Наступило утро. Бестелесный Алим посвятил всю ночь тому, что гулял по городу. О да, невесть каким чудом появившемуся среди песков городу… Более того, своими изумительными зданиями поправшему эти самые пески так, что скрылись они под каменными мостовыми, под сточными канавами и за городскими стенами.

— Да, мой юный друг, вот ты и нашел свой Медный город, — сказал Алим, незримой тенью скользя по пустым зданиям, не оживленным ни теплом каминов, ни муками и радостями обитателей.

И даже крики муэдзинов, пригрезившиеся вчера Мерабу, были всего лишь звуками столь же бестелесными, как и Алим, который сейчас, летая по пустому городу, встретил эти бестелесные звуки.

Странствия Алима могли быть бесконечными, но вскоре незримый маг понял, что, сколь бы долго он ни перемещался от здания к зданию, от храма к храму, от молельного дома к мечети, ничего не изменится. Тихи и немы будут стены. Ибо одному лишь Избранному удастся заселить людьми все эти каменные дворцы, деревянные дома и бамбуковые хижины.

— И только ему дано знание, только ему дано сделать так, чтобы заговорили люди, закричали ослы и попугаи, чтобы появились на богатых базарах бесчисленные горы фиников и изюма, красных крутобоких томатов и жгучего, как огонь, перца. Только он может сделать все это. Но, Аллах всесильный и всевидящий, как? Как он узнает об этом?

— Ты расскажешь ему об этом, маг, — прямо подле себя услышал Алим. Теперь незримый мудрец знал, кому этот голос принадлежит.

— Хаят, властительница, — проговорил маг, вновь печалясь, что он не обладает телом. Хотя бы для того, чтобы отвесить девушке самый низкий из поклонов.

— Как ты назвал меня, мудрейший?

Алим ухмыльнулся.

— Так, как следует называть тебя, повелительница. Ведь я не ошибся, ты — Душа этого странного, пустого города?

— Ты прав, незримый дух. Я и есть Душа Медного города. Я всесильна, но в то же время и совершенно бессильна. Ибо лишь Избранному дано сотворить из небытия город-сказку, город-легенду, дать ему бесконечно долгую новую жизнь.

— Но лишь тебе одной дано указать Избранного. Дано его вдохновить.

— Да, это правда.

Хаят вышла из воздуха и сделала по каменному полу огромного зала несколько шагов. В пустоте шаги отдавались гулко, таинственно, даже немного страшно.

— Довольна ли ты своим выбором, мудрейшая?

— Мераб прекрасен, умен, силен, он честен.

— Схож ли он с другими Избранными? Достоин ли стоять в их ряду?

Девушка пожала плечами.

— Не знаю, Алим. Ибо не помню никого из Избранных. Ведь и меня, Душу города, каждый творит заново, как творит и сам город. И потому я сейчас знаю лишь одного Избранного — Мераба из Джетрейи.

— Да будет так, красавица.

О, сейчас Алиму даже больше чем ранее захотелось иметь тело, чтобы отвесить второй поклон, наполненный более уважением, чем простой вежливостью.

— Ну, если тебе и в самом деле хочется вновь стоять на ногах, скажи об этом Мерабу, — уже почти исчезая, через плечо заметила Хаят. — Полагаю, для тебя он выберет самое замечательное тело.

— Повинуюсь, мудрейшая.

Последней растаяла улыбка прекрасной юной девы. Только в сказках доселе встречал Алим улыбку, что оставалась в воздухе после того, как ее обладатель исчезал.

— Только в сказках, — повторил мудрец, переносясь во дворец Мераба. Ибо за ночь, полную для юноши удивительнейших ощущений, откровений и радости, превратился глинобитный домишко в каменный дворец, щедро украшенный лепниной, колоннадами, фонтанами, галереями и прочими непременными для уютного дворца атрибутами.

— В сказках, мудрейший? — повторил Мераб слова мага.

— О да, друг мой. Ибо мы, войдя в ту скрипучую калитку, попали в настоящую сказку, тем более завораживающую, что тебе, юный Избранный, дано творить ее ровно столько, насколько хватит твоего воображения и знаний.

— О чем ты, маг?

— Выгляни в окно, мальчик. То, что ты увидишь, возникло в одну ночь. Город, сотворяя сам себя, сооружал то, о чем ты когда-то читал или слышал, о чем рассказывали твоему уважаемому отцу послы и что ты, толмач, пересказывал со слов посланников своему повелителю. Смотри же!

Мераб послушно подошел к окну и замер, не в силах сдержать возгласа восхищения. Каменные дома и дворцы, сады и скверы, мечети, храмы, молельни, пагоды, террасы — все, что только может себе представить, что может вспомнить изощренный разум, — все лежало сейчас перед взором Мераба.

— Аллах всесильный и всевидящий! — почти простонал Мераб. — Так вот почему те, кто хотел стать Избранными, всю жизнь копили знания! Вот почему они собирали их с такой же любовью, с какой красавица собирает драгоценности!

— Именно так, мальчик, именно так! О, как хотелось бы мне сейчас пройтись по каменным ступеням площадей! Как бы хотелось ногами, а не только глазами ощутить всю силу твоих знаний!

— Так ты хочешь стать обычным человеком? Все же хочешь… И твое решение окончательно?

— О да, друг мой, я хочу обрести тело. Пусть мне не дано будет сохранить ни крохи своих магических знаний, я готов обменять их на здоровое и крепкое тело, способное наслаждаться жизнью столь долго, сколько позволит Аллах всесильный, творец всего сущего под этим небом!

— Так знай же, маг, что отныне ты — обычный, обретший тело маг. Ибо не надо тебе обменивать гигантские свои знания на земную оболочку, более того, они есть такая же часть тебя, как и крепкие сильные ноги и умелые руки. Стань же человеком, оставаясь колдуном!

Мераб едва успел договорить, как из воздуха вышел, подобно старику Ждущему, подобно самой Хаят, широкоплечий, высокий, крепкий мужчина средних лет. В чем-то он весьма напоминал Максимуса, нашедшего приют в стране Мероэ, в чем-то походил на визиря Анвара, оставшегося в бесконечно далекой Джетрейе.

— Итак, мой друг, каковы сейчас твои ощущения?

Незримый маг, о нет, вполне зримый Алим повел сильными плечами, поднял к лицу ладони и несколько раз сжал пальцы в пудовые кулаки, провел рукой по волосам, взъерошив их. Потом сделал несколько осторожных шагов, проверяя, сколь надежны ноги. А потом… потом скорчил страшную рожу.

— О да! — Так мог ликовать проснувшийся лев, ибо голос Алима был теперь низким и гулким. — Они прекрасны! Жизнь прекрасна! И жизнь в человеческом теле во столько же раз прекраснее жизни бестелесной, во сколько прекрасно целое море живых роз по сравнению с цветком, забытым в древней книге.

— Ну, вот и отлично.

Мераб впервые ощутил сладость творения. Это было столь завораживающе, столь… необычно, не похоже ни на что вокруг, что ему захотелось за сегодняшний день еще сто, нет, тысячу раз испытать это необыкновенное чувство.

— Воистину, сейчас я могу понять, что ощущал Зевс-Громовержец, повелитель эллинов, или Марс-воитель, ведущий римлян в бой…

Горделивую фразу Мераба прервал женский смех.

— Однако, мой герой, недурные сравнения!

— Хаят, моя греза! Но это же… Это же прекрасно. Отчего ты смеешься?

— Оттого, любимый, что рада. Рада тому, что ты учишься столь быстро и хочешь успеть столь много!

— О да, прекраснейшая! Во сто крат больше, чем уже успел сделать! — Мерабу удалось вложить в свои слова тот тайный смысл, который был понятен только им одним.

Но Хаят не покраснела, напротив, она одарила юношу гордой и солнечной улыбкой.

— Так не медли же, мой властелин! Исполни все, что хочешь, и ни мгновения не сомневайся в силе своих желаний.

— Да будет так!

Юноша прикрыл глаза и… У распахнутых настежь дверей дворца появился экипаж удивительной красоты, запряженный четверкой лошадей.

— Мы отправимся в путь на этом!

Хаят покачала головой.

— Не сегодня, юный творец. Твоему другу столь желанна обычная пешая прогулка, что не стоит лишать его удовольствия.

— Тогда мы отправимся пешком. Но пусть к нашему возвращению будет готов ужин. И пусть… Да, пусть клумбы покроются цветами, пусть глициния увьет колонны. Пусть птицы всего мира совьют гнезда на верхушках храмов и за стрехами домов. Пусть берега реки покроются норами ласточек, а трудолюбивые бобры выстроят плотины чуть ниже по течению…

Мераб все говорил и говорил, все желал и желал. И одному лишь Алиму было слышно тихое пение — так может петь за работой златошвейка, наслаждаясь тем, что выходит из-под ее умелых пальцев. То пела Душа города, обретая тело.