Рахман обернулся и проследил за взглядом отца. Прекрасная Ли стояла, гордо выпрямившись, и лицо ее, полное спокойствия и достоинства, показалось сейчас царевичу прекраснейшим из всех созданий природы.
– Это достойная Ли Лайфань! – ответил юноша на вопрос отца. – Она ученица великого знахаря и мудреца Чжан Каня, что даровал снадобье мудрейшему магарадже Райпура! Она согласилась сопровождать меня в этом, надеюсь, последнем моем странствии, дабы пользовать матушку и тебя, о мой добрый отец, зная, сколь силен удар, нанесенный смертью моего старшего брата. Позволю, о царь, высказать себе смелую мысль: никто в целом свете не сможет лучше излечить душу нашей матушки от боли, что терзает ее в последнее время.
Что-то в голосе Рахмана заставило царя пристально взглянуть в глаза сыну. Но это длилось лишь мгновение. И вот уже царь (о неслыханная честь!) покинул трон, спустился с помоста и прошел через весь зал к колонне, у которой стояла, не дыша, прекрасная гостья.
– Да будет счастлив каждый твой день, о прекрасная дева! Благодарю тебя за то, что ты снизошла до просьбы моего сына!
– Здравствуй тысячу лет, о великий царь! – Лишь Рахману дано было расслышать в голосе прекрасной Ли нешуточное волнение. – Следует благодарить лишь царевича Рахмана, ибо он добрый и заботливый сын. И, да простятся эти слова мне, чужестранке, я вижу, что забота его была не напрасной! Вижу, что тяжесть утраты, сколь достойно бы вы ее не несли, столь велика, что, увы, мне понадобятся все мои усилия.
Царь еще раз пристально взглянул на сына, потом перевел глаза на Ли Лайфань. Что бы он там ни увидел, какие бы выводы ни сделал, но вслух проговорил лишь одно:
– Надеюсь, что тебя, о мудрый юный лекарь, гостеприимно примут на женской половине моего дома.
Ли с достоинством поклонилась. Царь повернулся к придворным, что статуями застыли вдоль стен:
– Слушайте же мое повеление! С этой минуты каждое желание нового лекаря царицы исполнять мгновенно! Каждое ее повеление считать повелением моим!
«О Аллах милосердный! Что за удивительное преображение произошло с моим отцом? Никогда он не был столь щедр, никогда не был столь радушен…»
Удивленный Рахман смотрел на своего отца во все глаза, и узнавая его, и не узнавая. Куда делась его необыкновенная чопорность? Куда спрятался суровый властитель, что даже слова выбирал с необыкновенной осторожностью? Почему сейчас перед ним радушный и щедрый хозяин?
Но предмет размышлений царевича, Сейфуллах, конечно, ничего не объясняя изумленному сыну, вновь поднялся на помост и удобно устроился среди подушек трона. Минута прошла в необыкновенной тишине – царедворцы тоже не узнавали своего всегда строгого правителя.
– Почему бы тебе, мой сын, не проведать сейчас матушку? Царица ждет твоего появления. Да и прекрасный лекарь должен как можно скорее увидеть свою пациентку.
«О Аллах, отец переменился просто волшебно…» – подумал Рахман. Поклонившись отцу, он вернулся к Ли и предложил:
– Могу ли я сопровождать тебя, уважаемая?
– Я прошу, царевич, сделать это.
«И откуда у моей прекрасной Ли такое изумительное чувство собственного достоинства? Она создана жить во дворце, править народами… Ее снисходительности будут добиваться с таким усердием, какого я, царский сын, не в силах представить…»
В молчании Рахман и Ли Лайфань преодолели церемониальные залы и залы приемов. Вот перед ними распахнулись двери на женскую половину, вот стража ввела их в кабинет царицы. Вот с подушек перед окном поднялась любимая жена царя Сейфуллаха, Захра.
– Матушка! Добрая моя матушка! – Рахман упал на колени перед матерью. О, как сильно горе подкосило ее!
И вновь, пусть и недостойно говорить злые слова в адрес умершего, царевич Рахман проклял своего старшего брата, нечестивого Файзуллу.
– О прекрасная царица! Я привел к тебе лекаря! Эта девушка – выученица великого знахаря Чжан Каня, его правая руки и верная помощница. Пусть она юна, но ее силы столь велики, а знания столь обширны, что она может излечить любую хворь.
– Добрый мой сын! Я благодарю тебя за заботу. Но вряд ли по плечу столь юной девушке окажется излечить мать, скорбящую о потере сына!
– Увы, добрейшая царица, – согласилась со словами Захры Ли Лайфань. – Ты стократно права – нет такого зелья, чтобы дать матери успокоение. Его нет, и искать его не стоит. Но можно сделать так, чтобы воспоминания об умершем не терзали тысячами острых кинжалов ноющую душу. Можно и должно сделать так, чтобы в воспоминаниях матери сын остался веселым и умным…
Царица испытующе посмотрела на Ли Лайфань
– Прости мне, девочка, этот вопрос. Но мне кажется, что ты и сама совсем недавно перенесла тяжкую утрату.
Девушка, опустив глаза, молча кивнула. Одинокая слеза, что скатилась по ее щеке, была для царицы яснее любых слов. Но Рахман все же решил рассказать матери о великом знахаре Чжан Кане.
– Матушка, прошу тебя, давай присядем и побеседуем. Я хочу рассказать тебе о новом лекаре…
– Мой добрый сын, я вижу, что мое излечение в надежных руках. Быть может, ты лучше расскажешь о том великом странствии, из которого вернулся столь недавно и о котором нам успел написать наш мудрый венценосный брат, магараджа Райпура, да хранит его Аллах долгие годы, даруя ему лишь радости и награды!
– Но это будет долгий рассказ… Не утомит ли он тебя?
– Я думаю, – проговорила Ли, – что этот рассказ необходим твоей матушке, царевич. А потому не медли более ни секунды…
– Повинуюсь, о мудрая Ли!
И Рахман начал свое повествование. О да, не зря он изучал риторику и дипломатию, не зря прочел многие тысячи книг. Ибо столь красноречивого и увлекательного рассказа прекрасная царица Захра не слышала в своей жизни никогда. Не пощадил себя Рахман, повествуя о том, как жил и учился в прекрасной Кордове и как был глуп, приняв решение более никогда не пленяться женщинами, ибо нет среди них ни одной достойной или умной, самоотверженной или любящей, а есть лишь поиск выгоды и холодный расчет.
– И лишь уважаемая Ли Лайфань, матушка, смогла вернуть мне истинный взгляд на мир. Лишь одной ей оказалось под силу убедить меня, что все люди разные, а мои заблуждения суть упрямство детского разума.
Царица очень внимательно, оценивающе взглянула на прекрасную Ли, которая ответила ей прямым и открытым взглядом. А Рахман меж тем продолжил свой рассказ. Вот достойная Захра вместе с сыном побывала у прорицателя ШаррКана, устрашившись Нага-повелителя, вот начала странствие к горам, где, по слухам, живет великий знахарь, вот увидела Мень Май, которая провела Рахмана сквозь истинный мир в разум Чжан Каня.
– О моя матушка, знай же! Достойная Ли Лайфань – племянница великого знахаря, его выученица и верная помощница. Ей он передал сокровищницу своих знаний о мире, ей доверил сохранять и приумножать знания о природе человеческой…
Царица улыбнулась горячности сына. Она прекрасно видела, что ее мальчик безумно влюблен. И теперь терялась в догадках, отвечает ли взаимностью царевичу эта прелестная тоненькая девушка.
История же юного Рахмана продолжалась. Теперь царица увидела лачугу знахаря, удивилась богатству и красоте истинного мира.
– О как я был счастлив, матушка, когда смог провести знахаря сквозь этот сияющий прекрасный мир к магарадже! Как радостно мне было узнать, что теперь лекарю известно, какое зелье надобно моему больному повелителю.
– А как, о прекрасная царица, были счастливы мы, – нежно перебила Рахмана прекрасная Ли, – увидев, что твой самоотверженный сын отдал этому свиданию в истинном мире не все свои силы! Ибо соединиться там, где властвует открытый разум – это весьма тяжкий труд. А провести через эти владения другого – труд столь великий, что может забрать и саму жизнь…
О да, такие слова были бы приятны любой матери. Порадовалась им и царица Захра. Она слушала сына и нового своего лекаря, не понимая, что излечение уже началось, что именно сейчас, повествуя ей о чудесах огромного мира, царевич начал врачевать ее истерзанную болью душу. Сама того не замечая, царица улыбалась. Впервые улыбалась с того дня, как пришло страшное известие о смерти ее старшего сына.
Рахман, улыбнувшись в ответ, продолжил повесть. Теперь они с друзьями поднимались по «тропе для безумцев» на нагорье, любовались травами, затаив дыхание, следили за тем, как рождается снадобье. Вот с удовольствием выслушали самодовольный рассказ Сверре-лазутчика о том, что найдена более удобная, пологая тропа для спуска. Найдена и опробована.
– И вот мы ступили на эту тропу, матушка. Изумительный ясный день был вокруг нас, праздник был у нас в душе – ибо близилось к концу странствие, видна была его цель. Первым по тропе шел Сверре-лазутчик, за ним знахарь Чжан Кань, следом я… Сейид-лекарь и прекрасная Ли были у меня за спиной. И в этот миг камень под ногой Сверре дрогнул и покатился…
Вновь перед глазами Рахмана встала стена каменной пыли, что заволокла все вокруг. Вновь зазвучал в ушах прощальный крик знахаря… Вспомнилась и страшная боль, что пронзила его возлюбленную.
Вместе с сыном переживала эти страшные минуты и царица. Пусть не глазами, а лишь взором души ей дано было увидеть это чудовищное каменное крошево, в которое превратилась казавшаяся такой утоптанной и надежной тропинка в скалах. Душой же почувствовала добрая Захра и боль, которая в этот миг накрыла прекрасную Ли Лайфань. Не могла не восхититься царица той самоотверженностью, с которой девушка смогла взять себя в руки и вывести путников, доверявших ей всецело, вниз, к подножию нагорья. Да, девушка потеряла не сына, плоть от плоти своей. Но потеряла она единственного близкого человека, своего наставника и учителя.
«О да, мой мальчик, ты нашел мне замечательного лекаря, – с нежностью подумала царица. – Это юное создание, полагаю, единственная, кто сможет если не излечить меня от моей боли, то хотя бы дать мне силы жить дальше».
Ее сын продолжал рассказ, но царица, невольно отвлекшись, думала о том, как бы уговорить сына, что после принятия титула наследника неплохо было бы и жениться. Оставалось лишь уговорить эту прелестную и умную иноземку. Ибо именно эта девушка может составить счастье ее сына…
«А что может быть для матери лучшим лекарством, чем счастье сына и рождение внуков?..»