Вечер застал их в уютной хижине на берегу речушки. Здесь никто не мог помешать двоим радоваться жизни, наслаждаться друг другом…

Ее глаза смеялись, а пальцы поигрывали у затейливо завязанного пояса сари. Это было явным приглашением заняться любовью. И оно столь обрадовало Дайярама, что его отвратительное с утра настроение немного улучшилось. Тилоттама еще никогда не делала первого шага.

– О, моя звезда… – как можно более спокойно заговорил Дайярам. – Ты сегодня настроена совсем иначе…

– О да, мой удивительный, сегодня мне хочется тебя всего так сильно, будто нет в этом мире других мужчин.

Дайяраму не надо было повторять столь ясных просьб дважды. Нескольких движений хватило, чтобы сбросить с себя простое платье. Совершенно нагой теперь, Дайярам потушил стоявшую на столе свечу, позволяя лишь отсвету очага мягко освещать приют любви.

Дайярам приблизился к Тилоттаме, и та позволила сари упасть с плеч. Юноша остановился как вкопанный и затаил дыхание. Свет очага обнимал изумительное тело девушки и играл в ее волосах, превращая струившиеся по плечам пряди в сияющую гриву иссиня-черного пламени.

Когда возлюбленный наконец приблизился к молодой женщине, та тихонько рассмеялась.

– Что тебя так забавляет? – спросил он.

– Все это. Наша игра в мужа и жену, – Тилоттама протянула руку и коснулась пальцами его губ. – Разве не этого ты с самого начала хотел, Дайярам? Назвать меня своей женой?

Он хотел именно этого. Дайярам смотрел на Тилоттаму, и его скверное утреннее настроение таяло, а на смену приходило обжигающее желание и безудержная нежность. Он по-прежнему был немного потрясен сознанием того, что любит эту удивительную девушку, ни в чем и никогда не желающую уступить ему. Но теперь юноша знал, что это не мимолетный каприз и не бездумная одержимость.

Его чувства были глубже, серьезнее. Тилоттама была женщиной, с которой он хотел прожить всю жизнь. Он ощутил жгучую потребность оказаться глубоко внутри нее. В нем вспыхнуло голодное пламя, требовавшее утоления…

Приковав к себе взгляд Тилоттамы, Дайярам шагнул еще ближе. Он намеревался выжечь в ней клеймо своей страсти. Заставить ее примириться с тем, что она принадлежит ему. Распалить в ней такую же первобытную алчность, которая терзала и его.

С этой молчаливой клятвой самому себе юноша потянулся к Тилоттаме, лишил ее последнего слабого средства прикрыть наготу и заключил в объятия. Бесконечно долгое мгновение Дайярам просто прижимал к себе возлюбленную, позволяя смешаться прохладе кожи и жару взглядов.

Он мог покорить ее тело, в этом он не сомневался; но теперь он хотел завоевать ее душу.

Его сердце гулко забилось в груди, и Дайярам склонился, чтобы нежно поцеловать Тилоттаму – сладкое соитие даже не губ, а дыханий, не передававшее и тысячной доли дикой страсти, опустошающим вихрем терзало его тело. Однако когда губы наконец встретились, юношей завладело совершенно новое чувство. Он понял, что не просто вожделеет ее. Сейчас он готов подарить весь мир, отдать всего себя ради радости этого соединения.

Не отрываясь от сладких губ, Дайярам повлек Тилоттаму к ложу и рухнул на него, увлекая красавицу с собой.

Девушка охотно упала в объятия любимого, чувствуя себя настолько уютно, будто ее тело было создано только для этого. Изнывая от плотской жажды, она отвечала на поцелуи Дайярама, ни в чем не оставаясь перед ним в долгу, судорожно хватаясь за его волосы, очертя голову бросаясь в водоворот его ласк в поисках обещанного наслаждения.

Безусловно, ошибкой было состязаться с Дайярамом в любви, но Тилоттама не могла отказать себе в удовольствии быть с ним еще и еще раз. Она хотела его с такой сокрушительной силой, что становилось почти страшно.

Когда желание разгорелось, превращаясь в безумный, невыносимый жар, Дайярам снова завладел ситуацией, навалившись на девушку. Подняв руки возлюбленной над головой и удерживая их, он прижался своим жезлом страсти к ее средоточию желания и, услышав в ответ стон наслаждения, вновь поднялся над ней. Тилоттама жадно открылась, и Дайярам глубоко вошел в нее.

Задыхаясь, она подняла голову, чтобы посмотреть на любимого в золотом свете открытого огня, на его прекрасное лицо, потемневшее сейчас от желания.

– У меня нет силы сопротивляться этому водовороту, когда я с тобой, – хрипло прошептала Тилоттама.

– О прекрасная, – почти рыча от сдерживаемого вожделения, ответил Дайярам, – и у меня нет сил бороться с тобой.

И тогда он начал двигаться, энергично и сильно, разжигая в ней страсть, голод. Спустя всего несколько мгновений Тилоттама уже всхлипывала… а потом пришел и пик наслаждения, столь же прекрасный и сокрушительный, какими были все их любовные встречи. Она закричала, извиваясь под Дайярамом, и тот вздрогнул и застонал, сраженный такой же ошеломляющей силой страсти.

Потом Тилоттама лежала под ним, задыхаясь, не в силах пошевелиться. Ей хотелось, чтобы любимый всегда оставался вот так внутри нее, хотелось, чтобы этому блаженству не было конца. Дайярам заполнял ее пустоту, дарил ей чувство целостности.

Спустя некоторое время юноша лег на бок и снова прижал к себе возлюбленную. Его руки властно охватили ее со спины и нежно обнимали, в то время как ноги переплелись с ее ногами. Тилоттама чувствовала, как мощно стучит в ее спину сердце Дайярама, тогда как ее собственное сердце металось в груди от удивительных и чудесных желаний.

Тилоттаму пугало то, как хорошо ей было с Дайярамом, каким правильным казалось быть с ним. Она закрыла глаза. Она чересчур сильно его хотела, чересчур сильно хотела быть с ним. Тилоттама резко вдохнула и вздрогнула.

– Тебе холодно? – Хриплый голос Дайярама нарушил наступившее между ними молчание.

– Нет… уже нет.

Юноша гладил ее обнаженную руку, и теперь его прикосновения успокаивали, а не возбуждали. Нежность Дайярама, его стремление защитить, были гораздо опаснее его страсти, осознала Тилоттама, поскольку заставляли ее признать такую же нежность и в собственном сердце.

Этот день был столь далек, что память не могла удержать всех его подробностей. Но ошеломляющая откровенность этой радости, радости полного соединения тел и душ, вспомнилась Тилоттаме сейчас так, словно это было вчера.