О да, Маруф и в самом деле оказался прав. Ибо башмачки, к которым сначала Зульфия отнеслась так недоверчиво, выдержали испытание горными тропинками просто замечательно. Девушка призналась себе, что прогулка по горам не напугала ее, не оказалась тяжелой, как можно было бы ожидать. Эта прогулка успокоила Зульфию, подарила ей желанную передышку. Ведь в горах, Аллах всемогущий, оказалось так красиво, так тихо… Ноги сами несли девушку вверх, а она любовалась видами, что открывались то слева от нее, то справа.
Вот мелькнула в траве изумрудная ящерка, вот над горами расправил крылья орел, вот распахнула свои объятия роща олеандров…
— О Аллах милосердный и всемилостивый! Как же тут хорошо! Надо будет сто тысяч раз поблагодарить болтушку Фериде. Одна только эта прогулка оказалась куда радостнее, чем жизнь с презренным мужем… Но как же я была слепа, не видя, что он охладел ко мне, не чувствуя, что более он не наслаждается ни моими объятиями, ни самим моим присутствием!
Девушка перепрыгнула с камня на камень. Горный воздух кружил голову, дарил необыкновенное чувство свободы и уверенности в себе. Мысли Зульфии приняли совсем другое направление.
— Как же я была глупа, когда начала плакать о нем! Нет и не может мне быть прощения за то, что терпела его придирки все эти годы. Я позволила себе забыть, кто мой отец… Более того, я разрешила забыть об этом тому презренному, который три долгих года назывался моим мужем. Воистину, когда Аллах всесильный хочет наказать человека, он лишает его разума!
Гнев полыхал в груди Зульфии. О нет, она более не плакала, она возжаждала мести. И не для того, чтобы вернуть себе ничтожного человечишку, который посмел предать ее, а лишь для того, чтобы примерно наказать…
— Да, Джамиля не соврала, эта олеандровая роща великолепна! Прекрасна…
Поляна манила отдохнуть хоть несколько мгновений, присесть и полюбоваться красотами. Но Зульфия вовсе не устала. Наоборот, она чувствовала необыкновенный прилив сил. Словно с каждым шагом, который отдалял ее от дома, она обретала большую свободу, оставляя за спиной печаль и обиды…
Тропинка сама ложилась под ноги. Вот подъем стал менее крутым, а потом и вовсе прекратился. Теперь у ног Зульфии была ровная площадка, а прямо перед ней высилась темно-серая скала.
— О Аллах милосердный! Наверное, болтушка Фериде все-таки что-то напутала. Или напутала ее подружка Джамиля… Или подружка Джамили. Не может такая громадина быть дверью, пусть даже и дверью в пещеру! Ведь она же вросла в землю уже, должно быть, тысячелетия назад…
Зульфия начала обходить площадку перед скалой, чтобы убедиться в своей правоте. Но убедилась она в правоте рассказа своей подружки — ибо по левую руку, внизу, почти у самой травы, она и в самом деле увидела знак девы-охранительницы. Две сложенные ладони словно собирали вместе солнечный свет, который щедро лился на скалы. Значит, и все остальное в болтовне Фериде было правдой…
— Ну что ж, тогда проверим! О Аллах милосердный, помоги мне!
Али-Баба и тот трусился от страха, хотя был мужчиной, и не самым тщедушным слабаком. Что же тогда говорить о женщине!.. Но Зульфия собрала всю свою волю и твердым голосом произнесла:
— Сим-сим, по велению сердца, откройся!
И серая скала, такая надежная, такая вросшая в землю, бесшумно скользнула в сторону, послушно открывая путь в пещеру… О нет, Зульфия самой пещеры еще не видела. Но она смело шагнула в открывшийся черный провал и почувствовала за спиной ток воздуха — послушная «дверь» закрылась так же бесшумно, как и распахнулась при словах заклинания-ключа.
— О Аллах милосердный! — прошептала Зульфия и с удивлением добавила: — Но здесь вовсе не темно…
Девушка подняла голову и увидела, что коридор, по которому она шла, был на самом деле расщелиной — ясное небо голубело, наливаясь светом солнца. Упрямые кусты цеплялись за скалы, закрывая от любопытных глаз узкую дорожку между двумя прижимающимися друг к другу скалами и создавая прозрачно-зеленую завесу.
— Воистину, дела твои, о повелитель всех правоверных, столь же необыкновенны, сколь и недоступны пониманию простого смертного! Сколько же еще чудес хранит этот удивительный Сим-сим…
Зульфия по привычке проговорила последние слова вслух. И эхо, или, быть может, невидимый страж этих мест, повторило вслед за ней: «Сим-сим…»
— Но почему же все-таки «Сим-сим»? Почему не арбуз? Почему не изюм? Почему Сим-сим?..
Сейчас эхо промолчало. Настроение Зульфии с каждым шагом становилось все лучше. И потому, не услышав никакого ответа от эха, она рассмеялась и пробормотала:
— Эхо пожало плечами…
Горный дух, по меркам духов и привидений совсем юный и неопытный, который колдуньей Эринией давным-давно был поставлен, дабы охранять эту расщелину от посторонних глаз, улыбнулся.
«Как все же смелы эти женщины! Ведь ни одна из них даже не вздрогнула, когда я стал повторять ее слова… Воистину, женщины суть удивительное племя: отважное, решительное…»
Расщелина перешла в узкий и высокий коридор, пробитый крошечным ручейком в толще гор за бесчисленные тысячелетия. Но и коридор не был темен, как того опасалась Зульфия (ибо больше всего на свете она боялась темноты). Масляные светильники горели в нишах, освещая путь в глубине горы.
— Да здесь уютнее, чем у некоторых моих подружек дома! — пробормотала Зульфия.
Не успела она произнести последние слова, как пространство перед ней распахнулось. Щедро освещенная факелами, пещера раскинулась во всей своей красе. О, она была необыкновенно велика, но не пугала, а, наоборот, согревала, утешала…
Пол пещеры устилали ковры, у стен громоздились сундуки, ящики, корзины. Но во всем чувствовалась женская, хозяйская рука, которая навела порядок, сделала уютными утолки пещеры, расставила кувшины и блюда, разложила свитки и безделушки… Словом, так умеют устраиваться лишь женщины, в считанные минуты превращая пространство вокруг себя в уютное обжитое гнездышко.
— Я не удивлюсь, — уже совсем тихо, едва слышно, произнесла Зульфия, — узнав, что эта пещера обитаема. Здесь можно спрятаться от мира на долгие годы…
— И долгие годы лелеять в себе жажду мести?
Сильный и решительный женский голос прервал размышления Зульфии. Она подняла глаза от роскошных ковров и увидела прямо перед собой необыкновенную красавицу.
(Заметим, что Зульфия считала себя очень привлекательной… Даже куда более привлекательной, чем большинство женщин. И потому было превеликим чудом, что она смогла назвать другую женщину красавицей, ни капли не кривя душой.)
Неизвестная женщина была прекрасно сложена, невысока, грациозна. А черты ее лица выдавали решительный, почти мужской характер. Но при этом Зульфия чувствовала себя так, словно на минуту бросила взгляд в свое любимое драгоценное зеркало. О да, незнакомка была чем-то похожа на нее.
«О Аллах милосердный… Да она больше похожа на меня, чем моя родная сестра!»
Будто прочитав мысли Зульфии, незнакомая женщина улыбнулась и заметила:
— Да, сестра, мы похожи. Так бывают похожи между собой слезинки, пролитые из-за глупой или несчастной любви…
Зульфия ответила прямым взглядом на взгляд хозяйки пещеры. А потом, набравшись смелости, ответила:
— О да, незнакомая красавица. Аллах видит твою правоту!
— Ее видишь и ты! Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного и милосердного на долгие годы! Здравствуй, сестра!
Незнакомая красавица поклонилась. Зульфия ответила ей:
— И да пребудет с тобой счастье, прекраснейшая!
— Я Суфия, — рассмеялась девушка. — А как зовут тебя?
— Я Зульфия, дочь Камаля, кади. А ты та Суфия, которая нашла ключ от этих мест?
— Да, я именно та Суфия.
— Говорили, что у тебя был нестарый иноземец муж, который ушел к разлучнице-чинийке…
Зульфия должна была немедленно, сейчас же получить ответ. Ибо от него зависело многое, почти все. Ведь если эта сильная, грациозная, словно дикая кошка, девушка и есть та самая брошенная Суфия, которая искала смерти от отчаяния, то тогда и для нее, Зульфии, тоже открыт путь к новой жизни — сильной и свободной.
Но Суфия лишь рассмеялась в ответ и повторила:
— Не старый еще иноземец… О Аллах, как удивительно гладко можно назвать этого ничтожного и презренного шакала…
— Так говорят…
Суфия кивнула. Несколько мгновений длилось молчание, а потом хозяйка пещеры (так подумала о ней Зульфия), склонив голову набок и бросив взгляд на перепуганное лицо девушки, проговорила:
— Я могу спорить на кувшин, полный золотых динаров, что тебя бросил возлюбленный… Нет, на два кувшина…
— И ты, конечно, выиграешь спор. Ведь счастливые, спокойные, радующиеся любви женщины не знают о тайне этих мест.
— Они слишком заняты ублажением никчемных существ, которые по какой-то злой ошибке природы считают себя мужчинами. Хотя, на мой взгляд, эти несчастные существа более разумно было бы назвать глупыми и жадными детьми.
— И это очень похоже на истину…
Голос Зульфии был печален. Ибо в этих жестоких словах она расслышала, как глубоки душевные раны прекрасной Суфии. Должно быть, лицо ее выразило живейшее сочувствие, ибо Суфия, холодновато усмехнувшись, проговорила:
— О нет. Не жалей меня, добрая Зульфия, дочь кади. Да, некогда мне пришлось несладко. Да, мне было очень больно. Но боль вскоре прошла, а вот желание отомстить — нет.
Эти слова хозяйки пещеры вновь изменили настроение Зульфии.
— О моя сестра!.. — Она залилась слезами. Она опять чувствовала себя одинокой и брошенной, потерянной и преданной…
— Ну что ты, красавица… Не плачь… Разве тот презренный, о ком ты проливаешь потоки слез, заслуживает этого?
Сквозь рыдания Зульфия смогла проговорить:
— О нет, я плачу не о том, что он ушел. Я плачу, ибо я теперь осталась совсем одна. И нет у меня больше защиты, нет друга, нет опоры в жизни…
Глаза Суфии вдруг стали холодными, как сталь клинка:
— А разве раньше у тебя был друг? Был защитник? Раньше была опора в жизни?
Зульфия попыталась вспомнить свою счастливую, как ей казалось, семейную жизнь, и вдруг поняла, что это именно она была опорой для своего глупого и тщеславного мужа. Она опекала его, внушала ему уверенность в успехе любой сделки. Она упрашивала отца о снисхождении, если муж вместо прибыли получал лишь убытки. И, о Аллах, какой стыд, она всегда находила мужу оправдание…
— О как ты права, сестра… — потерянно кивнула Зульфия. — Муж мой давно уже не опора мне, не защитник, не друг…
— Так почему же ты, глупая женщина, избавившись от такой тяжкой ноши, рыдаешь, как в день похорон? Разве не должна ты петь от счастья, став свободной? Разве не можешь ты порадоваться тому, что теперь это сомнительное счастье принадлежит другой? И что ей придется наслаждаться им, быть может, до конца своих дней?
Каждое слово больно ранило Зульфию. Ранило, но и исцеляло. Ибо Суфия оказалась стократно права. И в тот миг, когда девушка осознала эту правоту, она ощутила себя словно заново родившейся, почти счастливой и почти свободной…
— Знай же, сестра моя, впереди у тебя еще много слез, еще долго ты будешь забывать тиранию этого презренного. Но раньше или позже светлое спокойствие придет к тебе вместе с холодным желанием мести. И вот тогда ты будешь к нему готова.
О нет, не прекрасная женщина сейчас стояла перед Зульфией. Суровая дева-воительница, как в древних сказаниях, выпрямилась во весь свой небольшой рост. Глаза Суфии холодно сияли, а пальцы рук сжимали узкий кинжал струящейся змеевидной формы, который висел на поясе. Сейчас девушка была почти страшна в своей решимости.
«О Аллах, что же будет, когда она утолит свою жажду мести? Что будет с этим несчастным?»
Но миг суровой красоты миновал. Лицо Суфии смягчилось, глаза вновь окатили Зульфию теплым светом.
— Пойдем, сестра. Нас ждет шербет и сласти. Вскоре придут наши подруги, и мы сможем поговорить о тебе и том несчастном глупце, который осмелился тебя обидеть.
— Наши подруги, сестра моя? — переспросила Зульфия после того, как пригубила пиалу. Почему-то именно эти слова озадачили девушку.
— Ну конечно, красавица. Увы, не одни мы с тобой оказались легковерными дурочками, которые только и могут, что сдувать пылинки со своих обожаемых супругов, ничего не требуя взамен… Таких дурочек много. И, о Аллах, при одной мысли о том, что сегодня нас стало еще больше, у меня болит душа. Это значит, что на землю нашего несчастного города прольется еще не одно озеро слез…
— Но сколько же их, наших с тобой сестер по несчастью?
— Ты, красавица, стала тридцать девятой…
— О Аллах милосердный!
— Увы, это так… Это значит, что тридцать девять подлых мужчин предпочли преданности страсть, глубокому и сильному чувству — низменное удовлетворение одной лишь похоти.
— Тридцать девять… Но ведь есть еще и такие несчастные, которые не знают о твоем приюте одиноких душ…
— О нашем приюте, сестра… — поправила Зульфию хозяйка пещеры. — Ибо каждая из нас может утешиться лишь в присутствии других.
— Я позволю заметить, сестра, что не только утешиться, но и найти в себе силы сдержаться и не устроить новую истерику.
— Да, ты права. Но давай мы вернемся к твоей истории. Ибо я знаю, что первый шаг к излечению сердечной боли начинается в тот миг, когда ты находишь в себе силы не страдать молча, а рассказать вслух все как было.
— Ну что ж, добрая Суфия. Да будет так. Я расскажу тебе все, не скрывая, хотя не думаю, что ты услышишь что-то совсем-совсем новое…
Суфия улыбнулась.
— Не думай сейчас об этом, дорогая. Итак, вы поженились три года назад…
Зульфия кивнула, мысленно обратившись к тем дням, когда впервые увидела у своего забора высокую фигуру юноши.
— О нет, это началось куда раньше. Тогда мой муж, о нет, даже еще не жених, служил приказчиком у давнего друга моего отца, достойного и уважаемого купца по имени Маслама…
— А мужа твоего, прости за то, что перебиваю, сестра, как его звали?
— Этого презренного звали Джафаром, хотя ему впору было бы другое имя — Самир. Ибо лучше всего этот шакал умел болтать.
— А сейчас? Уже не умеет болтать?
— Знаешь, сестричка, мне казалось, что он в последнее время разучился делать почти все, что должен был бы делать мужчина…
— Ну-у, прекрати. Недостойно настоящей женщины унижать убогого дурачка. Но ты начала рассказ…
— Да, я отвлеклась…
Суфия лишь улыбнулась, прекрасно понимая чувства своей заплаканной собеседницы. Ее тоже не покидало чувство, что она смотрит в зеркало, настолько эта незнакомая девушка была на нее похожа. Но умница Суфия решила, что над этой странностью она подумает чуть позже.
— Джафар стал приходить к нам в дом с мелкими поручениями от своего хозяина, уважаемого Масламы. Этот достойный человек много доброго сделал для моего отца, и потому его посланники были в нашем доме желанными гостями. Джафар-болтун стал задерживаться все дольше, рассказывая отцу о том, как устроено дело Масламы, как управляется… И почему-то каждый раз получалось, что без него, молодого приказчика, не может сдвинуться ни один караван, не может отплыть от пристани ни один корабль…
Суфия кивнула в знак того, что она внимательно слушает свою новую сестру.
— …Отец мой, кади, не очень сведущ в торговом деле, а потому слова Джафара убеждали его в том, что собеседник — юноша учтивый, оборотистый, разумный… Думаю, что Джафар уже тогда решил, что надо пробиваться из бедности к достатку, найдя себе богатую невесту, добиваясь благоволения будущего тестя. Через год почти ежевечерних бесед этот говорливый юноша превратился в члена семьи, во всяком случае, отец его уже тогда называл «сынок». Он вкушал вместе с нами, он вел долгие беседы с отцом, он не раз добивался разрешения сопровождать матушку и меня в торговые ряды.
— Хитрый лис… Расчетливый…
— О да, он хитер. И если бы обдумывал последствия своих поступков, мог бы стать и в самом деле отличным купцом. Ибо, о Аллах, это чистая правда, достойный Маслама, его тогдашний хозяин и наставник, был слишком осторожен, порой не решаясь на самый незначительный риск.
— Так значит, он тебя завоевал? Завоевал твое сердце?
Зульфия усмехнулась в ответ. Сейчас, рассказывая свою нехитрую историю, она и в самом деле не могла понять, как же Джафару, недалекому, не очень умному и безмерно болтливому, удалось взять в плен ее душу.
— Думаю, он просто заговорил меня до беспамятства. Это было в ясный осенний денек. Матушка с самого утра начала восхвалять его, рассказывая мне, как мудро вчера посоветовал ей Джафар не покупать дорогого шелка, а купить дешевого, но куда более яркого хлопка на занавеси для беседки в саду. И таким соловьем разливалась матушка, так закатывала глаза, так призывала в свидетели самого Аллаха всемилостивого, что я невольно подумала о том, что Джафар и в самом деле мудр и экономен. После дневной молитвы отец заметил, что благодаря советам Джафара теперь может куда увереннее чувствовать себя среди людей торговых, может понимать их даже тогда, когда они принимаются лопотать на своем полупонятном непосвященным языке.
— Ого, да это уже была осада…
— Должно быть, да… А потом и старший брат заметил, сколь нужны в его деле советы мудреца Джафара. Хотя какой прок будущему толкователю Сунн от советов приказчика? Я невольно начала думать об этом самом Джафаре… А когда село солнце, он появился на пороге моего дома в новом с иголочки кафтане, синей, как вечер, чалме и с почтением стал просить моей руки.
— Прости, подружка, мой вопрос. Но он хоть был красив?
— О да, высок, строен, силен. Усы черные-пречерные, а подбородок бритый — знаешь, по новой моде, которую нам привезли франки.
— Да, я понимаю, почему ты в него влюбилась…
— Думаю, сестра, что он уговорил всех вокруг — в него были влюблены все: и матушка, и отец, и брат…
— И потому отец легко отдал тебя ему в жены, не поинтересовавшись, что этот юноша может предложить своей жене.
— О, здесь в полной мере проявилась хитрость Джафара. Я с первых дней своей жизни знала, что получу богатое приданое. А после того как Джафар уговорил отца, что он оборотистый и рисковый торговец, родители еще купили нам в подарок дом… О Аллах, отец говорил: «Чтобы твой муж, после того как разбогатеет, никогда не попрекнул тебя скудным приданым». Ибо мой добрый батюшка был свято уверен, что пройдет год, ну, может быть, два, и оборот нового дела Джафара сравняется с оборотом его учителя, почтенного Масламы.
— Вот так ты и стала женой болтуна?
— О да… Первое время, когда мой муж только стал самостоятельным торговцем и опирался на имя моего отца в делах, он был сказочно щедр и столь же сказочно нежен. Я чувствовала себя самой любимой, единственной и прекрасной женщиной в мире. Но как же, скажи мне, может женщина отблагодарить за это мужчину?
— Думаю, красавица, что ты услаждала его и днем, и ночью… Запоминала все его прихоти, исполняла самые крохотные, самые незначительные пожелания… Думаю, ты и под калиткой стояла в часы заката, ожидая того мига, когда послышатся в конце улицы шаги «самого лучшего на свете»…
— О да, Суфия, ты воистину мудра. Именно так я и поступала! И радовалась тому, что у меня такой муж, такой дом, такая счастливая и спокойная жизнь… О-о-о, далеко не сразу я поняла, что мой муж плохой купец, ибо неудачных сделок у него было куда больше, чем удачных. Но я всегда находила ему оправдание, пыталась лаской, любовью дать ему силы, чтобы эти неудачи забыть…
— О Аллах, я словно слышу себя саму…
— Увы, моя сестра… Но что же еще во власти женщины, как не ласка, понимание, сочувствие?
— Да, это так… Но, увы, мало кто из мужчин это ценит. Собственно, мужчины это ценят, а те, кто лишь называет себя таковыми потому, что носит чалму и молится в мечети, не ценят вообще ничего. Ну, быть может, кроме собственной глупости. Но мы снова отвлеклись от твоего рассказа. И я, и сестры вокруг. Мы хотим знать, что же произошло у тебя в жизни такого, что ты едва не залила слезами всю округу.
Услышав эти слова, Зульфия осмотрелась. О да, они с Суфией давно уже были не одни. Но воспоминания заслонили весь мир, и потому девушка не заметила, что в огромной пещере появились еще женщины. И вновь удивилась Зульфия. Но теперь уже не тому, что все эти женщины появились бесшумно, а тому, как сильно они похожи друг на друга… Удивилась, но пока более не думала об этом. Она чувствовала, что ей необходимо выговориться и не пыталась сдержаться. А удивление, восхищение или испуг можно будет оставить на потом.
И Зульфия продолжила свой рассказ. Теперь она повествовала о том самом утре, когда вдруг появилась в речах мужа «она», любимая женщина. Не скрывала Зульфия, что это известие повергло ее в такие глубины отчаяния, о которых она и помыслить ранее не могла. А когда она упомянула, что Джафар ушел от нее нищим, среди девушек раздались смешки. Невольно улыбнулась и сама Зульфия.
— О да, мои добрые сестры, — произнесла она и почувствовала удивительную радость от того, что есть с кем поделиться своей болью и своими мыслями, — этим я хоть слегка, но смогла отомстить презренному, быть может, самую малость наказать его за ту боль, которую он причинил мне…
— О подружка, — произнесла девушка, которая присела у стены рядом с Суфией, — должно быть, ты наказала и ту дочь шакала, проклятую разлучницу. Должно быть, не скоро твой Джафар сможет делать ей щедрые подарки…