Утро после бури, как известно, кажется во сто крат прекраснее обычного рассвета. Даже если эта буря пронеслась лишь в душах… Но утро после нее, утро торжества любви оказалось настолько же лучше вчерашнего утра, насколько свежеиспеченный ломоть хлеба лучше его даже самого красивого изображения.

Утро давно вступило в свои права. Более того, оно вот-вот обещало превратиться в полдень. И только к этому мгновению в парадной приемной дворца Мераба (воистину, опять-таки появившейся самым таинственным образом) зазвучали тяжелые шаги Алима-мага.

— Все же маг наш прихрамывает, — заметил Мераб.

— Увы, друг мой, — ответила Хаят, — я опасаюсь, что ты придумал ему не самое молодое тело. А с возрастом даже самые сильные юноши обретают другую походку и, увы, вместе с ней иногда и хромоту.

— Ну что ж, звезда моя, пора нам присоединиться к нашему другу, — кивнул ей Мераб и вошел в ту же разряженную приемную вслед за своим другом.

— Да воссияет над тобой, о халиф, во всякий день твоей жизни благодать Аллаха, всесильного и всемилостивого! — Алим поклонился Мерабу. Наметанный взгляд юноши уловил в этом поклоне добрую порцию иронии.

— И да согреет он тебя лучами возвышенной благодати! — ответил Мераб поклоном на поклон.

— Итак, о создатель миров и строитель Вселенной, куда же мы сегодня направимся? И какой поистине необжитой уголок твоего безграничного царства сделаем сегодня обжитым и восставшим из небытия?

— Друг мой, зачем такие пышные выражения?

— Ну-у, юный мой халиф, их придумал не я. Просто я сегодня шел к тебе через базар и там услышал все эти громкие эпитеты: глашатаи объявляли народу твою волю.

— Аллах великий, какую мою волю? И что кричали глашатаи?

— Они приглашали на дворцовую площадь всех желающих насладиться удивительной красоты фейерверком в тот час, когда солнце покинет нас и небосвод воссияет тысячами светил.

— Хорошо, что так…

— О да, — усмехнулась и Хаят. — Куда хуже было бы, если бы они приглашали народ насладиться веселым зрелищем казни…

— Звезда моя, какой казни? Разве в нашем городе, да хранит его Аллах всесильный и всевидящий, принято так обращаться с его жителями?

— Прости, мой друг, я просто неловко пошутила…

— Более чем неловко, — сухо заметил Мераб.

Юный халиф (о да, Мераб уже ощущал себя именно правителем, пусть и совсем еще молодым) подошел к окну. На площади перед дворцом действительно было непривычно многолюдно. Однако в этой суете чувствовалось предвкушение радостного события. И потому Мераб немного оттаял.

— Я подумал, добрые мои друзья, что в нашем прекрасном городе найдется место для истории всех миров и народов. А потому стоит, вспомнив великую Индию — страну тысячи княжеств, вспомнить и не менее великий Египет — черные земли Кемет, страну тысячи правителей…

— Мальчик, ты будешь сооружать гробницу каждому из них?! Или в городе появится столько же храмов, сколько правителей видела та черная земля?

— О нет, мой друг, я ничего такого делать не буду. Я вспомню историю лишь одного города, который как губка впитал историю великого Египта за все тысячи лет. Те тысячи лет, что стояли на берегу великого Нила столицы всех его правителей, всесильных и бессильных фараонов. Я вспомню лишь историю Фив с удивительным храмом храмов — огромным Карнак-Луксором.

— Воистину, город этот достоин того, чтобы украсить собой наши необъятные земли… Еще в те годы, когда я был юн и учился магии, слышал я от учителей своих учителей похвальные слова, что произносили они о магии жрецов этого храма, об их удивительной силе и умении, способных обмануть само непобедимое Время…

— Это и в самом деле так. Хотя маги, конечно, не смогли время обмануть, но тешили себя мыслью, что сие им почти удалось.

— Победить время не дано никому, — печально заметила Хаят.

— Однако некоторым, конечно, не людям, удается его обмануть, — ответил ей Алим.

Они улыбнулись друг другу: ведь им-то удалось…

— Итак, мои хитрые друзья, перенесемся же мысленно на берега Нила, в земли Верхнего Египта. Оттуда уже недалеко и до первых его порогов, до нубийских земель. Две тысячи лет назад великие Фивы стали очередной столицей фараонов. Земли на полудне были уже покорены, правила Верхним и Нижним Египтом уже восемнадцатая династия.

Это, пожалуй, самые известные времена в жизни древней земли Кемет, да простят меня всеведущие мудрецы и маги. Это самые известные времена для любого, кто хоть раз погружался в исторические жизнеописания. Ибо эту династию прославили Тутмос III и его гордая соправительница Хатшепсут — женщина-фараон, Аменхотеп IV — бунтарь, известный под именем Эхнатона, его прекрасная жена Нефертити, юный Тутанхамон, покорный жрецам Амона…

Фивы, известные в те давние времена как Уасет, зовутся сегодня Аль-Кусур или Луксор. Это красивое название не имеет отношения к Египту. Когда-то римляне, дойдя до этих мест, дали поставленному здесь укрепленному лагерю название «кастра». Отсюда и арабское Аль-Кусур или Луксор, как называли это место правоверные странники, пришедшие на черную землю Кемет пять сотен лет назад.

Затерянные в песках близлежащей пустыни храмы и здания Фив были почти забыты, лишь феллахи соседних деревень почитали эти удивительные строения, как они считали, созданные джиннами и засыпанные потом песком, дабы люди не увидели, сколь бессильны они рядом с духами огня.

Так бы и стояли заброшенными храмы и дворцы, если бы всего сотню лет назад не отправил наместник Александрии экспедицию вдоль всего великого Нила — отца всех народов этой древней земли. Странники поднимались вверх по реке на парусных судах и, подойдя к первым порогам, увидели полузасыпанные песками величественные колонны. То была колоннада Луксорского храма — южного дома бога Амона. Нанеся удивительное древнее творение на карту, путешественники собирались отправиться дальше. Но тут в свете заходящего солнца разглядели они самый большой и загадочный храм некогда великих Фив, расположенный рядом с деревушкой Карнак.

Тысячами загадок обогатила наши знания великая черная земля, земля магии и химии, истории и великой астрологии… В значительной степени все эти науки развивали жрецы. Однако более преуспели именно жрецы храмов Карнака. К сонму великих знаний они добавили и зодчество, ибо здесь были придуманы те самые лотосовые капители колонн, именно здесь подняли в воздух и поставили на нужное место огромные плиты, из которых сложены храмы. Именно те, кто создал Карнак, пошли против традиции, создав храм, подобный театру, и запутав его так, что напоминал он более лабиринт.

Должно быть, не отыщешь в мире более сложного сооружения с множеством коридоров, тесных ниш и камер, колонн, статуй богинь, галерей сфинксов. Поражают воображение спокойный блеск священных озер и руины блоков с рельефными рисунками. Здесь можно заблудиться, как в узких улочках ромейского города.

— И такой город-лабиринт ты мечтаешь установить?

— Думаю, что он украсит наш Медный город и заставит задуматься…

Мераб отвечал рассеянно. И Алиму вдруг стало ясно, что его юный друг-освободитель исчезает, а на смену ему приходит правитель, мудрый и, похоже, лишь снисходящий до объяснения своих деяний.

«Ну что ж, сего и следовало ожидать, — подумал маг. — Да, наши знания останутся ему нужны, но перестанут быть необходимы, ибо юный халиф сможет и сам решить сотни задач, которые ему поставит жизнь».

— Не обижайтесь на меня, добрые друзья. Иногда мои мысли столь заметно обгоняют слова, что приходится останавливаться только для того, чтобы понять, что уже сказано, а о чем только предстоит сказать.

— Нам невместно обижаться на создателя города, на Избранного, — за двоих ответила Хаят.

— Однако мне неуютно, оттого что вы перестаете быть моими друзьями, превращаясь в почитателей или смиренных сограждан. Слушайте же, что было дальше…

Загадка этого древнего храма разрешилась весьма просто: оказалось, что храм Амона в Карнаке подобен луковице. Он, центральное святилище главного бога страны, строился, достраивался и дополнялся в течение двух тысячелетий сотнями фараонов и правителей, каждый из которых почитал своим долгом оставить след — статую, пристройку, барельеф, но обязательно оставить. Великие же фараоны не ограничивались колонной или статуей, они словно соперничали с предшественниками, и соперничество это растянулось на столетия. Похоже, каждый из них стремился лучше прочих угодить Амону.

Летописцы считают, что время создания основания карнакского храма относится ко времени правления одиннадцатой династии. Именно тогда Фивы превратились из незначительного поселения в крупный процветающий город в среднем течении Нила — здесь пересекались пути из Нубии и Пунта, с Красного моря и больших оазисов западной пустыни. К началу правления двенадцатой династии культ Амона уже главенствовал в Фивах. К этому времени относится и сооружение первых огромных его строений.

— И вновь я перебиваю тебя, юный халиф, — заговорил Алим. — Откуда, во имя всех богов, знаешь ты все это?! Я могу поклясться, что для обретения подобных знаний тебе бы понадобились годы и годы. Ты же столь юн…

— Я напомню тебе, зримый маг, тот миг, когда услышал первый зов своей прекрасной Хаят.

— Я помню это.

— А помнишь ли ты старика Ждущего, того самого, что завидовал мне, пусть и белой завистью?

— Помню, как же не помнить сей пляшущий скелет.

— Именно он, твой «пляшущий скелет», и подарил мне все эти поистине гигантские знания — просто сделал так, чтобы я узнал все то, что знает он. Я даже представляю, как именно он это сделал, хотя вряд ли найду в каком-нибудь из языков мира слова для описания этой магической манипуляции. Быть может, когда-нибудь позже…

Алим кивнул: о да! знаний Ждущего хватило бы на сотню нормальных мудрецов. Теперь понятно, почему мысли юного халифа бегут быстрее его речей.

«Однако, во имя Аллаха всесильного, почему мне, некогда знатоку всего на свете, приходится все чаще задавать вопросы, как самому обыкновенному человеку?»

«Потому, мой друг, что разум твой некогда был направлен лишь на обретение знаний. А теперь он, как и разум любого человека, занят одновременно многими мыслями, начиная с того, хочется ли тебе сейчас ужинать, и заканчивая тем, почему так жмет именно левый башмак».

Безмолвные пояснения Хаят дышали заботой, однако Алим в глубине души ощутил, что лишь забота Камили доставляет ему удовольствие.

«Благодарю тебя, повелительница».

«Не благодари меня, маг».

Мераб, конечно, не слышал этого разговора. Он по-прежнему стоял у окна и смотрел теперь уже на полуночь, где из песков и небытия поднимались к нему храмы и пилоны великой некогда страны.

— Похоже, главный храм Амона начался со святилища, сооруженного фараоном Сенусертом Первым. Кроме того, он возвел и небольшой храм, который разумно было бы назвать «молельней» или «часовней». Фараоны, следует заметить, были настоящими сатрапами, отдавая все до последнего фельса из своей казны на сооружение всего двух усыпальниц для себя и нового храма для бога Амона. Они без особого уважения относились к труду своих предшественников, ради собственной славы всегда готовы были разорить храм, который теми был возведен. Даже если против этого, зачастую почти неведомого им предшественника, они ничего не имели. Но когда к делу примешивались личные обиды или вражда… О, одна такая драма более чем отчетливо видна в Карнаке.

Изгнав из страны гиксосов, фараоны восемнадцатой династии вновь объединили Верхние и Нижние Земли, пройдя целой волной завоевательных войн далеко за пределы Нильской долины. Египет стал богатым и могущественным, и это сразу отразилось на строительстве храма Амона, воистину столь же бесконечном, как и сама история воцарения всех египетских династий.

Аменхотеп I строит алебастровый храм; Тутмос I сооружает три великолепных пилона, ведущие к храму, и гипостильный колонный зал; царица Хатшепсут возводит зал из кварцитовых блоков для ритуальной ладьи Амона и ряд других строений, а также четыре высоких обелиска.

— Почему-то мне это напоминает одаривание невесты. В моей деревне некогда был такой обычай: тот, кто одарит девушку наиболее щедро, и станет ее мужем.

— Совсем недурной обычай, — остановив свой рассказ, заметил Мераб. — И, главное, что дары-то в этом случае не покинут семью, а лишь послужат ее славе и богатству.

— Похоже, мой ученый друг, что твои фараоны были не умнее деревенских женихов.

— Не знаю, мой маг, не знаю. Сего знания нет в моем разуме.

— Тогда продолжай свой рассказ. Должно быть, звонкие имена правителей земли Кемет не звучали долгие тысячи лет, ибо они мне напоминают одновременно и страшные заклинания, и музыку варваров.

— Быть может, друг мой, ты и прав…