упреков. «О да, Малика права, – успел подумать Хасиб, оглядывая публику. – Сегодняшние зрители воистину необыкновенно чванливы. Но и они, о Аллах всесильный, будут моими через мгновение!»

Так оно и случилось. Зрители словно сошли с ума. Ничем не примечательные фокусы вызывали у них слезы восторга, а простенькие заклинания пугали, словно малых детей. Когда же номер Хасиба закончился, к его ногам упал туго набитый кошель.

Хасиб склонился в поклоне и поднял подарок. «Да тут, должно быть, целых две дюжины цехинов! Целое богатство. Нам с малышкой хватит этого надолго!»

Под чуть сжавшимися пальцами зашуршала бумага. Но Хасиб ни одним движением не показал, что нашел ее. Он лишь чуть больше согнул спину, не отрывая, впрочем, взгляда от зрителей. И в этот момент увидел ее – ханым, которая бросила ему деньги.

Она не аплодировала и не смеялась, о нет. Она стояла, внимательно глядя на него, а глаза ее – огромные, пронзительные – испытующе светились. Хасиб склонился еще раз, но теперь постарался сделать так, чтобы этот поклон никто не мог принять в свой адрес, только одна эта странная, но невероятно красивая незнакомка.

Увидев, что она чуть склонила голову в ответном – о нет, не поклоне, милостивом кивке, Хасиб ретировался. Едва за ним закрылся занавес, как Малика бросилась к юноше.

– Что ты с ними сегодня сделал, безумец? Они рыдали, смеялись и хлопали так, что впору было бы заподозрить тебя в самом черном волшебстве!

– Ну что ты, крошка, я ничего такого особого не делал. И сам удивлен и такими слезами, и таким воистину безумным смехом. Не я сегодня безумен, девочка, а они.

– Теперь я ни за что не поверю, что ты не черный колдун!

– Ну почему же я черный колдун, малышка? Я просто невежественный балаганный маг. И чудеса мои не страшнее бумажного тигра…

Хасиб беседовал с любимой, но пальцы его все время нащупывали бумагу, которой неоткуда было взяться в кошеле с монетами. «Эта странная ханым, должно быть, спрятала туда и записку… Или просто листок бумаги… Чтобы посмеяться над фигляром».

Наконец юноша остался один. Он присел на огромное бревно, которое поднимали силачи во время своего номера, и растянул черные шелковые шнурки, которыми был стянут кошель. О да, светящаяся настоящим золотом солидная горсть монет и листок бумаги, небрежно, должно быть, второпях свернутый, чтобы уместиться в узеньком пространстве над монетами.

Да, то была записка. Всего несколько слов, написанных, скорее всего, скверным пером и уж точно отвратительными чернилами:

«Через час после заката жди мою служанку у статуи Непобедимого Завоевателя. Она узнает тебя по плащу».

– Удивительно, – прошептал Хасиб. – Малика высматривала свою судьбу. А нашел ее, похоже, я. Тот, который ничего не искал и не ждал…