Холод слоновой кости, казалось, ожег пальцы принца. Но всего лишь на миг. Он поднял руку чуть выше и коснулся колена Шахразады. Девушка шевельнулась и опустила ноги на пол.

«Осторожнее, сестричка, – услышала она голос Герсими, – твоя колдовская сказка только началась. Позволь принцу насладиться сполна тем, что тешит его воображение. Не торопись. Пусть твой рассказ будет как можно длиннее…»

Пальцы принца едва заметно сжали ступню Шахразады. «О нет, мой принц, – подумала она. – Не сейчас». И девушка продолжила:

– Я хотел расспросить Джафара о маленьких кобылках, но меня перебил громоподобный звук – это конь ударил копытом. Потом раздался еще один страшный, оглушающий крик, и порыв ветра начал клонить нас к земле. То взмахнул своими чудовищно огромными крыльями морской конь. Морда его еще раз с великой нежностью коснулась морды кобылы – и вот он уже парит в небе, стремительно уменьшаясь… В лучах восходящего солнца он казался еще чернее, чем был на самом деле. Вот к нему присоединились другие крылатые кони… Они улетали, в последний раз криками попрощавшись со своими подругами. С земли ржанием им отвечали кобылы. И были в том ответе и радость от встречи с любимыми, и надежда…

– Что ж, Синдбад-чужеземец, нам пора. Идем отвяжем Алхас и отправимся домой. Я отведу тебя к царю аль-Михрджану и по пути покажу нашу страну. Для меня это будет и честью, и наградой, ибо нет большего удовольствия, чем показывать незнакомцу любимую родину, прекраснее которой не знаю ничего в мире.

(Я был согласен с ним. Правда, однако, заключалась в том, что для человека его родина и место, которое он называет самым прекрасным, не всегда одно и то же. Ибо родиной может быть и всеми забытая деревушка, красота которой лишь в воспоминаниях человека о сладостных минутах детства.)

Мы отвязали кобылу, которая почти безучастно подпустила нас к себе. Она была так велика, что и вдвоем мы свободно устроились у нее на спине.

Джафар был прав: те строения, которые я увидел с холма, оказались довольно далеко. Ехали мы почти до полудня, и это притом, что чудесные кони несли нас гораздо быстрее, чем самые быстрые лошади у меня на родине.

Город царя аль-Михрджана был велик и богат, но я не увидел заборов и засовов. Двери домов были гостеприимно распахнуты, а на порогах играли веселые упитанные дети.

– Не удивляйся, Синдбад-чужеземец. Да, наш город богат. Маги более чем щедро платят за волшебных коней, а наш царь мудр и справедлив. Он отлично знает, что главное богатство – это честный и самоотверженный труд его подданных. Чем больше царь нам отдаст, тем лучше мы будем трудиться на благо нашего царства и на благо наших семей.

– Я не вижу у вас заборов и засовов. Вы так доверяете людям?

– Конечно, ведь это мои земляки, мои соседи. Мы вместе обрабатываем землю, вместе растим детей, а потом женим их; мы вместе работаем и вместе радуемся праздникам. Нам нечего бояться друг друга, таиться от ближнего. Да, мы гостеприимны и открыты. Конечно, бывает, что ссоримся с соседями. Случается, что жена бывает недовольна мужем. Или муж женой. Конечно, бывают непослушными наши дети. Но разве этого не бывает в другой стране, другом городе, где живут люди?

Дома становились все богаче, и я подумал, что мы подъезжаем к дворцу царя. Но ошибся – это оказались царские конюшни. Выстроены они были из камня и богато украшены. Да, уже по одному виду жилища для коней становилось ясно, что составляет главное сокровище царя аль-Михрджана.

Мы с удобством устроили красавицу Алхас, которая, увидев привычные стены, с заметным удовольствием опустилась на мягкий ковер, которым был устлан пол ее загона. (Честно говоря, более всего этот загон походил на богатую и уютную комнату какой-нибудь избалованной красавицы: чистота, уют, мягкие ковры и приятный запах незнакомых мне трав, что в пучках висели на стенах… Но как еще назвать место, где живет лошадь?)

– Хочешь посмотреть на малышей, Синдбад?

– Конечно хочу.

Я рассматривал жеребят, которых держали в другом крыле огромных Восточных конюшен. Как и все малыши, были они забавными и немного неуклюжими. Однако становилось видно, что, когда вырастут и окрепнут, станут прекрасными животными. Я ожидал увидеть и крылатых, но потом вспомнил рассказ Джафара, что крылатыми рождались только жеребчики, которые сразу же взлетали к отцам и уже более не возвращались к матерям.

Малыши содержались в чистоте и неге еще большей, чем их матери. Да, вот что было истинным сокровищем этого затерянного острова.

Накормив сладкими фруктами кобылок, мы отправились в царский дворец.

Он поражал воображение. Не своими размерами, а тем, насколько уютно и продуманно и вместе с тем роскошно был выстроен.

– Дворец построил отец нашего царя, благородный аль-Нареддин. Был он великим волшебником, учеником ученика благородного Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обоими!). Когда-то, еще в ученичестве, узнал он из древних книг о нашем острове, что теперь зовем мы островом Кассиль, собрал единоверцев и переселился сюда. Уже тогда слава о волшебных крылатых конях ходила между магами. И аль-Нареддин понял, что будет мудро стать хозяином этих коней.

– Но ведь волшебных коней приручить нельзя!

– Ты правильно понял, приручить их нельзя. Но кобылы очень нежны. Они любят чистоту и ласку. А потому их просто приманили: им устроили жилища безопасные и роскошные. Хотя и не такие, как сейчас. Постепенно конюшни перестроили, чтоб нашим питомицам жилось хорошо. Они и сами не хотят отсюда надолго уходить. Только тогда, когда ждут свидания со своими избранниками, их можно увести достаточно далеко. В такие дни им желаннее всего шумы моря и морского ветра. А когда кобылы ждут малышей, они, точно домашние кошки, ищут тепла, уюта и неги.

По богато устланным полам мы пришли в зал, который мне показался залом приемов. Пока здесь, кроме нас, не было никого. Этим и воспользовался Джафар, чтобы продолжить рассказ о своих повелителях:

– Когда первые кобылы были устроены и принесли первых жеребят…

– Постой, о мудрый Джафар, но получается, что магам не достаются крылатые кони – малыши ведь сразу улетают к отцам и больше не возвращаются к матерям…

– Ты правильно понял, но неправильно перебиваешь рассказ, чужеземец. Ведь точно так же, как и их отцы, в нужный день, они прилетают на берег в поисках невесты. Вот тогда их можно ловить, приручать, хотя и слегка, чтобы продавать затем волшебникам всего мира. Вместе с жеребцами мы продаем и кобыл. Да, они не летают. Но для народа, у которого живет такая пара, наступают долгие дни благоденствия и счастья. А многие властители, если они умны, обязательно желают обзавестись подобными лошадьми, ибо ничто не говорит лучше о мудрости властелина и его заботе о своих подданных, как их процветание…

Монолог Джафара перебили шаги, и вскоре в зале для встреч показался сам царь аль-Михрджан. Был он высок ростом и строен, хотя уже немолод. Седина весьма обильно посеребрила его бороду, но глаза смотрели молодо и, пожалуй, строго.

– Здравствуй, о царь! – Джафар поднялся с подушек, где мы сидели, и с достоинством поклонился (я заметил и раньше, что не в чести у здешнего народа было суетливое притворство). – Знай же, что сегодняшней ночью чудо свершилось и мы ждем рождения прекрасных малышей и следующего года, когда вновь прилетят к нам волшебные кони…

Царь, похоже, знал уже благоговение Джафара перед своей работой и волшебными конями. Даже я успел заметить, что первый конюх может часами, не останавливаясь, говорить на эту тему.

– Благодарю тебя, Джафар, – с легкой улыбкой ответил царь, перебивая конюха. – Ты честно сделал свое дело. Как, впрочем, и всегда. Кого ты привел в наш дворец?

– Царь, это Синдбад-мореход. А его история столь необычна, что я теряюсь и не могу найти слов…

– Что ж, Синдбад-мореход, я рад твоему появлению. Сядь же рядом с нами и поведай свою необыкновенную историю…

Мы устроились на шелковых подушках, и я начал свой рассказ, не приукрасив ничего. Чем больше я рассказывал, тем больше интереса появлялось на лице повелителя города Крылатых Коней. Должно быть, известия с разных сторон мира нечасто долетали до этого затерянного волшебного островка…

Слова Шахразады околдовали Шахрияра. Он сам, а не Синдбад-рассказчик, ступал по плитам дворца, он сам беседовал с царем, повествуя о том, что происходит в далеком мире под рукой Аллаха всесильного и всемилостивого. И именно он сам мечтал о возвращении туда, откуда вырвала его судьба, послав страшную бурю.

Шахразада рассказывала и сама попадала под чары своей истории. И перед ее взором словно уже стоял царь далекого острова. Был он чем-то похож на принца Шахрияра, но куда больше походил на халифа Мехмета. Девушка уже не обращала внимания на руки принца, что гладили ее ступни. Они оба в этот миг пребывали на далеком острове и вели долгую неспешную беседу с его хозяином.

«Очнись, сестричка, – зазвучал в ушах Шахразады голос Герсими. – Не время еще погружаться в магию. Принц лишь слегка заворожен…»

И девушка удивительным для себя самой усилием воли вернулась в курительную комнату. Глаза принца были полузакрыты, лицо, суровое и привыкшее хмуриться, разгладилось. Шахразада впервые подумала, что страшный принц Шахрияр совсем молод, что он всего на четыре года старше ее самой. От жалости сердце девушки заныло, но Герсими, ее невидимая защитница, была права: принц был просто околдован, но не завоеван. А потому девушка вновь заговорила:

– Благодарим тебя за рассказ, о Синдбад-мореход, и приветствуем в наших владениях. Слава Аллаху всемилостивейшему и милосердному за то, что спас он тебя и привел под наш гостеприимный кров! Будь же не нашим гостем, а нашим соотечественником. Хочешь ли ты служить у нас или готов стать земледельцем?

– Я благодарю тебя, о царь, за твое гостеприимство! С великой радостью я пойду к тебе на службу, ибо вижу, что ты правишь мудро и заботишься о благе подданных. И с удовольствием посвящу свою жизнь благородному делу.

Сердце мое наполняло восхищение мудростью этого человека. Я мысленно возблагодарил Аллаха, что не отвратил от меня своего взора и позволил найти себе дело, требующее всех сил и знаний.

– Ну что ж, да будет так! – Царь поднял вверх левую руку. – От сего мига ты, Синдбад-мореход, становишься нашим подданным. Мы давно ждали человека, который бы видел и умел многое. А твой рассказ убедил нас, что такой человек появился. Знай же: с сего дня ты становишься начальником охраны нашего порта.

Такое необычное назначение поразило меня. Я не знал, что здесь есть порт, думал, царь владеет лишь городом и народом. Но потом вспомнил, что его отец был учеником ученика Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обоими!), а значит, и магом. Теперь мне стало многое ясно: царь аль-Михрджан был волшебником, а потому видел суть и вещей, и людей. Сердце мое переполнилось благодарностью. Я молча склонил голову в знак почтения и согласия.

– Итак, выбирай себе дом. Вскоре, надеюсь, появится в нем и хозяйка. Теперь ты чиновник на царской службе.

Царь задумчиво погладил бороду, устремив взгляд в окно. Я понял, что аудиенция окончена.

Поклонившись, я вышел из покоев. Вслед за мной вышел и Джафар.

– Царь поручил мне присмотреть для тебя дом.

Я очень удивился: не было сказано об этом ни слова. А тогда, когда говорили мы с царем, остальные просто молчали.

Да, видно, я не знал еще и малой доли тайн этого острова и его необыкновенных жителей.

Так я стал жить на острове Кассиль. Служил начальником охраны в порту. В подчинении у меня были люди разные – и молчаливые, и болтливые, и на вид богатырски сильные, и слабые, как дети. Каждому из них я нашел занятие по силам и уму и удивлялся лишь, что слушают они меня со спокойным достоинством. Соглашаются, не перечат или несколькими словами поправляют тогда, когда говорю я вещи неумные по незнанию.

Дни шли за днями. Порт жил, как все порты: приходили и уходили суда, купцы привозили товары… Бывало, что у причалов слышалась иноземная речь, иногда понятная, а иногда и вовсе незнакомая, хотя я считал себя путешественником и знатоком.

Как-то раз, когда солнце уже опустилось почти на край океана и я, закончив дневные дела, шел мимо рынка, послышалась мне речь родного города. Я подошел к лавке купцов в ярких одеяниях, так похожих на виденные когда-то одеяния жителей моего родного Багдада. Да, то были мои земляки.

Какая надежда вспыхнула в моем сердце! Но, увы, ей не суждено было сбыться… Старшина купцов, Касим ибн Касим, рассказал, что несколько лет назад судно их захватил сильный шторм; три дня оно щепкой носилось по океанским просторам, пока не попало в воды этого острова. Дивное диво: огромный крылатый конь, круживший в вышине, привлек их внимание. Удивились они, но понадеялись, что где-то рядом земля. Последовав за тем конем, высадились они на гостеприимном острове и возблагодарили Аллаха за милосердие.

Что ж, теперь мы все были жителями одного города и подданными одного царя. Дарованную нам жизнь следовало прожить достойно и ни о чем не сожалеть.

Была у Касима ибн Касима прекрасная племянница со сказочным именем Лейла. Нравы острова пришлись им по вкусу, как и многим другим.

Здесь женщины могли выбирать себе спутников жизни так же, как и мужчины. Ум и благородство девушки быстро стали приманкой для самых лучших женихов. Но, не знаю уж почему, выбрала она меня. Каждый день после службы в порту приходил я в лавку Касима и засиживался далеко за полночь за разговорами с прекрасной Лейлой.

Вскоре понял я, что девушка пленила мое сердце, ибо во сне видел я только ее и наяву думал не о делах, а о ее мудрых речах, прекрасных глазах и мелодичном голосе. Что ж, вот и сбылось предсказание царя аль-Михрджана, и в моем доме вот-вот должна была появиться хозяйка.

Касим не возражал против нашего брака, согласна была и девушка. Ибо в обычаях острова было спрашивать ее желания и согласия. Сам царь почтил скромное торжество в честь нашего союза и объявил нас мужем и женой.

И увидел Шахрияр прекрасную девушку; ощутил, как желанна она Синдбаду-рассказчику, как манит к себе ее милое лицо, как прекрасны ее речи и хороша душа. Более того, принц почувствовал необыкновенное волнение, что бушевало в сердце Синдбада в эти мгновения – мгновения первого соединения возлюбленных. Огонь, уснувший было в душе принца, разгорелся вновь. Он встал с подушек и поднял из кресла рассказчицу. Однако не его глаза смотрели в глаза Шахразады – это были глаза Синдбада, входящего в семейную опочивальню и предвкушающего сладкие мгновения близости.

Девушка почувствовала это, как почувствовала она и тяжесть рук принца на своих плечах, и свое гулкое сердцебиение, и участившееся дыхание Шахрияра.

Но первое объятие было даровано магией, а не желанием. И у Шахразады хватило сил продолжить свой рассказ, дабы чары не рассеялись.

Наступила ночь, первая ночь нашего союза. Не знал я, что принесет нам грядущая жизнь, но надеялся, что смогу даровать своей любимой лучшую ночь из прожитых ею.

Я потушил светильники в нашей спальне, оставив лишь два, чтобы рассеять сумрак ночи и страх моей жены перед таинством соития. Лейла улыбнулась мне нежно и призывно, и я стал на колени рядом с ней. Мягко коснулся губами ее губ и понял, что эта женщина самой судьбой предназначена мне, что только ее и жаждало мое тело, а моя душа может соединиться лишь с ее душой.

И я впился в ее губы поцелуем, быть может, и не нежным, но жаждущим. Да, то был поцелуй неудержимой страсти. И жена моя поняла, что эта страсть кипела во мне лишь к ней, а до того была невостребованной. Поцелуи становились все жарче. Я чувствовал, что еще минута – и сгорю в огне невероятной страсти, а через мгновенье я уже лежал рядом с ней, не помня, как это произошло.

Словно повторяя слова Шахразады, принц наклонил голову и коснулся губами ее щеки. Девушка вздрогнула, ибо обожгло ее прикосновение этих чуть теплых губ. И ожог этот превратился в огонь, который потек по жилам, распаляя все тело Шахразады. О, как бы ей хотелось, чтобы желание, которое она разожгла своим рассказом, превратилось в желание, разожженное ее молчанием!

Когда я оторвался от ее губ, чтобы отдышаться, моя жена попыталась воспользоваться этой возможностью и заговорила:

– Я неумела, неопытна. Хочешь ли ты меня такую?

– Хочу, хочу. Очень хочу. – Я сделал глубокий вдох. – Ты пахнешь цветами. Цветок мой, прекрасная Лейла, мне нужно слиться с тобой, чтобы полностью насладиться радостью нашего брака.

В раскрытые глаза Шахразады впился взглядом Шахрияр. О, то были глаза самой страсти. И уже он, а не Синдбад, спросил у Шахразады, а не у Лейлы:

– А ты, маленькая колдунья, что умеешь ты? Готова ли ты поплыть по волнам желания так же, как мечтаю об этом я? Готова ли вместе с теми двумя в темной опочивальне насладиться страстью?

– Мой принц, – голос Шахразады дрожал. – Я готова на все, но не с теми двумя, а с тобой. Ибо как ты жаждешь меня в этот миг, так и я жажду тебя…

Закончить Шахразада не смогла: горячие губы коснулись ее губ. А затем два дыхания слились в одно в первом, самом горячем, самом желанном поцелуе.

Быть может, Шахразада и не произнесла бы больше ни слова, но Шахрияр, касаясь девушки, хотел слышать рассказ о первой ночи любви, дарованной Синдбаду.

Мои слова сломили ее неумелое сопротивление. Думаю, она мечтала об этом с того самого момента, когда я появился в ее жизни. Сейчас, я видел это, ее захлестывали острейшие ощущения; мое тело так близко к ее, руки прижаты к моей груди; а запах моей кожи, моя жажда ее просто кружили ей голову…

Я вожделел ее тело не менее, чем раньше вожделел ее душу. И сейчас, получив все это, был не в силах сопротивляться водовороту страсти, что увлекал меня в самую пучину наслаждения.

Мою юную жену терзали невероятные ощущения. Неторопливо я совлек с нее покрывало и медленно обнажил прекрасное тело. Хриплый звук сорвался с ее губ, когда я коснулся руками внутренней поверхности ее бедер.

Шахрияр и Шахразада опустились по ковер. Нежно и бережно, стараясь не испугать девушку, принц избавил ее сначала от верхнего бархатного платья и шали, а потом и от прозрачных индийских шальвар. Теперь лишь тонкая шелковая рубашка прикрывала наготу Шахразады.

И в этот миг она поверила, что не колдовство царит в душе принца, а простое желание мужчины. И желание это, разожженное не без помощи магии, стало теперь страстью, рожденной в душе Шахрияра именно ею, Шахразадой.

«Он со мной! – торжествовала ее душа. – Он не повторяет, словно глупая марионетка, жизнь сказочного Синдбада, он жаждет меня, именно меня!»

Аллах всесильный, нет в мире большей силы, чем та, что наполняет душу женщины, когда она ощущает, что разожгла желание в душе мужчины, что огонь чресел, терзающий его тело, своим появлением обязан ей!

Лейла готова была потерять голову, когда я нежно добрался до ее цветка наслаждения, обнажив самую уязвимую часть тела. Медленно-медленно я наклонил голову, и, прежде чем поняла, что я собираюсь делать, она почувствовала мое горячее дыхание, дразнящее ее нежную плоть.

– Синдбад, что…

«О да, дружище, ты прав!» – подумал Шахрияр.

Он последовал этому совету далекого рассказчика и, медленно наклонив голову, также коснулся губами цветка наслаждения. Тело Шахразады изогнулось дугой в его руках, и первый стон страсти вырвался из ее уст.

– Ах, волшебница, как прекрасно твое тело… – бормотал Шахрияр.

Тепло его дыхания обжигало кожу девушки так же, как всего несколько мгновений назад ее щеку ожег его первый поцелуй.

Теперь неистовый огонь пылал в обоих телах.

Так и осталось неведомым, продолжала ли свой рассказ Шахразада, или Шахрияр слышал то, что ему нашептывало его воображение…

В то мгновенье, когда мои губы коснулись ее тела, Лейла вскрикнула. От неожиданности она замерла, и неописуемое ощущение от этих ласк заставило ее тело выгнуться в невероятном наслаждении. Оно дрожало, томимое вожделением, которого не знало прежде. Когда я провел по нему языком, Лейла застонала, не в силах сдержаться. Я провел руками по стройному стану, лаская и возбуждая ту, что была мне обещана самой судьбой. Мой язык ласкал самые потаенные места ее девственного тела.

Затем я позволил себе поиграть ее персями, Лейла начала метаться на подушке, хватаясь руками за мои плечи. Она билась в поисках опоры, искала защиты, пыталась прекратить это невероятное, но сладостное мучение. Охваченная наслаждением, она дрожала так, словно стояла на краю пропасти. Дыхание ее прерывалось.

Неизвестно, куда исчезла рубашка, прикрывавшая тело Шахразады, неизвестно, куда делось и платье принца. В тот миг, когда горячее тело Шахрияра коснулось ее тела, Шахразада распахнула глаза. Ей показалось, что она погрузилась в теплую воду и тепло, бережное и ласковое, столь желанно, сколь и необыкновенно.

Руки Шахрияра касались тела девушки, губы следовали за руками. Теперь уже Шахразада не могла понять, что происходит в ее рассказе, а что наяву, и где край, за которым начинается пропасть…

Неожиданно для самой себя Лейла провалилась в огненную бездну наслаждения. Она закричала, затерявшись в вихрях страсти, а ее руки прижимали к себе мою голову. Затем ее тело обмякло, и лишь прерывистое дыхание нарушало сгустившуюся тишину.

– Что это? – выдохнула она.

– Только что ты в первый раз ощутила, как сладостна человеческая любовь.

Лейла была смущена.

– Что-то странное произошло с моим телом, внутри меня. Ты почувствовал?

– Еще нет, но сейчас почувствую.

Лейла завороженно смотрела на меня. Да, в те годы я был неплохо сложен – широкие плечи, узкие бедра и талия, сильные ноги и мускулистые руки. Она смерила меня взглядом с головы до ног, украдкой взглянув на возбужденный жезл любви. Я улыбнулся ее робости… Покраснев, она отвернулась, но любопытство возвращало ее взгляд к той таинственной части мужского тела, что сейчас впервые открылась ей.

От ее украдкой бросаемых взглядов я возбуждался все сильнее. Огонь желания пронзал мои чресла.

– Любимый…

Я взглянул на жену. В глазах Лейлы колебались отблески лампы. Я хотел ее, хотел еще раз довести до криков страсти. Хотел… войти в нее.

– Мой принц… – прошептала Шахразада.

– Моя волшебница… Как ты прекрасна…

– Как прекрасен ты, возлюбленный мой…

Я провел руками по ее шелковистым бедрам, погладил их внутреннюю часть и стал приближаться к цветку страсти… Я не торопился, но знал, что скоро сдерживаться не смогу, почувствовал, что и она напряглась. Лейла выдохнула мое имя, схватилась руками за мои плечи, а тело ее вытянулось и дрожало, как струна. Я наклонился и начал целовать ее груди, покусывая, щекоча и при этом не прекращая ласкать другие части тела. Она тихонько стонала.

Я поднял голову и взглянул на Лейлу. Сейчас моя любимая была так красива, намного красивее той девушки, которую назвал своей женой всего несколько часов назад. Я слегка сдвинулся и, не отрывая губ от ее груди, наконец соединился с ней.

– Лейла, – хрипло прошептал я. Услышав, как она охнула, я подался назад, но ненадолго. Мое тело требовало удовлетворения. Я вошел немного глубже, стараясь не торопиться, но не могу описать, насколько тяжело мне это удавалось. Почувствовав, как ее лоно сжалось, вбирая меня вглубь, я полностью утратил контроль над собой.

Я резко подался вперед, словно погнавшись за ускользающим наслаждением. Жена вскрикнула, и я понял, что сделал ей больно.

– Прости меня, Лейла. Тебе будет хорошо, я обещаю.

Затем подождал немного, позволяя ее телу свыкнуться с новыми ощущениями, а потом вновь начал медленно двигаться. Моя прекрасная жена начала двигаться вместе со мной, овладевая великой наукой взаимной ласки.

Тяжесть тела, которую ощутила Шахразада, была для нее более чем сладка – она наслаждалась тем, как высок принц, как сильны его руки; наслаждалась тем, как горячо его желание. Как тяжело дышит Шахрияр, сдерживая готовое прорваться наружу наслаждение…

– Я дождусь тебя, моя греза, – прошептал он.

Слова эти, будто заклинание волшебника, мгновенно бросили Шахразаду в пучину наслаждения.

Она застонала, не помня себя. И вслед за ней застонал Шахрияр, наслаждаясь мигом первого слияния.