— Избранный, уважаемый? — переспросил Мераб.

— О да, юноша. Несмотря на твой возраст, несмотря на то, что ты появился здесь, в заповедной стране Мероэ, совсем недавно, именно ты Избран…

— Чем, уважаемый? Кем и для кого может быть избран юноша? — Требовательный голос Алима заставил старика улыбнуться. Как показалось Мерабу, улыбнулся он чуть печально.

— Чтобы ответить на эти вопросы, мне, должно быть, понадобится не один год. Этого времени нет ни у твоего юного друга, невидимка, ни у тебя, ни у меня.

Алим проворчал:

— Однако ты меня видишь, по-моему, вполне отчетливо.

— Конечно, вижу. Трудно не видеть обладателя столь многих знаний. Ведь именно знания, опыт освещают душу человека. Только они делают его по-настоящему видимым, заметным.

Мераб молчал. Должно быть, этот старик и сам когда-то хотел стать таким избранным… Или, быть может, чтобы им стал кто-то из выученных стариком…

— Однако, почтеннейший, — продолжал настаивать Алим, — тебе придется все-таки объяснить мне и моему другу, что значит быть Избранным. Кем и для чего…

Старик молчал. Быть может, не хотел отвечать на вопросы невидимого мага, а может, просто взвешивал, с чего начать. Наконец он заговорил, и Мераб ощутил, что где-то уже слышал эти слова. Однако когда и где — никак не мог припомнить.

Рассказ же продолжался.

— Призвал твоего юного друга, невидимка, Медный город… Древняя легенда гласит, что прекрасный Медный город не за горами и долами, не за океанами и морями, а за пределами разума ограниченного и нелюбопытного. Путь в этот город открыт лишь избранным. Живут в этом удивительном городе люди сильные и смелые, отважные и разумные. Живут они без страха перед будущим, ибо оно им ведомо, живут и без страха перед нищетой, ибо люди эти небедны и щедры. Также неведом жителям Медного города и страх перед врагом, ибо нет у них врагов ни среди людей, ни среди зверей.

— Город-мудрец, — вновь перебил Алим, — но как же это может быть… И потом, город, если он жив, не может говорить голосом, более напоминающим голос умершего бога.

— В этом-то все и дело, мудрец. Ты недослушал, однако я продолжу, а потом уж ты и сам все поймешь. Дороги в этом городе, согласно человеческой легенде, все сплошь выложены камнем. Но то не просто камень — это огромные самоцветы, обработанные так, чтобы превратиться в яркий и прочный ковер без колдобин и выбоин. Ибо знают жители Медного города, что самое большое богатство в жизни человека не самоцветы или золото, а сама жизнь, спокойная, несуетная и мудрая. Человеку куда больше счастья доставит созерцание детской игры, чем блеск мертвых украшений, а для слуха станут отрадными звуки прекрасной музыки и добрых слов, а не звон сыплющихся монет.

Все, кто находился в покоях, согласно закивали. Должно быть, не об одном Медном городе так могла говорить легенда, должно быть, и в стране Мероэ подобные воззрения были в чести.

— Легенда говорит также, что едут по этим удивительным дорогам не повозки, запряженные лошадьми или ослами, идут по ним не рабы, несущие паланкины. А движутся по дорогам из камней самоцветных самоходные экипажи, и управляют этими экипажами не только мужчины, но и женщины…

И тут Мераб вспомнил! О Медном городе некогда рассказывал мудрец Мустафа, его воистину терпеливейший учитель. Рассказывал в награду за то, что его ученики все же чему-то смогли выучиться. Исчезли стены покоев мудрости, и перед Мерабом опять предстала классная комната, какой могло ее запомнить лишь любящее сердце. Предстали перед Мерабом и лица его приятелей, тех, кто вместе с ним слушал тогда о чудесах мира и удивлялся тому, сколь этот мир разнообразен и сколь воистину бесконечен в своем разнообразии. Голос старика, низкий и сильный, превратился в дребезжащий тенорок усталого Мустафы:

— Рассказывают, что женщины Медного города пользуются такими же правами, что и мужчины; они избирают себе спутников жизни, согласуясь с собственным вкусом, а не следуя лишь повелениям родителей или подсказкам свах; девушки вольны учиться и избирать себе профессию наравне с юношами. И что женщины Медного города столь же прекрасны, сколь свободны и сильны. А гармония в семьях этого города творит богатство этого города наравне с мудростью правителей и золотом казны.

Старик умолк, но лишь на миг.

— Вот так рассказывает о заповедном Медном городе легенда, что ходила среди людей мира и дошла до нас, заповедной страны Мероэ. Дошла долгие тысячи лет назад.

— Тысячи… — пробормотал Алим. — Во-от в чем дело…

— Да, невидимый мудрец, ты уже начал понимать. Однако… Многие люди, услышав эту легенду, мечтали попасть в прекрасный, как сон, Медный город, дабы стать его жителями. Другая легенда, которая пришла вместе с первой, гласила, что под силу это лишь тому, кого изберет сам город, чьи помыслы будут чисты, а душа возвышенна. Кто будет стремиться выстроить в городе хоть один дом или посадить хоть одно дерево, и не для того, чтобы его, никчемного человечка, имя осталось в памяти людей, а лишь для того, чтобы сам Медный город становился все прекраснее.

Избранниками хотели быть многие, и люди, с обычной точки зрения более чем достойные, также. Однако Избранными они не становились — гордыня превращалась в непреодолимую преграду… Ибо даже знание того, что ты Избранный, — это уже немалый повод гордиться собой.

— Готов спорить на собственную голову, — проговорил Алим, — что с течением времени таких Избранных находилось все меньше…

— Воистину, твоя голова останется при тебе, мудрец, надолго. Ты прав: избранников легенды становилось все меньше, жизнь Медного города, которую чувствуют многие из нас, уже не била ключом, а едва теплилась. Однако возродиться Медный город не мог, ибо в пору, отделенную от нынешней даже не тысячами лет, а неведомо сколькими сотнями тысяч лет, сама Душа города решила, что возродить его сможет лишь тот, кто не будет знать ни о самом городе, ни о том, что он живой и может погибнуть. Те, кто стремится, мечтает дать городу новую жизнь, не попадут на его улицы, ибо движимы они все той же гордыней…

— Ну еще бы… Немалая, должно быть, честь — оживить легенду… Пусть даже о легенде той ведает кучка народу за высокими стенами…

— И вновь ты абсолютно прав, невидимка. Честь такая была бы более чем велика, пусть даже о подвиге этом знали воистину единицы. Вот так и угас Медный город… Некому стало топтать улицы из удивительных камней, некому носить украшения, что прекрасней самой мечты. Некому любить и давать жизнь детям… В тот миг, когда мы осознали это, печаль пыльной пеленой пала на наши души: больно, когда умирает легенда.

Замолчал старик, молчали и все вокруг. Лишь на языке у Мераба крутился вопрос. Крутился, однако юноша робел задать его вслух.

— Поэтому, Мераб, мы так и удивились тому, что ты услышал Призыв. Ибо никто уже не надеялся, что осталась жива Душа Медного города. Она одна избирает, она одна открывает Путь, она одна может указать того, кто достоин ступить на ее мостовые и, быть может, возродить величие былой легенды.

— Как странно, — произнес ошарашенный юноша. — Выходит, цель моего странствия вовсе не страна Мероэ. Выходит, что я пришел сюда лишь для того, чтобы отправиться дальше…

— Пути, которыми ведет нас судьба, о Избранный, более чем извилисты. А даже твой Аллах всесильный не всегда может указать предназначение того или иного из его приверженцев.

— Другие боги знают не больше… — заметил чуть ворчливо Алим.

— Это так, — согласно склонил голову старик. — Однако, юный Мераб, ты немножко неверно смотришь на вещи. Подумай: если бы ты не отправился в странствие с другом твоего отца, воином Максимусом, ты бы не увидел страны Мероэ. Верно?

— Верно, почтеннейший.

— Если бы ты не избрал страну Мероэ, то и Медный город ничего не знал бы о тебе.

— И это верно, — с поклоном отвечал Мераб. — Более того, если бы отец мне не позволил, я бы и в странствие не отправился. Выходит, что жизнь легенды зависела лишь от решения моего достойного родителя?

— В какой-то мере. Полагаю, что тогда душа Медного города избрала бы кого-то другого.

— Как тебе кажется, более достойного, да, старик? — Алим злился, и Мерабу это было отлично слышно.

— Быть может, и так. Другого, более достойного… Или душа Медного города нашла бы иной путь, чтобы призвать юного и пылкого…

— …а не умудренного и немолодого.

— Да, невидимый язвительный маг, умудренного, пусть и немолодого.

Словесная дуэль удивляла Мераба, старик же, похоже, забавлялся.

— Не скрою, некогда я приложил много сил, отдал много лет, дабы показать себя Медному городу, дабы исполнилась мечта всей моей жизни — и я ступил на его каменные мостовые. И поэтому твой наставник, мальчик, призвал именно меня, ибо никому другому не понять, как и не услышать зова твоей, юный Мераб, судьбы. Да, я завидую тебе. Но зависть эта бела, ибо перегорела моя душа в тщетных попытках; лишь знания, что привык я собирать для высокой цели и, как оказалось, несбыточной мечты, остались моими верными спутниками. Теперь же, мальчик, мои знания перейдут к тебе.

— Перейдут, почтеннейший? Но как?!

— Более чем просто — ты узнаешь все то, что знаю я… Но не потеряешь и то, что ведомо уже тебе самому. Думаю, что вскоре тебе откроется Путь, а потому с передачей знаний медлить не стоит.

— Я благодарю тебя, уважаемый…

— Нет, меня благодарить не следует, ибо зависть, пусть и беззлобная, еще тревожит мою душу. Однако Призыву сопротивляться бессмысленно. Так лучше пусть Избранный войдет в Медный город, вооруженный всем необходимым, чем не знающий, с чего начать и куда двигаться. Опасаюсь я, что Душа города не сможет сама подсказать тебе верный путь, уж очень сей город стар…

И старик встал — силы, конечно, не покинули его. Однако, похоже, из его жизни ушел ее смысл, лишь осталась жить надежда на то, что Избранный когда-нибудь вспомнит с благодарностью его, старца-хранителя тайны. Эта надежда и давала старику силы шествовать, уводя в грядущее Избранного — пришельца из далекой Джетрейи, сына визиря, юного Мераба.